НРКмания

Он просто влюбился... Нет, он уже любит.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Глава 36

Женсовет сначала разбирало бескрайнее любопытство, с чего вдруг посреди рабочего дня к ним в компанию прибыла бригада скорой помощи, и только потом, когда в приемной Зорькин им объяснил, к кому он ее вызвал, весь интерес перешел в понимание и желание узнать, что же произошло с их подругой, что она внезапно потеряла сознание.
Но после того, как вышел врач с совершенно спокойным выражением лица и сообщил, что правая рука президента в скором времени станет мамой, девочек постиг глубинный шок.
Да и Колю в том числе. Он, конечно, знал, что его подруга проводит ночи напролет с Малиновским, но чтобы до такой степени... Нет, это не укладывалось в его сознании. Мог он себе только представить, как все это восприняла Катерина, тем более, когда часом ранее он узнал, что у них с президентом сильные разногласия. Теперь вполне оправданы стали ее срывы, постоянные перепады настроения, плач и полное безразличие ко всему окружающему.
– Дамы, все сочувствия потом. Потом, потом! Позже! – после ухода врача Коля демонстративно закрыл перед носом Шурочки дверь в кабинет Катерины.
– А, но... – только и пискнула Шурочка, не успев произнести чего-то связанного и вернулась в кресло к Амуре и Марии. Те уже вовсю осуждали, именно осуждали так и несостоявшегося папашу Катиного ребенка.
– Нет, ну вот это полный ужас, – сочувствовала Амура. – Бедная наша Катюха. Забеременеть от этого гада. А я ведь сразу поняла, что их любовь долго не продержится.
– Да какая там любовь! Не было у них никакой любви! Он в постель ее затащил, вот она и сломалась. От Малиновского еще никто не ускользал в этих делах, – поддержала ее Мария. – А теперь как пить дать, он бросит ее и глазом не моргнет! Он уж свою свободу ни на какую ответственность не променяет! Никогда!
– Да что вы такое говорите! – вмешалась Шура. – Роман Дмитриевич изменился! Он не может так с Катей поступить.
– Ага! Конечно! – усмехнулась Маша. – Еще как может! Да ему плевать будет на нее и на своего ребенка! Вот зуб даю, что это так и будет!
– Это что же теперь ждет Катю? – представила Амура будущее своей подруги. – Бедная наша... Одной растить ребенка и быть опозоренной на всю жизнь. Да мы этого Малиновского взашей отсюда погоним!
– Перестаньте! Как вы можете судить о человеке, если ничего о нем не знаете! – Шура снова вступила в защиту своего шефа. – Роман Дмитриевич любит Катю, я уверенна. Вы не знаете, как он переживает, а я видела!
– Ага, переживает он! Конечно! – Маша снова не поверила словам Шуры. – Что-то сомневаюсь, чтобы у Малиновского имелись подобные чувства. Тем более по отношению к нашей Кате. Только, если бы он переживал по-настоящему, то сейчас бы был здесь, рядом с ней! Если бы действительно любил, как ты говоришь. А я что-то его не вижу!
– А я сейчас его позову и вы все сами увидите своими глазами! – нашлась Шура и выскочила из приемной, будучи уверенной, что ее шеф не последний гад, чтобы отказаться от собственного ребенка, чтобы доказать подругам, что он тоже способен испытывать настоящие чувства.

* * *
– Держи, попей, – Коля протянул мне стакан с водой и присел рядом на диванчик.
– Спасибо, – я взяла двумя руками стакан и сделала несколько маленьких глотков.
– Как себя чувствуешь? Голова не кружится? Не тошнит? – тревожно поинтересовался Коля.
– Нет, Коль, все в порядке, – я отдала ему в руки стакан и глубоко вздохнула, вспоминая слова только что ушедшего врача: "Поздравляю. Скоро у вас будет ребенок".
– Ну... Ты ничего не хочешь мне рассказать? – спустя небольшой паузы произнес Коля.
– А что ты хочешь услышать? – повернув голову в его сторону, спросила я. – Ты и так уже все знаешь без меня.
Честно признаться, я полагала сейчас какого угодно разноса со стороны Коли, но только не его спокойствия. Я думала, что он станет отчитывать меня по полной программе, что я опять так необдуманно вляпалась. А оказалось все намного проще.
– Нет, вот именно, что я хочу услышать от тебя. Для начала узнать, что у вас произошло с Малиновским, что его до сих пор нет на работе.
– Он был, я сама видела. Мы с ним еще у ресепшена встретились.
– Понятно. Был, да сплыл, как только узнал, что станет папашей, – хмыкнул Коля, перевернув все стрелки в обратную сторону.
– Он ничего не знал... Про ребенка... – поспешила сообщить я другу.
– Допустим. Тогда ты мне можешь толком объяснить, что у вас стряслось? Или твои срывы в мою сторону – плод твоего нынешнего положения?
– Не совсем. Мы действительно поругались, – тихо произнесла я, вспоминая то страшное утро на своей квартире. – После того, как родители узнали, что я встречаюсь с Малиновским, папа устроил большой скандал, ты помнишь.
Коля кивнул.
– Ну, да. Естественно со стороны дяди Валеры. И?
– А потом Рома отвез меня ко мне домой и сказал, что между нами не может быть никаких отношений.
– И все? – выпучил Коля глаза. – Он как-то удосужился это объяснить?
– Да, он сказал, что я никогда не смогу простить ему гибель мужа, что он виноват передо мной, что мои родители, ты, подруги будете всегда против наших отношений. Одним словом, у нас нет будущего, – хриплым голосом произнесла я и опять ударилась в слезы.
– Так, так, только не плачь, прошу тебя. Подожди, – Коля прижал меня к своей груди, пытаясь успокоить. – Ну, да, он виноват. И мы с дядей Валерой и женсоветом против. В этом он, конечно, прав, но Малиновского никогда не останавливало мнение других, тем более мое или наших сплетниц. И раз он об этом заговорил, значит, действительно чувствует к тебе что-то серьезное. Хм, и это говорю я, ну да ладно. А ты что?
– А что я, Коля? Он бросил меня, он решил, что со мной можно поиграть, как с деревянной куклой и выбросить на помойку! За что? Почему он так со мной?
– Подожди, с чего ты решила? – Коля явно не понял всех моих выводов. – Ты же говорила, что он тебя любит, он изменился и все такое.
– Я думала, что любит, а оказалось... – я снова расплакалась, прижавшись к другу. Он бережно обнял меня и стал гладить по волосам, пытаясь успокоить и одновременно понять всю эту непростую ситуацию. Выходило посему очень странно, что Катерина так отреагировала. Либо она что-то не договаривает, либо что-то не так поняла. Потому как Малиновский ничего того, чтобы могло разорвать их отношения, в общем то не сказал, наоборот, только объяснил ей ход вещей. Значит, действительно еще не все мозги оставил на встречах с вешалками.
– Кать, я понимаю, конечно, как тебе больно. Андрей погиб по вине Малиновского. Да и Ромка твой тоже не сахар, но с твоих слов я не могу судить о том, что он воспользовался тобой. Либо я не понял, либо ты что-то не договариваешь.
Странным походил самому Зорькину тот факт, что он защищал Ромку. Наверное, потому что желал Катерине только счастья и понимал, что она сможет его обрести только с Романом. Тем более, когда у них скоро будет ребенок. Это был веский аргумент узнать все тонкости их отношений и суметь сделать все возможное, чтобы у него была полноценная семья.
– А как, по-твоему, он со мной поступил, раз напрямую сказал, что мы не можем быть вместе? – тут же возразила я.
– Он так и сказал?
– Да! Так и сказал! При этом жалостливо добавив, что любит меня! Тьфу! И я ему верила еще...
– Кать, а ты не думала, что он хотел как лучше, что он всего лишь хотел тебя предупредить, что... Чтобы ты не обращала внимания на таких, как я и женсовет...
– Ты что его защищаешь? – в миг прозрела я, отпрянув от Коли.
– Нет, Кать. Я просто пытаюсь перефразировать слова Малиновского на понятный тебе язык и разобраться в том, что между вами произошло.
– Да не в чем здесь разбираться! – повысила я голос. – Ему просто надоело играть влюбленного идиота, да ладно бы в какую-нибудь модельку Милко, а то в меня. А я то, дура, на что-то надеялась, полагала, что он действительно любит меня, а он... Бездушная тварь... Ему с самого начала нужно было только мое место, больше ничего.
– Так, погоди, ты уже, кажется, перегибаешь палку. Зачем Малиновскому место президента?
– Не знаю, – буркнула я. – Чтобы потешаться надо мной. Чтобы посмеяться лишний раз над моей слабостью и сказать мне, какая я дура, наступила третий раз на одни и те же грабли! Вот для чего! И еще предложение сделал! Я представляю, как его всего, небось, выворачивало, чтобы признаваться в своих чувствах, которых никогда не испытывал!
– Что?! Малиновский сделал тебе предложение?! – ошеломленно спросил Коля.
– Да, Коль! В ресторане! С кольцом, все как положено. Романтики хоть отбавляй, – всхлипывала я, закрыв лицо ладонями. – Если бы ты видел, как он играл... На моих чувствах...
– Да-а-а... Уж... – только и раскрыл рот Николай, пытаясь осознать только что сказанное подругой.
Он встал, подошел к двери, потом прошелся вдоль кабинета, к моему столу, а затем вернулся ко мне на диван.
– Кать, это действительно поступок. Слышишь меня? С его стороны – это большой поступок!
– Да, конечно, больше не куда, – усмехнулась я Колиной фразе.
– Но ты пойми, Пушкарева, дуреха ты моя, зачем Малиновскому делать тебе предложение, если потом знаешь, что уже не отвертишься? Он же понимал исход своих слов. И потом, раз ты утверждаешь, что Малиновскому от тебя нужно президентское кресло, тогда почему он столько времени возился с тобой, притворялся, как ты говоришь, и сделал предложение так поздно? Хотя мог бы еще вполне управиться до Нового года.
Я подняла на Зорькина заплаканные глаза. В душе что-то екнуло. Что-то мизерное, но будто бы очень значимое. "Действительно, к чему было так тянуть? Ведь Рома так отказывался стать президентом, когда я предложила ему повышение. Хорошо, допустим, он сделал это ради приличия. Но, когда он им стал, он был столь же ласков и нежен со мной, так же старался помочь мне и поддержать во всем. Ради чего? Ради того, чтобы только поддержать наши отношения до его предложения? Глупо, действительно. Зачем тогда? Ведь он может теперь делать с "Зималетто" все, что угодно, хоть снова ввести его в кризисное положение, а он во всем только советуется со мной и делает все, чтобы поднять компанию на прежний уровень. А как он смотрел на меня и как говорил, как действовал в этом ресторане... Нет... Коля прав. Так действительно не сыграешь... Бред! Нет! Это лишь плод моего больного хотения веры в искренние чувства Малиновского! И ничего более!"
– Инструкция ради спасения "Зималетто" – это одно, Кать, а предложение руки и сердца ради вашей любви и заметь теперь будущего ребенка – это другое, – окончил свое высказывание Николай.
– Коль, зачем ты мне это все говоришь? Хочешь упрекнуть меня еще раз да? Сказать, какая я дура? Что теперь беременна от этого подлеца? Я и без тебя знаю, что при рождении мозгов мне не отсыпали. На роду, наверное, написано страдать вечно, – я снова прижалась к Колиной груди и заплакала, уже не сдерживаясь, понимая, что сил больше не осталось, что я уже просто не в состоянии здраво оценивать ситуацию. – Колечка... Как мне плохо... Если бы ты только знал... Невыносимо...
Он стал успокаивающе гладить меня по волосам, плечам, давая боли выйти наружу. Может быть, так Катерине станет легче и она сможет здраво оценить поступки своего любимого.
– Если бы знал, Коль, как я его люблю... И я не знаю, что теперь делать... Как мне поступить... Мы так сильно поругались... Я уже запуталась во всем... В нем, в себе... И еще ребенок... Я... Так боюсь...
– Кать, Кать, посмотри на меня, – Коля приподнял мой подбородок и посмотрел в мои глаза. Затем извлек из пиджака платок и подал мне. – Постарайся успокоиться и послушай меня. Мое отношение к Малиновскому ты прекрасно знаешь. Я, конечно, не в восторге, что ты в него влюбилась, да и еще к тому же забеременела, но факт остается фактом. Ты его любишь и у вас будет ребенок. Конечно, мне до сих пор трудно поверить в то, чтобы такой заядлый бабник и ценитель свободы кардинально поменял свои жизненные принципы и взгляды, но лично мне он действительно не дает повода говорить сейчас тебе обратное о нем. И все потому что я смею полагать, что Малиновский и в правду может кого-то любить, кроме себя. Кать, я уверен, что он не хотел причинить тебе такую боль, но, возможно, ты просто не так его поняла. Ты тоже пойми, что, наверное, сложно начать семейную жизнь после стольких лет холостяцкой. Да я бы и сам не знал, как вести себя с такой привередой, как ты, если бы влюбился в тебя. Ну, ты подумай, как ты разнишься с его модельками. Вернее с просто модельками. Да ты и мизинца их не стоишь во всем, вот он и решил подстраховать себя, полагая, что ты его поймешь, а не сведешь все к палке с концом, что все отношение Малиновского к тебе – умело разыгранный спектакль с итогом делания тебе предложения, свалившегося с луны. Я, конечно, знаю, какой из нашего президента актер, но сама посуди, сейчас ему не выгодно использовать тебя хотя бы по тем соображениям, что он сразу полетит взашей из "Зималетто" и лишится своего высокого статуса. Полагаешь, Малиновский последний дурак, чтобы обратить весь якобы разработанный свой план в эту пропасть, то смею разочаровать тебя. Ты и сама не хуже меня знаешь, какой аналитический ум надо иметь, чтобы управлять такой компанией, что заметь, у Ромки довольно неплохо выходит. Кать, решать, разумеется, только тебе, но я хочу, чтобы ты не рубила сгоряча, а как следует все разложила по полочкам, взвесила "за" и "против", а уж потом делала окончательные выводы. Ты знаешь, что я всегда на твоей стороне и всегда помогу тебе во всем, но сейчас от твоих поступков зависит не только твоя дальнейшая судьба. Про Малиновского я уже молчу. Но и судьба ребенка. Кать, ты уже не маленькая, сама понимаешь, насколько все серьезно. Если бы не твое положение, я бы всего этого не говорил, и даже был бы рад, что вы рассорились с Малиновским. Но я понимаю, что ты будешь счастлива только с ним и в моих же интересах помочь тебе во всем разобраться. Мой тебе дружеский совет – поговори с Малиновским. Спокойно поговори вот начиная с того самого момента, когда он привез тебя в квартиру и вы поругались. И сама поймешь, в чем была не права. Только не сегодня. Завтра. На свежую голову и обдуманным решением. А сейчас я тебя отвезу домой.
Мне потребовалось еще какое-то время, чтобы осознать все только что сказанное Николаем. Он приводил столь убедительные факты моих ошибок, что во мне начало разгораться сомнение в том, как я поступила с Романом. Чересчур погано и неоправданно. Возможно, у него и не было никакой корыстной цели использовать меня, он на самом деле меня искренне любит.
Или... Я в правду в нем ошиблась?..
– Спасибо, Коль, не надо. Я в порядке. И совсем не устала, – слабо запротестовала я.
– Не спорь. Тебе сейчас нужен отдых. Посмотри, сколько уже волнений перетерпел твой ребенок. Ты хочешь еще раз в обморок упасть, чтобы тебя в больнице уже откачивали?
– Нет... Но дома еще хуже. Я там одна, мысли лезут всякие... – привела я очень веский аргумент, но Коля, естественно, на него не купился. – Нет, я лучше здесь как-нибудь.
– Кать, ты полагаешь, что в таком состоянии сможешь еще работать? Нет, я, конечно, могу теоретически предположить, что для тебя это не проблема, но твое здоровье важнее всякой компании. Ты и так последнюю неделю вся на нервах. Так что возражения не принимаются, – Коля похлопал меня по плечу и встал с дивана. Подошел к двери. – Жди меня здесь, собирайся, я скоро.
Коля вышел за дверь, поселив во мне еще большие сомнения относительно Ромы. Да, конечно, он прав, мне стоит все как следует обдумать, понять, еще раз осмыслить и найти верное решение.
Но теперь это стало еще сложнее. Потому что появилась новая проблема – мое положение. Да, мои предположения оказались верны. И это еще больше осложняло и до того непростую ситуацию. Ведь я совсем не знала намерений Романа, а тут еще ему придет такое сообщение, что он так попался. Не от меня, так от женсовета. Я слышала их шуршания за дверью. Значит, они все знают, а я совсем не хочу, чтобы Роман узнал о моем положении от кого-то иного, кроме меня. Это неправильно, тогда будет еще хуже. Он может расценить это как укрывательство, а я вовсе... А что я вовсе? Я не скрываю, что мне страшно признаться, во что вылились наши совместные ночи. Вдруг, Рома будет против и поставит условие сделать аборт? Я ж не переживу его затравленного взгляда и желания убить этого малыша! Нет!! Это выше моих сил! Что таить, я даже предположить не могу, как он отреагирует на мое сообщение. Может быть, обрадуется, может быть, сразу пошлет на три всем известных буквы. Тем более после того, что я ему наговорила, наверное, имеет полное право.
"Но, если я оказалась не права? – мой мозг начал кропотливую работу. – Если Ромка действительно меня любит, может быть, не все так плохо? Да, возможно, тот прежний Роман Малиновский и был бы против этого ребенка, но теперешний... А есть ли он этот теперешний? Действительно ли он изменился или все это спектакль?
Он так искренне признавался мне в любви, так помогал, так оберегал, всегда был рядом. Неужели все ради президентского места? Нет, бред действительно. Коля прав, зачем ему делать мне предложение, если правда все равно открылась бы тут же.
Я должна это прояснить, если еще хочу что-то изменить в своей жизни, если еще продолжаю надеется на счастье и взаимную любовь.
А продолжаю ли? И хочет ли Рома этого? Я совсем запуталась. После того, что произошло между нами, я уже не знаю, о чем надо говорить. Что говорить и как сказать, чтобы мы поняли друг друга? Может быть, Коля прав, пока я не приду к окончательному для себя решению, к Роману идти не стоит. Но кто, если не он поможет мне сделать этот вывод?
А, если действительно я во всем неправа? Тогда я должна признать свои ошибки и сама поговорить с Романом, не откладывая на завтра.
А захочет ли он теперь выслушать меня? Ведь, я даже не знаю, что теперь творится у него в душе. Я совсем ничего не знаю.
Все так сложно и кто бы смог дать мне ответ, как поступить".
Мои мысли прервал стук в дверь. Заглянула Шурочка с конвертом в руках.
– Кать, можно?
– Да, конечно, проходи, – жестом руки пригласила я ее пройти в кабинет.
Шура с улыбкой вошла, прикрыла дверь и присела рядом со мной. Только что она убедилась сама в том, что ее шефа нет на месте. Ее план доказать подругам, что Роман не отказался бы от своего дитя, провалился. Амура и Маша только над ней посмеялись. Тут как раз вышел Коля и разогнал их по своим непосредственным рабочим местам, чтобы они не докучали Катерину своими дурацкими расспросами.
А у Шурочки было особенно важное задание, которое она просто не могла не выполнить.
– Кать, ты как? Что врач сказал? А то Коля твой вышел, ничего не сказав, мы тоже переживаем.
– Да, ничего, Шура, ничего, – улыбнулась я, погладив подругу по плечу. – Все нормально.
– А как малыш? Ты уже что-нибудь чувствуешь?
– Да, нет. Еще совсем рано, – улыбнулась я краешком губ. – Но вот сегодня видишь, сам дал о себе знать. Так что, наверное, чувствую.
– Да, он тоже понимает твои переживания, – сочувственно отозвалась Шура. – Кать... Я хотела спросить у тебя, но не ради любопытства, а... В общем, ты не подумай ничего такого...
– Шур, что случилось? Спрашивай, – подтолкнула я подругу на вопрос. А то так можно долго тянуть кота за хвост.
– Кать... Ну... Вы... Это... С Романом Дмитриевичем... Поругались... Да? – наконец то выдавила из себя Шура. Но я ответила совершенно прямо:
– Да. К сожалению. А может быть... И нет.
– Ты сомневаешься в нем, да? Думаешь, он мог изменить тебе с другой?
– Шур, мне не очень приятно говорить на эту тему, я бы хотела пока...
– Да, да, Кать, я понимаю, – тут же перебила меня секретарша. – Не буду больше. Я, собственно, зачем пришла то. Вот, – Шура обратила мое внимание на конверт, который все это время держала в руках. – Держи. Это тебе.
– Мне? – удивилась я, взяв конверт в руки. – От кого?
– От Романа Дмитриевича. Он просил передать его тебе до обеда. Вот я и передаю, – быстро добавила она.
– Спасибо, – поблагодарила я Шуру, рассматривая конверт, пытаясь найти на нем что-нибудь опознавательное, типа адреса какого-нибудь. Но, увы, он был девственно чистым.
– А-а... Ну... Я... Тогда пойду, наверное... – сказала Шура, встав с дивана. – Не буду тебе мешать...
– Да, конечно, иди. Спасибо!
Шура только кивнула мне и быстро покинула кабинет. Ну вот, свое задание она выполнила. Теперь осталось дождаться Романа и сообщить ему об этом.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

На самом волнительном месте..!

Ага. Сохраняю интригу!

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Я подошла к столу, взяла ножницы и отрезала верхнюю сторону конверта, где обычно его заклеивают. Вернулась на диванчик и раскрыла конверт.
Об пол что-то звякнуло... Похоже, это что-то выскочило из конверта и упало возле моих ног. Я пригляделась. Это был подарок Ромы – то самое кольцо, которое я ему всунула сгоряча обратно.
Я подняла его с пола, вспоминая при этом Ромины слова в тот день, в ресторане, и как он сам надел мне на безымянный пальчик это колечко и предложил стать его женой.
Я непроизвольно улыбнулась, наверное, потому что эти минуты до сих пор грели мое сердце. Сжала кольцо в ладони и сосредоточила внимание на позже вынутых листах бумаги. Знакомый почерк разобрать не трудно, тем более, когда письмо начиналось с таких слов:

"Дорогая и любимая моя Катюша!

Пожалуйста, прочти то, что написано здесь ниже. Очень прошу тебя отнестись с пониманием и постараться потерпеть мои строки, даже, если ты для себя все уже решила.
Катенька, прости меня за все, в чем виноват перед тобой и твоим мужем. Андрей был самым моим лучшим другом, единственным понимающим другом, готовым прийти всегда на помощь. Но со своей стороны я ею ему не сумел отплатить. Я очень раскаиваюсь в том, что не смог уберечь его в тот роковой день, обрекая тем самым тебя на предстоящие года мук и страданий. В тот день, когда я осознал, что случилось непоправимое, я каким-то шестым чувством понял, что наступил новый период в моей жизни. Что она станет совершенно иной вопреки той, кою вы все имели возможность видеть.
Действительно, я не ошибся. В ней я встретил тебя. Хотя ты, наверное, скажешь, что целый год я имел возможность издеваться над тобой, воплощая в реальность инструкцию для совращения страшной мышки Катьки Пушкаревой. Да, все так и было, но тогда твое сердце уже целиком и полностью было отдано Андрею, и даже, если бы вместо него воплощать весь этот страшный план представилось мне, ничего бы не вышло. Хотя, кто знает, любовь меняет людей.
Так благодаря нее и я изменился. Только немного раньше, до того, как осознал, что моя жизнь без тебя бессмысленна. Катюша, это на самом деле так. Я очень сильно тебя люблю и все, что между нами было – не наигранно. Ложную любовь можно сыграть, а искренняя навеки будет жить в моем сердце к тебе. И только к тебе.
Пожалуйста, поверь мне, и знай, что все мое признание к тебе в ресторане – чистая правда. Это не выдуманная история. У меня и в мыслях не возникало обманывать тебя, ведь ты правильно сказала, на моих глазах твоя пережитая мука.
Катенька, я хочу, чтобы ты знала, что в моей жизни никто не сможет ничем заменить то, что проснулось в моем сердце. Я благодарен судьбе за все то, что между нами было: за волшебные дни и ночи, проведенные вместе, за всю ту нежность, которую ты мне дарила, за всю ту теплоту, с которой открылась и приняла меня таким, какой я есть.
Ты знаешь, женщин у меня было много, но только ты научила меня любить. Понять и испытать на себе это чувство со всех его граней: я узнал и печаль, и радость, муку, переживания, минуты блаженства, от которых теряешь ощущения реальности и думаешь, что словно в небесах, потому что так прекрасно еще никогда не было.
Я понимаю, как тебе, наверное, неприятно все это читать, особенно после всего, что произошло, но я не обижаюсь. По крайней мере, ты дала понять, что мне не на что с самого начала было рассчитывать. Ах... Глупец я, что поверил в наше с тобой будущее, хотя, если бы не эта вера, я бы не смог написать это послание, что выходит сейчас из-под этих чернил.
Теперь знаю, мне стоило было послушать Николая, он с самого начала будто бы знал, какие несчастья принесу я тебе. Прости меня, Катенька, что мучал ими тебя в наши месяцы наших с тобой отношений. Мне следовало еще тогда, задолго до Нового года послушать его и больше не появляться на пороге "Зималетто", только что-то потустороннее влекло меня сюда, в такой дорогой для меня мир. Ты тоже, наверное, считаешь правильным повернуть время назад и послушать друга, хотя он уверенно продолжает напоминать о своем несогласии и сейчас. Что ж, это право твоего выбора. И ты его сделала, надеюсь, что он единственно верный для нас.
Может быть, так будет лучше, если мы больше не будем видеться. По крайней мере, ты не будешь испытывать той дикой боли при хотя бы одной со мной встрече в коридоре.
Но, пожалуй, хватит. Я бы мог еще многое написать здесь, потому как моя душа желает излиться тому, кому смог ее доверить. Но зная, как тебе неприятно, остановлюсь.
Лишь закончу только несколькими фразами. Катенька, родная моя и единственная. Греет мою душу, что хотя бы на бумаге могу так тебя назвать. Я очень сильно тебя люблю и буду любить всегда, чтобы ни случилось. В твоем, конечно, праве, помнить меня, или сделать все, чтобы забыть, но мои чувства к тебе всегда были искренними, с той самой первой минуты, как только я понял, как привязан к тебе, как ты стала самым дорогим человечком в моей нелегкой судьбе. Пусть это кольцо останется в качестве памяти об еще одном периоде нашей жизни. А уж счастливым он был, или проходящим, ты для себя, решишь сама.
Прости меня за все, если найдешь для этого в себе силы. А я в свою очередь не держу на тебя зла и сделаю все, чтобы никогда больше не потревожить твой покой. Так будет лучше для всех.

