НРКмания

Название: Иволгины тайны
Бета: пока нет
Рейтинг: общий R
Категория: гет, фоновый слеш
Жанр: мистика, романс
Пейринг/персонажи: Андрей/Кира, Александр/Катя, слешный
Персонажи: все персонажи НРК в новых ипостасях, плюс некоторое количество нечисти в ассортименте
От автора: Написано на фест «НРК шагает по планете», навеяно заявкой № 20. «Хочу историю про вурдалаков с нашими героями, но без Дракулы и готишного гламура, тем более без сверкающих вампиров из "Сумерек". Олдскульные, фольклорные вурдалаки и не в городе, а в глухой деревеньке. Страшная история с хорошим концом. Пейринг любой.» Могу пообещать только отсутствие сверкающих вампиров))) Остальное — вольная авторская интерпретация.
Использованы идеи многочисленных вампирских и оборотнических легенд, мифов, суеверий, фильмов, сериалов и книг.
Место действия - условная Россия, время действия - условный XIX век. Обоснуй почил в Бозе.

_________________
Все мои фики тут https://archiveofourown.org/users/Bathilda

Слухи, что в Шершнево к Ивану-Купале вернется кто-то из хозяев, ходили в Иволгине и окрестных деревнях уже давно, но в них никто не верил. Да и как тут поверишь, когда никто из Ждановых уже лет пять в поместье носу не казал. С тех самых пор, как Олег Павлович Жданов занемог, и Маргарита Рудольфовна, его супруга, увезла его заграницу, на воды, заявив, что местный воздух ему вреден. Вреден, как же! Все знали, что Маргарита Рудольфовна терпеть не могла Шершнево — здесь ей все было не так и не эдак. Немчура, одним словом. Ну а со Жданова-младшего что взять? Понятно было, что он, большую часть жизни проведший в столице, не захочет возвращаться в глухомань. Хотя местные жители враз его убедили бы, что места здесь просто чудесные: хочешь — охоться, хочешь — рыбачь, а хочешь — просто гуляй, красота-то вокруг просто неописуемая. Но Андрей Павлович в Шершнево не торопился, отдав управление на откуп приказчику Урядову, человеку исполнительному, но скользкому и до девок охочему, несмотря на грозную жену.

В общем, в приезд Андрея Жданова никто не верил, а оказалось, что зря. Сначала в Шершнево доставили сундуки да чемоданы в изрядном количестве, а уж потом пожаловал сам хозяин, да не один — с другом. По округе тут же разнеслась молва, что и Андрей Павлович, и друг его записные красавцы. А холостые и богатые красавцы, как известно, нуждаются в жене и на дороге не валяются, и среди местных барышень тут же началось оживление да волнение.

И вот из-за всех этих новостей и слухов почти незамеченным прошло событие, которое в иное время дало бы пищу для пересудов не на один день. В приезде в Иволгино мельника Потапкина не было ничего удивительного, но и рядовым его появление назвать было нельзя. Дело было в том, что Потапкин вообще крайне редко выбирался со своей мельницы. А зачем? Хозяйство у него было свое, остальными необходимыми для жизни вещами с ним расплачивались за помол, да и человеком он слыл нелюдимым, так чего ему в городе делать-то? Тем более странным было то, что приехал он в Иволгино ни свет ни заря, и на его и без того вечно хмуром лице красовалось совсем уж мрачное выражение. Колеса его телеги прогрохотали по главной площади, выложенной булыжником, и Потапкин остановился напротив полицейского участка. Спрыгнув на землю, он бросил взгляд на то, что лежало в телеге, и постучал в дверь участка, разбудив недовольного городового.

— Чего надо? — буркнул тот, позевывая.

— Дело есть, — так же недружелюбно сказал Потапкин. — Шли за исправником.

— Ишь ты, деловой какой, — удивился городовой. — Сразу исправника ему. Ты мне говори, что за дело у тебя, а я уж потом подумаю, стоит ли исправника тревожить.

— Иди, посмотри, что за дело, в телеге у меня лежит, — набычился Потапкин.

Несколько секунд они упрямо сверлили друг друга взглядами, а потом городовой все же сдался — как-никак, слыл Потапкин мужиком надежным да солидным, никаких глупостей за ним не наблюдалось.

— Смотри, если шутки шутить вздумал, я тебя за решетку только так брошу, — предупредил на всякий случай городовой и пошел к телеге.

Рабочий люд, уже появившийся на площади, с любопытством поглядывал в их сторону.

Городовой заглянул под тряпицу, которой было накрыто «дело» Потапкина, враз побледнел и, с трудом сглотнув, вернулся в участок.

— Санька, — зычно гаркнул он куда-то в глубину здания, — а ну дуй пулей к Илье Романовичу, зови его сюда — труп у нас.



— Я же говорила! — стараясь не слишком уж демонстрировать свое ликование, воскликнула Кира Воропаева, влетев в столовую. — Андрей все-таки приехал.

— Принесла его нелегкая, — пробормотал себе под нос Александр, ее брат, и спросил уже громче: — Что, Лушка твоя успела обо всем разузнать? А на сколько он приехал, она, случайно не в курсе?

— Не в курсе, но, судя по количеству багажа, — надолго, — вздернув подбородок, отозвалась Кира.

Александр досадливо поморщился. Шершнево, имение Ждановых, и Березино, имение Воропаевых, находились по соседству, и хозяева их дружили, а потому отпрыски обеих семейств в детстве часто играли вместе. Впрочем, дружбы между ними не сложилось: ровесники Андрей и Александр друг друга не выносили, Кристине, старшей дочери Воропаевых, детские игры были неинтересны, а Кира вообразила себя влюбленной в Андрея и не давала ему прохода, в то время как он лишь отмахивался от «мелюзги». И Александр не сомневался, что сейчас оба продолжат вести себя, как детстве, а то и того хуже.

— Ты непременно должен нанести ему визит, — заявила Кира.

Окончив пансионат четыре года назад, она вернулась в Березино, полная решимости поехать в следующем сезоне в столицу и покорить высший свет в общем и сердце Андрея, жившего там, — в частности. Однако планам ее не суждено было сбыться: сначала умер отец, а затем, не вынеся этого, тяжело заболела и угасла в течение года мать. Их скорбящим детям стало не до балов и развлечений, тем более что Александр взвалил на свои плечи управление имением и не мог никому доверить эту ответственность, а отпустить сестер одних было немыслимо. В прошлом году они было собрались в Петербург, но тут Кристина заболела ветрянкой, да так, что едва не умерла. К счастью, обошлось, но после этого Александр оправил ее поправлять здоровье заграницу, где она до сих пор и находилась, а без нее ехать в столицу на сезон было нечестно. По крайней мере, так Александр сказал Кире. В действительности же, без Кристины он вынужден был бы сопровождать Киру на все возможные балы, суаре, чаепития и прогулки, а эта перспектива вызывала у него дрожь.

— Я подумаю, — ответил Александр.

— Саша, никаких «подумаю»! — отрезала Кира. — Ты не можешь не засвидетельствовать ему свое почтение, это неприлично. Что скажут соседи?

Никакого почтения к Андрею Александр не испытывал, но, к сожалению, Кира была права.

— Завтра, — обреченно сказал Александр, понимая, что ему не отвертеться.

— Замечательно, — просияла Кира. — Нам надо устроить бал. Мы ужасно давно не устраивали балов. Я успею все организовать за две недели, и прием будет просто чудесный, вот увидишь!

— Не сомневаюсь. Андрей, конечно, будет приглашен, — не спросил — констатировал Александр.

— Разумеется, — отозвалась Кира таким тоном, словно по-другому и быть не могло.

— Разумеется, — эхом повторил Александр без малейшего энтузиазма.



— Ну, что скажете? — спросил Илья Романович Нильский, исправник, то есть глава городской полиции, прикрывая нос платком.

Был он человеком бывалым и чего только не видал в своей жизни, однако ж зрелище таких вот трупов по-прежнему вызывал у него дурноту.

— Да что тут скажешь? — пожал плечами Бобрыкин, судебный врач, он же патологоанатом, он же цирюльник на полставки, подавляя желание сплюнуть. — Вон его как колесом покорежило.

Действительно, лежавшее на столе тело было сильно изуродовано, поскольку попало под мельничное колесо, откуда его и выловил Потапкин. Половина костей была раздроблена, от лица мало что осталось, а шея выглядела так, словно ее рвали собаки.

Несмотря на все это, опознать тело все же удалось. Волосы у трупа были ярко рыжими, а на левой руке не хватало двух пальцев, а на их месте были аккуратные культи. И то, и другое и было две характерными приметами Сеньки Хромого. Был Сенька блаженным, занимался попрошайничеством и не мог долго сидеть на одном месте, ввиду чего исходил вдоль и поперек все земство и половину соседнего. В Иволгине у него была троюродная тетка, которая его жалела и позволяла зимой останавливаться у себя во флигеле.

— Это я и без тебя вижу, — процедил Нильский. — От чего он умер, сказать можешь?

— Да как? Говорю же — вон его как покорежило. Только пули в нем точно нет, за это ручаюсь. Я так думаю, что он или специально в реку сиганул, или напился и свалился.

— Если его кто и мог кокнуть… простите великодушно, убить, — сказал правая рука Нильского Захар Кутепин, — то только другие бродяги, но разве ж их сейчас отыщешь? Но я так мыслю, что никто его не трогал, и он с пьяных глаз утоп. А то и впрямь сам счеты и жизнью свел — он же блаженный был, что с него взять?

С этим Нильский был согласен.

— Вот что, — решил он, — скажем, что он напился и утоп. Подробностей мы все равно не знаем, и нехорошо, если его за оградой похоронят. Понятно?

— Так точно, — нестройным хором ответили Кутепин и Бобрыкин.

— Ну и отлично, — сказал Нильский.

Он хотел было отправиться прямиком домой, чтобы заесть домашней соляночкой со стопочкой так неудачно начавшееся утро, но вспомнил, что ему еще нужно оповестить тетку Сеньки о том, что ее единственный племянник, хоть и он был ей седьмой водой на киселе, скончался.

Нильский вздохнул и, поправив китель, приказал закладывать повозку.





Василиса Аркадьевна, тетка Сеньки Хромого, восприняла смерть племянника не так остро, как боялся Нильский. Она, конечно, всплакнула немного, но сказала, утерев слезы белоснежным платочком:

— Я всегда знала, что этим все кончится. Он с детства шебутной был, дома ему не сиделось, все куда-то рвался. Вот и добродяжничался. Ах Сенечка, Сенечка, упокой, Боже, твою душу грешную.

Василиса Аркадьевна вздохнула и, помолчав, спросила:

— Илья Романович, а все же точно нет никакой возможности выяснить, как Сенечка смерть принял? Может, Иван что знает?

— Какой такой Иван? — нахмурился Нильский.

— Иван Сидоров, но его все Ванькой Рябым называли. Они с Сеней в последнее время вместе бродяжничали, где один, там и другой. И зимой у меня тоже вместе жили. Ваня мальчик неплохой, не пьющий почти. У него все лицо оспой обезображено, отсюда и прозвище. Не могу поверить, что он бросил Сенечку одного: Ваня обещал мне привести его домой к моему дню рождения, который будет через две недели. Сам Сеня ни за что не вернулся бы так рано в Иволгино, до Вани он никогда не появлялся здесь раньше Михайлова дня. Наверняка они вместе шли сюда. Илья Романович, умоляю, найдите Ивана, пусть он расскажет, что знает, — схватив Нильского за руку, попросила Василиса Аркадьевна.

Нильскому ничего не оставалось, кроме как пообещать сделать все возможное для поиска Ваньки Рябого. Чем черт не шутит, вдруг тот и правда что-то знал?



— Ой, девоньки, оба красавцы ну просто записные, — возбужденно прошептала Маша Тропинкина подружкам. То есть, ей казалось, что прошептала, на самом же деле говорить тихо она не умела ни при каких обстоятельствах. — У молодого хозяина глаза чернющие, слово у басурманина какого, но он добрый. Только неулыбчивый какой-то. Зато друг его, Роман Дмитрич, душка редкостный, все улыбается, шутит, и… — тут Маша понизила голос, но слышно ее все равно было отлично, — щиплется не больно.

Они с подружками прыснули, а Катя, делавшая вид, что не слушает их, отвернулась и поставила на полку вытертую кружку.

По субботам многие девчата приходили послу службы в трактир при постоялом дворе, чтобы посплетничать да похихикать. В будень-то день не особо повидаешься с подружками, а тут трактир был недалеко от церкви, и все знали, что место это приличное, потому как его владелец, Валерий Сергеевич Пушкарев, за репутацией своей следил и шушеру всякую к себе не пускал. Да и где еще незамужним и работающим в услужении девушкам собраться, чтобы и посидеть можно было, и лимонаду попить, и языками почесать? Не в кафе же на главной площади, где чашечка заморского горького напитка стоила как их заработок за неделю? Их туда и не пустят, оно же для дам благородных, а не для простого люда, особенно из бывших крепостных.

А Маша Тропинкина была как раз из бывших крепостных, хотя под барской властью была недолго, и еще дитем стала свободной. Сейчас же она, молодая вдовица с малолетним сыном, работала служанкой в доме Ждановых, и потому была центром внимания своих подруг: Шурочки, Танюши и Амуры (которую по-человечески звали Глашей, но когда ее, годовалую, увидел барин, то, не зная пола дитя, сказал умильно: «Чисто Амур», а прозвище за ней возьми да приклейся).

Катя ходила когда-то с ними в школу, но подругами они так и не стали. Не приняли девушки слишком умную Катерину, не бывшую никогда крепостной, в свой круг.

— Слышала новость? Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, — сказал вдруг Кате на ухо чей-то голос, и от неожиданности она вздрогнула и чуть не уронила кружку, которую вытирала.

Повернувшись, она увидела, что рядом с ней стоит ухмыляющийся Коля Зорькин, братец ее двоюродный, и от души огрела его мокрым полотенцем.

— Ай, больно же!

— Нечего было меня пугать.

— А нечего было подслушивать. Что интересного сказали?

— Много будешь знать, скоро состаришься, — вредным тоном ответила Катя.

— Ах так? Тогда сама неси Витьке с Валерь Сергеичем лимонад. А я послушаю.

Колька был племянником Катиного отца, Валерия Сергеевича Пушкарева, сыном его сестры Дарьи и ее мужа Александра, который сызмальства был подмастерьем бездетного кузнеца, а когда вырос, то унаследовал кузнецу. Валерий Сергеевич же был служивым, еще довольно молодым вернулся домой из-за ранения, устроился счетоводом в постоялый двор, при котором находилась кузнеца, а потом и выкупил его. Колька к кузнечному делу был не приспособлен, к досаде своего отца. Он вырос тощим и хилым, хоть и ел как не в себя, и поднять молот кузнечный ему было не под силу. Поэтому после смерти Александра в кузнице хозяйствовал Витька Коротков. Валерий Сергеевич же, хоть и был немолод и не богатырского здоровья, помогал ему, чем мог. Вот и сейчас они вместе что-то там мудрили.

