-2-
Меня тормошили. Сильно. Кто-то вцепился в мои плечи и толкал их в разные стороны. Я похлопал глазами, и увидел перед собой Катю Пушкареву. - Андрей Палыч, мы приехали, - сообщила она мне, уловив мой осмысленный взгляд. - Ребятки, давайте быстрее. Пурга такая разгулялась, что боюсь уже не успею добраться до Москвы, - заворчал таксист. - И зачем я только согласился ехать в такую даль, - пробормотал он сам себе, разглядывая окрестности за окном автомобиля. Я проследил за его взглядом. Мы были где-то, непонятно где. Среди заснеженных просторов и темноты. Я сглотнул. К горлу подступила тошнота. Я совсем не понимал, где я. И как и почему здесь оказался. - Андрей Палыч, давайте вернемся, - прошептала Катя. - Я вас очень прошу… Она выглядела испуганной. Крутила головой по сторонам. И тоже, кажется, не понимала, зачем она здесь. - А мне сегодня еще елку нужно успеть украсить, - продолжал бормотать таксист. - Завтра дочка с внуками приедет. Куда уж потом! Эти сорванцы носиться будут… Эй, вы выходить то собираетесь? - крикнул он. Игрушки… Что-то знакомое. Что-то вертится, мелькает в голове, как разноцветные огоньки карусели. Но не получается уловить суть, смысл. Поморщившись, я решил рассмотреть еще раз окрестности. Припал щекой к стеклу и вгляделся в темноту. Таксист, сгорая от нетерпения поскорее убраться отсюда, принялся разворачиваться. И тут перед моим взором возник деревянный двухэтажный дом. Он возвышался серым пятном над сугробами и метелью, как потрепанный всадник над необъятными просторами. Краска отлетела, фундамент сильно просел, особенно справа. Здесь, кажется, давно уже не было хозяина. И дом, заброшенный и одинокий, доживал свой век. Отлепившись от стекла автомобиля, и тряхнув головой, я посмотрел сначала на водителя, потом на притихшую рядом Катю Пушкареву. И тут меня будто бы подбросило на месте. Я снова прилип к окну и… Это же бабушкин дом! Это же дом моей бабушки! Я же только что там был, в своем то ли сне, то ли видении. Мы все вместе сидели за праздничным столом и встречали Новый Год. И бабушка, в тайне от мамы, подсовывала мне конфеты, а папа рассказывал про «Зималетто», про то какие перспективы ждут нашу компанию, если к ней присоединятся Воропаевы со значительным капиталом и обширными связями «там, где надо». А я срывал с елки мишек и строил их на столе у тарелки с «Оливье», которое никогда не любил есть, но в честь праздника отваживался на одну ложечку, потому что бабушка говорила, что так надо, что нужно всегда испробовать все блюда на столе. Это бабушкин дом… С резным палисадом и «царским» крыльцом, как говорил часто папа. - Остановите машину! - закричал я водителю. Водитель резко дал по тормозам. Катя врезалась в сидение и ойкнула. - Андрей Палыч… - прошептала она, потирая голову. Но я ее уже не слушал. Я выскочил наружу, и побежал обратно. К дому. Мы проехали уже метров двадцать. Хрустел снег, ноги проваливались в сугробы. Я бежал, как мог, стараясь держаться, проложенной машиной колеи. Но не всегда справлялся с равновесием, заваливался, застревал, потом, поспешно отряхиваясь от снега, вскакивал, и снова бежал. И вот он дом. Снова передо мной. Он весь заметен сугробами - высокими снежными холмами, из-под которых кое-где выглядывают останки развалившегося забора. Я остановился перед ним, как перед препятствием, которое собирался преодолеть, и вдруг услышал за спиной шорохи - в свете отдаляющихся фар автомобиля бежала Катя Пушкарева. Растрепанная и перепуганная, с шарфиком, спадающим почти до земли. Я смотрел на нее и