Рома"

– Ромочка... – только и сумела произнести я после прочтения всего этого письма.
Я поймала себя на мысли, что он действительно любит меня, любит по-настоящему, всем сердцем. Потому что нет такого человека, который бы смог написать это письмо за него самого.
Из глаз по щекам потекли струйки слез. Голос Романа где-то до сих пор отзывался в моем сознании.
Мне стало гадко, что я позволила себе спустя почти полгода наших отношений усомниться в нем, упрекнуть его в том, что никогда не должна была позволить себе. Ведь я знаю, что была не права.
– Господи... Ромочка... – прошептала я самой себе и надела его кольцо на безымянный палец.
Знаю, мной в тот момент управляли лишь эмоции и желание сделать Роману как можно больнее, чтобы он навсегда запомнил, что пренебрежение и издевательство над собой не потерплю. Но сейчас после разговора с Колей и этого письма в моем сознании и душе разложилось все по полочкам.
Только осадок. Горький осадок и вина за сказанные слова не исчезла.
Я была словно не своя, выплескивая весь негатив в его душу.
– Господи... Что же я наделала?..
В руках я держала еще какой-то лист бумаги помимо письма. Присмотрелась, вчиталась в содержание.
– Передача правления "Зималетто" в мою пользу? – спросила я себя саму. – Зачем? Нет, Рома... Нет, я же… Верю тебе!
Я тут же соскочила с дивана, сложив на ходу бумаги в конверт и подошла к двери, хотев было уже ее открыть. Но меня опередил Зорькин.
– О, Кать, ты уже готова?
– Коль, пусти меня, пожалуйста. Мне с Ромой поговорить нужно.
– Так, стой! – Коля придержал меня за плечи. – Во-первых, не стоит принимать поспешных выводов. А, во-вторых, Малиновского нет. Так что все разговоры придется отложить.
– Как нет? Ты уверен?
– Уверен. В кабинете его нет.
– Все равно пусти. Может быть, Шура знает, где он, – я опустила Колины руки вниз и попыталась обойти его сторон, чтобы выйти. Но Коля специально не давал мне этого сделать.
– Катя, к чему такая спешка? Что случилось? Меня не было всего пять минут, а твоего рвения хоть отбавляй, – Коля приобнял меня за плечи и повел к дивану. Но я резко развернулась в противоположную сторону.
– Мне нужно поговорить с Ромой. Коля, это очень важно. Прости! – сказала я другу напоследок и покинула кабинет.
Почти бегом я дошла до кабинета Ромы и влетела в него без всякого стука.
Слова Зорькина подтвердились. Романа действительно на месте не оказалось.
– Кать, ну что там? – со спины раздался вопрос Шуры.
– Ой, Шура! Это ты! – вздрогнула я и развернулась к ней. – Напугала меня.
– Извини. Я не хотела. Так что там в конверте? Ты узнала?
– Да... Шура, а ты не знаешь, где Рома... Роман Дмитриевич?
– Нет, к сожалению.
– Скажи, а он что-нибудь говорил особенного, когда просил тебя передать этот конверт?
– Ну... Кать... Как тебе сказать... – замялась Шурочка.
– Говори как есть! Все говори! Каждое слово очень важно сейчас! – настаивала я.
– Ну... Он вообще выглядел как-то странно... Говорил как-то отрывисто... Переживал... Волновался как-то...
– Волновался? – переспросила я и прислушалась к биению своего сердца. Оно стучало часто-часто, а на душе стало неспокойно.
"Как и я сейчас. Меня что-то тревожит. Я что-то чувствую, что-то очень страшное в моем понимании, – сказала я самой себе. – Наверное, это из-за беременности", – нашла я ответ, хотя он совсем мало меня устраивал. Где-то в глубине души я понимала, что мое волнение не из-за ребенка, он то здесь, он совсем рядышком со мной, мы вместе, мы чувствуем друг друга, а вот с Романом нас отделяет стена ссоры и разногласий. И во всем лишь только моя вина.
– Да, он вообще вел себя странно, говорил сам себе что-то под нос, чего-то боялся, – по мере всплывания фраз шефа в голове Шура выдавала мне то, что вспоминалось. – Одним словом, он был очень напряжен. Наверное, из-за того, что вы поругались. Кать, но ведь это же правда, он любит тебя, ведь так?
– Да, конечно, Шура, – я слабо закивала головой, уходя в свои мысли. А потом, словно очнувшись, подбежала к телефону, стоящему на столе Романа, и стала набирать номер его мобильного.
В трубке отозвались только долгие гудки.
– Не подходит? – спросила Шура.
Я отрицательно покачала головой из стороны в сторону. Это и оправдано. После того, что было, едва ли он захочет слышать меня. Но я должна с ним поговорить! Обязательно!
– Шура, если Рома появится, тут же сообщи мне, хорошо?
– Хорошо. А ты куда?
– А я на производство, а потом к Потапкину, может быть, он что знает.
– Да, конечно, Кать, иди. А я, как появится, так сразу тебе сообщу, – заверила Шура, провожая меня взглядом до лифтов.
Затем она вернулась за свое рабочее место и дала за телефонным разговором знаки подругам, чтобы те при встрече Малиновского, задержали его и тут же сообщили Кате о его нахождении.
Ни на производстве, ни в мастерской Милко Романа не оказалось. Зато Сергей Сергеевич внес некую ясность относительно президента. Он четко мне сообщил, что видел, как Роман на своей "Волге" проезжал мимо парадного входа около одиннадцати только в одну сторону.
А сейчас уже почти два и его местоположение до сих пор не известно.
Уж лучше бы Потапкин смолчал. Честное слово. Хотя не уверенна, что мне стало бы легче от незнания того, во сколько Роман покинул компанию. Наоборот, теперь я точно знаю, почему его не было в тот момент, когда мне стало резко плохо.
Затем я вернулась на административный этаж, где меня ждали недовольный Зорькин и Шура, которая поспешила сообщить мне, что Рома сказал, что это поручение станет последним.
Ох, знала бы она, что я чувствую сейчас после этих слов. Переживать я стала то раньше, но теперь сердце мое было не на месте. Оно словно чувствовало какую-то беду, что-то очень страшное, но я старалась гнать от себя подобные мысли. Уж слишком они были упаднические.
Коля схватил меня под локоть, косо посмотрел на Шуру, имея в виду, какую чушь она плетет про последнее поручение, и усадил меня на ближайший диванчик.
– Кать, ты мне можешь объяснить, что происходит? Я ничего не понимаю.
– Рома пропал. Я чувствую это... – ответила я, потупив свой взор на конверт, который все это время носила с собой.
Зорькин рассмеялся.
– Кать, ну что за глупости? Малиновский пропал. Скажешь тоже. Куда он может деться. И с чего ты вообще это решила? Позвони ему и убедишься, что с ним все прекрасно.
– Я уже звонила, он не подходит, – нервно ответила я. – Коль, он уехал с самого утра и куда – непонятно.
– Логично, что на какую-нибудь встречу или деловой обед, – нашел, что ответить Зорькин. – Кать, ты как маленькая, честное слово.
– Нет, сегодня у нас нет никаких встреч.
– И откуда такая уверенность? – Николай присел рядом со мной и обратил свое внимание на конверт. – А это что у тебя?
– Это? Не важно. Коля, поедем к нему домой. Вдруг он там, а? – с надеждой, что в своей квартире я все же смогу его увидеть спросила я скорее саму себя.
– И что ему там делать, скажи мне на милость?
– Я не знаю! – я встала и взяла Колю за руку. – Поехали!
– Поехали, поехали, – пробубнил Зорькин и поплелся позади меня к лифту. – Только я считаю, что это перебор. Это результат твоего положения и ничего с твоим Малиновским не случилось.
– Причем здесь мое положение?
– А при том, что ты слишком нервничаешь. Ребенку это вредно.
– Коля, спасибо за заботу, но, где сейчас находится Роман, мне важнее!
Коля только пожал плечами. А чего он другого хотел? Ведь сам натолкнул ее поговорить с президентом, понимая, что долго нервничать Катерине теперь нельзя. А Малиновский тот человек, который либо разом решит все ее проблемы, либо еще устроит новых. Хотя второй вариант его совсем не устраивал. Уж слишком Роман откровенно показывал свою любовь, значит, все должно закончиться не так уж плохо.

* * *
– Ром! Ромочка! – как только вошла я на порог его квартиры, тут же позвала его, надеясь, что он действительно окажется в квартире. И я даже не упрекну его за это, потому что знаю, как ему тоже тяжело и что он чувствует после всего того, что я наговорила ему, не обдумав. – Ты дома?
Я, не снимая пальто, прошлась по всем комнатам. В отчаянии села в итоге на постель. Романа дома не было.
– Ну, я же говорил тебе, что нет его здесь, а ты мне не верила, – сказал Зорькин, с интересом рассматривая каждый уголок Роминой спальни, находясь напротив меня.
Проигнорировав реплику друга, я в который уже раз набрала номер мобильного Романа. На этот раз мелодия отозвалась прямо за моей спиной. Телефон мирно ждал своего хозяина на тумбочке, высветив на дисплее номер Катерины, который в адресной книге значился под названием "Любимая".
– Кать, ну подумаешь телефон забыл дома. Будто с тобой этого не случалось никогда, – опередил Зорькин мои мысли по поводу исчезновения Ромы. – Коль, ты просто всего не знаешь. Ты не знаешь, как я его обидела своим недоверием, ты не слышал, что я ему наговорила. Я не должна была этого делать, – в отчаянии произнесла я.
– С каждым бывает хоть раз, когда мы сначала говорим, а только потом думаем и сожалеем о том, что наговорили, – Зорькин присел рядом со мной. Положил свою ладонь мне на руку.
– Нет... Я не должна была это все ему говорить... Не должна... Он теперь думает, что я в грош его не ставлю, а это не так. Я люблю его и я так перед ним виновата...
– Кать, Катя, ну успокойся, – Коля прижал меня к себе. – Я уверен, Малиновский и сам небось уже сожалеет, что ляпнул не то, что надо. Он не будет зла на тебя держать, Кать, а ты себя так изводишь. Понапрасну.
– Не надо меня успокаивать, – всхлипнула я. – Я знаю, что виновата. Он не простит меня за такое. Не простит.
– Не говори глупости. Не простит – заставим, – подшутил Зорькин. – Что ты себя накручиваешь зря? Будто тебе подумать больше не о чем. Никуда он не денется, не маленький же мальчик. Может быть, он уже в "Зималетто", а ты тут сопли лить удумала.
– Н-нет... Шура бы позвонила. Я чувствую что-то странное... Коль, мне неспокойно, понимаешь? Предчувствие какое-то тревожное...
– Это потому что ты себя накручиваешь. Совершенно зря. А ты не думала, что он банально хочет побыть один, наедине со своими мыслями, подумать, разложить все по полочкам, и т.д. и т.п., а? Может он сидит сейчас в каком-нибудь ресторанчике в обществе голубоглазой блондинки... Все! Молчу! – Коля тут же прикрыл рот рукой.
– Что ты говоришь?! Рома никогда не позволил бы себе прогулять работу таким образом.
– Допустим, – согласился Зорькин, не особо веря. – Но, может быть, он с друзьями где-нибудь тусуется... Мальчишник там...
– Тусуется, мальчишник, – покосилась я на друга. – Какие друзья, Коль? Какой мальчишник? С кем?
– Ну, не знаю. Тебе лучше знать, какие и с кем, согласись. Ты же с ним общаешься круглые сутки.
"Вот именно, что общалась. А в один момент все рухнуло".
– Я не знаю никого из его друзей. Он ничего не говорил о них. Если только по бывшей работе... Коля! Спасибо! – меня тут же осенило.
– За что? – не понял Николай благодарности.
Я тут же взяла мобильный Романа и стала там рыться в его адресной книге в надежде найти номера его друзей с бывшей фирмы.
Только появилась в поиске одна загвоздка. Имен его коллег я тоже не знала, поэтому к кому звонить – тоже большой вопрос. Но все же это лучше, чем сидеть и ждать у моря погоды.
Коля, конечно, посчитал мою идею полной тупостью, но промолчал. Зато на лице его было красноречиво написано, что то, что я собираюсь обзвонить все номера телефонов, забитых в мобильнике, полная ерунда. И без этого действа Малиновский сам прекрасно объявится.
Поэтому, чтобы не лицезреть его укоризненного взгляда, я отправила друга на кухню. Пусть найдет себе что-нибудь в холодильнике и займется делом.
Ожидаемых результатов обзвон не принес. Кто-то даже, не сдерживая своего пыла, послал меня далеко и надолго. Но никто из тех, кому мне удалось дозвониться, не знал о Романе ничего о его нынешнем местоположении.
Еще больше мое сердце тревожными сутками отдалось в моей груди. Уже обеденный перерыв закончился, а в "Зималетто" Роман так и не появился. Такого с ним еще ни разу не было, но, если только в тот день, перед Днем моим Рождения, когда он задержался на работе по поводу исчезнувших бумаг. Вот тогда то я изрядно поволновалась. Но сейчас ситуация совсем иная.
Я ничего не могу поделать со своим волнением, странными мыслями и этим письмом. Я в сознании до сих пор слышу его голос и это обращение ко мне... В нем что-то особенное, будто Роман его писал, зная, что мы уже никогда не увидимся.
"Нет! Конечно, увидимся! – меня тут же передернуло. – Обязательно! И обо всем поговорим! Ведь мы любим друг друга, значит, у нашей любви не должно быть преград!
Любви... Я ведь Роме никогда не признавалась в своих чувствах, никогда не говорила, насколько они сильны. Все чего-то боялась, сомневалась, искала подходящий момент. И только теперь, когда мы в разлуке, я понимаю, насколько сильно его люблю и постараюсь сделать все, чтобы Ромочка меня простил за мой грубый язык. Ведь он же любит меня, смею надеется, что сумеет понять и выслушать.
И принять нашего ребенка..."
Я переместилась с постели к журнальному столику. Душа требовала оставить Роме записку, если мы вдруг разминемся.
Однако, увиденное на нем еще больше закрало неясности о местонахождении Ромы. На столике лежали его паспорт и водительские права. А машины во дворе не было...

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

– С ним что-то случилось... – в неком оцепенении произнесла я, уже не зная, что и думать.
Нет, я, конечно, не следила за тем, всегда ли Ромка ездил с документами на машину, но удостоверение личности всегда было при нем. Да и я уверенна, что права на машину тоже. Не может он просто так взять и оставить все дома, даже мобильный телефон. Тем более, если был с утра в "Зималетто". Выходит, он заезжал домой?
Зачем? Чтобы выложить документы и отправиться в неизвестность, заранее написав мне письмо?
Получается, он заранее спланировал свой уход? Из "Зималетто"? От меня?
Но из-за чего? Конечно, какая я глупая, естественно, из-за меня. После того, что я наговорила, это вполне логично. Но не разумно. Это неправильно бросать меня, даже не поговорив!
Ах... Ведь я сама его оттолкнула.
Взяв лист бумаги, я нацарапала какие-то строки. Потому как ничего связанного из них не выходило. Все не то, какие-то банальные фразы, нелепые оправдания.
Но это все, что я могу сделать сейчас.
"Ромочка, я очень перед тобой виновата. Я знаю, что наговорила много лишнего и ненужного. Я вовсе так не думала, вернее в тот момент у меня были к тебе сомнения, но я знаю, что была не права. Я верю тебе, в искренность твоих чувств. И очень это ценю.
Рома, прости меня, если сможешь. Мне очень многое нужно тебе сказать.
Знаешь, я не говорила тебе раньше, но всегда чувствовала это. Просто не решалась сказать, полагая, что не наступило еще время, какой-то подходящий момент. А теперь, когда он настал, тебя нет рядом. И я очень виновата в этом перед тобой.
Ромочка, я люблю тебя. Очень люблю. И хочу быть рядом с тобой всю свою жизнь.
Пожалуйста, прошу тебя, дай о себе знать. Я очень жду тебя.

Твоя Катя"

– Я сейчас расплачусь! – чей-то знакомый мужской голос раздался прямо над моим ухом. Я резко обернулась. Стоял Коля, прикрыв рот ладонью, делая вид, что на него внезапно напал кашель.
– Коля! Нельзя так пугать!
Видимо, я так увлеклась написанием, что даже не заметила, как вошел Николай.
– Прости, Пушкарева, просто я не знал, что в моей подруге пропадает талант великого писателя! – не унимая смеха, продолжал язвить Коля.
– Я не вижу здесь ничего смешного! – на полном серьезе отозвалась я и положила записку на центр столика, чтобы было видно. – Между прочим, подглядывать нехорошо. Тебя, видимо, в детстве этому не научили.
– Видимо, ты права, – вздохнул Коля. – Интересный все же у тебя способ признаваться Малиновскому в любви. На бумаге! Полагала, ты давно уж это сделала, раз умудрилась заиметь ребенка.
– Коля, ребенок и совместные ночи, если ты об этом – еще ничего не значат! Ты не понимаешь, насколько важны для меня эти слова и их нельзя бросать на ветер.
– А я полагал, ты женщина серьезная. Выходит, ребенок для тебя пустое место?
– Зорькин, прекрати! – повысила я голос. – Ты прекрасно знаешь, что мне стоило пережить, чтобы я была уверенна, что могу иметь детей! И этот ребенок будет! Независимо от того, как к его появлению отнесутся мои родители и... – я резко остановилась. – И Рома в том числе, – шепотом добавила я затем. – Я смогу вырастить из него достойную личность!
– Кать, Катя, ну ладно тебе, я ж просто пошутил, – посерьезнел Коля. – Хотел немного развеять обстановку. Подбодрить тебя. А ты сразу сердишься. Никто не сомневается, что ты станешь самой лучшей матерью.
– Прости, Коль, просто я места себе не нахожу. Я чувствую, что с Ромой что-то случилось. Он не мог так просто исчезнуть. Не мог. И это все из-за меня...
– Кать, но ладно тебе, не накручивай себя зря. Еще ничего не случилось. Может быть, он просто уехал куда-нибудь, не успел тебя предупредить. Мало ли какое-нибудь срочное дело нарисовалось.
– Без паспорта? Без прав на машину? Нет, – замахала я головой. – Он обязательно бы сказал мне. Хотя... Я уже не уверенна ни в чем...
– Кать, все! Перестань изматывать себя. Пойдем, я поесть приготовил. Тебе силы сейчас нужны, – Коля жестом руки указал в сторону кухни.
– Я не голодна.
– Так я и поверил. Ты крошки в рот не брала с утра, и хочешь святым воздухом питаться? Нет, Кать, себя морить ты, конечно, можешь сколько угодно, но хоть о ребенке подумай, если твоя голова сейчас забита Малиновским. Я пошел разогревать.
Коля быстро удалился, а я лишь только печальным и одновременно благодарным взглядом посмотрела ему в след. Верный и надежный друг, который всегда будет рядом, всегда сумеет поддержать и помочь. Спасибо ему за это.
Как только Коля вышел за пределы спальни, я почти сразу отдалась воспоминаниям. Причем не тем событиям, которые происходили в моей жизни несколькими днями или неделями ранее, а ситуациями как четырех лет назад.
Почему-то вспомнились ощущения, когда Рома первый раз меня поцеловал. Тогда, в знак благодарности за подарок, привезенный из Франции. Брелок для ключей в форме Эйфелевой башни.
Ах, помню, как нехорошо выглядело перед Андреем. Его неоправданная ревность меня к лучшему другу. Да и я сама и в мыслях не держала, что нас с тогдашним вице-президентом будут связывать такие тесные отношения, вплоть до взаимной любви.
До чего жизнь непредсказуема и нам не дано знать, что ждет нас завтра. Зато в наших руках повлиять на свою нынешнюю судьбу, на свое будущее и ценить тех, кто рядом с тобой, стараться сделать все, чтобы дорогим тебе людям всегда было тепло и уютно не только в общении, но и в отношениях.
А я этого не сумела сотворить. Причинила такую боль дорогому и любимому мне человеку, что теперь схожу с ума от неизвестности.
После обеда, за которым я даже не притронулась к пище, Коля отвез меня в свою квартиру. В ней моя надежда окончательно зачахла.
Конечно, это было изначально ясно, что вряд ли Роман приедет ко мне домой, но я до последнего надеялась, что именно так и произойдет, и тогда я уже во всем ему признаюсь не бумаге, а на словах. Сделаю все, что в моих силах, чтобы он сумел понять меня и простить.
Там я уже попросила Колю оставить меня одну, хотя он наотрез отказывался оставлять меня в таком состоянии. Но я заверила, что ничего со мной не случится, и что я обязательно поем. Лучше было пообещать, чем реально выполнить. Но на самом деле, мне очень нужно было побыть наедине с самой собой, предаться размышлениям. Даже без такого близкого друга, как Николая.
Где-то около полуночи я обнаружила, что заснула прямо за столом на кухне в обнимку с телефонным справочником, откуда брала телефоны для обзвона в окружные больницы, пытаясь разыскать Романа.
Но и это не принесло ожидаемых результатов. Ведь информации дежурному врачу я давала с гулькин нос, потому как знала, что у Ромы нет с собой даже паспорта, по которому записывают в регистратуре вновь прибывших пациентов. Да и что с ним случилось – по-прежнему оставалось тайной за семью печатями. Я очень надеялась, что с Ромой все в порядке, но любящее сердце обмануть сложно, тем более, когда неизвестность сводит с ума, заставляя думать на всякие страшные темы.
В регистратурах мне не давали никаких вразумительных ответов, поэтому я оставляла, где брали, свой номер телефона, чтобы, если пациент с похожей внешностью поступил в больницу, мне сразу же позвонили.
После я переместилась на свою постель, свернувшись клубочком, пытаясь снова выстроить линию действий любимого и предположить, где он может находиться. Мне было холодно и одиноко, так как чувствовала, что с Ромой действительно что-то случилось, как бы я не гнала от себя подобные мысли. Я уже перебрала все варианты касательно того, куда мог бы пропасть Роман. Причем так внезапно.
Но именно по причине нашей ссоры. Я четко понимала это. Но знала, что, к сожалению, уже не изменить прошлое и слова обратно не взять.
Заснуть у меня не получалось. А овец я настоятельно не пересчитывала, это труд мартышки, банальное самоуспокоение, которое не приносит ожидаемого вознаграждения.
В итоге я решила вернуться в квартиру Ромы. Вдруг он еще вспомнит, что у него есть я, что я его все равно жду и люблю.
Темной холодной ночью идти одной по закоулкам и дворам было особенно неуютно, тем более в такую мерзкую погоду. Несмотря на то, что на календаре было уже начало весны, зима по-прежнему не желала отступать. Холодный ветер беспощадно ворошил еще несошедший снег с тротуаров, гулом отзываясь где-то между домами, подчиняя себе одинокие ветви молодых деревьев. Желтые фонари понуро и тускло освещали заброшенные и заснеженные машины, кое-где яркие вывески круглосуточных магазинов привлекали к себе покупателей, а с неба моросил мелкий дождь, навеивая еще большую печаль и тоску.
"Рома… Ромочка… Где же ты, мой любимый?.. – остановившись возле очередного перекрестка, на котором горел красный сигнал светофора, задалась я себе вопросом, смотря в темную и глухую даль, словно прислушиваясь к своему сердцу. – Вернись, пожалуйста. Ты очень мне нужен. Я не оставляй меня", – всхлипнув, я убрала с лица одинокую слезинку, катящуюся по моей холодной щеке.
Перед глазами сверкнул зеленый человечек, давая знак, что пора продолжить путь.

* * *
− Маленький мой, прости меня. Ты сегодня дал о себе знать, напомнил маме, что мне не нужно волноваться. Я знаю, маленький мой, знаю, – в который раз я провела рукой по своему животу, тихо-тихо, почти шепотом разговаривая с нашим с Ромой малышом. – Я постараюсь больше не тревожить твой сон и покой. Просто мне сейчас очень тяжело на душе, потому что я такую боль причинила твоему папе, что он, наверное, решил не связывать свою жизнь с твоей мамой. Нет! Я не буду так думать, ведь он нас любит, очень любит, я знаю это, просто есть на земле такие вещи, которые очень сложно понять, просить и принять. Я не думала, мой хороший, что мои слова так обернутся. Я знаю, я не права, я не должна была упрекать твоего папу в его прошлом, ведь он даже раньше был таким особенным человеком, просто на людях показывал себя с других, не самых лучших сторон. Я много раз замечала за ним проблески его реального внутреннего мира, но мне казалось, что это все лишь мое воображение, что мне все это чудится, а оказалось, что твой папа совсем не такой, каким хотел казаться для окружающих. Он такой добрый, такой ласковый, нежный, понимающий и внимательный, ответственный и… Искренний. Знаешь, мой хороший, он никогда не обманывал меня, это очень ценно, а я в последнее время пыталась найти в его словах какой-то подвох, вот и сорвалась в совершенно неподходящий момент, – я остановилась на мгновение, тяжело вздохнув, а затем продолжила: − Мне так страшно, маленький мой, я так за него волнуюсь, потому что ведь очень люблю твоего папу, а мое сердце не перестает чувствовать какую-то беду и от этого мне очень неспокойно. Но ты не переживай, я обещаю тебе, что с ним все будет хорошо. Он же не бросит нас, я знаю. Он вернется и, надеюсь, что простит твою маму, – я остановилась, переживая в терзании эти нескончаемые часы этой мучительной ночи.
Затем перевернулась на бок и поплотнее закуталась в одеяло. Тяжелые веки свидетельствовали о том, что мой организм нуждается во сне.
Я прикрыла глаза, не замечая для себя, как несколькими минутами позднее погрузилась в чуткий сон.