— Хорошо, — кивнула Катя, вдруг понявшая, что не хочет больше слушать чужие сплетни. Не потому, что ей стало скучно или стыдно, а потому что она хотела бы быть в числе подруг Маши.

Лимонад Елены Александровны, Катиной мамы, слыл одним из лучших в Иволгине. Катя взяла на кухне две большие кружки и понесла их в кузницу, которая в этот жаркий день представляла собой раскаленный ад.

— Катюха, как раз вовремя! — обрадовался Валерий Сергеевич.

Они с Виктором оторвались на время от работы, утерлись мокрыми полотенцами и, устроившись на скамейке во дворе, едва ли в один глоток осушили кружки с холодным лимонадом.

— А где этот бездельник? Опять на девчат пялится?

Бездельником Валерий Сергеевич считал Колю, который, будучи непригодным к физическому труду, мог только разносить напитки и еду в трактире. Еще он хорошо считал, но Катя ему в этом не уступала, а родной дочери Валерий Сергеевич доверял больше, чем непутевому племяннику, и потому к расчетным книгам постоялого двора он Колю не подпускал, а от его прожектов по повышению прибыли отмахивался. Единственным утешением для Коли в работе полового было то, что это позволяло ему любоваться на хорошеньких барышень и даже неловко заигрывать с ними. К счастью, делал это так нелепо, что над ним только смеялись, но братьев и ревнивых женихов на него не натравливали.

Катя не ответила, засмотревшись на двух мужчин, которые вошли в этот момент во двор кузницы, ведя на поводу коней, один из которых заметно хромал. Оба незнакомца явно были из господ.

— Доброе утро, уважаемые, — сказал один из них, подойдя поближе.

У него были светло-каштановые волосы, обаятельная улыбка и веселые серо-голубые глаза. Его спутник был темноглаз, темноволос, носат и не выглядел особо счастливым.

— Доброе, — согласился Валерий Сергеевич, вставая.

Витя последовал его примеру.

— Нам помощь нужна, — сообщил шатен как-то очень уж жизнерадостно.

— Да я вижу, — хмыкнул Витя и подошел к хромающему коню, которого держал под уздцы брюнет. — Что, милый, несладко тебе? — спросил он коня, погладив его по носу. Лошадей Витя любил страстно, и те, как правило, отвечали ему взаимностью. — Ничего, сейчас мы тебя перекуем, и все будет отлично.

И он повел коня к кузне, не дожидаясь разрешения его хозяина.

— Мы позавчера коней в соседнем Митрошеве подковали, так кузнец видите каким криворуким отказался? — доверительно сказал шатен Валерию Сергеевичу. — Да что это я? Простите, не представился: Малиновский Роман Дмитриевич.

Он пожал руку Валерию Сергеевичу и затем неожиданно поцеловал руку Кате, которая зарделась и опустила глаза.

— А этот бука — Андрей Жданов, — представил Малиновский своего товарища.

Тот пробурчал что-то вроде «Очень приятно» и даже улыбнулся, но натянуто.

— Пушкарев Валерий Сергеевич. А это дочка моя, Катя. Катерина, проводи-ка гостей в трактир, чего им на солнце жариться? — сказал Валерий Сергеевич. — У нас лимонад свежий и холодный — самое то. Вон как уже жарко, а днем так вообще пекло будет.

— Лимонад — это чудесно! — с энтузиазмом сказал Малиновский, и они со Ждановым пошли за Катей в трактир, пока Валерий Сергеевич привязывал второго коня.

Внутри было еще благословенно прохладно, а Маша с подружками, к облегчению Кати, уже ушли, иначе они бы такой гвалт подняли, что хоть святых выноси. Кстати о Маше: Катя вспомнила, что она говорила о Жданове и Малиновском, и снова покраснела. Она легко могла представить Романа Дмитриевича… щиплющимся.

— Чудесный у вас городок, Катерина Валерьевна, — сказал Малиновский, когда Катя принесла им по кружке лимонада и блюдо с капустными пирожками. — Тихо, уютно — просто рай. Не зря я так долго уговаривал Андрея пригласить меня сюда.

Малиновский ослепительно улыбнулся, и Катя подтвердила:

— Да, у нас хорошо. Да только жители больших городов у нас не задерживаются, скучно им у нас.

— Ничего, мы здесь ненадолго, не успеем заскучать, — сообщил Жданов, как показалось Кате, язвительно.

— А там, кто знает, может, нам так тут понравится, что мы не захотим уезжать, — ответил на это Малиновский. — Свежий воздух, мирная жизнь, очаровательные барышни — что может быть лучше?

Он подмигнул Кате, и та, не зная, как на это реагировать, поспешила ретироваться. Ей еще никто и никогда не подмигивал!

Жданов и Малиновский посидели немного в трактире, пока Витя не перековал коня, и ушли, сердечно попрощавшись с Катей и Валерием Сергеевичем. Расплатились они щедрее, чем было принято, и семейство Пушкаревых дружно решило, что они очень приятные господа.

Катя была уверена, что никогда больше с ними не встретится, но у судьбы, однако, были другие планы.



— Пришел, — довольно сказал сидевший под деревом мужчина, почти не видимый в ночных сумерках, и встал на ноги.

— Как договаривались, — глухо отозвался подошедший к нему человек, закутанный в плащ с капюшоном так, что его невозможно было разглядеть.

— Это хорошо. Люблю, когда слово свое держат. — Мужчина почесал живот и спросил: — Принес?

— Как договаривались, — повторил его собеседник.

— Ну так давай, чего телишься? — сказал мужчина, протягивая руку.

— Смотри-ка, как осмелел, — хмыкнул человек в плаще. — Подойди и возьми.

— Э нет, не такой я идиот. Кидай сюда.

Человек в плаще пожал плечами и кинул в сторону мужчины что-то небольшое и тяжелое, судя по звуку — кошель с монетами.

— Вот и чудненько, — осклабился мужчина. — Не боись, я тоже свое слово всегда держу. Сказал, что буду нем как рыба, так…

Мужчина вдруг осекся, когда чья-то рука схватила его сзади за горло и потащила к дереву. Мужчина захрипел, попытался отцепить чужую руку, упирался ногами в землю, но все было напрасно. Не прошло и полминуты, как он скрылся в темном лесу. Мужчина негромко рассмеялся, услышав приглушенный вопль, сменившийся бульканьем, которое стихло через секунду, поднял свой кошель и отправился туда, откуда пришел, тихо насвистывая себе под нос что-то бравурное.



О том, что Воропаевы устраивают большой бал, говорило все Иволгино. Ни для кого не было секретом, что Кира Воропаева засиделась в девках, и что Андрей Жданов — наивыгоднейшая для нее партия. А может, и друг его Роман Малиновский, который за пару своих визитов в город по делам успел очаровать всех местных барышень. О нем было известно мало, только что он из купеческой семьи, состоятелен и очень уж обходителен. Андрей Жданов понравился всем гораздо меньше, хотя некоторые девицы, из ученых, и утверждали, что он «ну чисто Байрон». В смысле, такой же печальный, но красивый. Иные даже придумали ему трагическую историю о влюбленности в какую-то столичную красавицу, которая то ли происхождением не вышла, то умерла, то ли была выдана замуж за другого, то ли просто отвергла его — тут версии расходились.

На бал были приглашены все самые знатные семьи Иволгина, и барышни без устали делились сплетнями да выбирали наряды.

Меж тем на кладбище, как доброго христианина, похоронили Сеньку Хромого, проводить которого в последний путь пришла лишь его тетка со служанкой.

Катя Пушкарева, которая и мечтать не могла о том, чтобы попасть на бал, пропускала все разговоры о нем мимо ушей. Когда бал отгремел, все гости в один голос утверждали, что он удался. Девушки соревновались, посчитывая, кто с кем и сколько танцев станцевал да комплиментов принял, старшее поколение судачило, что Андрей Жданов становится все больше похожим на своего старшего брата, а юноши стали завязывать шейные платки, подражая Роману Дмитриевичу.

Илья Романович Нильский с супругой и дочкой тоже на балу был, однако ж забыл о нем уже на следующий день — были у него заботы поважнее. Он, как и обещал Василисе Аркадьевне, пытался отыскать Рябого Ваньку. Он послал в окрестные деревеньки да постоялые дворы придорожные своих людей, и те выяснили, что и впрямь Ваньку да Сеньку видели вместе незадолго до кончины последнего. Шли они в Иволгино, общались мирно, попрошайничали, спали на голой земле — в общем, все как всегда. Однако ж найти его ну никак не удавалось. Он словно сквозь землю провалился. Очень уж Нильский на это досадовал. А тут еще Парашка, дочка аптекаря пропала. Была она девкой не слишком смышленой, но исполнительной, и в травах отлично разбиралась — бабка-знахарка в детстве научила. Отец ее в лес за лекарственными травами посылал, и она всегда возвращалась. Но в остальное время до гулянок до парнями была охоча, и когда она до утра не вернулась, отец решил, что она внезапно загуляла. А как четвертый день минул, а от нее ни слуху ни духу не было, тут отец забеспокоился и в полицию пошел. Полицейские ее искать тоже не сразу стали, а когда за розыск принялись — аккурат сразу после бала у Ждановых, — то выяснилось, что она как в воду канула. Уж и лес прочесали по кромке, а ее так и не нашли. Никто ее не видел, никто о ней ничего не слышал. Нильский понимал, что надо людей из соседней Ивантеевки выписывать, добровольцев кликать да в лесу Паращку искать, где поглубже, но медлил пока — а вдруг объявится. Ведь ежели она в лесу, то ей уже все равно, когда ее найдут, — не продержалась бы она так долго живой.

А тут еще Машка Тропинкина, служанка Ждановых, смуту подняла. Видите ли, чудище она увидела. Возвращалась из Иволгина вечером домой, шла мимо кладбища, а тут оно — страшное, черное, руки к ней протягивает, идет-дергается, головой мотает. Машка завизжала да бросилась наутек обратно в город, прямиком в полицию. Там над ней посмеялись, но вокруг кладбища все же прошлись — а ну как кто-то шуткует и людей честный пугает. Но ни следа чудища, конечно, не обнаружилось. Нильский хотел было запереть Тропинкину в камере для острастки, на ночь, чтобы она, сидра перепив, не отвлекала от работы полицию да народ не баламутила, но пожалел. Машка потом всему городу эту историю растрепала, клялась-божилась, что чудище ей не померещилось, что сидру-то того она всего кружечку выпила, но никто ей не поверил.

В общем, недоволен был Нильский тем, что происходит в его городе, очень недоволен.



Через несколько дней после бала Елена Александровна, Катина мама, напекла свежих пирожков — и яблочных, и капустных, и с печенкой, и рыбных расстегаев, — приготовила квас, запекла свинину и, собрав все это в корзину, отправила Катю к Ольге Уютовой.

Уютова была повитухой, уже старой, но еще крепкой. Однако роды она теперь почти не принимала и жила тем, что давало ее небольшое хозяйство, поэтому Елена Александровна и некоторые другие женщины, чьих детей приняла Уютова, помогали ей, чем могли. Жила Уютова на отшибе, на опушке леса, аккурат на границе владений Ждановых и Воропаевых, чьим нынешним обитателям она в свое время помогла родиться.

— Ступай, дочка, с Богом, да Ольге Вячеславовне привет большой передавай.

Катя огляделась в надежде увидеть Колю, которому можно было бы поручить это задание: не любила она такие долгие пешие прогулки, ой как не любила. До Уютовой было добрых десять верст от окраины города. Но Коля предсказуемо сбежал куда-то, наверняка утащив с кухни пару пирожков, и Катя, вздохнув, отправилась в путь.

Уютова была очень рада ее видеть — скучно ей было жить одной в глуши, — напоила чаем с травками, накормила свежевыпеченным хлебом с медом, и так они заговорились, что Катя не заметила, как наступил вечер.

— Может, у меня переночуешь? — обеспокоенно глядя на клонящееся к закату солнце, спросила Уютова.

— Спасибо, Ольга Вячеславовна, но я лучше домой пойду. Да не бойтесь, я вмиг добегу, еще до темноты.

Тут, конечно, Катя лукавила, но остаться у Уютовой она ну никак не могла — родители же с ума сойдут от волнения. Выйдя из дома и скрывшись с глаз Ольги Вячеславовны, Катя решила срезать дорогу и не огибать вдающуюся клином в луг часть леса, а пройти сквозь него. Было боязно — там и днем-то можно было заблудиться, особенно Кате, городской жительнице, но куда деваться? Вздохнув и перекрестившись, Катя пошла в лес.

Она шла минут десять, молясь, чтобы не заблудиться, когда краем глаза заметила сбоку какое-то движение. Повернув голову, она увидела промелькнувшее между деревьями светлое пятно. У Кати быстро забилось сердце и вспотели ладони — а вдруг это разбойники? Сейчас они ее… Нет, об этом не было сил даже думать. А потом Катя вдруг вспомнила о пропавшей Параше — что, если это она? Заблудилась бедняжка и не может выйти из леса.

— Параша? — позвала Катя. Голос ее сорвался, и она попробовала еще раз, громче: — Параша?

Ответа на было, но вдали опять мелькнуло светлое пятно, и Катя, нерешительно помявшись, побежала в ту сторону, то и дело окликая Парашу. Не прошло и нескольких секунд, как она, тяжело дыша, остановилась, сжимая бок — бегун из нее был неважный. Подняв голову, она посмотрела вперед и застыла: перед ней стоял оскалившийся волк…



Кате казалось, что она спит, что все это происходит не наяву. Потому что, как это часто бывает во сне, она не могла даже пошевелиться, словно обратилась в каменную статую. Статую с бешено бьющимся сердцем и дрожащими ногами, которые едва ее держали. Но упасть значило верную гибель. Катя представила себе, как на нее, упавшую, набросится волк, вцепится ей в горло, в живот, порвет на части, и ее затошнило. А может, это и не волк вовсе? Да в здешних краях волков так близко к человеческому жилью сто лет, поди, не видели. Собака это, как пить дать собака. Охотничья. Только очень большая и страшная, с огромными оскаленными клыками, с которых капала слюна, и горящими желтыми глазами. Ой мамочки…

Пару минут, которые тянулись целую вечность, Катя и волк смотрели друг на друга, а потом зверь, тихо рыча, начал медленно идти к своему потенциальному ужину.

— Не надо, — тоненьким сорвавшимся голосом сказала Катя, как будто волк мог ее понять.

А вдруг мог? Ведь услышав это, он мотнул головой и рыкнул чуть громче. У Кати ум за разум зашел от страха, в прямом смысле слова: ей вдруг померещилось, что волк закатил глаза, чисто как человек, и вздохнул. Но неторопливо подбираться к Кате он не перестал.

— Пожалуйста, — жалобно прошептала Катя, — не надо.

Волк на секунду приостановился и снова рыкнул. Катя вдруг отмерла и поняла, что непроизвольно пятится назад. Через пару шагов волк подобрался, как для прыжка, а Катя, уже не думая, что от такой зверюги не убежишь, повернулась и понеслась прочь. Она бежала, сломя голову и не разбирая дороги. Волк не отставал: он то и дело появлялся то слева, то справа, то впереди, заставляя Катю поворачивать и петлять. У нее быстро закололо в боку и сбилось дыхание, но остановиться она не могла.