чувствовал, что снова начинаю проваливаться куда-то в бездну… Перед глазами все поплыло, зарябило от многочисленных снежинок, от белых сугробов. В ушах звенела вьюга, она надрывно разрывала мои барабанные перепонки до тех пор, пока не раздался короткий звонок. Он вернул меня к сознанию. Я распахнул глаза и ясно увидел, что стою уже в лифте, причем в своем, родном лифте, который находится в моем доме, и в котором я провожу обычно минимум пять минут ежедневно, уезжая на работу и возвращаясь обратно, домой. Правда, я не могу припомнить, когда же я последний раз тут был… Двери распахнулись. - Пойдемте, Андрей Палыч, - сухо произнес голос Пушкаревой за моей спиной. Я вздрогнул от неожиданности. И обернулся. На ней была уже совсем другая одежда. Строгий костюм, белая выглаженная рубашка, с прямым воротничком. Пальтишко висело на руке. Катя выглядела собранной и задумчивой. Но как только увидела, что я ее разглядываю, встрепенулась и недоверчиво переспросила: - Андрей Палыч? Я кивнул, не знаю зачем. - А вы… как вы себя чувствуете? - голос ее дрогнул и перешел на шепот. - Вы… что вы помните? Двери лифта нетерпеливо хлопнули. Я автоматически нажал на кнопку, и, как только, они снова распахнулись, вышел на свой этаж. Катя поспешила за мной следом. - Андрей Палыч, вы только не волнуйтесь… Но, скажите… куда вы идете? Вопрос был явно провокационным. Катю что-то беспокоило. Она даже не заметила, как схватила меня за рукав пальто. - Домой, - ответил я уверенно и даже кивнул в сторону своей двери. Но Катерину мой ответ не устроил. Она нахмурила лоб и влепила мне следующий вопрос: - А откуда вы идете? - Из «Зималетто», - уже менее уверенно сказал я. Катя покачала головой и задумчиво прикусила губу. - Андрей Палыч, вы только не волнуйтесь… - Да не волнуюсь я! Что вы все заладили, - раздраженно крикнул я. Выдернул рукав из ее рук и направился к двери своей квартиры. - Андрей Палыч, - жалобно прошептала Катя. Я обернулся. У нее дрожали губы, а по щекам катились слезы. - Вы так и собираетесь стоять здесь? - довольно резко спросил я. Но мне уже начинали порядком надоедать все эти странности. Хотелось поскорее пройти домой, выпить бокальчик виски и обдумать все хорошенько. Катя безмолвно покрутила головой, и, вжав голову в плечи, проследовала за мной. А затем, к моему глубочайшему удивлению, достала из своей сумочки ключи и быстрыми движениями открыла замок, так будто бы проделывала это ежедневно. Затем прошла первая и таким же привычным жестом нажала на выключатель на стене слева. Вспыхнул свет. Я опешил. Честно, даже замер на входе, как глиняное изваяние. - Андрей Палыч, я вам сейчас все расскажу, - тяжело вздохнув, пробормотала Катя. - Входите, - добавила она устало и подала мне мои же тапочки. Вот те на… Это что же происходит то такое? Обычные люди заводят дома собачек, а у меня тут вот ручная секретарша завелась. Или ручная обезьянка, как называла ее Кира… Но дальше было еще больше! Катя прошествовала прямиком на кухню, и принялась там хозяйничать. На плите у меня вдруг появились какие-то кастрюли, сковородки и на всех на них что-то принялось готовится. И уже минут через пять передо мной материализовалась тарелка с жареной картошкой и котлетами, шипящая жирами. Я поморщился. - Вы это любите, - заявила мне Катя уверенно и вручила вилку. Спорить с Пушкаревой я не стал, потому что вдруг почувствовал волчий голод. Придвинул ближе тарелку и приступил к трапезе. И, как оказалось, правильно сделал, что не стал спорить, котлеты я проглотил почти сразу, уж очень вкусными они