* * *
Где-то над ухом пропищал звонок мобильного. Я моментально распахнула глаза и тут же схватила телефон с тумбочки, не обращая внимания на входящий номер, высветившийся на дисплее.
− Рома! Рома, это ты! – обрадовалась я, даже не вспомнив того факта, что свой мобильный Роман оставил дома.
− Нет, девушка. Это вас из морга беспокоят, – на другом конце провода отозвался чей-то низкий голос. Мужчины или женщины после слова "морга" мне уже было не разобрать. В глазах моментально помутнело, разум был на стадии отключки. Чтобы не потерять сознание, я машинально прислонилась к спинке постели и опустила телефон на подушку. – Ваш номер передали из регистратуры, вы звонили по поводу… Алло, девушка, вы слышите меня? Девушка? Алло! – говорили в трубке.
Я же в свою очередь пыталась совладеть со своим телом и привести мысли в порядок и хоть как-то сосредоточиться. Не получилось. Я уставилась в одну единственную точку перед собой – это были часы, стрелки на которых показывали какое-то время. Но я в упор его не видела. Мое сознание затеяло неведомую игру с моими нервами. Сейчас мне там, на другом конце скажут такую фразу: "Роман Малиновский. Время смерти…" И я умру! Прямо сейчас! Мое сердце этого не выдержит. Я уйду навсегда, не попрощавшись ни с кем, даже с родителями. И жизнь для меня будет закончена. Я наконец-то смогу увидеться с теми, кто мне так был при жизни дорог и любим: с моим Андрюшей и моим Ромочкой, которому я так и не успела сказать такие важные сердцу слова.
"Нет! – что-то аукнулось в моей голове. – Нет! Он жив!"
Я быстро схватила трубку с подушки и поднесла к уху.
− Да, да, я слушаю вас, – слабо произнесла я, будучи в полном напряжении и неком оцепенении.
− Вы Екатерина Валерьевна? Я на тот номер звоню?
− Д-да, д-да, это я. Говорите, – все с такой же неуверенностью произнесла я.
− Ваш номер нам передали из регистратуры больницы. Дело в том, что к нам поступил мужчина с очень похожей внешностью по тому описанию, которое вы оставили. Да и возраст примерно совпадает. Вы можете подъехать в течение сегодняшнего дня на опознание?
"На опознание? – пролетело вихрем в моей голове. Я моментально потеряла дар речи. – На опознание… Похожей внешностью… Возраст совпадает… На опознание… Рома-а-а-а!!!!" – я тут же прикрыла рот ладонью, чтобы не закричать от боли, которая только что пронизала меня вдоль и поперек.
− Алло!! Девушка! Вы слышите меня?
− Я… Я… Я с-слышу, – почти шепотом произнесла я, начиная уходить в свои мысли. Мое сердце тут же забилось чаще, а дыхания стало не хватать, чтобы трезво оценить ситуацию. – Я… Я… Я… с-смогу п-подъехать… А что с… с… ним?
− Попал в автокатастрофу, – услышала я в трубке. – К сожалению, полученные травмы и многочисленные переломы были несовместимы с жизнью. Записывайте адрес.
Кто-то там быстро продиктовал адрес этого морга, куда я должна буду подъехать, чтобы окончательно убедиться своими глазами в правильности или ложности своих выводов.
Но, естественно, адрес морга прошел мимо моих ушей. Где-то в сознании я слышала только голос Ромки и его взгляд, в котором читался откровенный вопрос: "За что ты так со мной поступила?"
На мобильном отзывались прерывистые гудки. А я пребывала где-то на стадии медленной потери сознания, хотя еще прекрасно осознавала окружающую меня обстановку.
Слова позвонившего превратились в представление этого погибшего человека, которым может стать мой Ромочка…
Мне резко стало душно и даже дурно от того, о чем я подумала. Найдя в себе силы, я слезла с постели и направилась в сторону кухню. Где-то на полпути я пошатнулась, но хорошо успела вовремя опереться об шкаф. Прислонившись к нему, в моем представлении всплыли картинки этого окровавленного тела, с многочисленными открытыми и закрытыми переломами, ссадинами и ушибами, с уже небьющимся сердцем. Сердцем, принадлежащим моему Ромочке…

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Я медленно осела на пол, чувствуя, как боль безжалостно сжимает мое сердце, как железная рука сдавливает горло, не давая сделать лишний глоток воздуха, вдох, чтобы не потерять сознание.
− Нет, – одними губами произнесла я. – Нет… Нет… Ты не можешь… Ты не имеешь права… Меня оставить… Здесь… Одну… Не имеешь! – почти закричала я в голос, давая дыханию вернуться в нормальное состояние. – Не можешь!
Слез уже не было, кажется, я выплакала все еще до этого адского звонка. Ртом вдыхая и выдыхая воздух, я заставила себя подняться и добрести по стеночке до кухни. Там я тут же налила полный стакан воды и выпила его залпом, поперхнувшись на последних каплях. Откашлявшись, я умылась холодной водой из-под крана и затем присела на диванчик.
Остатки капель воды стекали по моим горящим щекам, а представление стало рисовать уже иные картинки того рокового дня, когда погиб Андрей.
"Почему жизнь забирает тех, кто так мне дорог? Кто так мне нужен? Тех, кого я люблю? В чем я была виновата? В том, что любила? Любила всей душой и всем сердцем. Почему я обречена на вечные страдания?"
Это были мои последние мысли. Еще какое-то время я просто просидела молча. Не думая ни о чем. В моей душе царила пустота и бессилие.
Когда дыхание более-менее пришло в норму, и я поняла, что там, тот человек, погибший в результате автокатастрофы, может оказаться и не Ромой, я нашла в себе силы вернуться в спальню и заставить себя собраться, чтобы выехать на опознание и убедиться для самой себя, что Рома жив!
Ах… Мое сердце действительно меня не обманывало…

* * *
На рассвете я уже стояла возле ворот больницы. Адрес все же худо-бедно я вспомнила и соответствующим транспортом добралась до нужного места.
Однако войти во двор больницы я не могла, не хватало сил. С головы до ног меня пронзал страх.
Как я войду в это здание морга?
Как пройдусь в сопровождении патологоанатома к столу погибшего?
Как прямо перед моими глазами откроют эту белую простыню и покажут лицо умершего, по которому я должна либо узнать, либо не узнать Романа?
Как вообще найти в себе силы для всех этих действий?!
Нет! Как бы я не старалась настроить себя максимально положительно, я понимала, что я туда пойти не смогу.
Проложив шагами несколько метров вдоль забора больницы, я извлекла из сумочки мобильный телефон и набрала номер Коли.
Долгие гудки заставили меня сразу занервничать, а я и так вся на иголках, что, кажется, чихни на меня и я рассыплюсь на мелкие частицы, превращусь в пепел. К тому же мое физическое состояние оставляет желать лучшего. Меня снова начало подташнивать. И это уже не признак моего положения, а от того, что я вторые сутки ничего не ем. Хоть знаю, что так невозможно изводить себя, но так получается.
− Алло, – наконец-то услышала я сонный голос Зорькина. – Пушкарева, это ты что ль такую рань?
− Я, Коль, я. Приезжай ко мне, пожалуйста, ты мне очень нужен сейчас, – слабым голосом проговорила я, но постаралась делать это как можно увереннее.
− Что прямо сейчас? Малиновский объявился и устроил тебе разнос? – уже более твердым голосом спросил Николай. – И тебе как всегда нужен совет!
− Нет, Коля. Рома не появился. Все намного хуже, – я чуть не заплакала, повернув голову в сторону здания морга. – Я боюсь, что его… Его… Больше… Нет…
− Так, Пушкарева! Что ты напридумывала там за ночь! – моментально оживился Зорькин от своего сладкого сна. – Ты что говоришь такое? Погоди, а что Малиновский до сих пор не вернулся?
− Нет, Коля. Не вернулся. Мне звонили только что из морга и сказали… Что… Что…
− Что сказали, Катя? Говори! – потребовал Коля.
− Что мне нужно приехать на опознание. К ним привезли мужчину, похожего по описанию на Рому… После… Автокатастрофы…
Я не выдержала. На глазах выступили слезы и чтобы не потерять сознание, а то я чувствовала, что при моем раскладе, это вполне возможно, я прислонилась к воротам. Какая никакая опора лучше, чем ощущать темный мир.
− Так, так, Пушкарева, погоди! – Коля собрался с мыслями насколько он мог сделать с утречка пораньше. Во всяком случае у него это произошло лучше, чем у Катерины. – Тебе сказали, что мужчина похож на то описание, которое ты оставляла? А у него были с собой какие-то документы?
− Нет. Мне ничего про них не сказали.
− Так это же прекрасно, Катя! Значит, твой Малиновский жив здоров!
− Коля, а если… – я прервалась на полуслове. – А если это…
− Пушкарева, но тебе же не сказали, что погибший – Малиновский Роман Дмитриевич? Какого он у тебя там года рождения? Не сказали. Тогда чего ты переживаешь?
− Да, но, я все равно не могу найти себе места! Я уже здесь, возле больницы. Коля, я должна знать, что это не он! Коля, я боюсь, я не могу туда идти. Мне страшно, Коль.
По голосу подруги Зорькин понял, что дела Катерины действительно хуже, чем он предполагает. Естественно, любящее сердце переживает, ничего необычного в этом нет. И он должен быть в такую трудную минуту рядом с ней.
− Так, Катерина, не переживай и не настраивай себя заранее на плохое. Говори адрес, я сейчас приеду.
− Да, записывай.
Продиктовав Николаю адрес своего местонахождения, я снова с переживаниями стала дожидаться друга на остановке, находящейся напротив больницы.

* * *
Где-то через час или около того дорогая иномарка остановилась напротив остановки. Я тут же узнала знакомый автомобиль друга и приблизилась к передней двери. С водительского места вышел Коля и, предварительно поставив машину на сигнализацию, тоже подошел ко мне.
− Спасибо, что приехал, – я тут же прижалась к его груди, стараясь не показывать ему своих слез. Но он и так все заметил.
− Да ладно, Кать. Ты только не переживай… Слышишь? Еще ничего не известно.
− Коль, я не могу туда идти… Коль… Я не переживу, если с ним… Если он…
− Так, Катя, возьми себя в руки! – Коля пристально посмотрел мне в глаза, встряхнув меня за плечи. – Роман жив! Ты поняла? Он жив! А погиб совершенно другой человек! Слышишь?
Я покорно кивнула.
− Вот, держи ключи и жди меня в машине. Я сам все узнаю, – Коля вложил в мою ладонь ключи от своего автомобиля.
− Коль, подожди! – ухватила я его за руку. – Обещай, что ты мне скажешь правду, как только будешь знать! Скажешь, что это не он!
− Катя, я скажу тебе то, что уже сказал ранее!
Коля развернулся в сторону проезжей части, перешел дорогу и вошел в ворота больницы. А я смотрела ему в след, воспроизводя в памяти только что сказанные им слова.
В машину садиться я не стала. На улице, хоть и холодно, но именно мороз не даст мне окончательно зачахнуть в эти минуты ожидания возвращения Николая. Как только он появится в поле моего видения, я знаю, что все пойму по его лицу, я прочитаю на нем то, что он будет знать. Осталось только дождаться.

* * *
Время казалось вечностью. Наверное, автобусов десять мимо меня уже прошло, а Коля все не появлялся. Я еще сильнее начала волноваться, и самовнушение уже мало спасало.
Вдруг Коля там, в морге, собирается с мыслями, как сказать мне то, что я так боюсь услышать?
Вдруг он уже знает ту правду, после которой моя жизнь будет закончена?
Вдруг это последние минуты, когда я смею еще надеяться, что мой малыш будет расти в любви и заботе обоих родителей?
Я закрыла глаза и затем прикрыла лицо ладонями. Стены остановки не спасали от холодного ветра, дующего со всех сторон.
Но вдруг это последние минуты надежды на свое несбывшееся счастье?
‒ Катя, – чей-то мужской голос с одновременным прикосновением к плечу вернул меня в реальный мир.
‒ Коля! Что?! Говори! – я тут же опустила руки и подскочила с лавочки, вглядываясь в лицо друга, не унимая своего волнения.
‒ Не он, Кать, не он, – поспешил обрадовать Зорькин.
‒ Не он? Нет? – не поверила я услышанному.
‒ Нет, нет. Очень похож, да, действительно, но не он это. Делаю вывод, что твой Малиновский еще пока жив.
Как тяжелый камень свалился с моего сердца после таких слов. Я тут же присела на лавочку и прислонилась спиной об стеклянную стенку остановки. На душе немного потеплело.
"Мой Рома жив…" – эхом отозвало где-то в глубине сознания.
‒ Катя, что с тобой? – забеспокоился Николай, видя такую непонятную ему реакцию. – Катя, тебе плохо?
‒ Спасибо тебе, Коля, – только и сумела я произнести после всех своих мучений и терзаний.
‒ Пожалуйста, но… Ты в порядке? А то тут больница в двух шагах, – тонко намекнул он, что, если что-то вдруг, ехать далеко не надо.
‒ Да, да. В порядке. Просто я теперь сойду с ума, не зная, где Рома и что с ним. Я пойду в милицию, напишу заявление…
‒ Ага, так и у тебя его примут. Надейся. У нас не такой закон.
‒ Примут! Я заплачу! Но так сидеть в неведении я больше не могу!
‒ Ты себя в зеркало видела? Ты как появишься у них на пороге, так на кого заявление писать будут, так на тебя, чтобы отправить в пансионат на лечение и реабилитацию. Так что поедем сейчас домой, и я лично буду караулить твой сон. И пока ты не проспишь положенных хотя бы десять часов, никуда тебя не отпущу! – Коля взял меня за руку, подталкивая за спину пойти к его машине.
‒ Но, Коль, я… В порядке… Правда…‒ слабо запротестовала я, хотя понимала, что друг прав. Мне действительно слишком погано, чтобы еще куда идти.
‒ Кать, не спорь. Мне же лучше видно твое состояние.
Коля довел меня до машины и открыл дверь на переднее сиденье, а сам быстро ретировался на водительское место. Вставил ключ в замок зажигания и включил аварийный сигнал.
‒ Ну, куда поедем: к тебе, к нему?
‒ К Роме, – ответила я, глядя на лобовое стекло, посекундно теряющее чистый вид от мокрого снега. – Вдруг он туда вернется…
‒ Поехали, – ответил Зорькин, глубоко вздохнув, отъезжая от тротуара.

* * *
Коля вел машину не быстро, чтобы не смущать Катерину скоростью во время ее сна. Он был даже рад этому, что подруга хотя бы в дороге не будет думать о своем благоверном и том, куда он мог так внезапно исчезнуть, никому ничего не сказав.
"Ну, Малиновский, устрою я тебе взбучку, как только ты появишься на горизонте, и будешь вымаливать Катерину, чтобы она тебя, дурака, простила за все твои выходки! – думал Зорькин во время своего пути. ‒ Черт тебя знает, где ты есть: у очередной бабочки-капустницы Милко, на каких-нибудь Мальдивских островах или с тобой реально что-то случилось? Хоть бы телеграмму что ль прислал, чтобы Катька не мучилась, а то вон живого места на ней нет. Все из-за тебя, ненормального. Сумел же ты ей вскружить голову, сумел по полной. Да так, что дело до ребенка дошло. Только заикнись, что ты отказываешься от него, я честное слово, врежу тебе по первое число! Не посмотрю, что ты у нас лицо фирмы! Будешь с синяками на работу приходить! Но Катерину обидеть не позволю! И опозорить в том числе! А вообще, кто тебя знает, какой ты на самом деле, бывший любитель свободы и элегантных красоток? Может быть, ты в правду не такой, каким казался. И Катерина не зря тебя полюбила. Значит, было за что. Хотя, разве любят за что-то? Любят же просто, потому что сердце не спросило, кого любить. Думаю, если бы можно было им управлять, Катька вряд ли тебя бы, разгильдяя, выбрала, да еще в отцы. С трудом представляю тебя в роли папаши, конечно, – Зорькин усмехнулся, глядя в зеркало, а потом на подругу. – Вот Катю в роли мамы вполне, а ты уж, Малиновский, извини. Не вписываешься в образ заботливого родителя после всего твоего образа жизни. Хотя, признаюсь, Катька тебя кардинально изменила, что ты решился сделать ей предложение. Вообще, никто, конечно, не мешает тебе стать примерным семьянином, но для Кати же деньги не главное. Она ценит отношение в любом смысле этого слова. Но вообще не мне с тобой жить, а ей. А Катю, кажется, все устраивает, по крайней мере, из ее слов я могу судить об этом. Я буду только рад за нее, если она обретет свое счастье. Так что, Малиновский, в твоих же интересах остаться живым и все-таки вернутся. Иначе Катька сойдет с ума. Вот так".
Пока Коля строил перспективы насчет будущей жизни подруги и президента и не заметил, как подъехал к дому Романа.
Катя только-только открыла глаза, когда почувствовала, что машина остановилась.
‒ Мы приехали? – спросила я сонным голосом.
‒ Приехали, – ответил Коля, заглушив мотор. Затем он взял с заднего сиденья мое и свое пальто.
Выйдя из машины, я оглянулась по сторонам в надежде увидеть машину Ромы. Но, увы, желание не оправдалось.
Со спины почувствовала, как Коля накинул на мои плечи пальто.
‒ Спасибо.
‒ Пойдем домой, а то простынешь еще, – он взял меня за руку и повел к подъезду.

* * *
‒ Кать, ты что голодовку устроить вздумала? – недовольно спросил Зорькин, обнаружив все то же содержимое в кастрюльках после его ухода, когда извлек их из холодильника.
‒ Нет, просто есть не хотелось, – ответила я, присев на диван.
‒ Кать, так нельзя, ты понимаешь, что твоему ребенку нужно хорошо питаться, чтобы он родился здоровым. А ты что делаешь? Так, давай быстро за стол, и пока не съешь, не выйдешь. Буду с тобой, как с маленькой, если ты не понимаешь! – сурово отозвался Зорькин.
‒ Хорошо, хорошо. Я только руки помою.
‒ Давай, а я пока посмотрю, из чего можно приготовить что-нибудь свежее.

* * *
Из Коли кулинар, конечно, еще тот, но, во всяком случае, пищу его приготовления есть можно. И даже вполне съедобно, и можно съесть целую порцию, если приложить к этому желание, усилие и аппетит. Но, если первое и второе худо-бедно имелось, то третье – никак. Поэтому проглотив несколько ложек куриного супа, я решила, что с меня достаточно. Но не могу я есть, не зная, что случилось с любимым человеком. Я все время о нем думаю, каждую минуту, каждую секунду и это становилось уже пыткой.
‒ Коль, спасибо, все было очень вкусно. Я пойду в комнату, – произнесла я и вышла из-за стола.
‒ Но ты же ничего не поела.
‒ Поела. Мне достаточно. Я попозже доем, – сказала я уже в дверях и покинула кухню.

* * *
После поедания своих же блюд и мытья посуды, Коля заглянул в спальню. Катерина спала прямо на одеяле, в одежде, не удосужившись снять с себя даже тапочки.
Он медленно прошел в комнату, чтобы своими шагами ненароком не разбудить подругу и взял с кресла плед. Видимо, он предназначался для эстетичного вида постели. Накрыл им Катерину до плеч и присел на краешек постели, сочувственно посмотрев на подругу.
‒ Ах, Катя, Катя... Совсем ты изморила себя. Ну ничего, сон тебе только в пользу. Отдыхай. Глядишь, и наш президент объявится. Будет тебе подарок, – тихонько сказал Зорькин сам себе, поправляя плед, чтобы не свисал по краям.
А потом так же без лишнего шума покинул спальню.

* * *
Мелодичный звонок Катиного мобильного раздался где-то через часа три после того, как она заснула. Коля быстро взял трубку, чтобы не разбудить настойчивой мелодией подругу. Звонила Шура.
‒ Да, Шур, это Зорькин.
‒ А… А что с Катей?
‒ Все в порядке. Она спит. Всю ночь маялась. Места себе не находила.
‒ Значит, Роман Дмитриевич не появился? – отчаянно спросила Шурочка.
‒ Нет. К сожалению, нет.
‒ Что же с ним случилось? Мы тоже все с девочками переживаем, не знаем, что и думать.
‒ Да, Шура, тяжелая ситуация, но давай надеется, что с Малиновским все в порядке и он в скором времени даст о себе знать.
‒ Да. Это все, что нам остается делать – ждать. Но ладно, я больше не буду отвлекать. Вы там, если что узнаете, позвоните. И Кате там… Сил и терпения…
‒ Конечно, Шура. Обязательно.
Коля закончил разговор и поднял глаза. В дверях стояла Катерина.
‒ Шура звонила. Спрашивала, не появился ли Малиновский, – тут же он сообщил мне. – А ты чего встала? Иди, поспи еще.
‒ Нет, Коль, не могу я так… – я присела рядом с другом на диван в гостиной.
Он обнял меня за плечи, в душе понимая, что не в его силах помочь мне избавиться от всех постигших меня мучений.
– Ты знаешь, Рома мне письмо написал перед тем, как пропал.
‒ Письмо? – насторожился Коля. – Что за письмо?
‒ Обычное обращение, вернее там он извинялся за смерть Андрея, винил себя за свои чувства, что тебя не послушал, когда ты был против наших отношений.
‒ Странно… Что Малиновский тебе об этом писал, но, в общем, мне почти все его поступки кажутся странными. Да ну ладно. Когда он вернется, можешь ему передать, что я уже смирился с вашими отношениями.
‒ Спасибо, Коль, за понимание. Но еще он писал так, будто прощался со мной.
‒ Но вот ты опять себя накручиваешь. Начинаешь выдумывать то, что не было.
‒ А, если эти строки были последними в его жизни? – всхлипнула я, чувствуя, что снова могу расплакаться.
‒ Кать, но опять ты начинаешь думать о плохом. Не надо, ты наоборот должна верить только в лучшее. Мысли они, знаешь, имеют такую силу воплощаться в реальность. Ты же этого не хочешь?
‒ Нет, конечно! Но я очень переживаю, я уже не знаю, о чем думать.
Коля вздохнул и затем взял меня за руку.
‒ Кать, но Ромка не последний дурак, чтобы так внезапно исчезнуть. Он же в конце то концов президент крупной фирмы, хотя бы это его должно останавливать. Да и потом, слепой и то видел, как он хвостиком за тобой ухлестывал. Так что давай надеется, что все обойдется. А ты пообещаешь мне, что сейчас пойдешь и постараешься уснуть. Ради твоего ребенка.
‒ Спасибо, Коль. Ты очень меня поддерживаешь. Да, ты прав, я должна думать еще о малыше.
Коля мне улыбнулся. Наконец-то хоть в который раз ему удалось уговорить подругу послушать его доброго совета.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Раздался звонок моего мобильного. Я быстро подбежала к тумбочке и схватила телефон в руки. Номер, высветившийся на дисплее, был мне не знаком.
‒ Алло! Здравствуйте, – нервно произнесла я.
‒ Добрый день, – поприветствовал меня низкий мужской голос. – Екатерина Валерьевна?
‒ Да. Да. А с кем я разговариваю?
‒ Астахов Геннадий Сергеевич – главврач отделения хирургии семьдесят первой городской больницы, – представился мужчина.
‒ О-очень приятно, – это все, что я смогла сообразить и сказать.
‒ Екатерина Валерьевна, смею предположить, что нашелся ваш жених. По крайней мере, когда больной пришел в себя он назвал ваше имя – Катя.
‒ Назвал мое имя? – переспросила я от неожиданности того, что сейчас услышала.
‒ Да, ваше имя. Это, к сожалению, все, что мы узнали, так как больной сутки пролежал в реанимации и пришел в себя лишь на некоторое время. Так что, если ваш жених еще не вернулся, то вы можете приехать сегодня ближе к вечеру и убедиться, что пациент и есть тот, кого вы ищете.
‒ Я… Я, конечно, приеду! Прямо сейчас! – тут же сказала я, чуть не выронив из рук телефон. От радости. Хотя было еще до сих пор ничего не известно.
‒ Нет, нет, сейчас к больному вас никто не пустит. Он еще очень слаб и проспит минимум еще двадцать четыре часа. Так что сейчас точно не стоит. Приезжайте к вечеру. В регистратуре вам скажут номер палаты. Скажите, что врач Астахов. Я предупрежу.
‒ Да, да… Я… Я… Спасибо вам! Большое!
‒ Всего доброго.
‒ До свидания.
Я медленно положила телефон на тумбочку, посмотрев на Зорькина, пытаясь переварить в голове все то, что только сейчас произошло.
Пациент назвал мое имя. Это уже очень многое значило и объясняло. Я действительно могу теперь говорить смело о том, что его сказал Ромка.
Но он пролежал в реанимации! Целые сутки! А из этого можно сделать вывод о том, что с Ромой действительно случилось что-то очень серьезное, вплоть до вмешательства врачей. Значит, ему стало плохо в тот день, когда Шура передала мне письмо.
‒ Кать, что там? – спросил беспокоенно Николай, подойдя ко мне.
‒ Поехали! – тут же сообразила я, что нельзя терять лишней минуты на пустые разговоры.
‒ Куда?
‒ В больницу! По дороге все объясню!
Я со спехом надела сапоги и накинула пальто, захватив с собой сумочку.
‒ Да что произошло? Ты можешь сейчас сказать? В какую больницу? – не понимал Зорькин всех моих внезапных сборов.
‒ В семьдесят первую, – ответила я, открывая дверь. Коля только завязывал шнурки на ботинках. ‒ Коль, скорее, прошу тебя.
‒ Но, может быть, мне босиком идти, а? – надулся он. – Иду уже.
Он взял из шкафа пальто в руки и решил, что наденет его где-нибудь по пути к выходу из дома. Например, в лифте. Заодно там и расспросит у подруги адрес этой семьдесят первой больницы, потому как он даже ближайшую к ней станцию метро в помине не предполагал.