Катя сама не заметила, как выскочила из леса и оказалась на лугу. Споткнувшись о кочку, она шлепнулась на землю лицом вниз, содрав ладони и отбив колени, и поняла, что вот он, конец ее жизни. Сейчас ее раздерет на части волк, и мама с папой это никак не переживут. Почему-то родителей Кате было жальче, чем себя. Однако шли минуты, но ей на спину никто не запрыгивал и не вцеплялся в шею острыми зубами, и Катя, набравшись храбрости, перевернулась и приподнялась — волка нигде видно не было. Некоторое время она сидела неподвижно, все еще до смерти перепуганная, но единственными звуками, нарушавшими тишину, было пение вечерних пичуг. Ни рычания, ни шороха травы, приминаемой мощными лапами, слышно не было.

Наконец Катя встала и на негнущихся ногах поковыляла домой. На полпути к городу ей встретился Витя на их старой верной Ночке.

— Вот ты где! — воскликнул он. — Валерий Сергеевич себе места не находит, послал меня на твои поиски. Ты где была? И что с тобой такое приключилось?

— Упала, — коротко ответила Катя.

О ее неуклюжести знали все, так что Витя просто кивнул, втянул ее в седло и повез домой.

Катя не собиралась никому рассказывать о встрече с волком. Едва ли ей поверят, а если и поверят, то она станет центром всеобщего внимания и сплетен, а этого ей хотелось сейчас меньше всего. «Это был сон, — попыталась уговорить она себя. — Я шла от Ольги Вячеславовны, присела отдохнуть, задремала, увидела кошмар, проснулась, побежала и упала. Только и всего. Не было никакого волка, сказки все это». Правда, верилось в это с трудом.

Погруженная в свои мысли Катя не увидела, что в небе уже взошла еще бледная, но отчетливо видная полная луна.



Делать было нечего — пришлось организовывать поиски Параши. «Вот дурная девка», — с досадой думал Илья Романович. Но настоящего зла он на нее, конечно, не держал, наоборот, жалко ему ее было, ей бы еще жить да жить, вот и ворчал.

Парашу нашли быстро, и, как и предсказывал Нильский, мертвую. И ладно бы просто мертвую — ну, там, от голода скончавшуюся или от руки человеческой, так ведь нет, смерть она приняла страшную. Те жандармы, что тело ее нашли, тут же в ближайших кустах с обедом расстались, а ведь они были не робкого десятка и много чего в жизни повидали.

Несчастную Парашу разорвал кто-то на куски так, что голову ее в добрых ста метрах от рук нашли, а ноги — еще дальше.

— Мать честная, — прошептал Илья Романович, увидев это.

Затем он перекрестился, прошептал: «Упокой, Боже, ее душу грешную» и спросил у егеря Михалыча, помогавшего в поисках:

— Что думаешь, зверь или человек?

Михалыч помолчал, пожевал губами и сказал задумчиво:

— Мудреная задачка, Илья Романыч. Вот смотри, — он показал на рану на шее и на груди, — это точно работа зверя. Сделано это было не оружием или рукой человека, а клыками, больше всего похожими на волчьи. Да только волк на нее лишь от голода напал бы и сожрал, а она, как видишь, вся цела, только сердца не хватает. Вот и подумай, какой зверь напал бы на человека, растерзал и выгрыз у него сердце, не тронув все остальное?

— Не волк, — вздохнул Нильский.

А если не волк, то кто? Илья Романович хоть и не любил охоту, предпочитая ей рыбалку, но вырос он в местности, окруженной лесами, и о звериных повадках тоже кое-что знал. Верно говорил Михалыч, не похоже было, что Парашку убил волк. И, потом, она уже больше, чем две недели как пропала, а убита была не далече, как третьего дня, — труп еще даже разлагаться толком не начал. Это что ж получается, она в лесу заблудилась, плутала-плутала, а как почти из него вышла, то ее волк задрал? Нет, конечно, жизнь была такой штукой, что все могло случиться, однако ж в такой расклад Нильский мало верил. А вот если это был не волк, а крупная собака, которая действовала, повинуясь приказу хозяина… Как ни хотел Илья Романович не думать о такой мерзости, но ему все же пришли на ум случаи, коих было не много, но и не мало, когда в прошлом баре устраивали охоты, в которых дичью были их крепостные. Правда, он о таком давно не слышал, но это вовсе не значило, что этого больше не было. Ох, грехи наши тяжкие, что за дела такие творятся в его тихом Иволгине?

— Вот еще что, Илья Романыч, — сказал Михалыч с явной неохотой, — я в ваших делах ничего не смыслю, не по этой я части, да только ты к телу приглядись: ничего странного не замечаешь?

— Помимо очевидного? — сухо уточнил Нильский. — Не тяни, говори, что видишь.

— Странно, Илья Романыч то, что ее никто не погрыз. Она здесь день пролежала точно, а то и больше, но никто из зверей не попытался ее съесть. Падальщиков в лесу полно, а на такой лакомый кусочек никто не покусился.

Нильского передернуло, когда он услышал про лакомый кусочек, но он послушано пригляделся к останкам Параши. И впрямь, на руках, ногах и голове не было никаких следов мелких хищников. Да что там, даже глаза были целы, а их птицы обычно выклевывали в первую очередь.

— Мда… — протянул Нильский, не зная, что сказать.

Он распорядился доставить тело в морг, чтобы его осмотрел Бобрыкин, и с тоской подумал о том, что уйти спокойно на пенсию ему ну никак не удастся.



Тиха была ночь почти полной луны, тиха и покойна. Огромный ослепительно-белый диск луны освещал землю не хуже солнца, затмевая сияние ярких звезд, в бездонном небе не было ни облачка, а легкий ветерок, дувший весь день, казалось, заснул вместе с добрыми людьми. В такую ночь парни с девушками гуляли обычно до самого утра, и никто им и слова не говорил. Эх молодость, молодость… Потапкин о своей прошедшей молодости особо не жалел, но все же было ему обидно, что еще лет десять назад ему требовалось вдвое больше чарок, чтобы опьянеть. В остальном же нынешняя жизнь Потапкина вполне устраивала: у него было свое прибыльное дело, силой и здоровьем его бог не обидел, и жить ему никто не мешал, в отличие от юности, когда отец, воспитывая, бил его смертным боем, пока он не решился дать сдачи. Короче говоря, с какой стороны ни посмотри, все хорошо. С этими мыслями Потапкин осушил ежевечернюю стопочку, для здоровья полезную, и, выйдя на улицу, от души потянулся. Красота!

Ночную тишину нарушал лишь плеск воды да редкое уханье сов, поймавших добычу. Потапкин отлично знал все звуки, которые раздавались вблизи мельницы и на ней, и потому, когда на реке послышался вдруг особенно громкий всплеск, сразу понял, чего ждать.

— Явился — не запылился, — буркнул он себе под нос и направился к мельничному колесу

Жил Потапкин на мельнице один, что было странно, но не так чтобы очень. Репутация нелюдимого бирюка-бобыля ограждала его излишнего любопытства окружающих, а помощники из соседней деревеньки, приходившие к нему каждый день, ручались за то, что Потапин, несмотря на тяжелую руку, не скупящуюся на подзатыльники, мужик надежный и простой, никаких тайн не держит и ничем таким подозрительным на мельнице не занимается. А что общество людское не любит, так это не преступление, и в чем-то даже его понять можно.

В общем и целом все было именно так, как о Потапкине и говорили, с одним лишь исключением: тайн, во множественном числе, у него не имелось, а вот секретец один был. Такой, о котором окружающим ни за что рассказывать нельзя было по многим причинам.

Деревянные мостки, ведущие к колесу, скрипнули под немалым весом Потапкина, который хмыкнул, увидев того, кого и ожидал. Под луной, схуднувшей с одного бока, белая кожа того, казалось, светилась, а чешуйки сияли, что начищенные пятаки.

— Я уж понадеялся, что ты навсегда сгинул, — хмыкнул Потапкин.

В ответ на это снова раздался плеск, и на мостки лег длинный рыбий хвост, окатив Потапкина водой. Через секунду хвост на глазах истаял, а под пропавшей чешуей обнаружились ноги, длинные и стройные, и все, что полагалось иметь мужчине.

— Мы не виделись много дней, а вместо приветствия я получаю это? — возмутился недавний обладатель рыбьего хвоста.

Говорил он чуднО, с непривычным выговором, и ставил ударения не там, где надо. А с другой стороны, чего еще ждать от водяного, который выучился говорить, подслушивая разговоры людей, искаженные толщей воды?

Уже не год и не два встречался Потапкин по ночам с капризным водяным. Впервые Потапкин увидел его, когда тот запутался длинными волосами в колесе, которое смог остановить своей магией, чтобы не покалечиться. По-хорошему, надо было бы его осенить крестом да прирезать, нечисть такую, но пожалел его Потапкин. Жалко ему стало не в меру любопытного и пригожего водяного, так похожего на человека. Слишком уж похожего. С юности Потапкин испытывал тягу не только к женщинам, но и к мужчинам, и, не будучи сильно ученым, набожным и общительным, как-то не усвоил, что это грех великий и мерзость, хотя понимал, конечно, что наклонности свои надо тщательно скрывать. И скрывал ото всех, а от водяного не удалось, больно уж тот не только красивым и вредным, но и проницательным оказался. Так взял Потапкина в оборот, что сопротивляться ему было ну просто невозможно. Тем более, когда выяснилось, что водяной может в человека обращаться, пусть и ненадолго.

Так что Потапкин каждый раз внутри радовался, видя своего необычного полюбовника, но виду не подавал, а то от него и вовсе не отвяжешься. Да и с нечистью водиться — само по себе грех, только душу губить, а уж радоваться этому и вовсе не след. Правда, мыслями такими Потапкин себя нечасто мучил, обычно после того, как, ругаясь, вытряхивал из постели чешую, невесть как там оказывавшуюся, ведь забавлялся он с водяным только в его человеческом обличии.

— Твой подарочек? — имея в виду труп Сеньки Хромого, спросил Потапкин, когда водяной, выбравший себе имя «Милко», от слова «милый», оторвался от его губ, чтобы глотнуть воздуха.

— Подарочек! — фыркнул Милко. — Это подарочек всех моих рыбок распугал!

Говорил он, конечно, не о рыбах речных, а о русалках, что жили в реке.

— Можно подумать, они первый раз утопленника видят.

— Такого — да, — помрачнев, сказал Милко. — Я знал, что лучший способ побыстрее избавиться от него — подогнать его тебе. Мне такое в моей реке не нужно.

— Да ты, никак, его испугался? — удивился Потапкин.

— Я в своей реке ничего и никого не боюсь, — взвился Милко. — Ты когда дохлых крыс с пути своего отбрасываешь, боишься их или брезгуешь?

Однако ж Потапкина, хорошо знавшего Милко, было не обмануть: в глазах его виднелся если не страх, то уж точно беспокойство.

— Ладно, ладно, ты ж не самовар, чтобы так кипятиться, — примирительно сказал Потапкин и поцеловал Милко. А потом, не удержавшись, спросил: — А все же что с этим покойником не так? Бродяга как бродяга, мало, что ли, таких по пьяни тонет.

— Все не так, — надулся Милко. — Не моя это тайна, поэтому рассказать не могу. Запрещено.

Ясно было, что продолжать эту тему он хотел, и Потапкин отступился, хотя ему жуть как любопытно было, кто же мог запретить что-то водяному, хозяину речки.

— Я теперь в полнолуние приходить не буду, — заявил Милко некоторое время спустя.

Он, как и его русалки, мог становиться человеком хоть каждый день, но всего-то на час-другой. А вот в полную луну и в русалочью неделю* ни могли избавляться от хвостов хоть на целый день, чем Милко с Потапкиным обычно с обоюдным удовольствием пользовались.

— И ты в полную луну из дома не выходи, — добавил он. — И вообще по ночам дома сиди. Неспокойно теперь у вас будет.

— Ты хоть намекни в чем дело, может, я чем смогу помочь.

— Говорю, дома сиди и не высовывайся, — недовольно сказал Милко. — Не твоя это проблема и не моя.

— А чья?

— Еще ни разу не было случая, чтобы люди проблему это не решили, так или иначе, — загадочно отозвался Милко и потащил Потапкина в комнату, на мягкую перину.

Потапкину оставалось только надеяться, что Милко говорил правду.



Александр был зол. Правда, если бы он сказал это, например, Кире, та ответила бы, что ничего нового в этом нет, потому что он всегда злится то на одно, то на другое. А Кристина посоветовала бы ему поехать на воды, чтобы успокоить нервы. Но сам Александр точно знал, что на этот раз у него был очень весомый повод злиться. Звали этот повод Андрей Жданов, и в этом, действительно, не было ничего нового.

Как Александр и предполагал, бал оказался полным кошмаром. Ну, лично для него. Во-первых, Кира весь вечер буквально не отлипала от Жданова. Правда, надо отдать ей должное, делала она это в рамках приличия, но легче от этого Александру не стало. Уже к концу бала все незамужние девицы прокляли Киру за то, что она увела такую блестящую партию, как Жданов, но, не решаясь состязаться с ней, переключились на Малиновского. Тот рассказывал о себе немного, все больше шутил и раздавал направо и налево комплименты, но дамам было достаточно малейшего намека на то, что деньги у него есть, а уж остальное — огромное поместье, дом в столице и родовитую семью, — они придумали сами, очарованные его внешностью и обходительностью.

Во-вторых, Александру категорически не понравился ни Жданов, ни его дружок. Само собой, Жданов-младший ему не нравился с детства, но сейчас он вызывал у него какое-то отвращение, причина которого была непонятна самому Александру. На Малиновского у Александра была та же реакция, что было даже странно, учитывая, что он видел его первый раз в жизни и перекинулся с ним максимум десятком слов. Наверное, это из-за того, что тот дружил с Андреем, который всегда действовал на Александра как красная тряпка на быка. Кстати, именно Жданов подговорил когда-то Александра проверить, действительно ли быки впадают в ярость при виде красного, взяв его «на слабо». Как оказалось, быкам неважного, какого цвета тряпку держит в руках мельтешащий у них перед глазами мальчишка. Александру все еще нет-нет да снились сны про несущегося на него на всех парах быка. Он тогда сломал руку, сигая через забор, но сумел достойно отомстить Андрею, подстроив все так, чтобы родители застали того на сеновале с голым задом и неполноценной дурочкой-Анькой, совсем еще мелкой. Даже сейчас те детские обиды и победы казались все такими же острыми и яркими, но дело было все же не в них. У Александра были смутные догадки, почему он еще больше невзлюбил Жданова по прошествии стольких лет, но ни об одной из них он думать не хотел.