оказались, такими ароматными, как будто бы из детства. Картошку постигла та же участь. А Катя сидела напротив и задумчиво смотрела сквозь меня. Мороз шел по спине от ее взгляда, но я молчал, не мешал ей собираться с мыслями. Она хотела сказать мне что-то очень важное — я это отчетливо понимал — и не радостное, судя по хмурым складочками, образовавшимся между бровей. - Прошлый раз я поступила неправильно, - начала она, когда уже допивал кофе. - Я рассказала вам все и сразу. И вот результат — две недели беспамятства, - она поморщилась, как от боли. Я сглотнул, потому что почувствовал, как к горлу подступает тяжкий ком беспокойства. - Андрей Палыч, попытайтесь не волноваться. Я вас очень прошу… Это очень важно. Постарайтесь абстрагироваться от обстоятельств и воспринять информацию, которую я вам сейчас скажу, как некую данность, к вам не относящуюся. Сможете? Я кивнул. На ладонях проступил холодный пот, я вытер их о брюки и сцепил руки в замок. - Вы больны Андрей Палыч. Колокол ударил в голове. Я схватился за уши и зажмурился. - Андрей Палыч, пожалуйста! - Катино лицо появилось прямо передо мной. - Смотрите на меня… Не уходите, - прошептала она, как заклинание. И я ее послушал. - Вы не просто больны. Болен ваш мозг. Он отказывается воспринимать негативную информацию, и тут же с вами происходит нечто странное… вы… у вас наступает амнезия… Частичная… Но… Доктора не могут этого внятно объяснить. Но вы куда-то исчезаете… Вы ходите, реагируете на речь и даже что-то отвечаете, но чисто механически, как робот. Первое время я, и все, думали, что это горе вас сделало таким. Но потом… потом мы стали замечать, что все не просто так… Андрей Палыч, вы здесь? - она схватила меня за руки и жадно вгляделась в глаза. И тут я увидел, что не такая уж Катерина и страшненькая, что у нее вполне милое личико. И если не замечать очков и отвратительных косичек, то можно смело утверждать, что Катя Пушкарева — симпатичная девушка… женщина. Женщина? - Андрей Палыч! - уже более настойчиво, с нотками паники, произнесла она. - Я вас слышу, Катя, - ответил я, неохотно прервав свое «разглядывание». - Я все еще здесь, - ободряюще улыбнулся. - А вы поняли, что я вам сейчас сказала? - Вы сказали, что я болен. - Нет… Вы не больны. Просто… Куда вы пропадаете, Андрей Палыч? Хороший вопрос. Я бы даже сказал, блестящий. Вот только я сам не знаю, куда. Я ничего не помню… Нет, что-то помню, но очень смутно, как старый, давно позабытый сон. Я ничего не понимаю… Нет, понимаю… Но все дело в том, что, как только я начинаю понимать, я снова куда-то выпадаю, «пропадаю», как смело обозначила проблему моя незаменимая помощница. Поэтому, я не буду думать. Не хочу думать! - Катенька, а что вы здесь делаете? Может быть, смена темы отвлечет ее от попыток растормошить мою память? - Я здесь живу, - просто и четко ответила она. - Как это? - Ваша мама уехала в Лондон на несколько дней, и я… я ее замещаю. - Ах, вы замещаете! Интересно, - я даже всплеснул руками. Но не помогло. - И все же. Андрей Палыч, это очень важно… Попытайтесь ответить на мой вопрос! - Я не знаю, Катя. Напускная радость вмиг слетела с меня. Я опустил голову в стол и замолчал. - Андрей Палыч, вы главное, не пропадайте больше, - сказала Катя тихо. - Тем более, скоро показ. Вы нужны «Зималетто» и своей маме. Она встала, вышла из кухни. Уходит что ли? Эта мысль испугала меня. Я не хотел оставаться один. Один на один с собой. Ну точно! Псих! Я — псих! Смешно до скрежета зубов. Но, как оказалось, я зря испугался, Катя вскоре вернулась с