* * *
– Здравствуйте, – поздоровалась я с какой-то медсестрой, которая удачно встретилась мне по пути в узком коридоре больницы. У меня не было времени рассматривать ее обстановку. Это делал Коля. Он заметил довольно чистые стены, каменный пол, новые двери и совсем еще непотрепанные жалюзи на окнах. Одним словом вид был как после ремонта. – Скажите, пожалуйста, двести вторая палата это где?
– По коридору до самого конца. С левой стороны увидите, – ответила девушка.
– А кабинет главврача?
– Напротив.
– Спасибо! Коля, пошли! – я взяла друга за руку и потащила за собой вперед по коридору, оторвав его от рассматривания обстановки.
– Пушкарева, но тебе же ясно сказали, что к нему не пустят. Да и потом, с чего у тебя такая уверенность, что им окажется Малиновский? – бубнил Зорькин себе под нос, плетясь за мной.
– Я чувствую! – остановившись, ответила я ему.
– Надеюсь, что твои чувства на этот раз будут верными.
Перед кабинетом главврача я еще какое-то время собиралась с мыслями. Очень трудно было себя настроить на предстоящий совсем нелегкий разговор и услышать то, что так страшно осознавать.
– Пушкарева, но мы идем, или ты передумала? – спросил Зорькин, четко видя мои сомнения.
Я обернулась в сторону двести второй палаты, вздохнула, развернулась обратно к двери кабинета главврача и робко постучала.
– Здравствуйте, – поздоровалась я, чуть приоткрыв дверь. – Можно?
– Да, проходите, – ответил мне мужчина, средних лет, видимо и есть тот самый главврач. – Вы по какому вопросу? – спросил он, как только за Колей закрылась дверь.
Он решил сразу взять инициативу в свои руки и слегка подтолкнул вперед, чтобы я села возле стола напротив врача.
– Я Екатерина Валерьевна, вы мне звонили по поводу... – робко и тихо начала я, теребя в руках свою сумку.
– Да, да, вспомнил! – улыбнулся мужчина. – Вы проходите, садитесь. Вы тоже, – обратился он к Коле.
Зорькин только кивнул головой и предпочел все же постоять возле двери. Я же присела на стул напротив врача.
– Екатерина Валерьевна, я хочу вам еще раз напомнить, что к больному вам сейчас нельзя и все, чем я могу вам помочь, это рассказать, в связи с какими обстоятельствами к нам его привезли.
– Да, конечно, я понимаю. Я готова выслушать.
Я взглянула на Колю. Он уже успел переместиться на стул напротив меня и сидел с очень напряженным видом, видимо тоже переживая за то, как слова врача отразятся на моей психике.
– Тогда подождите минуту, – сказал врач и удалился в соседний кабинет. Через несколько секунд он вышел с черным пакетом и подал его мне в руки.
– Что это?
– Это вещи, которые имел при себе пострадавший. Посмотрите, если они принадлежат вашему жениху, то имеет смысл продолжать наш разговор дальше.
Я сглотнула комок в горле и медленно раскрыла пакет. Первое, что лежало сверху, это часы. Ромины часы! Глупо было бы их не узнать, потому как их он вообще никогда не снимал. Помню даже как-то говорил, что после того, как побывали в воде, продолжали работать. А теперь их стеклышко разбито, а на ремешке затвердели капли крови. Его крови...
– Что с ним?! – буквально ожила я, потребовав немедленного ответа. – Он будет жить?!
– Будет, будет. Не беспокойтесь, – врач провел рукой по моему плечу. – Все самое страшное для вашего жениха уже позади, – и вернулся за свое рабочее место.
Коля несколько поежился, услышав от врача слово "жених". Это было более чем непривычно, но теперь зато хоть пришла какая-то ясность в деле о пропаже господина президента.
– Позади? А как он? Что с ним произошло?
– Нам привезли его сразу после автокатастрофы. Подробностей происшествия я, к сожалению, не могу вам сказать, но ее последствия дали отпечаток на состояние больного. В результате у него легкая черепно-мозговая травма, ушибы грудной клетки и брюшной стенки и открытый перелом плечевого сустава, но, к счастью, без каких-либо смещений.
Я сильно прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать от боли, и прикрыла рот рукой. Коля тут же присел рядом со мной на корточки и взял мою вторую руку в свою ладонь.
– Вы не переживайте, мы сделали все необходимое, чтобы остановить кровотечение, и обеспечили нужные условия для комфортного пребывания в послереанимационной палате, – поспешил сообщить врач. – После подобных ДТП в моей практике случались и более серьезные случаи, требующие операционного вмешательства, а в случае вашего жениха все обошлось без страшных последствий. Он у вас молодой, крепкий, так что все будет хорошо.
– А... А к нему... Можно только вечером?
– Вы знаете, лучше всего будет, если вы навестите его завтра. Таков меньше риск лишних волнений, а больному сейчас полагается полный покой после перенесенного шока.
– Завтра? Так долго? – переспросила я, понимая, что терпеть еще целые сутки точно не смогу.
– Кать, но если так положено и нужно для выздоровления, – отозвался Коля, который все это время продолжал держать меня за руку. – Ты же не хочешь, чтобы наш президент остался здесь навечно?
– Президент? – с удивлением переспросил врач.
– Да, ее жених – президент модного дома под названием "Зималетто", – ответил Коля. – Может быть, слышали о нем что-то?
– Да, да, что-то припоминаю. Кажется, это у вас только вот недавно вышла новая коллекция? О ней еще в журнале напечатали.
– Да, у нас, – уже ответила я, вспомнив, сколько бед принесла эта статья. И для меня, и для Романа. И в итоге вот, чем обернулась.
– Тогда тем более президент такой серьезной фирмы заслуживает полноценного отдыха. У вас с собой есть его документы? Чтобы все оформить.
– Да, конечно.
– Тогда подождите пока несколько минут в коридоре. Я вас позову.
– Хорошо. Спасибо вам большое! – улыбнулась я краешком губ. Это была, пожалуй, моя первая улыбка за эти последние мрачные дни.
Врач только кивнул и тоже улыбнулся мне в ответ, провожая взглядом до двери.
Как только я покинула кабинет главврача, то почти сразу же дала волю слезам. Коля быстро усадил меня на ближайшую банкетку и прижал к себе, успокаивающе гладя по макушке.
– Ну, все, все, Кать, главное, что он жив, а все остальное уже не так страшно.
– Это я виновата, что он оказался здесь, с такими травмами... – всхлипывала я в Колин пиджак. – По моей вине...
– Но ты-то здесь причем? Не говори глупости. Тебя там не было, так что и не выдумывай и не накручивай себя, – Коля погладил меня по плечам, а затем чуть отстранился назад и заглянул в мои глаза. – Слышала, что врач сказал? Все будет хорошо. И потом у Малиновского другого пути нет, как только поправиться. Так что держи платок, – Коля быстро извлек из внутреннего кармана пиджака большой белый платок и подал мне в руки. – И возьми себя в руки. Ты же не хочешь, чтобы твой Малиновский увидел тебя в таком состоянии?
– Но меня к нему не пускают, – нашла я оправдание.
– А к тому времени, когда можно будет, ты должна вселять вполне здоровый вид. Осознала?
Я подтвердила свое понимание кивком головы.
– Не думаю, что это получится.
– Надо, чтобы получилось. Пойдем – приведешь себя в порядок. А то еще в документах наделаешь ошибок, чего доброго. Пойдем, пойдем.
Коля взял меня под руку и повел куда-то по коридору в район выхода.

* * *
После заполнения документов Коля предложил отвезти меня домой, раз все выяснилось, и со спокойной душой отдохнуть до завтрашнего дня. Но я, естественно, оказалась. Отнюдь на душе стало еще тревожнее, ведь я так боялась этой нашей завтрашней встречи.
Вдруг Роман не захочет видеть меня после всего того, что я наговорила ему? Ведь знаю, как это больно держать в сердце.
Вдруг встреча со мной только усугубит его и так тяжелое состояние? А я вовсе не хочу, чтобы Роме стало хуже. Я и так кругом виновата и теперь не могу себе позволить сделать ему больно.
Я знаю, что нам предстоит очень долгий и сложный разговор, и я ни за что не начну его сейчас, здесь, в больнице, так как понимаю, что не имею права мучить человека столь серьезными вопросами, хоть они и касаются нашей жизни.
Мне бы только его увидеть, только бы посмотреть и побыть рядом хоть несколько секунд. Большего пока не нужно. А там уже все решит сама ситуация и подскажет мне, как поступать дальше.
Я слышала, как по телефону Зорькин сообщил Шуре, что ее шеф нашелся и что при всем ее желании, ей не дадут его увидеть, так как не пускают даже меня.
После же наступила череда бесконечно длящихся часов, когда я считала каждую минуту. Время казалось вечностью. И Коле совсем не прельщало мое стремление остаться ночевать в больнице, прямо здесь, в коридоре вот на этой банкетке, прислонившись к стеночке. Он все время ссылался на мое положение. Оно было для него оправданием всего. Конечно, Коля прав. Я знаю, что он заботится обо мне, переживает, но мне намного легче пережить эти трудные часы здесь, так как я знаю, что Рома совсем рядом, нас разделяет всего лишь стенка. И, может быть, врач разрешит мне увидеть его, хоть одним глазком, хоть минутку постоять в дверях.
– Кать, я пойду прогуляюсь, а то у меня уже в глазах рябит от этих бесконечных медсестер и их звенящих капельниц. И поесть заодно что-нибудь куплю. Тебе что принести?
– Ничего не надо, – ответила я, вернувшись от окна к банкетке.
– Мог бы и не спрашивать, – сказал Зорькин себе под нос и развернулся к началу коридора. – Ладно, я скоро. Ты, если что – звони.
Я только кивнула и печальными глазами посмотрела в след другу.
Ну, вот. Ближайший час, а то и больше придется сидеть в полном одиночестве. Хотя, почему же одиночестве? Со мной рядышком мой малыш, наш с Ромой малыш и он тоже все чувствует, все понимает и также переживает.
– Мой маленький, ты не волнуйся. Я обещаю тебе, что сделаю все возможное, чтобы твой папа поскорее поправился, – тихонько сказала я, притронувшись к животу ладонью.
Где-то через полчаса из кабинета главврача вышла медсестра и подошла ко мне.
– Здравствуйте. Геннадий Сергеевич разрешил мне впустить вас к вашему жениху, – тут же сказала она.
– К Роме? – моментально оживилась я, встав с банкетки. – Я могу его увидеть?
– Да, можете. Только недолго. Буквально пять минут. Больному нужен покой и ни в коем случае никакого волнения. Он еще слишком слаб, – предупредила девушка.
– Конечно! – радостно произнесла я. – Спасибо вам!
– Только он сейчас спит, но вы можете с ним поговорить. У нас некоторые родственники спрашивают, а слышат ли их в таких случаях? Конечно, слышат. Для пострадавшего очень важно осознавать, что его ждут... Тем более вы, кажется, его невеста...
– Да, – улыбнулась я. – Невеста.
Только после всего, что между нами произошло, захочет ли Роман свести свою жизнь со мной? Ведь я столько всего ненужного ему наговорила. Простит ли он меня?..
Медсестра открыла дверь и впустила меня в палату, напомнив при этом, что у меня есть не более пяти минут в распоряжении.
Я даже не слышала, как захлопнулась позади меня дверь, так как сама чуть не потеряла сознание, увидев своего любимого в таком состоянии: он лежал, до самой шеи прикрытый белым одеялом, правая рука была полностью перебинтована и лежала поверх одеяла, лицо тоже забинтовано почти целиком, лишь только закрытые и почти белые веки могли передать мне всю ту боль, которую пережил Роман и которую до сих пор ощущает не столько морально, но и физически. К его телу были подключены множество всяких проводов, которые вели к такому же количеству пикающих и тикающих приборов, расположенных прямо с правой стороны кровати.
Увидев все это, я резко прикрыла рот рукой, чтобы не разрыдаться прямо здесь и сейчас. Я четко помнила только одно – Роме ни в коем случае нельзя волноваться.
Через несколько секунд я все же постаралась взять себя в руки и медленно, еле слыша свои робкие шаги, подошла к одинокой кровати, стоящей прямо возле окна, и присела на черный стул, который располагался напротив.
В глазах набухли слезы тревоги, с языка тихим шепотом отозвалось нежное: "Ромочка", а моя ладонь бережно легла на его едва теплую руку, лежащую вдоль тела, легонько сжимая ее.
– Ромочка... – все таким же тихим шепотом назвала я его имя. – Господи... Ромочка... Прости меня... – несколько слезинок покатились по моим щекам. – Прости меня, пожалуйста, за все, что наговорила тебе сгоряча. Ромочка, я... Я... Я не хотела, этого всего... Я была не права... Я... Очень виновата перед тобой! Я знаю, что ошибалась и из-за меня ты теперь здесь вот... – слезы еще сильнее выходили наружу, капая на мои коленки, и я уже не могла совладать собой, чтобы заставить себя успокоиться. – Рома, Ромочка, я понимаю, как тебе тяжело было все это время. Прости меня, пожалуйста, если сможешь. Прости... – я осторожно погладила его руку, согревая своими теплыми ладонями, стараясь взять хоть немного той боли, что чувствует Роман, на себя. Лишь бы ему стало легче, лишь бы только он поправился. – Я знаю, что ты меня слышишь... Только ответить не сможешь. Но не надо сейчас... Ты просто послушай меня, потому как хочу сказать тебе очень важное. Возможно, после того, что случилось, ты... Тебе... Неприятно это слышать, но... Я должна была сказать это намного раньше... Я просто была еще не готова, а когда поняла, что могу потерять тебя навсегда, страшно испугалась... Ром, я... Люблю тебя... Очень люблю... – я аккуратно привстала со стула и присела на корточки рядом с кроватью, коснувшись лбом одеяла. – Ты очень мне нужен, Ромочка, – я подняла на него свои заплаканные глаза дабы удостовериться, что никаких изменений не случилось за то короткое время, пока нахожусь в палате. – Я не мыслю своей жизни без тебя. Я хочу, быть рядом с тобой всю свою жизнь, чтобы мы с тобой всегда были вместе, – я остановилась и снова уткнулась заплаканным лицом в его руку, а затем оставила на его кисти легкий, едва ощутимый поцелуй. – Рома, я... Должна кое-что сказать тебе... Мне немного страшно говорить тебе такое, ведь так боюсь твоей реакции: обрадуешься ли... Или... Хотя помнишь, ты как-то сказал мне, что эта тема важна не только для женщины, но и для мужчины. Я тогда была очень поражена твоим отношением, но... Но расспрашивать далее не стала... А теперь... Я надеюсь... В общем... – все очень нужные и правильные слова в раз куда-то подевались из-за внезапно настигнутого волнения, что я начала плоховато что-либо соображать. – Я... Беременна... Да... У нас скоро будет ребенок... Я не рассказывала тебе о своих предположениях ранее, потому как не была уверенна в их достоверности. Но в тот день, когда ты пропал, они подтвердились. Очень надеюсь, что ты его примешь и тоже полюбишь... – я вытерла рукой с обеих щек слезы и, придвинув стул поближе к кровати, присела на его краешек. – Ромочка, ты мне очень нужен... Нам нужен... Пожалуйста, не оставляй меня больше одну... Прости меня, я такая глупая... Подозревала тебя в неискренности, сомневалась в твоих поступках, думала что... Да уже не важно, главное, что ты жив... Я очень тебя люблю...
Потупив взор в пол, я сильно зажмурилась, всхлипнув несколько раз, сжимая его руку.
Не знаю, сколько минут я так просидела, но еле-еле слышное откуда-то со стороны "Катя... ", а после небольшой паузы – "Катенька..." заставило меня сразу же забыть про все слезы и волнения, и повернуть голову в сторону.
Роман немного приоткрыл глаза.
– Ромочка... Рома... – чуть слышно произнесла я, ликуя в душе, что услышала его родной голос. – Я сейчас... Врача позову.
– Не надо... – все так же, чуть слыша себя, произнес Роман на выдохе. – Подожди... Кать... Катенька... Не уходи...
Эти короткие фразы давались Роману с большим физическим трудом, и я видела, как они забирают у него только-только появившиеся силы. Но он должен успеть сказать ей очень многое, пока может еще. Он не знал, даже не хотел загадывать свое будущее, находясь в таком состоянии.
– Я здесь, я рядом! Я никуда от тебя не уйду. Не уйду.
"Она здесь... Она пришла... Несмотря на все то, что произошло..." – пробежали мысли в голове Ромы, когда он не отрываясь, смотрел в ее такие уставшие, заплаканные глаза, в которых читалась только нежность и бескрайняя любовь. Искренняя и чистая. Которая придавала ему уверенности.
– Прости меня... Катенька... – тихим шепотом продолжил Рома.
– Нет, нет, не говори ничего. Береги силы. Они очень сейчас нужны тебе.
– Ничего... У меня сил хватит... Катюш... Я очень... Виноват... Перед тобой... – Рома попытался говорить в голос, так все же привычнее, но пока получалось не так продуктивно, как хотелось бы.
– Что ты, нет, ты – нет. Не вини себя. Это я столько всего наговорила тебе, но это все не так, – быстро заговорила я, чтобы Роман знал, как я сожалею о сказанном и раскаиваюсь в том, что наделала. – Я... Я не хотела причинять тебе такую боль...
"Это все не важно, – ответил ей Роман в мыслях. – Важное совсем иное".
– Кать... Я люблю вас... Тебя и нашего малыша... – Тихо-тихо произнес Роман, перейдя теперь к самому главному в их жизни. Теперь он не имеет права здесь задерживаться больше положенного, потому что в его внимании, ласке, а главное – заботе нуждается не только Катерина, но и их будущий ребенок.
– Нашего малыша?.. – удивилась я его таким словам. Похоже, мое лицо слегка покрылось краской. – Ром... Ты... Я же... – мое внезапно постигшее замешательство мешало сосредоточиться. – Ты все слышал?
– А что это была... Только репетиция? – на его лице появилась едва заметная улыбка.
– Ты шутишь, да? Нет, конечно. То есть я... — остановившись, я резко взяла себя в руки, вытерев с лица остатки слез. – Ты, правда, не сердишься на меня? – уже спросила я серьезно.
– А ты очень хочешь этого?.. Знаешь... Разочарую тебя... Я совсем... Не вижу причины... – уже смелее произнес Роман, но на самых последних силенках. Он слишком обрадовался Катерине, что совсем забыл, где находится. – В том, чтобы это сделать...
– Ромка... Никогда не оставляй меня больше одну... Я так испугалась за тебя, так боялась, что не смогу сказать... Как сильно я тебя люблю...
Я переместилась на самый краешек постели поближе к Роману и, склонив голову в его сторону, всмотрелась в его такие родные зеленые глаза, теряясь в той нежности, исходившей от его взгляда.
– Я согласна... Я согласна стать твоей женой!
Мое лицо радостно засияло от того покоя, который сейчас обрела после всего того, что смогла пережить. Конечно, за здоровье Романа я до сих пор волнуюсь, но главное, что мы вместе, что он рядом и большего не нужно.
Наклонившись к нему, я сначала осторожно, а затем более смело поцеловала его в губы.
В этот чувственный и откровенный поцелуй я вложила всю свою душу, всю свою любовь, которую уже невозможно было выразить словами. Да они были уже не нужны. Все, что я хотела сказать, наверное, уже сказала... А что не успела – наверное, не особо важно.
Да что может быть в мире важнее нашего счастья? Наконец-то обретенного счастья, которое мы заслужили.
Наша гармония двух бьющихся в унисон сердец – чудно, наверное, кому-то покажется, – предел моих желаний.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

* * *
Месяц спустя.

В этот солнечный будний апрельский день Ромка гулял по двору больницы, ощущая теплый ветерок, разносивший запах наступившей весны. Вереницей искрились на солнце ручьи, радостно журча, они бегут вниз по склонам дорог, окончательно освободившихся от снежных завалов. Постепенно нагреваемый солнцем снег сходит с деревьев, освобождая кору от зимних оков. Кое-где начинает цвести ольха, а это верная примета теплой и устойчивой весны.
Она, такая же ранняя, светлая, живая и яркая царит в его душе, потому что он каждый раз, вспоминая случившееся с ним, благодарил Бога, что его жизнь снова сохранили.
Да, в третий раз. По больному месту. Пускай последствия катастрофы в этот раз одни из тяжелых, не могла она пройти все же бесследно, но, если ранее он не знал, за что заслуживает свое существование в этом мире, то теперь отчетливо понимал свое предназначение – жить, потому что нужен в этом мире не самому себе, это звучит как-то эгоистично. А самому дорогому тебе человеку. Любить всей душой и отдавать свое тепло и заботу. Просто жить, зная, что в тебе нуждаются.
Он ждал Катерину. Она в каждый свой обеденный перерыв ездила к нему и проводила остаток дня с ним, сильно огорчаясь, что приходилось возвращаться домой. Ему тоже не хотелось ее отпускать и плестись в эту четырехстенную заунывную палату и в одиночестве ждать очередной укол необходимого лекарства.
Но так было нужно. Такое лечение назначил врач и Ромка старался покорно соблюдать назначенный режим, борясь со своим желанием очутиться в родной домашней обстановке и только в обществе своей любимой женщины.
А в "Зималетто" дела стали постепенно налаживаться. Я полагала, что пара новых коллекций вернет нашей репутации прежний высокий уровень.
Сегодня навещать Рому я шла не одна. Врач сказал, что ему нужны положительные эмоции, а я знаю, как его удручают стены больницы и пребывание в ней, поэтому, вспомнив одно событие, решила сделать Ромке небольшой подарок. Правда пришлось его сначала принести на работу и вот там то наш женсовет уделил ему максимум своего внимания. Дела не позволяли мне рассказать давнюю историю целиком и в подробностях, но все же кое-что девочкам я поведала. Шурочка особенно отличилась, отреагировав таким образом, что Роману Дмитриевичу такую прелесть может подарить только самая внимательная женщина, особенно ценящая своего любимого мужчину и его интересы.
А я Рому очень ценю и люблю. И сделаю все со своей стороны, чтобы он никогда не пожалел о том, что остановил свой выбор на мне.
Ромка уже встречал меня прямо возле ворот больницы. Я его еще увидела из окна автобуса и с радостью на лице помахала рукой.
– Привет, любимая моя, – с сияющей улыбкой он встретил меня, поцеловав в губы. – Как себя чувствуют наш малыш и его мама?
– Хорошо чувствуем! – с улыбкой ответила я. – А как у тебя прошел день?
– Ужасно, – Ромка скривил недовольное лицо.
– Что случилось?
– Я жутко по тебе соскучился. И это очень веский повод, чтобы выписать меня из этого ужасного заведения.
Рома обнял меня за талию, и мы пошли по дорожке, в противоположную сторону выхода, ведущую в главный вход больницы.
– Ром, я понимаю, но раз врач сказал, что тебе нужно побыть под их наблюдением, значит, придется потерпеть. Ты же ведь их уже не боишься?
– Ну-у, как тебе сказать, – задумался Роман. – Я не хочу привыкать к тому, что мне по-прежнему не по душе. Да и потом я прекрасно себя чувствую, гипс мне уже вчера сняли, даже синяки прошли. Но я просто не вижу смысла меня здесь держать.
– А вдруг еще появятся какие-нибудь осложнения. Они совсем не нужны. Потерпи еще несколько дней. Здоровье надо беречь, его ведь не купишь.
– Ох, Катерина, умеешь же ты все воспринимать близко к сердцу, – глубоко вздохнул Роман, понимая, что спорить не имеет смысла. Да по большому счету он и не собирался этого делать. Катерина права, пару дней он сможет потерпеть, чтобы по какой-нибудь случайности не попасть в эту больницу снова. Довольно и так их в его жизни. – Хорошо, хорошо, я пробуду здесь столько, сколько надо.
– Молодец! Хороший мальчик! – потрепала я его светлые волосы на голове. – А послушные дети заслуживают подарка!
– Правда? – искренне удивился Роман неожиданному повороту. – Что же ты раньше не сказала?
– Про что?
– Про хорошее поведение. Я бы порепетировал. Ну и про подарок тоже!
– Ты хитрый.
– Бывают моменты, – согласился Ромка.
Мы присели на свободную лавочку, освещаемую только-только начинающим согревать окружающую природу солнцем, и поставила свою маленькую сумочку на колени. Медленно раскрыла молнию.
Из нее почти сразу мокрый черный носик показался наружу дневному свету, принюхиваясь к новым запахам, а затем маленькая-маленькая светло-рыжая мордашка робко приподнялась из-за своего временного кожаного домика.
– Кать... Это же... – Ромка изумился такой неожиданной прелести, сияя улыбкой. – Щеночек...
Он аккуратно взял это маленькое пушистое существо за тельце на руки и усадил к себе на колени, став поглаживать его по гладкой шерстке.
– Это тебе, – произнесла я, не скрывая своей улыбки. Как я и ожидала, Рома был несколько удивлен такому сюрпризу, но я надеялась, что ему понравится.
– Какая прелесть, Катюш! Это же моя любимая порода – лабрадор. Кать, какой он милый! – Рома усадил щенка на лапки, чтобы ему было удобнее. – Посмотри!
– Да, я долго выбирала, уже даже остановилась, а потом она так робко подбежала ко мне, так посмотрела на меня и я решила, что возьму ее, – я тоже присоединилась к поглаживанию щенка. От удовольствия он заявлял хвостиком.
– Ты все правильно сделала! – улыбнулся Роман, не отводя глаз от щенка. – Смотри, ей нравится! А какие у нее глаза, Кать, она все понимает! Да? Моя хорошая, хорошая.
Щенок среагировал на ласковые интонации мужского голоса и сосредоточил свое внимание на Роме.
– Хорошая? Хорошая девочка, – приговаривал Рома. – А как мы ее назовем? Или у нее уже есть кличка?
– Пока нет. Ей только-только месяц исполнился.
– Совсем крошка, моя, – Рома почесал щенка за висячим ушком. – М-м-м, как же тебя назвать, а? Может быть, Жучка?
‒ Ром, Жучка не серьезно.
‒ Хорошо. Давай Ариэль. Как тебе?
Я поморщила нос.
‒ Тогда предложи то, что тебе нравится.
– А может быть, Копейка? – предложила я, вспомнив маленькую монетку.
– Копейка? А что, Копейка! Тебе нравится? – спросил Роман у щенка.
Он снова завилял хвостиком, а затем, широко открыв ротик, зевнул, высунув свой розовенький язычок.
– Похоже, ей нравится! – улыбнулся Рома.
– Да, нравится, – поддержала я.
– Кать, а ты... Ты помнишь... Тот наш разговор? – несколько серьезно спросил Роман.
– Да, – кивнула я. – Конечно, помню. Он тронул тогда меня до глубины души, когда ты рассказал историю про Тюбика, да и вообще твое отношение к животным. Тогда я подумала, что ты в глубине души совсем не такой, каким мы тебя привыкли видеть. И теперь знаю, что не ошиблась.
– Спасибо тебе, Катюш, – Рома наклонился ко мне и поцеловал в щеку.
– За что? За подарок?
– И за подарок тоже, но... И... – он остановился. Щенок тоже перестал возиться на Ромкиных коленях и свернулся в клубочек, положив свою маленькую пушистенькую мордашку на руку Роме.
Я внимательно всмотрелась в Ромины глаза. От этой нежности в его взгляде можно было утонуть, ощущая себя при этом самой счастливой женщиной на всем свете. Он ласково накрыл своей ладонью мою руку и тихо произнес:
– И за то, что ты у меня есть. Что ты не оставила меня одного в трудную минуту.
– Нет, это тебе спасибо, что ты был всегда рядом, что вернул меня к жизни. К светлой и счастливой жизни, – я пододвинулась поближе к Роману и поцеловала его.
– Кать... А что ты решила насчет родителей? Ведь твой папа до сих против наших отношений?
– Да, – я тяжело вздохнула, потупив взор на асфальт. – Но как только тебя выпишут, я обязательно познакомлю тебя с ними, и мы расскажем о нашем решении. Я обязательно до этого подготовлю папу и маму, расскажу все о тебе, чтобы они знали, что не нужно судить человека по его прошлому.
– А, если они не примут меня, что тогда?
Возникла неловкая пауза. Я не знала, что будет в случае, если Рому не признают родители, я даже и в мыслях не хочу допускать этого. Потому как родителей я тоже очень люблю, они мне так же дороги, и пойти против их воли – не самое лучшее дело. Остается только один путь – это убедиться в этом на практике.
– Тогда... Я все равно выйду за тебя замуж. Потому что очень тебя люблю.
– Нет, Катюш, я не приму такие жертвы. Это неправильно создавать семью, зная, что твои родители будут против. Я не хочу, чтобы тебя это постоянно терзало, тем более, когда у нас скоро будет ребенок. Тебе ведь нельзя волноваться. Я обещаю тебе, что постараюсь убедить твоих родителей в своем искреннем уважении и любви к тебе.
Я улыбнулась ему в ответ, понимая, что Рома, в общем-то, прав. Неприятие со стороны родных постоянно будет мучить меня, отражаясь на ребенке и на его отце. Так действительно быть не должно. Мы слишком много пережили всего нехорошего, и теперь только предстоящий разговор с родителями станет воротами в наше счастливое будущее.