Пожалуй, Александр стал бы самым счастливым человеком на свете, если бы Жданов вдруг уехал обратно в столицу или где он там обретался все эти годы, но, увы, судя по всему, тот планировал надолго задержаться в отчем доме. А попутно оккупировать еще и дом Воропаевых. Александр с удовольствием запретил бы появляться ему в своем поместье, но это было, конечно же, невозможно. Оставалось лишь скрипеть зубами и терпеть его почти каждодневное, благодаря приглашениям Киры, присутствие. Первое время Александр ходил за этой парочкой тенью, отчасти чтобы досадить Жданову, отчасти потому, что и в самом деле заботился о чести сестры. Но вскоре ему это так осточертело, что он, костеря Жданова на все лады, просто стал сбегать из дома, оставляя присматривать за Кирой няньку Агафью, которой доверял как себе — та точно не оставит свою «ласточку» наедине с этим «гадким испорченным мальчишкой».

Кажется, пора было с этим что-то делать, но что именно, Александр пока плохо себе представлял. Запретить им видеться? Даже не смешно. Увезли Киру подальше отсюда? Ага, так она и поедет, да и ссориться с сестрой не хотелось. Угрожать Андрею? Неплохо, но нечем, хотя идея была перспективной — достаточно найти слабое место Жданова или что-то, чем его можно шантажировать, и дело в шляпе. Но до этого момента он сто раз успеет заморочить Кире голову и, чего доброго, сделать ей предложение. Этого Александр боялся больше всего. Их сословие жило по неписаным, но строгим правилам, и согласно им вступление в брак считалось естественной и неотъемлемой частью жизни любого мужчины, независимо от его желания и склонностей. В доме должна быть хозяйка и наследники, а чем там занимается мужчина в свободное время и, главное, с кем он его проводит — дело десятое, лишь бы это оставалось тайной. Жданов вполне мог жениться на Кире и вернуться кутить в столицу, оставив молодую жену в поместье вынашивать их первенца в тишине и спокойствии. От этой мысли у Александра непроизвольно сжимались кулаки.

Чтобы убить время, пока Жданов обедал с Кирой, Александр решил наведаться в Иволгино. Делать ему там, правда, было нечего, но за прошедшие дни он уже изъездил все свои владения вдоль и поперек, пугая крестьян своим мрачным видом. Ничего, он найдет, чем заняться в городе… хоть купит крысиного яда для Жданова — чем не план?



Появлению во дворе кузницы Александра Воропаева Катя не удивилась. В поместье Воропаевых был свой кузнец, причем с золотыми руками, но в последнее время он сильно сдал и часто болел.

— Подковать, — коротко бросил Александр, передавая поводья Виктору.

Катя взглянула на его разгоряченное от жары лицо и пошла к матери за фирменным лимонадом. Может, в других уездах и губерниях этот напиток и был экзотикой, но у них в округе он стал популярным с легкой руки покойной Ольги Воропаевой, у которой была в детстве не французская бонна, как тогда было принято, а английская, которая не переносила «этот ужасный варварский» квас и в жару спасалась лимонадом. Выйдя замуж, Ольга привезла в новый дом свой старый уклад жизни, включая непременный лимонад летом и некую долю вольнодумства круглый год. Как и следовало ожидать, вольнодумство среди местных хозяек не прижилось, а вот лимонад стал популярным напитком, вторым после кваса.

Налив лимонад в большую кружку, Катя подумала и сбегала в небольшой огородик на заднем дворе, где у них росли разные травки. Там она сорвала пару стебельков мяты и, оборвав в них листики, бросила их в кружку.

— А, это ты, — буркнул Александр, когда Катя подошла к нему с лимонадом.

Взяв у нее кружку, он поднял бровь, когда увидел мяту, и Кате показалось, что на его губах промелькнула улыбка. Приблезилось, наверняка, — разве ж дождешься от него улыбки? Хотя Катя точно знала, что он любит в лимонаде мяту.

Ольга Воропаева, его покойная матушка, преподавала в местной земской школе. На добровольных и безвозмездных началах, разумеется. Она учила наиболее сообразительных детишек азам тех предметов, которые не были предусмотрены школьной программой, то есть всех, кроме чистописания, арифметики и Закона Божия. А наиболее одаренных ребят — таковых было всего двое, Катя да Коля, — она приглашала к себе в Березино, чтобы заниматься с ними дополнительно. Коле, правда, не было интересно ничего, кроме математики, а вот у Кати обнаружились еще и склонности к языкам, и Ольга Викторовна учила ее английскому да немецкому, а заодно понемножку литературе, этикету и всякому другому. Родители Катиной учебе не препятствовали — прокормиться они и без ее помощи могли, в отличие от бедных крестьян, и считали, что образование может помочь дочке выбиться в люди. Надежды их не оправдались, но Катей они все равно гордились.

Катя же, регулярно наведывшаяся в Березино, успела немного изучить Воропаевых, их нрав и привычки. Кристина, например, всегда витала в облаках, Кира была немного заносчивой и высокомерной, но не вредной злюкой. А Александр был всегда нелюдимым и неулыбчивым, но Катя как-то раз увидела, как он играет с котятами на конюшне, и решила, что он неплохой человек. Она была убеждена, что барчук, развлекающий котят ниточкой с прикрепленной к ней бумажкой, не может быть дурным.

Катя переступила с ноги на ногу, но потом все же собралась с духом и задала вопрос, который мучил ее уже не один день:

— Александр Юрьевич, а вы не знаете… в ваших лесах волки есть?

Александр опустил кружку и, прищурившись, пристально посмотрел на Катю.

— В наших обширнейших лесах, Катерина Валерьевна, — с явной издевкой сказал он, — кто только не водится. И волки, и медведи, и кабаны, и зайцы с лисами. Уж кто-то, а ты должна это знать, всю жизнь здесь прожила. Зря, видимо, матушка с тобой возилась, раз ты даже таких элементарных вещей не знаешь.

Катя вспыхнула. Тут бы ей и уйти, но иногда она удивляла саму себя ослиным упрямством, особенно в тех вопросах, которые ее очень интересовали.

— Двадцать лет назад была большая облава на волков, и с тех пор, говорят, волков в наших краях стало мало, и к близко к человеческому жилью они не подходят. Это правда?

— Мне-то откуда знать? — рявкнул Александр. — Я что, похож на зоолога?

— Ну, у вас же егеря есть, и сами вы охотитесь, и дом у вас недалеко от леса стоит, — рассудительно, на ее собственный взгляд, сказала Катя, посмотрев исподлобья на Александра.

Не то чтобы он ее пугал, но ей стало неуютно от его ставшего жестким взгляда, однако отступать она не собиралась. Александр открыл рот, чтобы ответить, потом закрыл его, а потом, подумав, процедил:

— Лично я ни одного в окрестностях Березино давно уже не видел.

— Ясно, — кивнула Катя

Она еще немного потопталась возле Александра и, развернувшись, пошла обратно в трактир.

— А если ты так боишься волков, — сказал ей вслед Александр, — то не ходи по лесу в одиночку. Одна вон доходилась.

Катя замерла на секунду и обернулась. Александр смотрел в сторону кузни, не обращая на Катю ни малейшего внимания.

— Больше не буду, — прошептала Катя по пути к трактиру.

Она не сомневалась, что сдержит это слово.



Писчая лавка, как Катя называла магазинчик, в котором продавали бумагу, перья, чернила и все прочее, необходимое для делопроизводства, располагался на улочке, прилегавшей к главной площади, после конторы поверенного и кондитерской. Катя любила ходить за писчими принадлежностями именно потому, что на обратном пути могла зайти купить вкуснейшее пирожное — корзиночку с воздушным кремом и свежими ягодами и фруктами, или эклер с тягучей карамельной начинкой, или миндальное пирожное в глазури, или шоколадное с пралине… Нет, Катя не была сладкоежкой, но перед этими пирожными не могла устоять. Тем более что стоили они немало, и она нечасто могла позволить — как раз тогда, когда шла основательно закупаться. Увы, сейчас был не тот случай — Кате нужна была одна-единственная тетрадь-гроссбух. Засмотревшись на аппетитные пирожные, на которые у нее сегодня не было денег, Катя вдруг врезалась в кого-то и едва не шлепнулась на землю. К счастью, ее удержала чья-то крепкая рука.

— П-простите, — пробормотала она, нервно одергивая кофту.

— Это вы меня простите — я не смотрел, куда иду.

Катя подняла голову и увидела, что едва не сбила с ног Андрея Жданова. Тот улыбнулся ей и кивнул в знак приветствия. Он все еще слегка придерживал ее за локоть, и когда, наконец, опустил руку, Катя невольно посмотрела на нее и заметила, что он был в плотных перчатках, и это летом-то. Впрочем, мало ли что заставило его их надеть.

Жданов выглядел все таким же мрачным, как и в их первую встречу, и даже еще более бледным, а между бровей у него залегла складка. А глаза… в его черных блестящих глазах было странное выражение. У Кати пошли мурашки по телу, и она поспешно сделала шаг вперед, намереваясь обойти Жданова.

— Вы ведь Катерина Валерьевна, из трактира? — остановил ее голос Жданова.

— Да.

Жданов подался поближе к Кате, словно намереваясь сказать ей что-то на ухо.

— Я…

Его дыхание обожгло щеку Кати, и она невольно отшатнулась назад, снова едва не упав. Жданов явно хотел было снова приблизиться к ней, но вдруг резко тряхнул головой и отступил.

— Я хотел сказать, что у вашего кузнеца — Виктора, верно? — золотые руки. Передайте ему мою огромную благодарность.

«За простую подкову?» — мысленно удивилась Катя, а вслух сказала:

— Х-хорошо, Андрей Павлович, передам.

Жданов обходительно поклонился ей и пошел своей дорогой. Как оказалось, в контору поверенного. Когда он скрылся в следующем за кондитерской зданием, Катя, нахмурившись, продолжила свой путь и, задумавшись, прошла мимо писчей лавки. Приложив ладонь к горящей щеке, она внезапно поняла, что дыхание Жданова было почему-то обжигающе холодным, а не горячим. И ей против воли стало любопытно, почему он пошел к новому в городе молодому поверенному Ветрову, а не к старому и опытному Василию Николаевичу Коломейцеву, чьими услугами при необходимости пользовались все помещики в округе.

Обнаружив, что она дошла почти до конца улицы, Катя обругала себя и побрела обратно. «Вечно ты забиваешь себе голову всякой ерундой и воображаешь невесть что», — строго сказала она себе и выкинула Жданова из головы.



Илья Романович Нильский считал себя человеком, умеренным во всех отношениях, что, в общем-то, было правдой. Однако ж были вещи, в которых он не знал ограничений, например, чай, который он мог пить с утра до ночи. Порой он даже ледяную водочку запивал чаем, на что его приятели давно уже перестали реагировать, хотя поначалу то смеялись, то ужасались. Илья Романович утверждал, что чай помогает ему думать и решать сложные задачки, но сейчас, несмотря на четыре выпитые кружки, он никак не мог понять, как распутать дело, занимавшее в последнее время все его мысли.

Нильский лично поговорил с егерями, а также послал своих людей в деревни, стоявшие рядом с лесом, и выяснил, что волков давно уже не видели близко к человеческому жилищу. Да и не уродуют они так людей, если нападают на них. Но если не волки разорвали несчастную Парашку, то кто? А тут еще вести стали приходить, что бродяги, калики, милостыню по дорогам собиравшие, и просто отребье попрошайничавшее начали куда-то пропадать. Нильский по-прежнему надеялся найти Ваньку Рябого, чтобы задать тому пару вопросов о покойном его приятеле Сеньке Хромом, но того нигде не было — исчез бесследно. А когда полицейские продолжили его искать, то выяснили, что и другие бродяжки да попрошайки тоже стали пропадать. У них, конечно, жизнь не сладкая и опасная, и сами они как перекати-поле: то там обретаются, то здесь, а все же и среди них имелись те, кто из года в год ходили по одним и тем же дорогам, останавливались и промышляли в одних и тех же местах. А теперь все они куда-то девались, как будто их корова языком слизала. И подсказывало Илье Романовичу его безошибочное чутье, что это связано с убитой Парашкой и, возможно, утопшим Сенькой. Но как? Этого Нильский решительно не мог себе представить. Потому ему ничего не оставалось, как ждать и собирать информацию. Он по опыту знал, что если виной всему чья-то злая воля, то рано или поздно преступник совершит ошибку, которую можно будет обратить в свою пользу. Ну а покамест они будут держать уход востро. Нильский надеялся лишь, что новых жертв больше не будет, но не слишком на это рассчитывал. Преступники ведь, они что звери — кто раз кровь попробовал, так уже не остановится.

_______
* 50-55 дни после Пасхи

_________________
Все мои фики тут https://archiveofourown.org/users/Bathilda

Когда мать снова попросила Катю отнести Ольге Вячеславовне корзинку со снедью, сердце ее ухнуло куда-то в пятки, потом прыгнуло в горло, да так и осталось там, перекрывая дыхание. Отказаться Катя не могла, потому что это значило бы объяснить причину отказа, а этого она желала меньше всего. Поэтому пришлось ей брать корзинку и топать к Уютовой. Где-то на полпути ноги у Кати перестали подкашиваться, а когда она почти дошла до дома Ольги Вячеславовны, то убедила себя, что все хорошо, с ней ничего не случится, а прошлый раз был наваждением. Или просто большой собакой.

По Иволгину ходили слухи, что пропавшую Парашу нашли растерзанной на кусочки, но поскольку кто-то утверждал, что ее принесли в жертву самому Диаволу нечистые сатанисты, кто-то — что над ней надругались и задушили, кто-то — что она стала жертвой злокозненных леших, то ничему из этого верить было нельзя. Рассудительные и опытные же люди утверждали, что волков здесь уже давно никто не видал, в отличие от всякого преступного сброда, и Кате очень хотелось верить, что встреченный ей зверь и в самом деле был не тем, кто убил Парашу. В конце концов, ее-то он не тронул, правда? «Ага, потому что был сыт», — сказала Катя самой себе и на себя же шикнула. Отставить панику, а то она никуда не дойдет.

Как ни странно, Ольги Вячеславовны дома не оказалось. Катя обошла вокруг избушку, даже позвала Уютову для верности, но никто не отозвался. Само собой, ничего такого уж необычного в отсутствии Ольги Вячеславовны не было: ее иногда, по старой памяти, вызывали к роженицам для консультаций, но все же… все же было у Кати какое-то нехорошее чувство. «Это все нервы, — сказала она себе. — Все болезни от нервов, так говорят иностранные доктора». С другой стороны, методы лечения, предлагаемые этими докторами, были порой такими странными, что лучше уж ходить больной**

Катя решила подождать Ольгу Вячеславовну, а поскольку лавочки возле дома не было, то она спустилась к полянке и легла в траву, подложив под голову снятую косынку. Лежать было неудобно, и Катя распустила волосы, закрученные в тугой пучок. А чтобы было совсем уж хорошо, она расстегнула пару верхних пуговичек блузки и удовлетворенно вздохнула. Красота! И вовсе не верилось, что с ней может произойти что-то дурное, когда вокруг такая благодать.

Катя не знала, сколько она так лежала, наблюдая за проплывающими по голубому небу пузатыми облачками, и только она начала задремывать, как на лицо ей упала тень, и чей-то голос произнес язвительно:

— Вот не зря говорят: «Волос дорог — ум короток». Хочешь закончить как та девица?

Катя вскрикнула от неожиданности и так резко села, что у нее даже закружилась голова. Над ней навис никто иной как Александр Воропаев, и вид у него было еще более недовольный, чем обычно.