какой-то папкой в руке, положила ее передо мной и открыла. - Это последние отчеты о продажах. А вот это подкорректированный мною бизнес-план. Я ухватился за эту папку, как за спасательную соломинку. Погрузился в мир цифр. И с каким-то замиранием сердца ощутил жгучую радость от осознания того, что время не скачет, что я - здесь и сейчас. Что где-то рядом ходит Катя Пушкарева. Я слышал ее голос за стеной. Сначала она общалась с моей мамой, что-то вспыльчиво объясняла, а потом позвонила Малиновскому, говорила с ним так, будто они лучшие друзья и обращалась на «ты» и «Ромка». Я гнал вопросы прочь. Читал стройный ряд цифр, ни на что не отвлекаясь. Главное — Катя рядом. Она осталась со мной и на ночь, постелила себе на диванчике в гостиной. У нее и пижама, оказывается, собственная здесь имелась и вещи. А перед этим приезжал какой-то мужик, Катя сказала, что это мой лечащий врач. Он долго рассматривал меня, задавал вопросы, но я все так же мастерски уходил от ответов них. В результате, мужик этот уколол мне что-то, то успокоительное, то ли снотворное, и ушел, пообещав зайти завтра. Катерина проводила меня до кровати. Я обрушился на белоснежную простынь. И уснул.
Нет, я снова не правильно выразился… Уснул я — это все правда, конечно же, но не совсем, потому что правильнее будет сказать, что этот сон разбудил меня. И я проснулся… Я со всей ясностью понял, что проснулся. И я вспомнил. Я все вспомнил! И бледное лицо отца, и плач мамы, и бесконечные слова соболезнования и сочувственные взгляды от знакомых и от незнакомых мне людей. Я вскочил с постели. Подпрыгнул, как напруженный. В окно били яркие лучи солнца. На улице блестел снег. Я выбежал из комнаты. Уже по пути услышал голоса Кати и Ромки. И слегка притормозил. - Даже если он сам представит отчет, Воропаев вряд ли поверит, - вещал Малиновский. - Катя, ты не видела, как он на меня смотрел вчера. Я думаю… Нет, я уверен, он за мной следит! И за тобой тоже, между прочим. А чего ты так смотришь? Ты еще не знаешь Сашку! У него это излюбленный прием — копать под кого-нибудь, и потом втихаря огорошить своим знанием жертву! Думаю, нас ожидает та участь на Совете. - Но до Совета еще есть время, - вяло сказала Катя. - Есть. Не спорю. Но нужно готовиться уже сейчас, - резюмировал Роман. - Удачный показ и продажи коллекции резко изменят финансовую картину. - Изменят. Но мы не будет ждать с неба погоды… Будет действовать уже сейчас. - Я даже боюсь спрашивать, что ты там уже придумал, - усмехнулась она. - А ты не бойся! Это нас бояться будут. Главное, чтобы президент сейчас был в уме. Я шагнул на кухню, где и притаились эти горе заговорщики. - А без ума, значит, президентов уже не принимаете? Они неверяще смотрели на меня. Две пары глаз. Четыре воспаленных очага. - Я все вспомнил! - объявил я. Они молчали, продолжая таращиться на меня. - Отец умер, я свихнулся, сейчас уже, наверное, где-то середина января, не знаю точно… Вот. Ничего не пропустил? Все верно? - Катенька, а с ним такое уже бывало? - спросил Ромка, не сводя с меня глаз. - Не-а, - ответила Катя. А потом они вдвоем кинулись ко мне и едва не задушили в объятьях и радостных возгласах. - Андрей Палыч! Вы вернулись, - счастливо кричала Катя. - Жданчик, ну ты нас и напугал! - хохотал Малиновский. И я хохотал вместе с ними, даже не замечая, что одновременно с этим плачу. Сейчас главное — не свихнуться снова… на почве безграничного счастья.
_________________ Две вещи бесконечны: вселенная и человеческая глупость, хотя насчет вселенной я не уверен. (А. Энштейн)
|