* * *
Через несколько дней Романа наконец-то выписали из больницы, назначив ему еще пару недель полежать дома для полного восстановления сил всего организма. И сразу же по обоюдному согласию обоих я позвонила родителям и сообщила, что завтра мы приедем с Романом вместе для серьезного разговора.
Накануне я, как и обещала, разговаривала с родителями и все же добилась желаемых результатов. Папа выслушал историю жизни Ромы от начала и до конца и дал понять, что его последнее слово будет после того, как он сам лично поговорит с Романом и убедится, что он действительно имеет серьезные намерения относительно меня. Это был не плохой знак, значит, у меня есть большая надежда на то, что папа его примет.
Мама то уже давно встала на мою сторону выбора в пользу Романа, еще до того, как он попал в больницу. Для нее мое счастье стало главным условием будущей жизни дочери.
Коля любезно одолжил мне свою машину для этого важного события. Потому как моя до сих пор была в нерабочем состоянии, а автомобиль нашего президента уже не подлежал починке, поэтому колеса друга выручили в ответственный момент.
Машину вела я, хотя Ромка был сначала против, мотивируя тем, что в моем положении более чем опасно садиться за руль, когда на дорогах полно дураков с купленными правами. Я же отговаривалась тем, что Ромина рука еще не слишком окрепла для того, чтобы вести машину через всю Москву. К тому же я видела, как он нервничал перед предстоящей беседой с моими родителями. И естественно, первое знакомство с папой тогда после показа коллекции было не очень приятным, а сегодня нельзя было ударить в грязь лицом.
Разумеется, к встрече мы хорошо подготовились. Вернее я в этом Роме помогла определиться с выбором подарка для родителей. Папе мы приобрели дорогую элитную бутылку коньяка, а маме – многофункциональную мультиварку, чтобы можно было готовить самые разнообразные и изысканные блюда. У нее не так давно возникло желание приобрести ее в дом, но после того как она увидела принцип работы прибора и блюда, которые там можно приготовить у соседки с верхнего этажа, то я подумала, что у нас отличный повод для того, чтобы осуществить ее желание.
Копейку мы взяли с собой, чтобы ей было не одиноко дома, единогласно решив умолчать об этом факте для ушей Зорькина. Он пока еще вообще не был осведомлен о ее существовании. Ничего, придет как-нибудь к нам в гости и познакомится.
Подходя к подъезду моего родительского дома, я еще раз напомнила Роме, чтобы он взял себя в руки и не волновался. Мои родители ведь любят меня и желают только добра и счастья.
– Кать, а ты точно решила пока не говорить родителям о нашем ребенке? – этот вопрос Рома задал мне уже в подъезде.
– Да, точно. Мой папа очень принципиальный в этом деле. Он считает, что до свадьбы между будущими супругами не должно быть ничего. А мы с тобой... Сам понимаешь...
– Не вписались на несколько недель в его взгляды.
– Да. Но мы сразу расскажем после нашей свадьбы. И, если сегодня все пройдет хорошо, то они очень обрадуются появлению внука или внучки.
– Кать... А... Ты... Правда хочешь... – Рома резко остановился, боясь дальше закончить свой вопрос, обидев его концовкой любимую. Ведь у нее уже был счастливый день в ее жизни и захочет ли она повторить подобное заново? Только теперь уже с ним.
– Чего? – спросила я, прочитав на его лице некие сомнения. – Хочу?
– Не важно. Сейчас главное наш предстоящий разговор, – Ромка решил оставить свой вопрос на потом. Он сейчас немного не готов услышать на него ответ.
Мы подошли к дверям квартиры моих родителей.
Оба переглянулись и глубоко вздохнули перед ответственным моментом. Моя рука тревожно потянулась на кнопку звонка. Другой свободной рукой я держала Ромку за ладонь, словно мы первоклассники на линейке.
Послышались знакомые мне шаги. Сразу поняла, кто откроет дверь. Лучше нашу встречу начать с приветливого выражения лица мамы, чем с сурового – папы.
– Мамочка, привет, – поприветствовала ее я, взяв сразу инициативу на себя. – Мы пришли!
– Привет, доченька. Проходите, – мама жестом пригласила нас в коридор, закрывая за Романом дверь.
Рома сразу же уловил знакомый запах ароматных пирожков, которые несколько лет назад приносила ему Катерина, а так же невозможно было мне не узнать знакомый аромат фирменных маминых щей и сочной крольчатины. Все же я и не предполагала, что к нашему приходу мама накроет такой стол, но с другой стороны это даже к лучшему. Папа не сильно сердится, когда ест.
Рома в отличие от Андрея в этой квартире первый раз. Однако Елену Александровну сегодня он видел второй раз. Первая минутная встреча состоялась у него с ней в отделении милиции, когда Катины родители увозили ее домой вместе Колей после трагической смерти ее мужа. Но сейчас это впечатление от встречи оказалось самым положительным. Это прибавило ему сил для дальнейшего испытания – сурового взгляда Валерия Сергеевича.
Рома снял свое пальто, потом помог снять мое, я сама все повесила на крючок, тем временем па пороге появился папа.
– Привет, папа. Вот, дорогие родители, мой жених – Роман Дмитриевич Малиновский. Рома, это моя мама – Елена Александровна, и папа, собственно, вы уже знакомы – Валерий Сергеевич.
– Здравствуйте, очень приятно, – Рома постарался улыбнуться как можно естественнее, потому как вся былая его решительность и смелость в решении рассказать правду куда-то подевались. Он знал – обратного пути нет.
Далее пошел процесс дарения наших подарков родителям, после которых мама чуть не прослезилась от столь пристального внимания со стороны будущего зятя. А папа даже с небольшой улыбкой на лице пожал Роме руку.
Мы с Романом одновременно глубоко выдохнули. Начало внушало хороший успех предстоящего дела.
На кухне мы с Ромой расположились напротив родителей. Так удобнее следить за их реакцией.
Мама тут же наполнила тарелки каждого только что сваренными щами, а папа разлил по двум стопкам подаренный коньяк, а затем нам с мамой налил ягодного морсу. Признаться, раньше я очень любила этот напиток, тем более из холодильника, но после беременности многие продукты стали мне не по душе. В том числе и ягодный морс. Но выдать свое положение я не могла.
– Валерий Сергеевич, спасибо, но я спиртное не употребляю совсем. Мне можно, как Катерине, морса.
Рома решил, что лучше с алкоголем практиковать не будет. Графина водки ему хватило с лихвой.
– Что совсем? – удивился папа, хотя надо сказать, что это удивление не переросло в осуждение. А, наоборот, в скорейшую похвалу. – Что ж, и это правильно. Уважаю! Не пьющий мужчина в наше время – большая редкость.
– Ром, держи, – я отдала Роману свой стакан с морсом, а сама попросила у мамы обычной питьевой воды. От нее меня точно не тошнило. Оба родителя как-то косо на меня посмотрели, но я отговорилась тем, что меня замучила жажда с дороги.
– Дорогие мои, Катюша, Ромочка, кушайте, кушайте. Что вы как не родные, – ласково сказала моя мама в наш с Ромой адрес, после того, как помешала уже поджаристую картошку. Видимо ее с кроликом нам придется есть на второе. Да, запах то у нее приятный, только вот что-то я совсем не ожидала от своего организма, что мне вот так становится не по себе от запахов домашней еды.
Самого же Ромочку просто поразил тот факт, что Катина мама его так ласково назвала, словно своего родного сына. О своей матери он ничего не знал, как бы не пытался что-либо прояснить у отца, и сейчас он до глубины души проникся тем отношением со стороны Катиных родителей, в особенности ее мамы, какого он не заслуживает. В голове будто сразу начинают всплывать картинки прошлого, смерть Андрея, его вина, но он старался как можно меньше думать сегодня об этом. Ведь главное, что Катерина простила ему все. И сегодня от его слов зависит их будущая жизнь.
Ромка с удовольствием попробовал щей моей мамы. Такой вкуснотищи он еще никогда не ел в своей жизни. Никогда еще даже самый лучший и дорогой виски, никакие изысканные анчоусы и креветки в "Ришелье" и "Лиссабон" не сравняться с этим обалденным домашним супом!
– Елена Александровна, вы превосходно готовите! Такие щи ем в первый раз в своей жизни. Очень вкусно!
– Ой, ну что ты. Первый раз, – засмущалась Елена Александровна. – Кушай, а я еще тебе добавки положу.
– Нет, нет, спасибо. Все же мы не есть к вам пришли.
– Ничего, дела обсудить всегда успеете. Тем более от них положено и отдыхать. А то я знаю свою дочь, готова сутками сидеть в своем "Зималетто".
– Мам, ну ладно тебе, – улыбнулась я, думая как бы справится с этой тарелкой щей, которую все же придется съесть. У меня возникла очень хорошая мысль отдать ее Роме. Раз ему так понравились, пусть съест и мою порцию, так всем было бы легче.
– Вот именно, Лен, оставь их в покое со своими щами. Лучше давайте выпьем за знакомство! – папа поднял стопку с коньяком. Чокнулись. Только вода пошла мне на пользу.
Я немного заволновалась. Потому как в последние несколько дней у меня не было таких выраженных реакций непереносимости ранее любимой пищи. И даже по утрам не беспокоил токсикоз. Ну, то, что спать хочется, даже встав с утра с постели – это еще осталось, но сегодня самый не подходящий день для выставления на глаза признаков беременности.
– Катюш, а ты чего не ешь? – поинтересовалась мама, увидев у меня еще полную тарелку супа, в то время, когда накладывала всем уже второе.
– Спасибо, мам, не хочется, – ответила я, немного поморщившись, и отпила немного воды.
– Катюш, ты так совсем себя изведешь, совсем у нас худенькая, вон бери пример с Романа и внимай, как надо питаться. А то я знаю, сколько сил убивает ваша работа.
– Лен, отстань ты от нее. Не хочет – значит, не голодная, – вставил свое отец.
– Елена Александровна, спасибо за ваши чудесные блюда, очень вкусно. Но мы с Катериной хотели... – Рома решил, что пора брать инициативу на себя. И надо сказать очень удачно, потому как я сейчас точно ничего сказать бы не смогла.
К горлу резко подступил противный комок. Я прикрыла рот рукой и глубоко вдохнула.
"Нет! Только не это!" – промелькнуло в голове, и я резко поднялась из-за стола.
– Извините, – прохрипела я и удалилась в сторону ванной комнаты.
Ромка беспокоенно обернулся ей вслед, очевидно поняв, с чего вдруг любимая так сорвалась, но не подал виду перед Еленой Александровной и Валерием Сергеевичем.
– Мать, до чего дочь довела. Ей уж плохо от твоей еды, – буркнул Валерий Сергеевич, наливая в стопку коньяка, а Роману морса.
– Я же хотела как лучше, – оправдалась Елена Александровна.
– Лучше будет, если ты посмотришь свой новый подарок, – Валерий Сергеевич недвусмысленно указал на то, что им с Романом нужно поговорить наедине.
Елена Александровна покорно подчинилась и покинула кухню.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

* * *
Несмотря на то, что неприятный комок нарушил все мои планы, меня не стошнило. В зеркале я только увидела свое покрасневшее лицо.
– Ну что с тобой, мой хороший? – тихонько заговорила я с ребенком. – Не надо сейчас капризничать. Сейчас не самое подходящее время, когда решается судьба твоего папы. Да, мой хороший, я понимаю, что я волнуюсь, и тебе это не нравится. Знаю, ты все чувствуешь, запахи тебе не нравятся, и ты даешь о себе знать. Но сейчас очень ответственный момент и я сейчас должна быть рядом с твоим папой, чтобы поддержать его, сказать слова в защиту, если понадобится. Хотя все началось очень неплохо. Твой папа молодец, он тоже волнуется, но держится стойко. Ты не переживай, все будет хорошо, я не буду больше нюхать то, что тебе не по душе, но сейчас надо немножечко потерпеть.
Я облокотилась спиной об холодную плитку и стала глубоко дышать, собираясь с мыслями, чтобы черед пару минут выйти готовой к предстоящей кульминации разговора.

* * *
Тем временем на кухне.
Ромка и Валерий Сергеевич остались один на один. Это было чисто психологически трудно ощущать напор Пушкарева-старшего, учитывая то, что случилось тогда на улице ночью.
Валерий Сергеевич четко, не моргая, смотрел в глаза Роману, пытаясь прочитать через них его душу, его истинное лицо. Дыхание Романа в этот же момент постепенно успокоилось, не все так страшно, как кажется. Это даже к лучшему, что они остались вдвоем. Так проще поговорить мужчине с мужчиной на такую важную тему.
– Ну, Роман Дмитриевич Малиновский – новый президент "Зималетто", рассказывай все с самого начала. Я должен знать о тебе абсолютно все, чтобы знать, за кого моя дочь собралась замуж, – серьезно начал Валерий Сергеевич, облокотившись на спинку стула, скрестив руки на груди.
Ромка хотел уточнить, с какого начала ему ведать, вернее какое начало хочет услышать Катин отец: до смерти Андрея или после. Наверное, все же после. По крайней мере, именно с этого периода у него началась новая жизнь, о которой говорила родителям его любимая.
– После смерти Андрея мы с Катериной встретились совершенно случайно, – уверенно начал Роман. – И я полагал, что эта встреча будет первой и последней. Но потом, так получилось, что я ее подвез до дома из магазина и она меня пригласила на поминки Андрея.
– Вот как? – удивился Валерий Сергеевич. – Что-то мы тебя там не заметили. Но ладно, продолжай.
– Да, мне пришлось уехать по причинам того, что Кира Юрьевна была против того, чтобы я присутствовал на поминках Андрея из-за случившегося с ним.
– Поддерживаю. Но давай ближе к делу по поводу моей дочери.
– Да, конечно. И в тот день я узнал, что дела в "Зималетто" очень плохи и предложил свою помощь на некоторое время. Катерина согласилась взять меня и с тех пор мы стали работать вместе. Ездили на встречи, конференции, и через несколько недель я понял, что испытываю к вашей дочери серьезные чувства. И признался я ей в них больше полугода назад.
– Так, а Катерина, полагаю после всего тобой сделанного ответила отрицанием? – Решил Валерий Сергеевич задать немного каверзный вопрос, чтобы услышать, как Роман отзовется о его дочери.
– Нет, то есть мы стали хорошими коллегами, стали с каждым днем теснее общаться и после Нового года стали встречаться не только для обсуждения вопросов, касающихся работы, но и чтобы проводить время вместе.
Вот после этих слов Роман заметно занервничал, боясь реакции Пушкарева-старшего. Он, конечно, переживал на протяжении всего нахождения за столом, но теперь ситуация обострилась. Да еще к тому же Катерины так долго нет. Не дай Бог ее родители что-нибудь заподозрят, в частности то, что они с ней единогласно укрывают беременность их единственной дочери.
– Потом Катерина сама передала мне дела "Зималетто" и назначила президентом. И после показа коллекции я сразу же сделал вашей дочери предложение. Валерий Сергеевич, мы с Катериной хотели раньше рассказать о наших отношениях, но ваша дочь боялась реакции на то, как вы воспримите мои былые поступки.
– И правильно, что боялась. То, что ты сделал – гордится нечего, – строго подметил Валерий Сергеевич. – Но да что теперь, время назад не вернешь. Каждый человек имеет право на прощение. Тем более нашу дочь мы воспитали именно по такому принципу.
– Валерий Сергеевич, я очень люблю вашу дочь и, когда понял это, то знал, что у меня нет никаких шансов получить ее взаимные чувства. Но время показало, что мы сможем быть вместе и мы хотим быть вместе, если вы не будете против наших дальнейших отношений. Валерий Сергеевич, благодаря вашей дочери, я очень многое понял, очень многое осознал и пересмотрел свои взгляды на жизнь. Она особенный человек, очень добрый, отзывчивый, ответственный и понимающий, а главное искренний. Во всем и всегда. Я очень сожалею, что не справился с управлением и по моей вине погиб ее муж, мой лучший друг Андрей Жданов, я помню те минуты, когда видел Катины мучения и не хочу, чтобы она снова испытала что-то подобное на себе, если вы не дадите мне шанс доказать вам и ей свою любовь.
– Ох... Да не мне с тобой жить, Роман, а моей дочери, – Валерий Сергеевич сменил строгое выражение лица на более милостивое и немного расслабился. И Рома это естественно уловил. – Она у нас с Леной единственная и мы хотим ей только счастья. А когда буквально через месяц после свадьбы я узнаю, что ее Жданов изменил с другой, конечно, я, пришел в ужас! И, как отец, хочу отгородить свою дочь от подобных мужчин в ее жизни. А, узнав, что она влюблена в тебя, так... Да, в общем, к чему я все это говорю. Главное, чтобы ты был уверен в своих чувствах по отношению к Кате. Чтобы она всегда видела в тебе надежную опору на протяжении всей жизни. Чтобы ты стал в будущем ответственным отцом своих детей и наших внуков. Карьера для Катьки всегда была важна, но с нее ее уже довольно. Делай ее сам, тем более с возможностями президента вашей фирмы открываются большие перспективы. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую?
– Да, конечно, – не расслабляясь, ответил Роман.
– А Катя пусть дома сидит, детей рожает. А твое дело – семью кормить и о жене заботиться.
Ромка внимательно слушал каждое слово Валерия Сергеевича и думал, насколько мудр Катин отец, он говорит такие важные вещи, которые в свое время доходили до Романа с большим трудом, а, вернее сказать, не доходили совсем. Эх... Встретиться бы ему с ним на несколько лет пораньше, глядишь бы и мозги прочистились от всего ненужного мусора. Но он был очень рад, что имел возможность поговорить с ним лично и выслушать такие важные слова.
– Валерий Сергеевич, я не представляю теперь своей жизни без Катерины и обещаю сделать ее самой счастливой женщиной и в будущем – матерью наших детей, – уверенно произнес Роман и встал из-за стола. – Валерий Сергеевич, я прошу у вас руки вашей дочери, вашей Катерины и родительского благословения на наш брак.
Пушкарев-старший тоже встал из-за стола и пристально посмотрел в глаза Роману, выдерживая длительную паузу перед решающим словом.

* * *
Еще раз глубоко вздохнув, я вышла из ванной комнаты, надеясь, что подобного со мной уже не случится.
Наткнулась на маму, сидящую в коридоре на стуле, читающую инструкцию к мультиварке.
– Мам, а ты что здесь делаешь? – удивилась я, никак не ожидая увидеть ее здесь. – Почему ты не на кухне?
– Потому что у твоего отца с твоим женихом очень серьезный разговор. И им нужно поговорить наедине.
– Наедине?! – испугалась я и бегом рванула в сторону кухни.
Я застыла в дверях, когда увидела мужчин, вышедших из-за стола, стоящих друг напротив друга.
Я не знала, о чем они разговаривали, но знала четко, что я могу сказать всегда и это будет по теме нашей сегодняшней встречи.
Папа вовремя меня заметил и сразу же спросил:
– Доченька, с тобой все хорошо? А то ты как-то быстро покинула ряды наших сборов.
– Да, все в порядке, – смело ответила я и подошла вплотную к Роману. – Пап, я люблю Рому. Пожалуйста, не сердись и не осуждай его. Мы хотим быть вместе.
Рома нежно приобнял меня за талию рукой, продолжая смотреть в глаза моему отцу.
– Ты уверенна, дочь, в своем решении? – серьезно спросил меня отец.
– Да, пап! Уверенна! Я хочу быть с Ромой до конца своей жизни!
Я взяла Романа за руку, чувствуя, как серьезный взгляд отца проходит через меня насквозь.
– Что ж... Тогда, если вы оба уверенны в своих чувствах и решениях, – папа обошел стол стороной и подошел к нам на расстояние пары шагов, – не вижу никаких преград, чтобы мешать вашему счастью, – он сам облегчающе выдохнул и заулыбался от только что сказанного им самим решения. – Ну, где ты там, Лен? Иди поздравляй дочь!
Мы с Ромой одновременно выдохнули все то напряжение, которое царило в нас на протяжении всего долгого разговора, и не только, даже приготовления к нему и то заставили поволноваться. Но они оправдали свои надежды. Я знала, я верила, у нас все получится.
Мы с Ромой крепко обняли друг друга на глазах моих теперь тоже счастливых родителей. А когда я разжала свои объятья и повернулась к родителям, чтобы поблагодарить их, то увидела капли слез в глазах мамы. Я сразу же обняла ее и прошептала:
– Мам, ты чего? Плакать удумала?
– Да, нет, что ты, девочка моя. Я просто очень рада за тебя, – она еще раз обняла меня и поцеловала в щеку.
Ромка тем временем тоже открыто выразил свою радость, сияя своей очаровательной улыбкой, и пожав крепко руку Валерию Сергеевичу, а затем и обнял Елену Александровну.
– Ну, что, такое событие надо отметить как следует!
"О, нет! Это без меня!" – только и успела подумать я, потому как не хочу, чтобы меня на самом деле стошнило.
– Мам, пап, а можно вы отметите наше событие без нас, а? – спросила я родителей, прежде чем они сели за стол. – Ром, ты не против? – а затем уточнила у Ромы.
Он немного не понял, к чему я клоню, но моментально согласился со мной, закивая головой.
– Как это без вас, Катюш? – спросила мама. – А пироги? Я для вас только и наготовила. С капустой и мясом.
– Да погоди ты со своими пирогами, – вмешался Валерий Сергеевич. – Говори, дочь, что ты нам еще хочешь сказать.
– Дело в том, что мы с Ромой хотели сегодня подать заявление, – выпалила я на одном дыхании. Правда с Романом мы даже не обговаривали пока эту тему, но это был единственный довод не нюхать всех маминых вкусностей, чтобы не рассекретиться.
Ромка на долю секунды насторожился, но сразу сообразил, насколько его будущая жена умна и проницательна. Действительно, а чего тянуть. Тем более он и сам хотел предложить ей это сделать, разве что не сегодня. Этот день был озадачен другим решившимся теперь событием.
– Да успеете еще подать свое заявление и расписаться в этой бумаге, – папа махнул рукой.
– Но пап, мы так долго этого ждали и уже совсем устали ждать, пока это свершится. Пап, мам, ну пожалуйста? – Я умоляюще посмотрела на отца.
– Эх, что с вами сделать, – он махнул второй рукой. – Ладно уж, идите. Подавайте свое заявление. Сегодня не имею права вам протестовать.
– Спасибо, пап! Ты у меня самый лучший! Лучше всех! – я подбежала к отцу и расцеловала его в обе щеки.
А Ромка стоял и любовался всем тем, что ему только что удалось видеть. Такие трогательные родные сцены.
"Интересно, а мой бы отец так же бы радовался? Наверное..." – подумал он про себя.
– Катюш, Рома, подождите, я вам в дорогу пирожков и картошечки заверну. Приедете, покушаете, – сказала мама.
– Мам, ну не надо. У нас есть еда, – возразила я.
– Катюха, не спорь и уважай мамины старания.
– Хорошо, хорошо, пап. Ты прав!
Я удалилась на кухню вслед за мамой, шепнув Роме на ушко: "Я быстро!"
– Ну, а на твоих родителей, надеюсь, моя Катюха произвела подобающее впечатление? – внезапно спросил Валерий Сергеевич Романа.
– Я надеюсь, что так и было бы, если бы они были живы, – тяжело вздохнув, ответил Рома. – Вернее, отец. Он погиб пятнадцать лет назад.
За уточнениями он не полез. Не хотел омрачать такой счастливый день своим прошлым.
– Сочувствую. Ну а мама?
– О ней в свидетельстве о рождении стоит прочерк. К сожалению, при жизни отца, мне не удалось ни слова о ней узнать. Кроме ее имени и фотографии, найденной в тайне от отца, я ничего о ней не знаю, как бы ни пытался, что-либо прояснить.
– Ты знаешь, ничего в этом мире не исчезает бесследно, – сказал Валерий Сергеевич, подойдя поближе к Роме, чтобы женщинам не было слышно их мужского разговора. – Поверь, наступит тот день, когда ты сможешь найти объяснение поступкам твоих родителей. В частности, почему твой отец пожелал иметь такую запись в графе в свидетельстве.
– Если только я смогу спросить у нее об этом лично, – с грустью добавил Роман.
– А ты хотел бы этого?
– Если она объяснила бы мне причину такого решения и молчания отца, то да.
– Значит, тебе остается только верить и надеется, что где-то еще, возможно, есть и твой шанс узнать истину. Ну ладно, не смотри ты на меня, старого, так. Ты еще молод, а с опытом придет и мудрость, – Валерий Сергеевич по-мужски похлопал Романа по плечу, осознав, насколько озадачил мужчину.
– Спасибо вам, Валерий Сергеевич, – поблагодарил Рома. – За мудрые советы.
– Да, не стоит. Ну, Лен, Катюха, где вы там? А то мы с Романом уже заждались!
– Папа, здесь я уже, чего ты кричишь, – через несколько секунд показалась в коридоре, увидев несколько озадаченный вид Романа. – А-а, что здесь без меня произошло?
– А вот все тебе, любопытная, надо знать, – подшутил папа, а Ромка сразу же обаятельно улыбнулся. – У нас с Романом свои мужские разговоры, правда Роман Дмитриевич?
– Конечно! – заверил Ромка.
– Мои вы мужчины! – улыбнулась я, отдав Роме две кастрюли: одну с пирожками и вторую с картошкой и кроликом.
– Елена Александровна, огромное еще раз спасибо за шикарный стол! – Роман даже смутил маму своей похвалой.
– Кушайте, кушайте на здоровье! И приходите к нам еще. У меня полно в запасе еще даже Катюшкой неиспробованных блюд, – улыбнулась мама.
– Обязательно, мам! Ну, мы пойдем! – я поцеловала обоих родителей в щеки, Рома еще раз поблагодарил их за теплое гостеприимство и, пропуская меня вперед, мы довольные и счастливые покинули родительский дом.