— Не хочу, — помотала головой Катя и добавила: — Вы же сами сказали, что волки только в глубине леса водятся?

— Я? Во-первых, ничего такого я не говорил, — надменно ответил Александр. — А во-вторых, волки — не самые опасные звери в этом лесу.

— Так ведь медведи сейчас тоже в глубине леса держаться, да и на людей они редко нападают, и…

— Человек — самое жестокое животное из всех, — закатив глаза, рявкнул Александр. «Дура», — осталось непроизнесенным, но явно подразумеваемым.

Они помолчали.

— Я к Ольге Вячеславовне пришла, — сказала Катя, нарушив неуютную тишину.

— Я догадался, — буркнул Александр. — Нет ее — я только что мимо проходил. Так что ступай домой.

— Я еще немного подожду, — упрямо сказала Катя.

По правде говоря, ждать у нее охоты не было, но корзинка была тяжелой, и тащить ее обратно не хотелось, и, к тому же, ей страсть как было любопытно, что здесь делал Воропаев. Складывалось впечатление, что он просто гулял, но Катя как-то не представляла себе Александра праздно гуляющим по лесу. Но не спрашивать же его об этом, верно?

Некоторое время Александр сверлил ее тяжелым взглядом, потом вздохнул и сел неподалеку без единого слова. Правда, глаза его ясно давали понять, что он думает «об этой безмозглой идиотке, из-за которой я трачу время», но Катя притворилась, что не заметила этого. Она его, вообще-то, не просила ее охранять. Пока они сидели, Катя украдкой наблюдала за Воропаевым. Тот смотрел куда-то вдаль, машинально срывая росшую вокруг кислицу и отправляя ее в рот. В итоге сердце Кати не выдержало и, порывшись в корзине, она протянула Александру пирожок.

— С капустой.

Александр недоуменно посмотрел на Катю, затем заметил подношение и, хмыкнув, в два счета уничтожил его. Катя достала еще один пирожок.

Минут через двадцать Ольга Вячеславовна так и не появилась, а корзинка опустела настолько, что ее уже можно было без труда нести домой. Катя и Александр не обменялись за это время ни словом, но, на удивление, их молчание стало уютным и почти дружеским, а вовсе не напряженным.

— Я, пожалуй, пойду, — вздохнув, сказала Катя.

Александр, дожевывавший последний пирожок, снова закатил глаза и встал. Катя также поднялась на ноги, а затем, подумав, нагнулась, достала из корзинки два яблока и дала одно Александру, а во второе вгрызлась сама. По руке тут же потек сладкий липкий сок, и Катя поспешно слизала его с запястья. Когда она подняла глаза на Александра, то увидела, что тот, не отрываясь, смотрит на ее рот. Катя облизала губы, отчего Александр с видимым усилием сглотнул, и спросила почему-то хрипло:

— Ч-что? Что-то не так?

Александр покачал головой, и его взгляд переместился на ее шею. Он резко втянул в себя воздух, раздув ноздри, потом медленно выдохнул, на секунду прикрыл глаза, а когда открыл их, то Катя увидела в них знакомое насмешливое выражение.

— Ничего. Лично мне слухи об интрижке с дочерью трактирщика вряд ли повредят, а ты как хочешь.

И он выразительно посмотрел на Катины распущенные волосы и расстегнутую блузку. Катя залилась румянцем, положила яблоко обратно в корзину и быстро привела себя в порядок. Они неторопливо пошли в сторону Иволгина, и Катя неожиданно вспомнила, что Александр иногда приходил на ее уроки с его матерью, а потом, когда заставал ее одну, пристрастно экзаменовал. И давал конфеты, если она отвечала хорошо. А если плохо, то дергал за косичку и велел лучше учиться. Кате было тогда лет десять, а ему — шестнадцать или семнадцать. Потом он уехал учиться в столицу, а когда вернулся, то не обращал на Катю внимание. Сейчас те времена казались далекими и нереальными, как сон.

Когда они почти дошли до города, Катя повернулась к Александру и спросила:

— Александр Юрьевич, а вы не знаете, из-за чего тогда на волков устроили большую охоту? Ну, двадцать лет назад? Они что, тогда особенно бесчинствовали?

— Да что ж тебе волки-то покоя не дают, — с досадой сказал Александр, скривившись.

Катя не сводила с него испытующих глаз, и он сказал неохотно:

— Они напали на человека.

И замолк, давая понять, что тема закрыта. Но Катя не могла оступиться без боя.

— Загрызли? — широко распахнув глаза, спросила она. — Насмерть.

— Да нет, не насмерть, — непонятно усмехнулся Александр и добавил загадочно: — Но и этого хватило.

— А… — открыла было рот Катя, чтобы уточнить, чего и кому хватило, но Александр перебил ее.

— Всего доброго, Катерина Валерьевна.

Коротко кивнув ей, он пошел прочь, а Катя осталась стоять, задумчиво глядя ему в спину. Потом, закусив губу, она отправилась домой, полная решимости узнать, что же за история была тогда с волками. «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали», — сказал ей мысленный голос тоном Александра. Катя от него отмахнулась.


Кате пришлось признаться маме, что Ольгу Вячеславовну она дома не застала, а заодно соврать, что половину провизии в корзинке съела она — не рассказывать же об Александре Воропаеве, в самом деле. В итоге Катя осталась без ужина, и ей пришлось красться ночью на кухню, чтобы перекусить. Через пару дней, когда она совсем извелась от беспокойства, Катя решила, что должна снова заглянуть к Уютовой, хотя бы ради того, чтобы удостовериться, что с той все в порядке. Идти одной она побоялась и взяла с собой Колю. Ну, как взяла — уговорила подкупом и шантажом. (Колька терял силу воли перед эклерами и не хотел, чтобы Елена Александровна узнала, что это он разбил ее парадную супницу.)

Остаток пути Катя проделала едва ли бегом, а Колька, отдуваясь и ворча, бежал за ней. «Вот мы сейчас придем, и Ольга Вячеславовна удивится, чего это мы так рано к ней заявились, да еще такие запыхавшиеся», — твердила себе Катя, у которой возникло вдруг чувство, что случилось что-то плохое. Скорее всего, она просто накручивала себя и потому хотела побыстрее убедиться в том, что она напридумывала себе черти что.

Ставни были открыты — «Слава Богу, Ольга Вячеславовна дома!». Катя облегченно выдохнула, чувствуя, как ее отпускает тревога. Она подошла к двери и постучалась. Дверь с тихим скрипом приоткрылась.

— Ольга Вячеславовна, это Катя Пушкарева. И Коля.

Ответа не последовало. Беспокойство, змей свернувшееся в душе Кати, снова подняло голову.

— Ольга Вячеславовна?

— Может, она отошла куда. В лес, например… за чем-нибудь, — предположил Коля.

Катя зыркнула на него и опять позвала:

— Ольга Вячеславовна, можно нам зайти?

Тишина.

Катя закусила губу и, глубоко вздохнув, толкнула дверь.

— Может, не надо? — робко спросил Коля.

Не удостоив его ответом, Катя, не обращая внимания на дрожавшие колени, шагнула в дом. Несколько секунд ее глаза привыкали к полумраку, царившему внутри, а затем, оглядевшись и никого не увидев, Катя решила было, что все в порядке, что Ольга Вячеславовна и впрямь просто куда-то вышла… А потом Катя заметила на полу что-то непонятное, наполовину скрытое столом и лавкой. Что-то белое и длинное. Она не хотела знать, что это, ой как не хотела, но понимала, что выбора у нее нет. На не сгибающихся ногах Катя пошла вперед, слыша собственный бешеный стук сердца, отдававшийся в ушах. Через пару шагов она поняла, что это непонятное белое — толстая коса.

«Не пойду дальше», — сказала себе Катя, помотав головой, но все же заставила себя двигаться.

Ей казалось, что воздух вокруг нее сгустился, стал похожим на вязкий кисель, через который она с трудом прокладывала себе дорогу.

Ольга Вячеславовна лежала на полу, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. Почему-то первым, что бросилось Кате в глаза, была странного цвета кофта на Уютовой — сверху черная, а снизу белая с темным узором. А потом Катя вдруг поняла, что на самом деле кофта не черная, а темная от запекшейся крови, вытекшей из разорванного горла Ольги Вячеславовны.

Катя закричала.

Точнее, попыталась закричать, но из ее горла вырвался лишь какой-то сдавленный хрип. Она не знала, сколько стояла так, не в силах пошевелиться и отвести глаза от страшной картины. Из оцепенения ее вывел раздавшийся сзади грохот. Взвизгнув, Катя резко повернулась и через секунду истерически расхохоталась: Коля рухнул в обморок.

Пару минут Катя смеялась, не в состоянии остановиться, и одновременно рыдала. Потом, снова взглянув на неподвижного Колю, так похожего на труп, она вдруг испугалась и, упав перед ним на колени, начала хлестать по щекам.

— Коля! Коля, вставай. Коленька, милый, да очнись же. Коля!

Наконец, Коля, застонав, открыл глаза и попытался отползти назад, уворачиваясь от ударов Кати.

— А-а-а, нет, не надо, не трогайте… Катька? Катька, да хватит меня бить, сдурела, что ли?

Катя перестала отвешивать ему пощечины и поднялась на ноги. Коля, вспомнив, где они находятся и что он недавно увидел, поспешно последовал ее примеру и выскочил на улицу. Катя, бросив последний взгляд на Ольгу Вячеславовну, вышла за ним.

— Надо… надо кому-нибудь об этом сообщить, — сказала Катя, бессильно опустившись за травку за забором.

— Вот-вот. Поэтому пошли скорее отсюда.

Катя очень хотела бы так и сделать, но…

— Мы не можем ее так оставить.

— Чего? Катя, ей уже все равно. Ты ей ничем не поможешь. Идем.

Катя встала, потопталась на месте и снова села.

— Не могу.

Коля закатил глаза, но, зная сестру, спорить не стал.

— Я здесь точно не останусь, — отрезал он.

Катя оглянулась на дом и сказала, вздохнув:

— Ты иди и расскажи обо всем. Только не в Иволгино иди, туда далеко. Иди… — Катя задумалась. От дома Уютовой было примерно одинаково что до владений Ждановых, что до владений Воропаевых. — Иди в Ивантеевку, это ближе, пусть оттуда пошлют кого-нибудь… куда-нибудь. В полицию. И в Березино, — немного несвязно сказала Катя.

Деревня Ивантеевка принадлежала Воропаевым, и Катя не могла объяснить, почему она решила, что Александру Воропаеву надо дать знать о случившемся. В конце концов, это мог быть и… Нет, нет, об этом она пока точно думать не станет.

— Точно хочешь остаться?

— Да иди ты уже, — нетерпеливо и раздраженно из-за нервного состояния рявкнула Катя.

— Валерь Сергеич мне голову снесет, — тоскливо сказал Коля, но все же развернулся и пошел в деревню.

Вскоре после того, как он скрылся из вида, Катя, которую трясло, начала потихоньку приходить в себя, и только тогда до нее дошло, как опрометчиво она поступила, оставшись одна. Кто знает, кто убил Ольгу Вячеславовну, но уж точно не зверь. А даже если и зверь — все одно: убийца, кем бы он ни был, вполне мог вернуться.

«Ой мамочки…» Катя обхватила себя руками за плечи и поежилась. Солнце, еще секунду назад ярко светившее, скрылось за залетной тучкой, и Катя всерьез стала подумывать о том, чтобы побежать за Колькой. Но мысль о том, чтобы оставить Уютову ей не нравилась, хотя это было и глупо.

Каждая минута ожидания казалась Кате долгими часами. Она вздрагивала от каждого шороха, от каждой трели лесных пичуг, от каждого порыва ветра и была уверена, что вот-вот сойдет с ума. Когда вдали послышался стук копыт, она насторожилась и встала, прижимаясь к забору.

Александр Воропаев остановил лошадь так резко, что Кате показалось, что он вот-вот свалится на землю. Но нет, он удержался в седле, спешился и подошел к Кате, даже не привязав коня.

— Там, — сказала Катя, показав на дом, когда Александр подошел к ней.

Тот кивнул и, взяв ее за подбородок, поднял ей голову и посмотрел в глаза.

— Ты в порядке?

— Да, — ответила Катя и тут же, противореча самой себе, разревелась.

Александр притянул ее к себе, и Катя, уткнувшись лицом ему в плечо, продолжила рыдать. Он дал ей выплакаться, поглаживая по спине, а потом отвел к кромке леса, подсадил под дерево и протянул ей свой носовой платок. И, как выяснилось, как раз вовремя: через пару минут у дома Уютовой появилась пара крепких мужиков из Березино, которым Александр приказал следовать за ним перед тем, как помчаться к Кате. Один из мужчин зашел вместе с Воропаевым в дом, а когда они вышли — сплюнул и перекрестился.

Еще через какое-то время появился сам Илья Романович Нильский со своими людьми.

Катя безучастно наблюдала за всем этим — у нее уже не осталось сил ни на какие сильные эмоции.

В Иволгино Катя поехала с Александром, который, не спрашивая, просто посадил ее в седло и сел сзади, придерживая ее одной рукой. Это немного растормошило Катю, и она крепко зажмурилась, решив, что падать в темноте ей будет не так страшно. Когда они подъехали к полицейскому участку, Александр все также молча снял Катю с лошади и аккуратно поставил ее на землю. Катя, у которой все затекло — не умела она ездить верхом, и коней, к тому же, боялась, — едва не упала и машинально ухватилась за Александра. Так они и вошли внутрь: рука об руку.

Нильский приехал сразу после них и начал расспрашивать Катю о том, как она нашла тело Уютовой, стараясь быть как можно более мягким и тактичным. Александр не стал садиться и встал за спиной Кати, которую его присутствие, как ни странно, почему-то успокаивало.

— …так как часто, говорите, вы к ней ходили? — спросил Нильский, когда Катя подробно поведала, как они с Колей обнаружили тело Ольги Вячеславовны.

Коля, кстати, еще оставался в Ивантеевке — успокаивался щами и домашней наливочкой.

— Два-три раз в месяц.

— А других гостей вы у нее не встречали? Может, кто еще при вас к ней заглядывал?

— Нет, при мне нет, но ее не только я проведать заходила, — сказала Катя. — Она ведь вон сколько детей приняла, ей многие благодарны были и помогали, чем могли.

— А когда вы ее последний раз видели?

— Около двух недель назад.

— Она вела себя как обычно? Не беспокоилась беспричинно, не говорила, что чего-то боится?

— Нет, ничего такого.

— Ясно, ясно. Ну а сегодня вы никого по дороге к ней не видели? Или, может, в лесу кого заметили?

— Нет.

— И про недоброжелателей своих она вам никогда не говорила?

— Нет. Не думаю, что они у нее были. Ольга Вячеславовна людям только добро делала, детям на свет помогала появиться.

— Угу, угу.

Кате, конечно, не могла знать, что в этот момент Нильский сделал мысленную заметку проверить, не умер ли недавно кто при родах, которые принимала Уютова. Мало ли, вдруг какой родитель от горя помешался?

— Ну-с, на это пока, пожалуй, все. Если у меня возникнут еще вопросы, я за вами пошлю. А сейчас распишитесь вот здесь и ступайте домой отдыхать. Вам сегодня изрядно досталось.

Катя расписалась на листе, на котором секретарь записывал ее показания, и вышла из кабинета. Александр тенью последовал за ней.

— Провожу до трактира, — коротко сказал он, когда они оказались на улице.

— Да я и сама могу…

Александр заставил ее замолчать одним-единственным взглядом.

— Спасибо, — прошептала Катя, которая чувствовала себя так, словно весь день работала, не разгибаясь, и теперь у нее болело все, что только можно.

Александр фыркнул и сказал беззлобно:

— Дурища ты. А если это я Уютову убил? Ты же меня видела у ее дома. Вдруг я тогда шел ее убивать, но просто не застал? А теперь и тебя убью, чтобы ты уж точно не рассказала об этом Нильскому?

Катя помотала головой.

— Нет, я в это не верю.

— Вот я и говорю: дурища.

— Если бы это были вы, вы бы мне на глаза не показывались, — задумчиво сказала Катя. — И вообще…

— Что?

— По-моему, если бы вы кого-нибудь убили бы, то сделали так, что на вас никогда не подумали бы.

— Ну спасибо, — с искренним весельем хмыкнул Александр. — А о том, что я не способен на такое зверство, ты сказать не хочешь?

Катя помолчала и сказала:

— Думаю, любой человек способен на страшные поступки в определенных обстоятельствах.

— Верно. Но нет, это все же не я.

— Я вам верю.

— И зря, — неожиданно жестко сказал Александр.

Катя только пожала плечами и упрямо вздернула подбородок. Может, конечно, и зря, но она не могла пока что убедить себя не верить ему.

Сарафанное радио уже донесло до Пушкаревых о случившемся, и когда Александр сдал Катю с рук на руки ее взволнованным родителям, она даже не успела с ним попрощаться.

Той ночью Кате снилась полная луна, с которой капала на землю густая темная кровь.



Субботняя служба прошла тягостно. Новость об убийстве Уютовой распространилась по всей округе со скоростью пожара, и напуганный народ уже грозился взять вилы да топоры и отправиться на охоту, а уж на кого — на человека али зверя лесного — будет видно.

После службы Маша Тропинкина и ее подружки пошли, по обыкновению, сначала в галантерейную лавку, а потом в трактир к Пушкаревым. Как только они появились, Катя сразу заметила, что Маша какая-то не такая. Она вообще в последние несколько дней завела привычку пристально рассматривать людей, словно надеялась понять, кто из них бездушный убийца. Маша, само собой, на убийцу не тянула, но было что-то в выражении ее глаз, что заставило Катю присмотреться к ней повнимательнее. Тайком, само собой.

Некоторое время девушки как обычно болтали, а Катя как обычно делала вид, что протирает посуду. Наконец, Маша, которая в этот день была непривычно тихой, подалась к подругам и сказала, как она считала, шепотом:

— Ой, девоньки, тут такое… Даже прям не знаю, рассказывать или нет.

— Да не томи ты, — с досадой сказала Амура.

— Тебе легко говорить! А я несколько ночей не спала, все думала, рассказывать об этом или держать рот на замке. Вроде, и не мое это дело, и вообще может быть ерундой полной, а все же покоя мне это не дает…

— Маша, — угрожающе сказала Таня, — колись давай.

— Да понимаете, она же к нам накануне приходила, я сама ее впустила. Она хотела увидеться с…

Договорить Маше не дал мужской голос, раздавшийся от двери:

— Мария, вот вы где! Я за вами.

Катя и не заметила, как в трактир вошел мужчина, которого она сразу же узнала — это был приятель Андрея Жданова Роман Малиновский. При виде его Маша побледнела и спала с лица.

— Машенька, мне не хочется вас пугать, но вы должны поехать со мной: с вашим мальчиком случилось несчастье, и я вызвался найти вас и побыстрее отвезти домой.

— Костик, — ахнула Маша, — что с ним?!

— Он жив, жив, не волнуйтесь, но вам надо поскорее вернуться. Ему сейчас очень нужна мама. Идемте, я объясню все по дороге.

В глазах Малиновского, казалось, было искреннее сочувствие, но Катя, к которой он стоял вполоборота, заметила, что уголок его рта дернулся, как будто он сдерживал улыбку.

«Померещилось», — сказала она себе, не слишком, впрочем, убедительно.

— Да, да.

Маша выскочила из-за стола, и Малиновский, взяв ее под локоть, стал что-то тихо ей говорить, уводя на улицу. Машины подружки возбужденно загалдели все разом, а Катя не могла выбросить из головы слова Маши. Она почти не сомневалась в том, что таинственная «она» — это Ольга Вячеславовна. Так что, получается, в тот день, когда Катя не застала ее дома, она ходила в Шершнево? Но даже если и так, что с того? Неужели это имеет какое-то отношение к смерти Уютовой? Или Маша имела в виду кого-то другого, а у Кати разыгралась фантазия?

Задумавшись, она нечаянно смахнула на пол тарелку, которая разлетелась на мелкие осколки.

— На счастье, — беззвучно сказала Катя, ни капли в это не веря.



От счастья у Киры шла кругом голова. В прямом смысле слова. Потому что Андрей, услышав ее «Да!», подхватил ее на руки и долго кружил, пока они оба, смеясь, не упали в высокую густую траву.

— Я так счастлива! — с восторгом сказала Кира, повернувшись к Андрею.

Не зря, не зря она верила, что однажды этот день настанет, что однажды Андрей вернется домой, увидит ее и сойдет с ума от любви.

— Я тоже.

Андрей улыбнулся и, потянувшись к ней, поцеловал. Кира охотно ответила на поцелуй и даже не подумала остановить Андрея, когда его губы переместились на ее шею, а потом еще ниже, и ниже, и ниже… Она твердо знала, что теперь они будут счастливы до конца своих дней, и ничто им не помешает.



Нильский тяжело вздохнул и налил себе еще кружку чая. Странные, странные дела творились вокруг, и совершенно неясно было, как распутать этот клубок загадок. Поневоле решишь, что это происки нечистого. Нильский знал, что люди его уже поговаривают шепотом, что тут и впрямь нечистая сила замешана. Бредни, разумеется, но он мог их понять. Столько смертей, да еще таких страшных и необъяснимых.

Вот, скажем, Уютова: связано ее убийство с убийством Параши или нет? И вообще, кому и зачем понадобилось убивать безобидную повитуху, причем так ужасно: горло у нее буквально было выдрано. Но главной загадкой было даже не это. Нильский ведь был опытным полицейским, чего только в жизни не повидал, и сразу заметил, что убили Уютову совершенно точно там, где ее и нашли. Вот только крови для такой раны было мало. Он даже Бобрыкина на место преступления вызвать, чтобы удостовериться в своих догадках, и тот подтвердил, что да, мало крови для таких ран, ведь ею должен был бы быть залит весь пол и потолок, потому как ни одной целой вены и артерии не осталось. А между тем в крови была в основном одежда Уютовой и немного — пол. Куда ж остальная девалась? Тут только и остается, что в сказки верить в то, что убивцем была какая-нибудь нежить. Да только Нильский знал, что самые страшные и кровавые злодеяния в этом мире совершаются, увы, людьми.

Покачав головой, Нильский допил чай и налил себе еще кружку — авось его осенит какая-нибудь гениальная догадка.



Катя обеспокоенно выглянула в окно: светало. «Ну где его черти носят?» Она поплотнее запахнула на груди шаль и, осторожно приоткрыв дверь, выглянула наружу. Родители должны были скоро проснуться, и если он не появится… Тут в отдалении послышались шаги, и Катя облегченно вздохнула, но на всякий случай все же подняла лампу, чтобы посмотреть в лицо идущему — а ну как это не он? Но нет, это был он.

— Что ты так долго? — шепотом спросила она Кольку, когда тот зашел внутрь. — Все в порядке?

— Да, да.

Коля, выглядевший уставшим, но довольным, потряс увесистым мешочком с деньгами.

— И это еще не все…

— Колька! Мы же договаривались: никакого риска, никаких выигрышей, сверх…

— Я все так и сделал, — с наигранным возмущением перебил ее Коля. — Знаешь, что не менее ценно, чем деньги? Информация! Я тут такое узнал… но сначала мне надо подкрепиться — богатство пробуждает во мне зверский аппетит.

Пару лет назад Коля понял, что доволен в своей жизни, пожалуй, всем, кроме своего материального положения, и твердо решил исправить эту ситуацию. Он знал, что его способности к математике помогали ему отлично играть в карты, и посчитал, что этим грех не воспользоваться. Узнать, где в окрестностях проводятся крупные карточные игры, на которые допускаются все желающие — конечно, при наличии у них денег, — не составило труда, и, дождавшись очередной игры, Коля отправился туда. Как он потом признал, единственной его ошибкой было то, что он не посоветовался перед этим с Катей. В итоге по пути домой его, счастливого своим выигрышем, избили и ограбили увязавшиеся за ним разбойники. Пушкаревым-старшим он, разумеется, об этом не рассказал, соврал, что упал ночью с лестницы, когда шел на кухню. Кате соврать не получилось. Она сначала долго ругала его, а потом, увидев, что Коля не собирался отступать и был намерен снова пойти поиграть, предложила план: он играет осторожно, не выигрывает слишком много, иногда — специально проигрывает, чтобы не обращать на себя ненужного внимания, и берет себе телохранителей. Местные забулдыги Федька да Сенька, крепкие и драк не боящиеся, охотно согласились охранять Колю за небольшую, но приятную кошельку плату. Коля на этот план согласился и в результате его состояние — и состояние Кати, которая и одолжила ему деньги на вторую игру, — медленно, но неуклонно росло.

— В общем, слушай. Сегодня играл со мной новенький, как потом оказалось — письмоводитель поверенного Ветрова, ну, того нового молодого поверенного. Ванькой его зовут. Письмоводителя, не Ветрова. И вот, значит, проигрался он в пух и прах, а денег расплачиваться у него нет, и тогда он говорит: «Давай я другим расплачусь — расскажу о всяких разных делах хозяина». Я сначала подумал: и зачем мне его историйки? А потом рассудил, что никогда не знаешь, что может пригодиться…

— Коля, если ты собрался кого шантажировать…

— Нет! Сестра двоюродная, называется, так о брате родном и единственном думать. Не собираюсь я ничего такого делать, но, сама посуди, ведь что-то может оказаться полезным. И вообще, будешь перебивать, ничего не расскажу. Короче, наплел этот Ванька кучу всяких историй, но по-настоящему интересная из них только одна. Недели полторы назад к Ветрову приходил Андрей Жданов, и знаешь зачем? Он хотел узнать, как побыстрее продать принадлежащую ему часть земель, да так, чтобы об этом раньше времени не проведал никто, включая его брата, представляешь?

— Нет, — честно ответила Катя. — Ну и что с того?

— А то! Ванька этот — трепло страшное, особенно когда напьется, а напился он с горя основательно. Он так сказал: мол, ему теперь все равно, потому что он, когда пришел в тот день, рассказал обо всем своей матери. А в соседней комнате, оказывается, в то время Уютова осматривала его беременную сестру и наверняка все слышала, потому что даже чаю выпить не осталась и быстренько ушла. Он это потому и запомнил так хорошо, потому что через пару дней Уютову убили!

Катя не знала, что на этот ответить. Так значит, Маша почти наверняка говорила об Ольге Вячеславовне! С другой стороны, ну и что? При чем тут продажа части Шершнево? К Уютовой это никакого отношения не имело. Вот если бы Олег Павлович об этом узнал…

Покойный Павел Олегович Жданов оставил поместье и все земли и деньги сыновьям в равных долях. У Андрея и Олега была большая разница в возрасте и, к тому же они были от разных матерей. Первая жена Павла Олеговича скончалась, когда их сыну было лет семь, а через несколько лет в Шершнево появилась новая хозяйка — уже не слишком молодая дочь местного священника. Павел Олегович решил, что эта хозяйственная и спокойная женщина будет хорошей матерью Олегу и доброй женой ему самому. Детей у них долго не было, и потому появление на свет Андрея, больше, чем через десять лет после свадьбы, стало для всех огромной неожиданностью. Для всех, включая жену Олега Павловича, на которой тот женился где-то за год до появления брата.

Слухи ходили, что Олег Павлович и его жена Маргарита Рудольфовна не слишком ладили с Андреем, и косвенным подтверждением этого факта могло служить то, что после смерти матери и отца, который ненадолго пережил вторую жену Андрей почти не жил в Шершнево — сначала его отослали и школу-интернат, затем в университет, а затем он перебрался в столицу. На людях, однако, братья держались друг с другом приветливо и вражды не высказывали.

— …славовна решила его того, шантажировать?

Задумавшаяся Катя не сразу поняла, что Колька сказала, а когда поняла, то сказала возмущенно:

— Что? Сам ты того! Не таким она была человеком. Нет, Коля, это все, конечно, интересно, но вряд ли связано с убийством Уютовой.

— Тоже мне, сыщица нашлась, — фыркнул Коля. — Тебе-то откуда знать, что с чем связано? Выброси ты все это из головы, Катя, не твоя эта забота, только проблем себе наживешь, слышишь?

Катя лишь неопределенно тряхнула головой.

— Ну, как знаешь, — поджал губы Коля. — Только учти, что если с тобой что случится, ЕленСанна и ВалерьСергеич этого не переживут. Все, пойду чуть-чуть покемарю.

Он зевнул и пошел на цыпочках к себе, а Катя, погасив лампу, еще долго сидела на темной кухне, размышляя. Правда, ни до чего умного она так и не додумалась, только не выспалась, и решила, что без помощи ей, наверное, не обойтись.


Два дня Катя мучилась сомнениями: рассказать кому о том, что поведал ей Коля, или нет? Она почти что решилась заявить обо всем в полицию и даже отправилась в участок, но, подойдя к нему, увидела, как господин начальник полиции Нильский садится в свой экипаж и уезжает. «Не судьба», — мысленно посетовала Катя и вернулась домой.

Чтобы отвлечься от гнетущих ее мыслей, Катя отправилась на большую ярмарку в Ромашевку, которая проводилась каждую третью субботу месяца. Туда съезжались торговцы со всей округи, а бессчетное количество покупателей и просто зевак развлекали циркачи, приезжавшие из Орловска, с их силачами, гимнастами, палаткой с гадалкой и тиром. А карамельных и печеных яблок, медовых пряников да пирогов с бубликами хватило бы, чтобы прокормить целую армию.

Катя приезжала на ярмарку только ради книг, как новых, так и старых, читанных и потрепанных, продававшихся в отдельной палатке хмурым стариком, которому, казалось, было до слез жалко с ними расставаться.

Никто из Катиной семьи в этот раз на ярмарку не захотел, даже Коля, а одну ее родители отпускать наотрез отказались, и потому договорились с булочником Захаром, чтобы тот отвез Катю и привез обратно в целости и сохранности.