* * *
– Катюш, с тобой все в порядке? – первым спросил Роман, когда мы зашли в лифт. – Мне показалось, что ты будто бежала от продолжения нашей встречи с твоими родителями.
– Да, все хорошо. Просто нашему малышу не нравится запах маминых блюд. И я не хотела, чтобы они все поняли. Поэтому я и соврала про заявление.
Рома несколько напрягся. Во-первых, он заволновался здоровьем Катерины, а, во-вторых, его озадачила эта неправда про подачу заявления. Да еще, в-третьих, мучил один вопрос, оставшийся не решенным до беседы с родителями.
– А вы с папой о чем беседовали, когда меня не было? Он долго тебя мучил?
– Да, нет, Катюш, я рассказал ему всю свою историю, начиная с того момента, как мы встретились на дороге. Да, это теперь не важно, – быстро проговорил Роман, останавливаясь на главном. – Кать, а ты хорошо себя чувствуешь?
– Да, все в порядке. Да ты не переживай, это мое нормальное состояние. Так бывает, – улыбнулась я, прижавшись к Роману. – Там, наверное, Копейка нас уже заждалась, как думаешь?
– Наверное. Хотя мы не так долго побыли у твоих родителей. Знаешь, Кать, они у тебя замечательные. И твой отец вовсе не такой, каким я себе его представлял.
– Правда? – радостно улыбнулась я. – А каким ты его себе представлял?
– Да, это уже не важно. Главное, теперь я понимаю, в кого ты такая родилась.
Я немного рассмеялась.
– Ну, я имею в виду не внешность, Кать, а внутренние качества...
Улыбка продолжала сиять на моем лице.
– Чего ты смеешься? Я вроде ничего смешного то не сказал, – немного обиженно произнес Роман.
– Я просто очень рада, что мы с тобой наконец-то можем быть вместе, и никто нам больше не будет в этом мешать!
– Ты права, любимая, даже твой верный Зорькин! – заметил Ромка.

* * *
Копейка мирно спала на заднем сиденье и даже не заметила, как мы пришли.
– Не будем хлопать дверьми, а то разбудим, – шепотом сказала я, прежде чем захлопнуть дверь.
Ромка завел машину и пока не торопился ехать куда-либо.
– Кать, а у тебя паспорт с собой?
– Да, он у меня всегда с собой, а почему ты спрашиваешь?
– А поедем прямо сейчас в ЗАГС и подадим заявление, м? Если ты не против.
Я перевела взгляд на Рому и выразила ему некое удивление. Мы как-то не были настроены на подачу заявления именно сегодня. Хотя он прав, почему бы и нет. Тем более сегодня у нас такой прекрасный день.
– Знаешь, а я, пожалуй, соглашусь! – радостно ответила я. – Совсем не против!
– Тогда поехали!

* * *
Подойдя к дверям ЗАГСа, Ромка внезапно остановился и посмотрел куда-то наверх, в небо, словно там пытаясь найти одобрение на свое решение.
– Ром, ты чего? – поинтересовалась я, держа любимого за руку.
– Кать, а ты... Точно уверенна, что хочешь стать... Моей женой? – спросил Роман, немного волнуясь.
– Конечно, уверенна, Ром! – улыбнулась я, положив ему на грудь свою ладонь. Он нежно взял ее и оставил на ней легкий поцелуй.
– Катюш, подожди. Я знаю, как ты любила Андрея, и понимаю, что всегда будешь любить. И я знаю, что мою вину за его смерть уже ничем нельзя стереть, и...
– Ром, не надо, – тихонько произнесла я, прикрыв его рот ладонью. – Пожалуйста, не надо, родной мой. Не говори так. Я знаю, ты сделал бы все, чтобы его спасти, и я не виню тебя в его смерти. Ты помог Калерии, ты спас ее, ее ребенка, ребенка Андрея... И я... Я знаю, он любил ее... Детей ведь без любви не бывает... Я знаю это... – внезапно от нахлынувших воспоминаний на моих глазах набухли слезинки.
– Катюш, прости меня, дурака, я не должен был говорить обо всем этом... – тут же сказал Роман, прижав меня к своей груди, гладя по голове. – Прости меня, прости...
– Не извиняйся, все в порядке, – я подняла голову и посмотрела на Романа. – Я просто понимаю, что мы с Андреем уже не смогли бы жить так, как прежде. Даже, если бы он вернулся ко мне, я бы все равно... Не смогла жить так же счастливо, зная, что... Где-то по другую сторону есть его любимая девушка, мать его ребенка... – маленькая слезинка спустилась по моей щеке, но Роман тут же аккуратно поймал ее, стряхнув в сторону.
– Катюш, не плачь, пожалуйста, ведь все могло бы быть иначе...
– Нет, тогда бы я еще больше страдала, видя, как Андрей разрывается между мной и ею. Разве я такой ему жизни хотела? Видно, не суждено мне было родить ему сына, а она, надеюсь, смогла... Ромочка, пообещай мне только одну вещь...
– Конечно, Катюш. Какую?
– Никогда мне не врать. Даже, если эта ложь во благо кого-то другого...
Перед Романом моментально встали события четырехлетней давности.
Допрос у следователя. Он спросил у него: "За рулем вашей машины были именно вы?" А Роман тогда задал встречный вопрос: "А какое это имеет значение? Андрея этим не вернуть". "Да, разумеется, – согласился следователь. – Но тот, кто виновен в его смерти, сядет в тюрьму на долгие годы. Вы ведь не будете отрицать, что я не прав?"
Тогда Ромка хорошо запомнил эти слова и решил, что никогда не пожалеет о сказанном на том допросе.
А сейчас перед ним стояла его любимая женщина, совсем скоро она станет матерью его сына или дочери. Роман еще не определился, кого он больше бы хотел: мальчика или девочку, он просто счастлив сейчас, как еще никогда не был, что пускай поздно, но сумеет понять и прожить на себе все обязанности мужа, а вскоре и отца, все ценности семейного уклада.
И сейчас он не может ей сказать, что поклялся сам себе, что эту тайну, никогда никто не узнает. Что она умрет вместе с ним и с тем человеком, ради которого Роман пережил это низкое к себе обращение со стороны окружающих.
– Я обещаю тебе, Катенька, всегда говорить только правду. Ты и наш малыш – это все, что у меня есть, – а вот в этом Роман был уже искренен. Он опустился на колени передо мной, взял за руки и приложил голову к моему животу, словно прося прощения за то, что не может сказать правду, которую желает всегда слышать Катерина, потому как эта правда, по его мнению, может убить все их собранные по крупицам отношения, их большую любовь.
– Ром, ты что? Встань, – тут же попросила его я, но он даже не сдвинулся с места.
– И я сделаю все, чтобы вы были счастливы, – продолжил он. – Я очень вас люблю...
– Мы тоже... Очень тебя любим... – тихо произнесла я на выдохе.
Ромка ласково посмотрел на меня снизу, а затем встал и тут же накрыл мои губы нежным поцелуем.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Легко отделался Ромка, я думала Валерий Сергеевич его долго воспитывать будет. Но интрига остается... Кто же сидел за рулем и почему поменялись местами? И почему Ромка боится рассказать про это Кате и уверен, что из-за этого могут закончится их отношения?Спасибо, Кристина.

Я решила, что хватит с Ромки мучений. Пусть В.С. будет с ним по проще во всех смыслах. Молодцы, вы правильно мыслите, в нужном направлении. Считайте, что половину тайны уже разгадали. Ответ уже скоро в ближайших главах.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Глава 37

Две недели спустя.

Я только что позавтракала и вернулась в спальню для того, чтобы предупредить Ромку, что сегодня мне придется задержаться на пару часиков подольше, чтобы подготовить все отчетности к показу новой коллекции. Он должен состояться за несколько дней до нашей свадьбы, после которого Ромка четко сказал мне, что ни в коем случае не пустит меня на порог "Зималетто".
Хотя я такой человек, который не любит сидеть дома, просто так, сложа руки и смотреть телевизор, а в перерывах гулять и спать только потому, что я жду ребенка. Если я хорошо себя чувствую, то почему бы мне не приехать на работу и помочь мужу, тем более дел у нас там всегда хватает.
– Ром, а ты куда? – удивилась я, увидев любимого далеко уже не спящего под одеялом. Потому как я вставала уже без будильника которую неделю, чтобы не разбудить Ромку. Пусть набирается сил для того времени, когда мне уже действительно будет лучше оставаться дома.
– Как куда? В "Зималетто", – ответил Ромка, застилая постель покрывалом. – Только не говори, что мне нужно отдыхать и не напрягаться, и что я должен остаться дома. Я все это уже слышал. Я уже прекрасно себя чувствую и вполне могу заниматься рабочими делами. А вот тебе, между прочим, положен законный отпуск и полноценный отдых, а не сиденье в душном офисе за грудой бумаг.
– Ром, но вот зря ты так, – я присела на краешек постели. – При всем своем желании я не могу остаться дома. У нас скоро показ. Ты сам знаешь, дел много.
– В "Зималетто" дел всегда много. Ну, а если ты мне запрещаешь идти на работу, тогда предлагаю не пойти на нее вместе.
Ромка поправил декоративные подушки, а затем присел рядом со мной и обнял за плечи.
– И на кого "Зималетто" оставить?
– На Зорькина.
– Смеешься? – улыбнулась я.
– Нет. Я на полном серьезе. Кать, но мы же с тобой так мало времени проводим вместе. Пойдем сегодня куда-нибудь сходим, а?
– Ром, да мы же с тобой все время вместе работаем.
– Работа – это работа, а личная жизнь – совсем другое дело. Так что звони своему Коле и скажи ему, что нас сегодня не будет по семейным обстоятельствам.
– О-о, и по каким же? – удивилась я, посмотрев на Ромку.
– А ему не все ли равно? По личным! Не маленький мальчик, сам догадается. Если ты не хочешь, тогда позвоню ему я!
– Ром, не надо! – жестом преградила я. – Я сама. Конечно, я знала, что ты любил частенько опаздывать, но чтоб так откровенно прогуливать свой рабочий день...
– Ты еще многого обо мне не знаешь! – немного прищурив глаза, отозвался Рома.
– Заинтриговал. Тогда смею надеется, что сегодня мне выпадет случай узнать об этом?
– Ну, не знаю, не знаю... – улыбнулся он. – Как будешь себя вести!
– Я буду сегодня твоей самой послушной спутницей! – заверила я с улыбкой на лице.
– Тогда у тебя есть все шансы!
– Тогда я пошла звонить Коле и заодно погуляю с Копейкой, и пойдем! А куда мы пойдем?
– Не знаю... А куда ты хочешь – туда и пойдем!
– Я подумаю, – улыбнулась я, поцеловав Рому, и пошла в гостиную собираться к прогулке.

* * *
Только на улице я сильно пожалела, что уплыла от счастья в какую-то незримую даль, потому что, когда в очередной раз позвала Копейку, она не откликнулась, не подбежала, а на горизонте моего видения ее и вовсе не наблюдалось.
В нашем парке, где мы всегда втроем гуляли, Копейка знала каждое деревце, поэтому, сделав все свои нужные дела, всегда к нам возвращалась, и исходя из этого, поводок был ей без надобности. К прохожим она всегда ласкалась, никогда не лаяла по пустякам, готова была облизать любого, кто с добрыми намерениями решался ее погладить по шерстке. Не смотря на свой еще совсем юный возраст, она была очень умненьким щеночком, даже почти научилась давать лапку, правда пока еще за вознаграждение. Ромка баловал ее кусочками вареной колбаски. Особенно Копейка любила что-нибудь погрызть. Как-то мы с Ромкой вернулись из магазина и увидели его сгрызенные тапочки. Не знаю, на каком языке Рома с ней разговаривал, но надо признаться, Копейку он не ругал, просто разговаривал, но как-то по-особенному, что ее темные пуговки не сводили в тот момент взгляда от Ромы, и больше сгрызенных тапочек в нашей с ней практике не случалось. А на прогулку мы всегда брали с собой ее любимый мячик. Иногда на нее навеивало таскать его в зубах на протяжении всего гуляния, но это было очень редко. В основном Копейка резвилась в свое удовольствие, и после длительного наслаждения гулянием погружалась в глубокий сон.
А сейчас я уже обежала почти весь парк, благо он был не таким уж и большим по площади, но Копейка по-прежнему не отзывалась. Да и прохожие тоже ничего не видели. Вывод был печальным: Копейка потерялась.
В отчаянии я села на лавочку и заплакала. Вот так вот, если я даже не смогла уследить за собакой, какая из меня получится мать.
Еще и телефон дома оставила. Ромка, наверное, уже сам за меня волнуется, что я уже около часа назад вышла и до сих пор не вернулась.
Но Ромка нашел меня быстрее, чем я успела решить, что надо бы вернуться домой.
– Катя, Катенька, слава Богу, с тобой все в порядке. Я тебя ищу по всему парку, – Рома присел рядом со мной на лавочку и только теперь выдохнул прочь свою тревогу.
Я тут же уткнулась ему в грудь и заплакала еще сильнее.
– Катя, что случилось? Что с тобой? – видно еще рановато он дал себе команду успокоиться. Он стал гладить меня по волосам, потом поцеловал в лоб, пытаясь понять, что все-таки стряслось.
– Ромочка, прости меня. Копейка потерялась, – тихо сказала я, виновато посмотрев на Романа.
– Копейка потерялась? – переспросил он. – Да, не волнуйся, она где-то здесь, Катюш, ну что ты, – он прижал меня к себе и снова стал успокаивающе гладить по голове. – Она же знает этот парк, как свои четыре лапы, да она здесь где-нибудь. Сейчас вернется.
– Нет, я уже весь парк обошла, ее нет нигде... – всхлипнула я, подняв на Рому заплаканные глаза.
– Катюша, ты только не волнуйся, хорошо? Она вернется. Ну, наверное, кавалера встретила, решила познакомиться поближе. Она же у нас девочка добрая, ласковая.
– Ты так думаешь?
– Конечно! Я уверен в этом! Ну, что ты, моя хорошая, не плачь, – Рома вытер слезы с моего лица. – Копейка никуда не убежит. Она же знает, как ты ее любишь. А разве от тебя можно убежать?
– Наверное, можно...
– Глупенькая, – улыбнулся Роман и поцеловал меня в щеку.
От еще сильного ветра меня обдавало дрожью и Рома это заметил.
– Замерзла? – Он взял мои руки в свои и сразу почувствовал, какие они холодные. – Так, вот возьми мои перчатки и пойдем домой отогреваться, – Рома аккуратно надел свои кожаные еще зимние перчатки на мои руки, а затем, поправив шарф так, чтобы он закрывал мою шею целиком, застегнул мое пальто на все пуговицы и поднял его ворот. – Не хватало, чтобы ты еще простудилась и заболела. Пойдем.
– А Копейка? – встав с места, обеспокоенно спросила я.
– А пока мы дойдем до выхода из парка, она и прибежит. Вот увидишь! Пойдем, – Роман обнял меня за талию и мы в обнимку пошли по парку в сторону дома.

* * *
Ни сегодня, ни завтра, ни в начале следующей недели Копейка не вернулась. Мы уже дали объявления в интернете на разных сайтах про собак, даже опубликовали в нескольких газетах, разместили на столбах и остановках о пропаже, раздали фотографии с телефонами женсовету, чтобы они тоже в своем районе расклеили объявления – в общем, сделали все, чтобы добрые люди за приличное вознаграждение вернули нам нашу любимую Копеечку.
Рома всегда перед уходом на работу говорил мне, что нашу Копейку нашла такая же любящая и ответственная семья, что она сейчас дома, отдыхает на мягкой подстилочке или играет с новым любящим хозяином в свой любимый мячик. Ведь убежала она вместе с ним. А я то знала, что таким образом Рома меня только успокаивает, чтобы я не плакала, потому как к Копейке я очень сильно привязалась и полюбила и была не столь оптимистически настроена, что Копейку подобрали надежные люди. Вдруг она сейчас где-то в дряхлой коробке, на какой-нибудь помойке, одна, среди бродячих собак, голодная, замерзшая и так нуждающаяся в наших теплых руках и домашнем уюте.
Ромка даже пообещал мне, что сразу же после свадьбы мы обязательно заведем новую Копейку и уж тогда точно никуда от себя не отпустим. А я была кардинально против этого. Это предательство по отношению к нашей Копеечке! И это мой долг ее найти!
Надежно, правда, меня отвлекали от пропажи нашей собаки приготовления к свадьбе. До нашего дня бракосочетания оставалось всего несколько дней и это заставляло меня несколько волноваться.
Колька, конечно, как обычно успокаивал, говорил, что у меня обычное предсвадебное волнение, которое бывает с каждой женщиной, к тому же еще и беременной женщиной. У меня сложность двойная, в том смысле, что в день свадьбы мне нужно думать еще и о малыше, чтобы ему тоже было комфортно в это торжество.
Не перестаю говорить о том, какой у меня будущий муж золотой. Вообще мне уже так приятно иногда в мыслях по ночам назвать Романа своим мужем, особенно, когда ранее совсем не подозреваешь об этом. Все приглашения на свадьбу, список гостей, ресторан, его оформление и прочее он взял на себя с исключительно моими советами и мнением. А я полностью ему доверяла и во всем соглашалась, что иногда даже боюсь сглазить наше взаимное понимание.
Вчера у нас на ура прошел показ коллекции. Я побыла в этот раз совсем не долго, так как громкая музыка, шум гостей и душноватая обстановка совсем не для меня сейчас. Коля любезно доставил меня домой, и мы с ним вместе поужинали и до самого прихода Ромы выбирали мне свадебное платье по многочисленным журналам. Надо сказать, что вышло не очень продуктивно, поэтому сегодня мы с женсоветом продолжили мои поиски, вернее подбор, только уже в живую, наглядно так сказать, чтобы можно было сразу померить, если понравится.
Девочкам нравилось абсолютно каждое, что по качеству, что по цене, что по фасону и цвету – в общем, я уже на третьем магазине пожалела, что взяла их с собой. Потому как сама того не подозревая, все же спустя нескольких часов хождения по свадебным салонам, остановила свой выбор на платье, очень похожем на мое первое, со свадьбы с Андреем.
Это открытое пышное свадебное платье А-силуэта со шлейфом единогласно понравилось, как и мне, так и женсовету. Все так, как я себе и представляла где-то в воображении: кружево плотно облегало удлиненный лиф и слетало отдельными фрагментами на присобранную по линии бедер многослойную юбку из тюльмарина. Наряд дополнял кружевной жакетик с рукавами до локтя, а так же "портретное" декольте и глубокий V-образный вырез на спинке, акцентирующий застежку. И очень хорошо, что в салоне платье оказалось цвета шампанского. Это было главным условием при его выборе. Главное – не белое.
Девочки, конечно, повозмущались насчет этого, мол зачем, свадебное платье должно быть белым, по традиции, а у меня уже был в жизни один такой счастливый день с белым свадебным платьем невесты. Сейчас я уже взрослая женщина, скоро стану матерью, прошедшая в жизни не мало испытаний, в том числе и гибель своего любимого мужа. На этом обоснован мой выбор.
После подачи заявления Рома у меня как-то робко спросил, а действительно ли я хочу пышной свадьбы? А я хотела... И хочу...
Но не ради себя. А ради Ромы. Ведь он женится в первый раз и, надеюсь, что в единственный. И я хочу, чтобы этот день, как и я тот, с Андреем, он запомнил навсегда. На всю жизнь.
Наконец-то я дома. Надо сказать, обход салонов меня утомил. Но зато обрадую сегодня Ромку, а то он все переживает, что свадьба на носу, а я без платья. Ему то хорошо, выбор костюма много времени не займет, правда Рома до сих пор этим не занялся, а еще меня подгонял с платьем. Ничего, завтра мы поправим эту ситуацию!
Я посмотрела на часы. Через пару часиков Ромка уже будет дома. Значит, надо похлопотать над обедом или ужином. Я уже не знаю, как это правильно назвать, одним словом, надо что-то приготовить. А то как-то это неправильно будущей жене не уметь сготовить нормальной пищи для любимого мужа.
Как только я заглянула в холодильник для изъятия оттуда продуктов, то секундой позже услышала мелодию своего мобильного.
"Наверное, Ромка пораньше освободился", – подумала я, идя в гостиную на звук телефона.
– Нет, не его номер. Интересно. А, может быть, Копейка нашлась? – вслух сказала я самой себе и нажала кнопку вызова. – Алло. Здравствуйте.
– Добрый вечер, – поприветствовал меня чей-то незнакомый мне приятный женский голос. – Екатерина?
– Да.
– Я по поводу вашего объявления о пропаже щенка лабрадора.
– Вы нашли его? – обрадовалась я. – Когда? Где?
– В том самом парке и как раз в тот день, когда она потерялась. Я надеюсь, что найденный щенок и есть ваша потерянная Копейка.
– Спасибо вам большое! Скажите, пожалуйста, когда и где мы можем встретиться?
– А давайте через час в этом же парке у главного входа? Вы сможете?
– Да! Конечно! Спасибо вам еще раз!
– Пока еще не за что. Буду очень рада, если щенок вернется к своей хозяйке. До встречи!
– До встречи!
Я готова была прыгать от счастья, что на наше объявление откликнулись. Если нашедшая девушка сказала, что щенка подобрала в этот же день и в этом же парке, то у меня есть все шансы полагать, что им окажется наша Копейка! Это будет самым большим счастьем и лучшим свадебным подарком!

* * *
Уже через минут сорок я как штык стояла возле главного входа нашего парка. Стояла, мерзла и глазела на все четыре стороны, чтобы увидеть ту спасительницу нашей Копеечки вместе с найденным щенком. Но мы договорились встретиться ровно в пять, так что еще как минимум двадцать минут мне еще придется пребывать в ожидании.