Однако на этот раз даже книги, ее страсть, не помогли Кате развеяться. Уже к середине дня ярмарка потеряла для нее всякую привлекательность, но, к ее счастью, Захар тоже собрался уже уезжать. Однако уже через сорок минут ее везение закончилось: у телеги, как назло, сломалось колесо. Выбор у Кати был небольшой: либо ждать, пока мимо не проедет кто-то, кто сможет подбросить ее до Иволгино, либо идти пешком, благо до города оставалось недолго — каких-то верст шесть-семь. Правда, это если срезать путь через лес, без этого — все верст пятнадцать, а то и больше.

Ждать на жаре было невыносимо, да к тому же Катю обуяло вдруг такое нетерпение, что она ну никак не могла больше сидеть неподвижно. Всеми правдами и неправдами она уговорила Захара отпустить ее, тем более что того в этот момент больше заботила сломанная телега. Как ни странно, Кате было даже не страшно заходить в лес — наверное, она исчерпала все свои запасы страха у дома Ольги Вячеславовны. Дорога была ей знакома и, к тому же, ей часто пользовались, так что Кате и надо-то было всего, что не сходить с тропинки. Но, судя по всему, это был ну совсем не Катин день: не прошла она и полдороги, как внезапно и совершенно неожиданно на землю хлынул дождь. И не просто дождь, а самый настоящий грозовой ливень. Катя только и успела, что сунуть две купленные книжки под кофту, чтобы они не так промокли, и метнуться в сторону, чтобы найти дерево пораскидистее.

Ливень кончился также внезапно, как и начался. Катя, успевшая изрядно вымокнуть, облегченно выдохнула, вышла из-под дерева и только тогда поняла, что представления не имеет, в какой стороне находится тропинка.

— Ой мамочки, — прошептала она и, выбрав наугад направление, пошла туда, изо всех сил надеясь, что ей надо именно в ту сторону.

Очень скоро стало ясно, что она зря надеялась. Тогда Катя решила вернуться к дереву, под которым пережидала дождь, и уже оттуда пойти в другом направлении, но дерево это как будто провалилось сквозь землю.

— Меня ведь найдут, так? — спросила Катя у ближайшей осины.

Осина промолчала. Катя знала, что в таких ситуациях лучше всего оставаться на месте и ждать, когда тебя отыщут, но перспектива торчать под осиной полсуток, а то и больше, ее не прельщала.

— Еще пять минут. Ну, десять, не больше, а потом остановлюсь, — сказала Катя, пойдя вперед, — ей было не так страшно, когда она слышала звук собственного голоса.

Когда десять минут, по ее прикидкам, прошли, а тропинка чудесным образом не появилась перед ней, Катя позвала тоненьким голосом:

— Ау. — И, уже громче: — Ау! Ау-у-у-у. Есть тут кто-нибудь? Ау! Я заблуд-и-и-илась. Ау!

Никто ей, конечно, не ответил. Катя тяжело вздохнула, сняла верхнюю кофту и села на нее, положив ее на землю.

Чтобы убить время, она открыла одну из книг, намокшую, но читабельную, и заставила себя погрузиться в чтение. Время от времени она, не отрываясь от книги, громко орала: «Ау». Она не заметила в какой момент что-то изменилось. Просто у нее вдруг возникло отчетливое ощущение, что она больше не одна.

Не зря Ольга Викторовна Воропаева учила ее языкам. Подняв голову, Катя замерла и невольно прошептала:

— Дежавю.

Прямо перед ней стоял волк с горящими желтыми глазами.



Когда к нему к кабинет влетела сияющая Кира, таща за собой чуть менее сияющего, но все же донельзя довольного Жданова, Александр сразу понял, зачем они к нему пожаловали. Он уже некоторое время ждал этого и настраивался на предстоящий разговор, но все равно не мог сдержать исказившей его лицо гримасы.

— Саша, мы хотим тебе кое-что сказать! — с порога заявила Кира.

Александр отложил перо и откинулся на спинку стула.

— Слушаю.

Жданов улыбнулся ему улыбкой кота, который сожрал крынку сметаны, причем даже не хозяйской, чужой, и теперь глядел на ругающуюся молочницу с безопасного дерева: «Мол, ругайся, ругайся, все равно моя взяла, и ничего ты мне не сделаешь».

— Саша, Андрей сделал мне предложение, и я согласилась!

Счастье и ликование, прозвучавшие в голосе Кире, почти физической болью отдались в сердце Александра. Рациональная его часть говорила, что он не должен запрещать сестре выходить замуж за того, кого она любит, да и прав таких он не имеет. Эмоциональная — твердила, что он не должен отдавать Киру этому типу, чтоб его черти побрали!

— Я сказал Кире, что непременно должен попросить у тебя ее руки, как полагается. Надеюсь, ты не откажешь.

— Конечно, нет, — с непоколебимой уверенностью воскликнула Кира. — Правда, Саша? Теперь вам самое время забыть детские обиды, ведь вы скоро станете братьями!

— Саша еще не ответил, — заметил Жданов с легкой усмешкой. — Вдруг он не хочет становиться моим братом?

— Саша, не будь букой! Я все равно выйду за Андрея, хочешь ты или нет! Но если ты не дашь своего благословения, то ты меня больше никогда не увидишь, так и знай, — пылко сказала Кира.

Александр внезапно почувствовал страшную усталость и почти осязаемый дискомфорт от одного присутствия Жданова так близко.

— Кира, пожалуйста, давай обойдемся без драмы, хорошо? Ты вольна выходить замуж за кого пожелаешь, поэтому… я вас благословляю. Хотя, не скрою, я предпочел бы, чтобы вы получше узнали друг друга, прежде чем принимать такие важные решения.

— Да мы знакомы всю жизнь! — рассмеялась Кира и накинулась на Александра с поцелуями. — Сашенька, ты самый-самый-самый лучший брат на свете! Мы с Андреем решили не тянуть и пожениться к Покрову, успеем за это время и платье сшить, и свадьбу организовать.

— Поздравляю, — кисло сказал Александр, потирая переносицу — у него начала болеть голова.

— Сашка, какой же ты! — весело сказала Кира. — Не куксся, я же знаю, что ты рад за меня. Ведь рад?

— Разумеется, — без особого энтузиазма подтвердил Александр, но Кира не обратила на его мрачный тон ни малейшего внимания.

— Пойду сейчас же напишу обо всем Кристине, пускай собирается и приезжает домой. Без нее мне ну никак не обойтись. А вы пока поговорите.

С этими словами Кира умчалась, оставив Александра и Андрея наедине.

— Кира права, — неожиданно сказал Жданов, садясь напротив Александра. — Пора нам забыть про смешную детскую вражду. Мир?

Он протянул руку, и Александру пришлось пожать ее, отчего его словно прошило ударом молнии, хоть он и постарался это скрыть.

— Я сделаю все возможное, чтобы она была счастлива, — серьезно сказал Андрей, и Александр ему почти поверил. Почти. — Она ни в чем не будет нуждаться, Шершнево — процветающее поместье… и я полагаю, для всех будет удобнее, если земли, отведенные в приданое Киры, будут прилегать к моим владениям.

Александр кивнул, не желая обсуждать это сейчас.

— Я встречусь с поверенным и все подготовлю, — коротко сказал он.

— Вот и отлично, — улыбнулся Жданов. — Кто знает, может, мы и впрямь подружимся.

Александр промолчал, и Андрей вышел из кабинета, не переставая улыбаться. Кажется, он даже насвистывал себе что-то под нос, который Александр просто мечтал в этот момент расквасить.

Он несколько раз сжал и разжал руку, которую пожал Жданов, и решил, что ему жизненно необходимо проветриться и подышать свежим воздухом. Надев сюртук, он отправился в лес, надеясь там остыть и успокоиться.


Парализованная от страха Катя смотрела на волка — или это была огромная собака? — и прикидывала пути отступления. По всему выходило, что их не было. Для того, чтобы сбежать — хотя куда от такой зверюги сбежишь? — надо было сначала подняться на ноги, а пока Катя будет подниматься, волк на нее и набросится. Если только… Катя покосилась на книгу, лежавшую у нее на коленях: если бросить в волка эту книгу, а потом вторую, то можно ненадолго отвлечь его внимание. Наверное. А затем-то что? Он ведь в два счета ее догонит. Катя вспомнила мертвую Уютову с разорванным горлом, и к горлу у нее подступила тошнота. «Я закончу, как Параша, — подумала она отстраненно. — И не факт, что мои останки вообще найдут».

Пожалуй, единственным вариантом спастись для нее было бы забраться на дерево, но Катя была реалисткой — ни на одно из близстоящих деревьев, толстых дубов и ясеней, гладких осин и берез, она ни за что не заберется даже без юбки, не то, что в ней.

Оставалось только воспользоваться тактикой ее прошлой встречи с волком — интересно, неужели это тот же самый? — и попробовать сбежать. Тогда же ей это удалось, вдруг и во второй раз повезет?

Волк смотрел на нее, не отрываясь и как будто даже с любопытством, и не похоже было, что он собирался ее жрать, но рисковать Катя не хотела. Наспех проговорив мысленно молитву, она собралась с духом и, швырнув в волка поочередно книжки, бросилась наутек, не разбирая дороги.

Далеко ей убежать не удалось: мчаться по густому лесу, по мокрой земле, из которой то тут, то там торчали корни да пни, было нелегким делом. Катя не успела даже запыхаться, когда, споткнувшись о пенек, полетела на землю. Как и в прошлый раз, она упала на живот, и завизжала, почувствовав, как что-то коснулось ее плеча.

— Да не ори ты, — услышала она сквозь собственный крик чей-то голос и поняла вдруг, что на плече у нее лежит рука. Человеческая.

Замолчав, она перевернулась на спину, окончательно изгваздашись в грязи, и увидела, что над ней навис Александр Воропаев?

— В-в-ы?

— Я-я-я, — передразнил ее Александр. — За что, за что судьба меня так ненавидит, что постоянно сталкивает с тобой?

Вопрос был явно риторический, но Катя и так не обратила на него внимания, потому что на она вдруг неуместно и невесть почему представила себе, какими были бы губы Александра, если бы он поцеловал ее, каким сладким и жарким был бы его поцелуй… Ее бросило в жар, а щеки залил румянец, и, судя по всему, Александр заметил ее реакцию, потому что его темные глаза вспыхнули и… и Катя, увидев это, мгновенно опомнилась и вспомнила, где она находится и почему.

— Это вы! — воскликнула она, осененная неожиданной и невероятной догадкой.

— Кажется, мы уже установили этот факт.

— Да… нет… волк! Это вы!

Катя огляделась, чтобы удостовериться в том, что права, и действительно, никаких волков вокруг не наблюдалось. Зато наблюдался Александр, глаза которого секунду назад были так похожи на волчьи.

— Да у тебя навязчивая идея, везде волки мерещатся, — с легким раздражением сказал Александр и поднял ее на ноги. — Какого дьявола ты тут забыла? Еще немного — и я решу, что ты меня преследуешь.

— Ничего подобного! Я просто заблудилась.

Александр закатил глаза.

— И почему я не удивлен?

— Тут был волк, — начала было Катя, намеренная вывести его на чистую воду, но Александр, игнорируя ее слова, потащил ее за собой.

— Идем, — бросил он через плечо, — скоро опять польет.

Катя поняла, что лучше оставить этот разговор до лучших времен, и покорно пошла, точнее, побежала за ним. «А все-таки это были вы», — едва слышно прошептала она, и ей показалось, что его плечи дрогнули, как от смеха.

Почему-то ей даже в голову не пришло испугаться.


________
** Англицкие, к примеру, доктора, любили лечить неврастению кровоиспусканием, пиявками, тониками от нервов, в которые входили стрихнин, мышьяк и свинец, а также с помощью электрических вибраторов тех лет, ибо все беды женщин, как считалось в те годы, происходили от матки, особенно от блуждающей.

_________________
Все мои фики тут https://archiveofourown.org/users/Bathilda

Александр оказался точен в своих прогнозах: не успели они дойти до Березино, как хлынул ливень, да еще сильнее, чем прежде. Катя, ничего не видя из-за стены дождя, бежала, вцепившись в руку Александра, и едва передвигала ногами, к которым липли тяжелые мокрые юбки. Она даже представлять не хотела, как выглядит.

В Березино Александр передал Катю заботам пожилой ключницы Настасьи, которая только ахнула, увидев хозяина и его гостью: оба промокли до нитки и дрожали от холода.

— Екатерина Валерьевна Пушкарева, — представил Катю Александр. — Заблудилась в лесу по пути с ярмарки. Хорошо, я ее нашел. Отправьте кого-нибудь в трактир «Двенадцать пушек», что в Иволгино, к ее родителям: пусть они не волнуются, с ней все в порядке, и она переночует здесь — похоже, дождь до утра не кончится. Ее надо высушить и найти ей какую-нибудь одежду… пусть остановится в комнате Кристины.

После этого Александр ушел к себе, а Настасья немедленно начала хлопотать вокруг Кати, одновременно отдавая кучу распоряжений: протопить комнату Кристины Юрьевны, нагреть воды для двух ванн, найти Ваньку, чтобы послать того в Иволгино с поручением — «ничего, не растает, чай не сахарный!».

Катя и опомниться не успела, как оказалась сначала в чужой комнате, затем — в чужой ванной, благословенно горячей, с куском душистого мыла, а затем — в чужом платье, узковатом ей в груди и немного длинном. Настасья принесла ей чайник чая с сушками и малиновым вареньем и ушла по своим, несомненно, важным делам. Катя неторопливо выпила весь чайник, сгрызла сушки и, скривившись, отодвинула в сторону малиновое варенье, которое терпеть не могла.

За окном продолжал лить дождь, барабанивший по стеклу и крыше. В комнате, которую временно отвели Кате, жила, как она поняла старшая сестра Александра Кристина, которую высший свет Иволгино называл эксцентричной, а все остальные — «дамочкой с прибабахом». Как ни странно, комната была вполне себе нормальной, без африканских масок на стенах — одну такую, по слухам, Кристина подарила на восемнадцатилетие барышне Полесовой, — или статуэток чужих богов. Книг в ней тоже не было, и Катя постепенно заскучала и проголодалась: сушки — дело хорошее, но она с утра не ела, и у нее уже сосало под ложечкой. Конечно, с одной стороны, пойти на кухню попросить чего-нибудь поесть было страшно неловко, но, с другой стороны, она тогда сойдет с ума, оставаясь в четырех стенах и ничего не делая. Да и уснуть голодной у нее вряд ли получится, а ведь до ночи еще далеко. В общем, Катя решилась выйти из комнаты и отправиться на поиски кухни. В конце концов, всегда можно будет сказать, что она хотела бы еще чаю, а там посмотреть по обстоятельствам.

Подходящих туфель для нее то ли не нашлось, то ли про них никто не подумал, а собственные ее ботинки еще где-то сохли, и Катя пошла в одних чулках, благо из-за длинной юбки не было видно, что она без обуви. Дом был тихим и казался безлюдным. Катя очень хотела бы поговорить с Александром, но не сейчас. Ее недавняя решимость докопаться до правды немного притупилась, и сейчас Катя не чувствовала в себе сил для такого разговора, представлявшегося ей в эту минуту глупым и бессмысленным. «Александр Юрьевич, скажите честно, вы волк? — Помилуйте, Екатерина Валерьевна, вы, случайно, головой в лесу не ударялись? Может, вам доктора вызвать?» Или: «Александр Юрьевич, скажите честно, вы волк? — Да, но это тайна. И эта тайна умрет вместе с вами!» Боже, ну и бред. Хватит ей читать приключенческие романы.