* * *
– Мама, я не хочу отдавать Лору! – требовал мальчик, упираясь лбом в шкаф. – Это моя собака!
– Сынок, я тебе уже объясняла, что это не наша собака. Она потерялась, и мы с тобой должны ее вернуть прежним хозяевам, – объяснила мальчику молодая женщина, застегивая молнию на своих сапогах.
– Но я не хочу!! – мальчик для пущей убедительности стукнул ногой.
– Перестань! – мать развернула сына лицом к себе и пригрозила пальцем. А затем присела перед ним на корточки. – Я тебе говорила, что мы с тобой сделали очень доброе дело: приютили щенка, который потерялся. Но у него есть свои хозяева, которые его очень любят. И он их любит. У щенка, так же, как и у человека, должна быть семья и мы с тобой сегодня должны его вернуть.
Мальчик сдвинул брови и нехотя пошел к стулу надевать ботиночки.
– Давай я тебе помогу, – предложила женщина.
– Не надо! Я сам! – он резко взял ботинок в ручонки и стал надевать на ножку.
– Хорошо, – она отошла в сторону, чтобы собраться самой.

* * *
– Копейка! – воскликнула я, как только увидела в нескольких метрах от себя маленького щенка лабрадора, бежавшего прямо ко мне. – Копейка!
Я опустилась на корточки, чтобы взять ее на руки. Она тут же завиляла хвостиком и лизнула своим шершавым язычком мой подбородок.
– Копеечка! Девочка моя! Хорошая! Я тоже тебя очень люблю! – приговаривала я собаке, лаская ее по мордашке.
– Это моя собака! И ее зовут Лора! – чей-то детский голосок раздался прямо передо мной.
Я медленно подняла глаза на ребенка и... Застыла от увиденного.
– Отдайте мою собаку! – требовал мальчик.
– А-андрей?.. – еле проговорила я, затаив дыхание, и медленно встала во весь рост, отпуская Копейку. – А-андрюша?..
– А откуда вы знаете, как меня зовут? – спросил мальчик, не понимая, откуда чужая тетя может знать его имя.
Меня обдало холодом. Я не могла произнести ни слова, находясь в полнейшем оцепенении, не понимая, что вообще происходит.
Неужели я сошла с ума, что в этом ребенке, которому от роду дашь годиков трое, я увидела своего покойного мужа? Господи, как же он был на него похож! Такие же темные волосы, темно-карие глаза, носик, очертания губ – все было почти точь-в-точь как у Андрея Жданова. Моего Андрюши.
– Меня так только мама называет, – продолжил мальчик, гладя Копейку, которая к нему ласкалась.
– Андрюша, но куда ты убежал, я же волну... – голос подошедшей молодой женщины внезапно осекся, когда в ней я узнала ту, которая раз и навсегда изменила всю мою жизнь.
Она моментом изменилась в лице, видимо потому, что тоже узнала меня.
– Мама, мама, я не хочу отдавать Лору этой тете! – мальчик подбежал к женщине и прижался к ней. Она же ни коем образом на него не отреагировала, а стояла, так же как и я, столбом, не моргая, не сводя с меня глаз.
– Екатерина... Валерьевна... – наконец, шепотом произнесла она, спустя несколько секунд моего изучения.
– Калерия... – только и смогла вымолвить я охрипшим голосом, прежде чем погрузиться в окутавшую меня темноту.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Ужас!!! Неприятная встреча для Кати. Во всей прошлой истории в проигрыше осталась только Катя, надеюсь, что Карелии вернется все бумерангом. Спасибо, Кристина

Но не только Катя... Если и вернется, то уже не в этой части... Здесь, я считаю, что она расплатилась за все.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Итак, наконец-то мы дошли до развязки. До той тайны, которая была так долго скрыта Р.Д.

* * *
Я распахнула глаза, одновременно глубоко вдыхая холодный воздух, когда над ухом кто-то нервно произносил мое имя и отчество.
– Екатерина Валерьевна, вам плохо? Может быть врача вызвать? Скажите, чем помочь! – волновалась Калерия, сидя рядом со мной на лавочке.
– Нет, нет, не надо... – слабо произнесла я, пытаясь осознать все, что сейчас происходит. По сему напрячь мозги стало трудновато. Встретить прошлую жизнь в лице любовницы мужа и их ребенка стало выше моих сил, что я внезапно отключилась.
Интересно, а долго ли я была без сознания? Ведь частые обмороки плохо сказываются на ребенке. А за всю мою небольшую беременность в эти восемь недель он уже случается второй раз.
– Вы уверенны? – обеспокоенно спросила Калерия.
Я кивнула головой без всяких слов.
– Долго я была без сознания?
– Пару минут, не более, – ответила молодая женщина все с той же тревогой на лице и в голосе. – С вами точно все в порядке?
– Мама говорит, что, когда человек болеет, ему обязательно нужен доктор, который лечит людей! – отозвался мальчик, облокотившись своими ладошками об мои коленки. – Он и вас вылечит!
– Сынок, подойти ко мне, – подозвала его Калерия. Мальчик покорно подчинился. – Возьми Лору и идите поиграйте вон там на площадке, – она указала рукой в сторону детской площадки напротив. – Только не убегайте никуда. Нам с Екатериной Валерьевной нужно поговорить.
– Хорошо, мам! – обрадовался мальчик и побежал вперед к детской площадке. Копейка же почти тут же догнала его и стала заигрывать с ребенком, виляя хвостом.
Я повернула голову в сторону Калерии. Передо мной находилась уже не та робкая девочка с длинными русыми волосами, изящным голоском и изумительной модельной внешностью, сражающей всех мужчин наповал. Передо мной сидела уже взрослая молодая и уверенная в себе женщина, с модной стрижкой каре, но с теми же искорками в своих больших голубых глазах, все так же по-прежнему элегантно и по-современному одетая в черные классические брюки и стильное черное пальто ниже колен.
– Калерия... А почему ты здесь, в России? – спросила я, переведя немного дух.
– У моего... Жениха здесь временная работа до конца июня, а потом мы возвращаемся обратно в Белоруссию, – скромно ответила Калерия, теребя в руках свои перчатки.
– Жениха... – тихо произнесла я, но без какого-то бы ни было осуждения или упрека. Главное, чтобы их любовь была настоящей и взаимной. – Поздравляю, – улыбнулась я краешком губ. – Надеюсь, ты теперь нашла свое счастье.
– Да, Андрюша – вот мое счастье, – уклонилась молодая женщина от ответа, посмотрев в сторону детской площади, на которой резвился ее сын, так как только с гибелью Андрея осознала, что тогда, в свои девятнадцать лет она упустила свою птицу счастья.
– Ты родила его. Господи, как же он похож на Андрея. Очень похож, – улыбнулась я, вспоминая личико мальчика.
– Если бы не Роман Дмитриевич, то не было бы сейчас рядом со мной Андрюши, а я бы и дня не выжила в этой тюрьме... – с тоской в голосе и поникшей головой произнесла Калерия.
– Что? – насторожилась я, услышав последнюю фразу. О какой тюрьме имеет в виду молодая женщина? – О чем ты, Калерия?
Она подсела ко мне поближе, виновато взглянула на меня, будто провинившаяся школьница, и собралась с мыслями, а через несколько секунд робко начала:
– Екатерина Валерьевна, я очень перед вами и Романом Дмитриевичем виновата... Дело в том, что он... Взял с меня слово, что я никогда и никому не расскажу правду... То, что произошло на самом деле в тот несчастный день, когда погиб ваш муж... Андрей Павлович...
Эти слова давались женщине с трудом, она знала, что должна молчать, но жить, умалчивая истину, она больше не могла. Сегодня пришел тот день, когда сама судьба свела их вместе для того, чтобы она открыла эту такую дорогую истину, за которую Роман держал на себе удар все прошедшие четыре уже с половиной года...
– Что? Какую правду? – продолжала я до сих пор находиться в неведении.
– Я понимаю, что я поклялась молчать... – тяжело начала Калерия. – Я знаю... Что это неправильно... Я очень долго мучилась... Я... Не знала, как с этим жить... Если бы не Андрюшенька, я бы, наверное... Я не знаю, что со мной бы было... И, если бы не Роман Дмитриевич... То я... Но я... Поверьте... Я не могу больше держать в себе эту тайну...
Я ничего не понимала. Что скрывает Калерия? Причем здесь Рома? О чем она говорит, упоминая тот роковой день гибели мужа?
– Калерия, о чем ты говоришь? Я не понимаю. Объясни! Без загадок.
Я внимательно посмотрела в ее глаза. Они бегали из стороны в сторону, ее дыхание заметно участилось. Даже через пальто было видно, как женщина волнуется, и я тоже начала тревожится.
Наконец долгая пауза была прервана уже не таким робким, и вполне уверенным голосом, той правдой, которая Калерия была вынуждена умалчивать все это нелегкое для каждого из собеседников время:
– Это я... Виновата в том, что... Андрея Павловича больше нет… – она на несколько секунд замолчала, потупив взор на мокрый асфальт. В ее лицо подул холодный ветер, развеивая волосы в разные стороны. – Это я... Была за рулем в тот сентябрьский день, когда... Когда погиб Андрей Павлович… – наконец вымолвила она эту вымученную болью правду. Правда, от этого молодой женщине легче не стало. Наоборот, ей стало еще мучительнее вновь вспомнить те страшные минуты, которые лишили жизни отца ее ребенка.
Мои глаза стали размером с пятирублевую монету, и, кажется, я заметно посерела и побледнела одновременно от услышанного.
"Она была за рулем в тот день?" – переспросила в мыслях я саму себя, ведь эта фраза целиком и полностью не укладывалась в моей голове, так я помню обратные слова Романа на допросе в отделении милиции.
И я имею полное право прояснить на месте, что вообще происходит. Или это просто дурной сон?
– Как... Ты была за рулем?..
Повисло молчание. Кажется, что в это мгновение воздух наэлектризовался от того напряжения, которое возникло между нами. Я хотела знать полного объяснения, на тот момент, когда Калерия вовсе готова была отмолчаться, насколько понимала, что ей нет прощения за содеянное. – Не может быть...
– Это правда, – отозвалась тихо она, подняв на меня свои глаза, в которых читалось полнейшее раскаяние. – И Роман Дмитриевич ни в чем не виноват.
– Как это произошло? Говори! – почти потребовала я, найдя в себе силы и решимости услышать, возможно, то, что не станет приятным моей душе.
– Мы ехали на машине Романа Дмитриевича… Он вел ее нормально, спокойно. Играла какая-то легкая музыка. А Андрей... Андрей Павлович... Он... Он очень переживал... Говорил, что виноват передо мной и перед своей женой, то есть... Перед вами... Что уже не в его силах что-либо изменить... Я тогда поняла, насколько сильно он... Любил вас... И только вас... И та наша ночь была ошибкой, за которую пришлось очень дорого отплатить... – на глазах Калерии выступили слезы, которые от стыда она постоянно прятала, отводя прямой взгляд, но мужественно старалась сдерживать себя, чтобы не расплакаться, хотя получалось плохо. Я же наоборот не сводила с нее глаз, стараясь вникнуть в каждое ее слово, суметь прочитать саму ее душу. Мое лицо со стороны могло казаться каменным, не отражающим никаких эмоций, но на самом деле внутри все кипело, рвало на части от той нестерпимой боли, которая постигла меня... От которой хотелось кричать... – Мы выехали за МКАД… Здесь Андрей у меня внезапно спросил, умею ли я водить машину? Я естественно ответила отрицательно, что нет. Но он лишь посмеялся, мол это несерьезно президенту компании и без машины. Сказал, что это не проблема. Теорию выучить не сложно, а практику мы можем устроить прямо сейчас… Так он мне и предложил сесть самой за руль, благо на дороге было достаточно свободно. Я, конечно, сказала, что не нужно этого делать, что я никогда за рулем не была, но Андрея... Павловича это не смутило. Роман Дмитриевич тоже был категорически против. Он и не хотел потакать своему другу в его предложении. Я понимаю, чужая машина, а тут я… Без практики. Но Андрей был непреклонен… В этот момент он не воспринимал даже возражения Романа Дмитриевича... Откровенно послал его... Простите... Кажется, напомнил, что он с некоторых пор ему уже не друг... Но Роман Дмитриевич ответил, что его судьба, Андрея Павловича, то есть... Он несет ответственность перед вами... Но Андрей не слышал его, а настаивал на своем. Вопреки моему желанию. И… И мы встали у обочины… Чтобы поменяться местами… – после долгого высказывания Калерия замолкла. Можно было невооруженным глазом разглядеть, как она прятала свое лицо за широком воротником пальто, как, наверное, уже пожалела о начатом из своих уст. Но назад дороги уже не было.
– Говори… – пристально посмотрев на нее, потребовала я.
– Я села за руль… Нажала на газ… Роман Дмитриевич переместился на заднее сиденье, добавив, что выполнит свое обязательство перед вами. А... Андрей Павлович сидел рядом… Помогал мне, радовался одновременно… Все было вроде нормально… Спокойно... А потом… Андрей спросил, что я так медленно еду? Надо прибавить газу. Я прибавила… Андрей похвалил меня, сказал, что я быстро схватываю на лету… Но мне было очень неловко. Я понимала, что таким образом Андрей Павлович хотел отвлечься от безумных мыслей, что ему придется покинуть вас, бросить любимую женщину, и... Остаться со мной и... Ребенком... Мы ему были не нужны... Я чувствовала это... А для меня на тот момент никого дороже Андрея Павловича и не было... Он был для меня всем, он был единственным человеком, который помог мне в те трудные времена, когда мне приходилось работать в "Зималетто". Но я знала, что никакой будущей жизни у нас не будет... Мы оба обречены на муки совести, на страдания... И... Я... Я не заметила, как выехала на встречную полосу… Это было случайно! – тут же оправдалась Калерия, пустив чувственные слезы. – Это случайно! – повторила она для самой себя, вспоминая те страшные минуты рокового дня, изменившего в корне ее жизнь. – Там грузовик ехал… Навстречу... Андрей быстро взял удар на себя: он повернул руль вправо, но… очень сильно… Я закрыла лицо руками и… – Калерия резко остановилась, подняв на меня заплаканные глаза, в которых читались муки совести.
Все это время я смотрела только на нее, пытаясь уловить каждое мельчайшее изменение ее лица. На нем читалось полнейшее раскаяние, боязнь перед моей реакцией, но ведь она сама так захотела. Сама первой решила открыть правду, о которой столько лет молчала.
– Что... Было... Дальше... – отрывисто произнесла я эти три слова, вдыхая после каждого побольше воздуха. Нет, мне не становись дурно, но я отчетливо представляла себе картины, получавшийся из рассказа Калерии. Они в общем то не так сильно разнились с признанием Ромы в кабинете следователя, кроме одной вещи: того человека, кто на самом деле был за рулем Роминого "БМВ".
– Мы повернули в сторону... Потом сильный толчок... И... Я больше не помню... Я не помню, что было дальше… Я очнулась в тот момент, когда меня кто-то звал… Кажется, это был голос Романа Дмитриевича... Потом уже поняла, что, кроме него, и некому было. А со мной рядом находился Андрей… Его лицо было все в крови… И он не двигался... Не шевелился... Ничего... И я... Ужасно испугалась… – Калерия ударилась в слезы, медленно переходившие в бурные всхлипывания. – Не понимала, что вообще происходит… Одновременно увидела, что горит что-то передо мной… Точнее перед разбитым стеклом… Я попыталась как-то выбраться, но… У меня ничего не получалось... Все, что на тот момент я реально осознавала, вернее слышала на автомате – голос Романа Дмитриевича... Он сумел каким-то образом высвободить меня из горящей, как мне уже сообщили позже, машины, и отнес на несколько метров в безопасное место… А потом… А потом она сразу же взорвалась… На наших глазах…
– Господи... – пошевелила я одними лишь губами, пытаясь собрать в единую цепочку в сознании все то, что сейчас услышала от Калерии.
– Это все, что я помню... – на последнем рывке произнесла Калерия, вытирая ладонями со щек струйки льющихся крупными гроздьями слез. – Роман Дмитриевич... Ни в чем не виноват... Он... Он... Просто не успел... Не хватило нескольких минут... Этих минут... Чтобы спасти Андрея... Павловича...
– Господи... Боже... И ты... Ты... Это... Все... Скрывала... Все... Года...
– Я... Не могла... Я... Я... – Калерия не могла произнести ничего связанного. – Роман... Дмитриевич... Он... Сказал, что уже ничего не изменить. Я потом ничего не помню... Я очнулась уже в больнице... И увидела рядом его...
Воспоминаниям Калерии предались события рокового сентябрьского дня.
– Роман Дмитриевич?.. – шепотом произнесла девушка, повернув голову в сторону сидящего на стуле возле нее Малиновского. – Где я? Что со мной?
Будто бы Роман был единственным, кого она могла узнать в первые минуты, когда к ней вернулось сознание.
– Ты в больнице. Под присмотром врачей. Все уже позади, – он старался говорить как можно увереннее, хотя голос его заметно дрожал, как бы он не брал себя в руки. – Врач сказал, что с тобой и ребенком все будет хорошо. Главное, что нет никаких внутренних повреждений, переломов, разрывов. Ты как себя чувствуешь сейчас?
– Андрей... – это все, что могла произнести девушка на тот момент. – Андрей... Павлович... Что с ним?.. Где он? Он жив?
– Калерия... Ты... Только, пожалуйста, не волнуйся... Тебе нельзя... Ребенку нельзя...
– Что с ним?.. – Калерия через силу попыталась задать вопрос вслух, так как сильные и многочисленные ушибы оставили свой след. В основном удар пришелся на грудную клетку, в результате чего девушке было очень трудно дышать, и каждое произнесенное слово для нее казалось настоящей пыткой.
Но Роман молчал, не в силах открыть девушке правду.
– Он жив?.. Скажите!.. Он будет жить?.. – Калерия откашлялась.
– Калерия, молчи, прошу тебя. Береги силы. Ради ребенка, – внезапно отозвался Малиновский, но понимая, что едва ли это спасет тугую ситуацию. Он только что из отделения милиции, после допроса следователя, после долгого разговора с адвокатом. Каждая секунда беседы с Калерией была на счету. Чтобы он успел все сказать, сказать то, что уже подписано в протоколе, где поставлена его подпись. Все, этого уже не исправить, уже не вернуть.
Андрея больше нет и Калерия, эта совсем юная девочка, у которой скоро будет ребенок, не должна провести всю свою, еще толком и не начатую жизнь, в тюрьме! Нет! Ее ребенок не должен отвечать за ошибки своих родителей.
– Рома... – девушка умоляюще посмотрела на сидящего рядом мужчину. – Не мучай меня... Что с ним?.. Умоляю... Скажи...
– Калерия... Андрей Павлович... Он... Андрей... Он... – запинался после каждого слова Роман. Он и сам не мог поверить в то, что обязан сейчас сказать. Его лицо в одну секунду стало белее чистого листа. Как он скажет этой девочке, что ее любимого больше нет? Ее ребенок никогда в жизни не сможет увидеть своего отца вживую. Нет, даже у Ромки не хватает на это мужества! – Калерия... Он погиб... – наконец, Рома сумел произнести. Тихо, шевеля лишь одними губами, колыхая ими потоки теплого воздуха.
– Что?.. Нет... Этого не может... Нет... Неправда... Вы лжете...
– Калерия, Калерия, пожалуйста, только не волнуйся. Прошу тебя.
– Нет... Нет! Он жив! Это неправда! – изо всех своих последних силенок сказала Калерия, сжимая в ладони белое одеяло, которым она была накрыта. – Он же... Был... Рядом... Только что!
– Калерия... Я... Не вру тебе... К сожалению, он умер... На месте...
После этих слов у девушки внутри что-то оборвалось, что-то умерло в одну секунду, что-то остановилось. Потому что его она больше никогда не увидит, никогда не сможет услышать его нежного голоса, его внимательного взгляда, ощутить теплых прикосновений.
Из ее больших голубых глаз катились слезы, она одновременно пыталась осознать, какая участь теперь ее ждет. Страх... Самый, что ни на есть огромный страх вселился в девушку, словно страшный бес! Все случилось так быстро, так мгновенно, она даже не успела о чем-либо подумать, как закончилась жизнь ее любимого человека. По ее вине.
Возможно, это последние минуты ее свободы, возможно, там, за дверью, уже стоят органы правопорядка, и лишнего дня она здесь уже не проведет.
Для нее теперь любезно открылись ворота другой больницы – тюремной. На долгие, долгие годы...
– Роман... Дмитриевич... – на выходе, охрипшим голосом произнесла Калерия. – Это я... Он умер... Из-за меня...
– Нет, Калерия, нет! Послушай меня, – Роман аккуратно взял ее холодную ладошку в свою руку, – ты ни в чем не виновата. Запомни это! За рулем машины был я! – особый акцент Рома сделал на последнем слове. – Слышишь? Я был за рулем автомобиля.
– Нет... – девушка замахала головой. – Что вы говорите? Это не так...
– Калерия, прошу тебя, выслушай меня и не перебивай, – Роман пристально посмотрел на девушку. – Я только что с допроса следователя. На нем я признал свою вину в гибели Андрея Павловича, я сказал то, что должен был сказать: я вел машину. Это я не справился с управлением. Я выехал на встречную полосу, и я вывернул руль в сторону. Именно так записано в протоколе. Со мной рядом находился Андрей, ты была на втором сиденье. И сознание к тебе вернулось только сейчас, в больнице. Это очень важно. Ты спросишь, почему меня не арестовали? Потому что мне достался очень хороший адвокат от "Зималетто", который сумел добиться того, чтобы до суда я не пребывал в СИЗО. Калерия, сюда обещался прийти следователь, и он будет требовать твоих показаний, чтобы сравнить с моими. Ты скажешь ему все так, как я тебе только что сказал. Все остальное осталось как было на самом деле.
– Но это неправда... – тихонько прошептала Калерия, не понимая, к чему понадобилось Роману Дмитриевичу брать ее вину на себя.
– Теперь это будет правдой между нами, Калерия, – четко и уверенно произнес Роман. – Запомни, это то, что ты скажешь следователю. Истину будем знать только ты и я. И никогда и никто не должен узнать, как все было на самом деле.
– Но я не могу врать... Это нельзя! Вас же посадят... Ни за что... Нет, я не могу... Вы не виноваты...
– Калерия, послушай, у меня в "Зималетто" довольно хорошая репутация в том плане, что я никогда не нарушал закон, меня в компании знает каждая собака, а ты новая для всех нас, ты чужая. Но даже не в этом дело. Дело в другом – у тебя скоро будет ребенок. Он не должен родиться в тюрьме! Слышишь? Не должен! И ты не должна провести там, на этой каторге всю свою жизнь. Ты такая молодая, у тебя все еще впереди, у тебя все наладится. Ты родишь малыша, получишь образование, устроишься на хорошую работу, как мечтала, встретишь мужчину, который будет любить только вас с малышом и ты захочешь отдать ему свое сердце, ты будешь жить счастливо. А моя жизнь уже кончена, я знаю это. Назад дороги нет.
– Но, Роман Дмитриевич... Я не хочу, чтобы вы сели... В тюрьму... Из-за меня...
– Не волнуйся за меня, я этого не заслужил. И потом, может быть, мне дадут не так много. Годок, другой... Это уже не важно, не имеет значения. Я готов к этому. А Андрей бы не хотел, чтобы ты провела начало своей жизни в тюрьме. Из нее прежними не возвращаются. А ты должна теперь жить ради ребенка и постараться не вспоминать то, что случилось. У тебя все будет хорошо.
Калерия плакала, тихо, почти бесшумно. Она не знала, как поступить. Внутри все противилось говорить следователю эту ложь, хорошо продуманную Романом. Ведь он берет на себя ее вину только ради ее самой, ради ее малыша. А как она будет жить дальше, зная, что из-за нее погиб человек? Нет! Это невозможно! Легче умереть, чем каждое утро просыпаться с этой мыслью.
– Калерия, обещай мне, что никто и никогда не узнает правду, – тем временем продолжил Роман. – Обещай, что скажешь следователю то, что сейчас услышала!
– Я не могу... Дать это обещание... Вы не можете... Отвечать за мои ошибки... Всей жизни...
– Лера, Лерочка, мне тоже очень тяжело, – ласково заговорил Рома, гладя ее руку. – Но время лечит. Поверь. У тебя вся жизнь еще впереди. А за меня не переживай. У меня хороший адвокат. Да, и следователь уже созвонился с твоей мамой. Она скоро приедет. Лерочка, прошу тебя, все, что я сказал, должно остаться между нами. Навсегда.
– И я дала слово себе и Роману Дмитриевичу, – сквозь слезы сказала Калерия почти заупокойным голосом, подняв на меня свои глаза, спрятанные под черными густыми ресницами. – Я очень виновата перед вами. Перед вашим мужем. Перед Романом Дмитриевичем. Если бы не он, я не знаю, что тогда со мной сейчас было... И с моим сыном...
– Он взял на себя... Твою вину... – повторила я для самой себя, будучи пораженной словами Калерии, рисующими героический поступок моего любимого. – Господи... Ему же могли дать реальный срок... За тебя...
– Екатерина Валерьевна, я знаю... Вы ненавидите меня... Я заслуживаю этого...
– Молчи! – повысила я голос. – Прошу тебя, молчи. Пожалуйста.
Я медленно приложила ладони к лицу, пытаясь реально оценить все то, что откровенно рассказала Калерия. Выходило только одно – мой Рома ответил своей жизнью и самым отвратительным отношением к себе ради того, чтобы спасти эту юную девочку от сурового наказания. Он жертвовал своей жизнью, рискуя получить за гибель своего друга максимальное наказание. И, если бы не адвокат, который сумел доказать суду его невиновность, а ведь он действительно не виноват, не потому что не захотел помочь Андрею, а потому что не успел, то неизвестно каким боком развернулась сейчас для Романа его судьба. Он скрывал правду все это время, ради жизни этой юной Калерии, ради их с Андреем сына...
Я медленно опустила руки на колени. Повернула голову в сторону Калерии и тихо задала вопрос:
– Почему? Почему ты решила нарушить обещание?
– Потому что вы, Екатерина Валерьевна, заслуживаете того, чтобы обрести свое счастье с тем человеком, который спас мне жизнь... Который позволил мне родиться второй раз... Который не дал умереть в тот страшный день только от одной мысли, что меня ждет впереди долгие года казенного дома.
– Но... Откуда ты знаешь?.. – удивилась я словам Калерии о нас с Романом. "Он виделся с ней?" – Про нас с Романом?
Калерия тут же вытащила из своей сумки знакомый мне журнал и раскрыла на первой странице.
– Вот, – показала она рукой на фотографию с показа, где Роман целовал мою руку. – Мой жених сказал, что вы любите его. И это видно... Его чувства взаимны к вам... – она таким нежным взглядом посмотрела на фотографию с едва заметной улыбкой на лице, вспомнив счастливые минуты своего прошлого, проведенного вместе с Романом. Ей казалось, что этот человек для нее до сих пор значил намного больше, чем светлая любовь к Андрею. – Извините, если я не права.
– Твой жених? Виктор Юрьевич? – провела я параллель. Он догадывался о моем отношении к Роману, когда показывал свою ревность и открытое желание стать моим мужем. А теперь он жених Калерии? Он уехал в Белоруссию после увольнения? Очевидно. Боже, как же мир мал и тесен.
– Да, – кивнула Калерия. – Он тоже работал у вас... Как это странно встретить человека, который тоже знал "Зималетто", вас, Романа Дмитриевича. Всех. Он очень много рассказывал о вас, много доброго и светлого, говорил, что вы были самой лучшей женщиной, которую он когда-либо встречал в качестве начальства. И я подумала, будто бы он испытывал к вам чувства. Но, даже, если это так, я понимаю, за что он мог любить вас. Вы добрая и очень мудрая женщина. И в отличие от меня вы должны быть счастливы с тем человеком, который... Вернулся в "Зималетто", чтобы помочь вам. Ведь теперь вы знаете всю правду.
– А Виктор знает ее?
– Да, – с печалью в голосе ответила Калерия, вытирая с лица остатки слез. – Он любит Андрюшу, и хочет стать для него папой, и я понимаю, что ему нужен отец.
– Виктор – очень хороший человек. Он будет верным тебе мужем и любящим отцом твоему сыну. Поверь, я знаю, что говорю, – я слабо улыбнулась краешком губ, чувствуя, как долгое напряжение постепенно растворяется на мелкие частицы. Это лишь малая доля жизни Калерии, которая стала мне волею случая известна. Да и больше знать не к чему. Это ее судьба, теперь она открыта для Лукшина, ведь главное, чтобы у них все сложилось.
К Калерии подбежал ее сын с довольно уставшим личиком, за которым следом добежала и Копейка.
– Мам, мама, я устал, – он похлопал своей маленькой ладошкой по ее коленке. – Я хочу домой, – жалобно произнес мальчик. – И я не хочу отдавать этой тете мою Лору. Давай оставим ее себе. Мам, пожалуйста...
– Сынок, но ведь это не наша собака, и у нее уже есть хозяева, – ответила Калерия сыну, поправляя ему шапку и завязывая потуже шарф.
– Калерия, разреши поговорить мне с твоим сыном. Наедине, – шепотом я произнесла женщине на ушко.
– Да, конечно, – сказала она и что-то шепнула мальчику на ушко и затем внимательно посмотрела ему в глаза. – Ты понял?
Мальчик два раза кивнул. Калерия отошла на несколько метров в сторону, удаляясь в свои мысли. Конечно, жить после всего сказанного ей легче не станет, но что-то в душе ей подсказывало, что она все сделала правильно.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Я присела перед мальчиком на корточки и очень внимательно вгляделась в его личико, еще раз убедившись, насколько оно напоминает мне Андрея.
– Меня зовут Катя. Ты можешь меня звать просто тетей Катей, хорошо?
Мальчик снова молча кивнул.
– Я хочу сказать тебе и твоей маме большое спасибо за то, что вы нашли Лору, приютили ее у себя дома, кормили ее, ухаживали за ней. Держи, это тебе, – я достала из кармана пальто горстку леденцов. Я всегда брала их с собой на всякий случай, когда вдруг в неподходящий момент подступит комок к горлу. Иногда они помогали.
– Мне мама не велит ни от кого ничего брать! – заявил мальчик, убирая руку за спину.
– Правильно говорит твоя мама, и ты так и должен делать с чужими дядями и тетями. А мы с твоей мамой хорошо знаем друг друга, и эта небольшая благодарность за то, что вы с ней сделали очень большое и доброе дело – спасли Лору от холода и голода. Ведь она могла просто замерзнуть и погибнуть, если бы не вы. Так что бери, это от чистого сердца, – я раскрыла перед мальчиком свою ладонь. Он робко взял несколько леденцов и убрал их в карман пальтишка.
– Спасибо.
– На здоровье. Скажи, Андрюш, ты же любишь собак?
Он снова кивнул.
– А какие тебе нравятся собаки?
– Как Лора! – улыбнулся мальчик. – А вы ее заберете, да? Отнимите?
– Ну, что ты, мой хороший, – я аккуратно взяла мальчика за ручку. – Я знаю, что вы с Лорой очень подружились, а вот и она прибежала! – заметила я, что Копейка виляет хвостиком справа от меня. Мальчик тут же обратил на нее внимание и подбежал к ней, обняв ее мордашку своими маленькими ручонками. Я тоже невольно заулыбалась и погладила Копейку по холке. – Видишь, как она виляет хвостиком? Значит, ей нравится.
– Она очень хорошая, тетя Катя! – воскликнул мальчик. – Мы с ней все время играем в мячик!
− Да, она мячики любит. А ты знаешь, что иметь собаку – значит, брать на себя большую ответственность за ее здоровье, уход, кормление и лечение, если вдруг она заболеет.
– А Лора может заболеть? – спросил мальчик, внезапно погрустнев.
– Я уверенна, что ты и твоя мама будете очень хорошо о ней заботиться, и Лорочка никогда не будет болеть и всегда будет радовать вас своей преданностью.
– А что такое преданность? – еле выговорил мальчик последнее слово.
– Преданность, Андрюш, означает, что собаки никогда не оставляют своего хозяина в беде. Они всегда чувствуют, когда у его хозяина что-то болит или что-то его тревожит. Для многих людей собаки являются самыми лучшими четвероногими друзьями. А я уверенна, ты будешь самым лучшим хозяином для Лоры. Береги ее и заботься о ней. Ну и не забывай играть с ней в мячик!
– Значит, Лора останется со мной? Вы ее не отберете?
– Конечно, нет! – улыбка засияла на моем лице, понимая, какое счастье наступило для ребенка. Да ради таких моментов хочется сделать все возможное, что от тебя зависит, лишь бы другим было хорошо.
– Ура!! – закричал мальчик от восторга. – Мама, мама, Лора останется с нами! Ура! – с радостным криком он побежал к ней. – Мам, тетя Катя разрешила оставить ее у себя, мам!
– Правда? Ты ничего не придумал? – насторожилась Калерия, погладив сына по плечу.
– Нет, мам, нет. Ты сама у нее спроси!
– Хорошо, конечно, я тебе верю. А ты сказал тете Кате спасибо?
– Нет, – мальчик виновато опустил глаза на землю.
– Тогда иди скорее.
– Хорошо, мам! – воскликнул мальчик и быстро подбежал ко мне, даже чуть не споткнувшись от радости о бортик тротуара. – Тетя Катя, спасибо! За Лору! Я буду хорошо о ней заботиться!
Я снова присела перед мальчиком на корточки и крепко-крепко обняла его, тихо добавив:
– Я знаю, Андрюшенька.
Я не удержалась. В глазах набухли слезы. Наверное, от того, что понимала, что Андрей не ушел бесследно, он оставил после себя такого замечательного сына, который обязательно будет похож на своего папу не только внешностью, но и душой. Он будет дарить Калерии счастье, а я просто буду знать, что где-то на земле есть частичка моего покойного мужа, есть его кровинушка...
Я даже не заметила, как ко мне подошла Калерия. Мальчик сразу запротестовал в моих объятьях и подбежал к ней, обнимая ее за ноги и теребя пальто.
– Мам, пойдем домой. Лору надо прокормить. Я обещал тете Кате хорошо о ней заботиться.
– Сейчас, мой хороший, – ответила Калерия, взяв сына за руку, а затем обратилась ко мне: – Спасибо вам, Екатерина Валерьевна, за все. Будьте счастливы. Простите меня за Андрея Павловича, если, сможете.
– Мам, пойдем! – требовал мальчик.
– Прощайте.
Я ничего ей не сказала, наверное, от того, что говорить было уже не чего. Какая-то пустота наполнила мое любящее сердце нелепым сомнением относительно Романа, что мне очень нужно было побыть одной и разложить все по своим местам, после сказанного Калерией.
Я еще долго смотрела им с Андреем вслед, словно уходящему поезду, понимая, что он ушел с назначением в один конец. Если бы не потерянная собака, я бы никогда не узнала той правды, которая открылась для меня.
Только нужна ли мне теперь такая правда?

* * *
Я тихо плакала, уткнувшись в подушку, не думая о времени. Совсем скоро должен вернуться Рома, а мне казалось в эти минуты совершенно все равно до него и что он скажет на эту открывшуюся истину в свое оправдание.
"Как же он мог так поступить со мной? – задавала я себе вопросы, не имея в большинстве на них ответов. – Почему он скрывал столько времени эту правду от меня, тем более, когда мы хотим соединить нашу любовь узами брака? Почему он нес на себе это бремя позора долгие четыре с половиной года? Ведь, если бы щенка нашла не Калерия, я бы никогда не узнала обо всем. Хотя, кто знает, возможно и... Только что-то не верится. Как же я буду жить с человеком, который обещал мне никогда не лгать, зная заведомо при этом, что укрывает такое важное о себе. Нет! Черт возьми! Я теперь знаю, что он сделал это ради Калерии, что я не имею права на него сердиться, но почему он решил утаить от меня истину? Он мне не доверяет? А он вообще не собирался никогда открыть ее мне, такому родному человеку? Или у него есть иные причины скрывать это? Или я для него ничего не стою? Нет, Катя! Ты не должна делать поспешных выводов. Хватит тебе того раза, когда ты обвинила Рому во всех смертных грехах".
Ведь я всегда была перед ним открыта, а он... Ведь эта боль от вины так долго стояла между нами, что, казалось, я никогда не смогу ее отпустить, но любовь взяла вверх. Я понимала, что моя жизнь без Ромы уже ничтожна. А теперь... Такое открылось. И хорошо, что открылось! Теперь я знаю то, что случилось на самом деле.
"Я ведь даже и не могла предположить, что Рома возьмет на себя чужую вину. Неужели ему было настолько все равно на себя, что он решился на такое? На такие муки на все последующие года, до конца своей жизни. Я не понимаю, почему он скрывал? Он должен был все мне рассказать! Это же так важно для нас всех!
Господи, как же мне теперь поступить?.."

* * *
Калерия только-только уложила малыша спать. Он заснул сегодня сразу, видно радостное событие много отняло у него силенок.
А сама женщина расположилась на диване, напротив кроватки сына в руках с тем же журналом, где фотография в нем так грела ее сердце. Мысли о своей теперешней жизни потекли сами собой.
"Совсем скоро я стану Лукшиной. А нужно ли мне это?
Хочу ли я за Виктора замуж?
Люблю ли я его?
Кто бы мог ответить на эти вопросы... Я уже ничего не знаю. Я слишком много уже решала в своей жизни. Больше не хочу испытывать судьбу.
Из-за меня погиб дорогой мне человек, и не только мне. Ведь он был любимым мужем, возможно, стал бы самым лучшим отцом моему сыну.
Что бы с нами было, если бы Андрей Павлович остался в живых? Он вернулся бы к жене или бросил меня, каждый месяц выплачивая алименты?
А смогла бы Екатерина Валерьевна понять его чувств по отношению ко мне?
Смогла ли простить измену?
Сумела бы принять назад и жить с тем, что мы наделали?
Возможно ли это?
А смогла бы я жить, каждый день терзаясь муками совести, понимая, что любимый человек тебя терпит только ради малыша?
А любимый ли? Или моя увлеченность была лишь временным помутнением рассудка?
Признайся самой себе, к кому ты испытывала действительно настоящие чувства. Как огнем пылала душа, когда ты только увидела фотографию Романа Дмитриевича, когда Витя принес новый выпуск этого журнала, который сейчас держишь в руках. Наверное, он сам его просто не открывал, как получил в киоске, иначе не позволил бы мне так изнурять себя муками совести и прошлыми воспоминаниями не самой легкой жизни.
Неужели те проведенные два дня с Романом откликнулись мне чем-то большим, что я осознала только сейчас?
Или мне только кажется?
Или я подсознательно желаю этого?
А могли бы мы попытаться выстроить отношения?
И тогда бы Андрей и Катерина были бы счастливы.
Ах... Жизнь не приемлет сослагательного наклонения. Надо жить настоящим. Дорожить теми людьми, которые рядом с тобой, которым ты нужна.
А я нужна Виктору. Он любит меня, любит моего сына. И что чувствую я по отношению к нему – совершенно не важно. Привязанность или чувства благодарности, или теплую дружбу – уже не имеет значение. Мою жизнь не изменить.
Трудно, конечно, осознавать, что в меня влюблен свой же преподаватель педагогики института, в котором я получу в скором времени высшее образование, но, так случилось, что я стала ему совсем не безразлична.
Надеюсь, что у Катерины Валерьевны с Романом Дмитриевичем все сложится после того, что она теперь о нем знает. Витя говорил, они испытывают друг к другу чувства, но, возможно, тот день стоял между ними преградой.
А теперь я уверенна, что у них обязательно все наладится. Катерина Валерьевна – мудрая женщина, она сумеет понять Романа Дмитриевича, сумеет простить, что так долго скрывал правду, и принять его в свое сердце таким, какой он есть.
Возможно, Андрей просто не знал все настоящей души своего друга, поэтому наговорил мне про него много гадостей, подкрепив тем, что Романа Дмитриевича интересуют лишь отношения на одну ночь и не более, что мне не на что рассчитывать.
Ах... Если бы возможно было вернуть время назад, я бы тогда ни за что не сбежала с его квартиры и ответила бы ему на его желание. Ведь только потом поняла, уже будучи в квартире Андрея, что хотела этого, а оказалось уже так поздно..."
Каления медленно закрыла журнал и убрала в свой шкафчик в надежное место. Она обязательно еще раз его откроет, когда ей станет так же тяжко и одиноко, когда захочет поговорить сама с собой и еще раз вернуться к прошлому, чтобы наконец-то до конца разобраться в себе.
Она подошла к кроватке и поправила сбившееся одеяло, укрыв им сына. Присела рядом на стул и нежно окинула его своим любящим взглядом.
– Мой Андрюша, – тихонько произнесла она, чтобы не разбудить ребенка. – Я обещаю тебе, что у тебя будет полноценная семья с мамой и папой. Он же ведь так тебя любит, как родного сына.

* * *
– Катюшка! Я дома! – раздался в гостиной голос Романа.
Я услышала, как захлопнулась дверь, закрылся замок, шуршат полиэтиленовые пакеты.
"Наверное, в магазин зашел", – пришла в голову наводящая мысль, но я по-прежнему не желала встречать любимого с порога.
"Спит, наверное, – подумал Ромка, прежде чем снова позвать будущую супругу. – Не буду тревожить".
Он отнес сумки на кухню, поставил на диванчик и решил заглянуть к Катерине в спальню.
Я плакать не перестала, тихие всхлипы по-прежнему отягощали и так нелегкое состояние и положение всей ситуации.
– Катя, что с тобой? Ты плачешь? – резко заволновался Роман, как только заметил мои заплаканные очи в тот момент, когда мы случайно встретились взглядами при его открытии двери в спальню. Я как раз решила встать с постели.
Он тут же присел рядом со мной на краешек, но я резко отвернула лицо в другую сторону, лишь бы только не смотреть ему в глаза.
– Катенька, что случилось? – все так же, с волнением, спросил он, желая приобнять меня за плечи и заглянуть в глаза, но я настоятельно отсела от него на другой конец постели. – Тебе плохо? Врача вызвать? – он сократил наше с ним расстояние, подсев ко мне поближе. – Катюш, что с тобой? Тебя кто-то обидел? У тебя что-то болит? Что-то с родителями случилось?
Но я по-прежнему только тихо всхлипывала, не желая повернуть головы в сторону Романа.
– Катюш, не молчи, пожалуйста. Ответь. Я же переживаю.
Но я молчала, потому как так и не знала, с чего начать наш разговор.
"А нужно ли вообще его начинать? Нужно ли вообще ворошить это прошлое, которое столько боли принесло нам всем? Может быть, надо закрыть на все глаза и тоже соврать Роме, что я ничего не знаю, что все так же, как и прежде. И что потом? Вереница дней недоверия, мук и сомнений? Нет! Я этого не вынесу! Тем более уже на этих выходных наша свадьба. Да я просто слишком его люблю, чтобы потерять!"
– Кать, но неужели я не имею права знать, что произошло? Ты мне не доверяешь? – Роман продолжал предпринимать попытки в надежде узнать, что со мной случилось. – Может, мне уйти?
Я прикрыла глаза, так как слишком резко отозвалось в моем сознании последняя его фраза.
– Кать, да что произошло? Неужели я для тебя ничего не значу, чтобы знать причину твоих переживаний?
– А я? – я все же нашла в себе силы повернуться к нему лицом. – Значу? Так же много, как ты для меня?
– Кать, я не очень понимаю, о чем ты. Что тебя тревожит? – он нежно приобнял меня ладонью за спину и посмотрел в мои заплаканные глаза. Я тут же отвела голову в сторону.
– Ничего, – тихо произнесла я.
Роман встал и присел напротив меня на корточки, взяв мои ладони в свои руки.
– Катенька, любимая моя, я же вижу, что ты плакала, я чувствую, что, пока меня не было, что-то произошло. Но я не волшебник, чтобы знать события наперед. Как мы будем жить вместе, если мы не доверяем друг другу? Катюш, чем ты обеспокоена? Если дело во мне, ты скажи, я все пойму и постараюсь исправить.
Я медленно высвободила свои ладони и встала с постели. Подошла к окну. Ромка остался за моей спиной ждать решающих слов с моей стороны.
– Копейка нашлась, – решила все же я начать, дав себе установку на успокоение.
– Так это прекрасно! – улыбнулся он. Судя по его интонации, Ромка обрадовался. – Но ведь не это послужило причиной твоего расстройства?
"Ах... Его не обманешь! Он чувствует меня насквозь. Не об этом ли я мечтала? Ни о таком ли понимании желала?"
– Я видела Андрея...
Ромка даже вздрогнул. Это было слишком резко, что он даже не сразу сообразил, о ком говорит любимая. Вернее, не сообразил вообще. Только несколькими секундами позже вспомнил, что его друг погиб.
– Катюш, ты... Понимаешь, что... – Рома медленно приблизился ко мне сзади. Не видя его выражения лица, я догадываюсь, как его перекосило. Наверное, подумал, что я сошла с ума.
– Я не сошла с ума, если ты об этом, – произнесла я, перебив его, стоя все так же, неподвижно, глядя сквозь белоснежные занавески на шумную улицу.
Ромка напрягся, сдвинув брови домиком. Что-то здесь не так. Подкатила тревога.
– Ребенка Калерии, – закончила я свою фразу и тут же развернулась к Роману лицом.
– Что?! – опешил он такой моей фразе. – Калерия в России?
– Да. Они с сыном нашли нашу Копейку.
Но Романа этот факт не утешил. Ведь точно не из-за найденного щенка его любимая так неспокойна, что не желает даже лишний раз на него взглянуть.
Но врожденное умение контролировать себя Рома решил применить и сейчас. Правда, само упоминание имени Калерии уже не давало ему покоя. Уж слишком в последнее время он много думал о том страшном дне, где девушка стала главным героем драмы.
– Это замечательно, что наша Копейка нашлась, – как-то больше ничего приличного, кроме такой банальщины, с Роминого языка не сошло.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – серьезно спросила я, все же продолжая глубоко дышать.
Этот вопрос сильно озадачил Романа. Причем настолько, что, кажется, еще один человек узнал их с Калерией уговор. И этим человеком стала его Катерина.
По выражению лица Романа я теперь точно осознала. Открывать правду не входило в его планы даже накануне свадьбы, уж я молчу о после торжества. Это меня сильно задело, даже немного оскорбило. Неужели наши муки на протяжении стольких месяцев отношений ему доставляли удовольствие, когда можно было просто сказать, кто виновен на самом деле.
– Понятно, – коротко отозвалась я, после долгой паузы, во время которой Рома не проронил ни слова, и резко последовала к двери.
Но Роман поймал меня за руку, не давая покинуть спальню.
– Катя, подожди!
Я стояла спиной, не желая повернуться. Закрыла глаза. Почувствовала его дыхание возле моего уха.
– Я все объясню тебе. Я все расскажу, как было на самом деле. Только выслушай меня и постарайся понять, почему я не хотел говорить тебе правду.
– Я все знаю. Я все знаю, как было. И главное, кто был за рулем в тот день, – холодно произнесла я, а затем повернулась к нему лицом. – Но почему? Почему ты скрывал от меня правду? Почему ты не сказал мне, что не виноват? Даже сейчас, когда обещал мне никогда не лгать. Почему? Почему ты скрывал это ото всех? Неужели тебе было в удовольствие понимать, что твоя вина стоит между нами? Вина, которой нет! Рома, почему? Объясни!
– Катя, Катенька, присядь, – он взял меня под локоть и подвел к постели. Сел со мной рядом и внимательно уловил на себе мой суровый взгляд. – Потому что я боялся тебя потерять. Потому что знал, что, если скажу правду, никто мне не поверит после того, что уже есть. Что всем известно. Как бы это выглядело перед всеми? Что я сначала говорю одно, затем беру свои слова назад. И где правда, где ложь – неизвестно. Как бы я выглядел в твоих глазах, сказав, что Калерия вела машину, а не я, когда у нее и прав то нет. Едва ли ты поверила мне, решив, что я все это придумал, чтобы казаться лучше, чем есть на самом деле в твоих глазах. Катенька, но ведь я все равно виноват, хотя бы в том, что не помешал Андрею принять решение насчет вождения машины Калерией.
– Да, но... Ты же знал, как я мучаюсь, как мучился ты, к чему такие жертвы?
– Катя, Катенька, но как бы это выглядело перед всеми? Особенно после того, когда я вернулся в "Зималетто". Разве можно поверить человеку, когда уже знаешь, что он виноват. Что его вина доказана целиком и полностью. Зачем ее перекладывать на эту юную девочку? Она только начала жить, а я в тот момент, когда осознал, какое наказание ее ждет, понял, что, кроме меня, ей некому помочь. А моя жизнь с уходом Андрея кончена. И не важно, что меня не было за рулем. Катенька, прости меня, что я так поступал, что я скрыл от тебя истину, – он дотронулся до моей руки, но я почти сразу же ее высвободила и встала с постели.
– Рома, оставь меня, пожалуйста, – тихо попросила я. – Я хочу побыть одной.
– Кать...
– Пожалуйста, – строго повторила я.
Ромке ничего не оставалось делать, как только покорно подчиниться, задавив у себя внутри желание повернуть время вспять, и в очередной раз сказав себе, какой он кретин. Он слишком свыкся с той мыслью, что виноват, зачем теперь ворошить прошлое, выясняя эти подробности? Ведь от них только становится больнее.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Не прошло и 4 года, как Карелия поняла, что оказывается у нее чувства к Роме. И это только прсле того, как увидела фото его с Катей. К сожалению, есть такие мрази, которых тянет только к женатым мужчинам и движет ими не любовь, а маниакальное желание разрушит чужое счастье. У меня не поменялось мнение о Карелии. Еще сильнее стало чувство омерзения и гадливости. Правильно говорят, простота-хуже воровства. Безнравственная, безпринципная эгоистичная особь разрушила столько жизней и загубила одну, которая в принципе заслужила такую участь. Но все же верю, что она полюбит всем сердцем Виктора, а он спустя время встретит другую, действительно порядочную и честную девушку. Спасибо, Кристина. Хочется верить, что Роман найдет слова, чтобы вернуть доверие Кати. После предательства Андрея и лживого обещания Ромы не врать, очень трудно будет Катерине снова довериться. С нетерпением жду действий Романа

farayla, спасибо за отзыв!)) Конечно, автор и не думал Калерию сделать такой, какой она получилась по мнению читателей, но с одной стороны хорошо, что большинство из них думают, что она такая гадкая. Все же что-то у меня удалось! Не полюбит она Виктора, когда ее мучают такие сомнения по поводу Ромки. Здесь, в ее мыслях, я хотела показать, что все же его ухаживания не прошли даром и именно его она полюбила, просто ее неопытность в делах любовных сыграла с ней вот такую тяжкую судьбу. Кто ж знал, что пройдет время и она это поймет. А Виктор ей уже не поможет...
Но Ромка все, что уже мог, сделал. Рассказал Кате правду и теперь ее ход.

_________________
"Женщины – удивительные существа... Чем больше они страдают, тем больше они любят". ©

Как раз он ничего Кате не рассказал, это сделала Карелия. Он только подтвердил слова Карелии. Будь я на Катином месте, я бы очень сомневалась связывая свою жизнь с Ромкой. Он видел терзания Кати, что смерть Андрея стоит между ними, но не посчитал нужным облегчить состояние любимой женщины, убрать преграду, но он предпочел защитить Карелию. Конечно же не стоит открывать перед всеми правду, но Кати он обязан был сказать. Получается между будущим с Катей, он выбрал прошлое Карелии. По сути предал и сам это понимал, поэтому и боялся, но не правды, а именно, что он скрыл очень важную информацию от любимой. Тяжелая доля выпала Кате, один предал, но продолжал кричать о своей любви и просил простить, другой обманул, видел мучения Кати, но продолжал молчать и тоже просит простить. Ну правильно, у Катьки сердце большое. Хоть бы один попытался думать о ней и не совершать поступки требующих прощения. А где Кате взять силу, чтобы прощять всем и все?!