Катя приложила к горящим щекам ладони и немного постояла в коридоре, собираясь с мыслями. Нет, поговорить с Александром Юрьевичем ей все же надо, но не об этом. Наверное… Кем бы он там ни был, Катя не верила, что он причастен к смерти Ольги Вячеславовны, и хотя доказательств тому у нее не было, она все равно рискнет и расскажет ему о том, что узнала от Кольки и Маши Тропинкиной. Не все же ей одной эту ношу нести, тяжела она была ей. Она поделится ею с Воропаевым, а если тот ее с себя скинет, то так тому и быть, зато совесть Катина будет чиста. А уж там видно будет, что делать дальше.

Рассудив так, Катя пошла вперед. Она почти дошла до лестницы, ведущей вниз, как услышала доносившиеся из приоткрытой двери слева голоса. Один из них она узнала, он принадлежал Андрею Жданову. Голос его собеседника был Кате смутно знаком, но кто это был, она сказать не могла.

— …потерпеть немного. — Это был Жданов.

— Немного? Еще целых месяца полтора-два. Слишком долго.

— Выбора-то у нас все равно нет. Мы просто должны быть осторожны, и все получится.

— Да, особенно если мы сделаем так, чтобы ничьи длинные языки нам ничего не испортили.

— Нет! Нет, я сказал. Достаточно ей просто приказать — ей есть, что терять.

— Кого терять, ты имеешь в виду. Верно, но это все же не гарантия, гораздо надежнее…

— Нет. Хватит уже. Она все поняла и будет молчать.

— Как хочешь. Но учти, Андрей, что если она вдруг станет доставлять нам проблемы, на этот раз будет твоя очередь обо всем позаботиться.

— Этого не случится. И тебе вовсе необязательно было…

— Обязательно, — отрезал собеседник Жданова.

Жданов ничего на это не ответил.

Ничего больше услышать она не успела, потому что со стороны лестницы раздалось вдруг тихое покашливание, и Катя, стремительно повернувшись, увидела, что на ступеньках стоял ухмылявшийся Воропаев. Катя вспыхнула и замерла, не зная, как лучше поступить. Господи, вот стыдобища-то!

Катя была почти уверена, что он сейчас посмеется над ней, скажет, что подслушивать нехорошо, выдаст ее Жданову и его собеседнику, но вместо этого Александр приложил палец к губам и поманил ее к себе. Катя, стараясь двигаться как можно бесшумнее, пошла к нему и едва не покатилась кубарем вниз, наступив на подол. Александр с легкостью поймал ее за талию и с великомученическим видом закатил глаза.

— Осторожнее, Екатерина Валерьевна, здесь ступеньки, — громко произнес он, взяв Катю под руку и начав спускаться вниз. — Ужин уже подан. Кажется, я не говорил, что вы сегодня как нельзя вовремя оказались в нашем доме: мы празднуем помолвку моей сестры Киры и нашего соседа Андрея Жданова. Чем больше людей порадуются за них сегодня, тем приятнее им будет.

Помолвка, ужин — он что, серьезно?

Как оказалось, вполне серьезно. Когда Александр привел Катю в столовую, там все было готово для ужина. Кира уже сидела за столом и равнодушно приветствовала Катю, не высказав никакого удивления — должно быть, была в курсе ее истории. Парой минут позже в столовой появился Андрей Жданов и его друг Роман Малиновский — так вот с кем он беседовал! Следовало догадаться. Те явно удивились присутствию Кати, и Александр со своим обычным хмурым видом рассказал, что пошел после обеда прогуляться, услышал, как кто-то зовет на помощь, нашел заплутавшую Екатерину Валерьевну и привел ее в Березино. Жданов и Малиновский с должным вниманием выслушали эту историю, посочувствовали Кате и справились о ее здоровье, после чего Малиновский весело заметил, что не зря принял приглашение Киры заехать сегодня на ужин в Березино по случаю ее помолвки с его лучшим другом — ведь он очутился в компании сразу двух прекрасных дам!

Ужин показался Кате хуже всех казней египетских. Когда-то Ольга Викторовна Воропаева учила ее хорошим манерам и этикету, но было это давно, и есть в компании господ Катя не привыкла и откровенно робела, до ужаса боясь, что сделает какую-нибудь позорную ошибку. К счастью, Кира и Андрей были заняты друг другом, Александр уткнулся в свою тарелку, а Малиновский, хоть и постоянно шутил и беседовал с Катей, в ее внимании явно не нуждался и не разглядывал, правильной ли вилкой она ест.

После ужина Катя облегченно вздохнула. Мужчины, закончив трапезу, пошли в кабинет курить — «Увы, табак и очаровательные барышни противопоказаны друг другу», — а Кира заявила, что отправляется к себе в комнату. (Кате показалось, что Андрей при этом едва заметно кивнул.) Катя же решила тихонько проскользнуть в библиотеку, надеясь, что она, как и прежде, используется лишь как библиотека, а не превращена в кабинет Воропаева. Несмотря на все сегодняшние потрясения, сна у нее было ни в одном глазу, и Катя надеялась, что книга поможет ей уснуть.

К счастью, в библиотеке было темно. Катя взяла свечу из коридора и зажгла ею свечи в подсвечниках, стоявших на каменной полке и на столике у окна. Библиотека совсем не изменилась. Когда-то Ольга Викторовна разрешала Кате самой выбирать книги и даже давала их ей домой почитать. Ну, правда, не все. Некоторые полки были с книгами для взрослых, в отдельном шкафу стояли особенно дорогие и старые книги, к которым и прикасаться-то было страшно… а про книжки со всякими мифами, легендами и преданиями Ольга Викторовна, коллекционировавшая их, говорила, что сначала пусть Катя познает мир реальный, а потом уже знакомится с вымышленным. Некоторые из них, правда, Катя успела прочитать, когда Ольга Викторовна сочла ее для них достаточно взрослой. Вот, например, книжку профессора Абронзиуса из Кёнигсберга о летучих мышах, их повадках и разновидностях: по мнению профессора среди них были те, что превращались ночью в человека и пили у других людей кровь. Катя тогда долго смеялась. А вот увесистый том про славянские предания и легенды Катя даже не открывала. Какой смысл, если она с детства слышала сказки про кикимор, леших, водяных да вурдалаков. Все про них слышали, да никто не встречал, так чего про них читать-то? Зато Ольгу Викторовну Катя часто видела с этой книгой. Ее руки сами собой потянулись к потрепанному тому, и Катя раскрыла его наугад, причем, судя по всему, на той странице, которую когда-то читали больше всех.

— …имеет двойственную натуру человека и волка, — прочитала Катя вслух с середины страницы. — Состояние это может быть как врожденным, так и приобретенным, али по доброй воле, али насильственно. Ежели человек хочет оборотнем стать, то надобно ему перекинуться пень, или же кинжал, в землю воткнутый, а если и это не сработает — то через двенадцать кинжалов в осиновый пень воткнутые. Да только горе тому…

— … кто в волка оборотится, а пня али кинжала на прежнем месте не найдет: так ему и ходить всю жизнь волком, — раздался вдруг от двери мужской голос.

Катя вздрогнула и обернулась: на пороге стоял Александр, и в неверном свете свечей казалось, что в глубине его глаз, скрытых тенью, поблескивают желтые огоньки.

— Знаешь, — продолжил он, закрывая за собой дверь, — если так упорно интересоваться волками, они ведь могут заинтересоваться тобой в ответ. И что ты тогда будешь делать?

Он подошел к Кате, аккуратно взял у нее из рук книгу, закрыл ее и поставил обратно на полку.

— Иди к себе, — глухо сказал он, повернувшись к Кате спиной. — В смысле, в комнату Кристины.

— Александр Юрьевич, я хотела с вами поговорить кое о чем…

— Не сейчас, — оборвал ее Александр.

— Но это важно, и…

— Я же сказал, не сейчас! — рявкнул Александр, не оборачиваясь, и Кате показалось, что его плечи дрогнули, и он сгорбился, как от боли.

Она нерешительно переступила с ноги на ногу и, приблизившись к нему, спросила:

— С вами все в порядке?

Она положила руку ему на плечо и… И она даже не успела понять, что произошло. Он вдруг стремительно обернулся, и Катя в мгновение ока оказалась прижатой к книжным полками.

— Почему ты никогда меня не слушаешь? — прорычал Александр, нависнув над ней.

Катя пискнула что-то невразумительное, посмотрев ему в глаза, выглядевшие в полумраке как два бездонных черных колодца.

Александр покачал головой и, вроде бы, даже слегка отстранился, но не успела Катя выдохнуть, как он впился в ее губы жестким требовательным поцелуем. «Ой мамочки», — только и подумала Катя перед тем, как из ее головы вылетели решительно все связные мысли.



— Почему ты такая бестолочь, а?

Пожалуй, Катя точно обиделась бы на это, если голос Александра не был таким смертельно уставшим. И если бы у нее оставались силы на какие-то другие эмоции, кроме удивления, страха — и, чего греха таить, — небольшого разочарования.

Поцелуй закончился так же внезапно и стремительно, как начался. Еще секунду назад Александр жадно целовал ее, вжимая в стеллажи с книгами и положив руку на затылок, чтобы она не ударилась о край полки, а сейчас он уже сидел в кресле на противоположной стороне библиотеке и наблюдал за растерянной Катей из полумрака. Когда он отшатнулся от Кати, ей показалось, что она заметила в его глазах ужас, но чего он так испугался, сказать было сложно. Катя отказывалась верить в то, что это она вызвала у него такую реакцию, в конце концов, не такой уж она была страшной.

— А вы… вы грубиян, — решила все же не оставаться в долгу Катя.

Александр промолчал, но явно усмехнулся. Ну и бог с ним. Катя поняла, что ничего больше не хочет, кроме как вернуться во временно свою комнату, залезть с головой под одеяло, а утром побыстрее отправиться домой. Хватит с нее тайн и загадок, она ими сыта по горло.

— Я… я пойду, — полувопросительно, полуутвердительно сказала она.

— Пойде-е-ешь? — удивился Александр. Нехорошо так удивился, злорадно. — Ты же поговорить со мной хотела, разве нет? Вот и давай поговорим. Точнее, говорить буду я, а ты — слушать. Потому что мне порядком надоело, что судьба, которая за что-то сильно меня невзлюбила, постоянно сталкивает меня с тобой.

Он замолк, и когда Катя уже было посчитала, что он передумал, заговорил снова:

— Дед мой, Прохор Лукич, был, говорят, очень любвеобильным. И, надо полагать, это правда, учитывая количество его незаконнорожденных детей от разных крепостных. Можешь себе представить, как счастлив был этому мой отец. — На этот раз усмешка Александра была откровенно горькой. — Впрочем, дед был по-своему добр, детей своих первыми из неволи отпустил, а кому-то из них даже помог в жизни устроиться. Вот как, например, сыну своему, бывшему владельцу постоялого двора, который потом купил твой отец. Ты, кстати, никогда не спрашивала, почему ваш трактир так по-дурацки называется?

Катя помотала головой и ответила чуть обиженно:

— И ничего не по-дурацки. Его папа так назвал, он ведь в армии служил.

— Он его не назвал, а переименовал. До него постоялый двор назывался «Двенадцать ножей».

Он сделал паузу, словно специально, чтобы Катя вспомнила, что только что прочитала в книжке. Конечно же, она не сумела промолчать, хотя и пыталась:

— А-а-а… это как в книге, да? Ну, двенадцать ножей в пень и все такое?

— «И все такое», — поддразнил ее Александр. — Чему тебя только мама учила столько лет? Не верь этой книге, она говорит далеко не всю правду, а по большей части — и вовсе неправду. И вообще не перебивай меня. У Василия, так звали бывшего владельца вашего трактира и моего сводного дядьку, была младшая сестра Лизавета. Понятия не имею, дед мой был ее отцом или нет, но это неважно. К Лизавете посватался парень из Пищино, она была не против, Василий — тоже, и они обо всем договорились. Свадьбу сыграли в Иволгино, откуда свадебный кортеж — телега с новобрачными, братьями и матерью жениха и свидетелями, — отправился в Пищино. Да только до места назначения никто не доехал, по пути все бесследно сгинули куда-то. Согласно официальной версии, их ограбили и убили разбойники, но Василий в это не поверил и начал собственно расследование. И первым делом отправился к колдуну, который жил где-то в лесу, у черта на рогах. Колдун этот сватался когда-то Лизавете, но она ему отказала, и он пообещал, что она об этом пожалеет. Когда Василий пришел к нему, то увидел только его растерзанный труп у дома, да кучу отпечатков лап, похожих на волчьи. Настоящие колдуны — а они и впрямь существуют, да будет тебе известно, — могут превращать в волков целые свадебные процессии. Ты об этом знала? Что, нет? Надо же, а я-то думал, что простой народ с молоком матери впитывает эти прописные истины, и только мы, аристократы, находимся в приятном неведении. Впрочем, я с удовольствием прожил бы без этих знаний, но, увы. Итак, Василий догадался, что колдун превратил его сестру и остальных в волков, а те его за это прикончили — сознание-то у них поначалу сохранялось человеческое. Он пошел в лес искать Лизавету и нашел. Потом он попытался обратить ее и остальных обратно в людей, но у него не получилось — он ведь колдуном не был, — после чего он решил сам стать волком. Врет все та книга, что ты схватила, никто не может превратиться в волка, просто перекувырнувшись через пень или кинжал. Или даже двенадцать кинжалов. А вот если собственноручно выследить и убить волка — обычного, не оборотня, — содрать с него шкуру, накинуть ее на себя и уже так кувыркаться через пень с воткнутыми в него двенадцатью ножами, то это может сработать. У Василия, по крайней мере, это получилось.

Александр снова помолчал и продолжил глухо:

— С тех пор он мог обращаться в волка и в таком обличии навещать сестру. Вот только и она, и ее стая, в которой даже появились волчата, постепенно стали терять человеческий разум и все больше походили на обычных волков. Настолько, что начали нападать сначала на домашний скот, а потом и на людей. Первой их человеческой жертвой стал я, — будничным тоном сообщил Александр. — Мне повезло, они меня только укусили: я тогда гулял с отцом, а у него было с собой ружье, и он их отогнал. А потом к нам пришел Василий и рассказал родителям эту историю.

— И они ему поверили? — поразилась Катя.

— Он был умным мужиком, этот Василий, — хмыкнул Александр, — и потому пришел сразу после полнолуния. Мне за пару дней до этого стало плохо, все думали, что я заболел от шока. Хорошо, что со мной в ту ночь сидела мама… Родителям пришлось поверить. Трудно не поверить, когда твой собственный сын у тебя на глазах превращается в волчонка. Но им удалось сохранить это в тайне ото всех. Именно тогда отец и созвал людей на большую охоту на волков. Василий ему помог. Как я понимаю, он собственными руками убил сестру, но ручаться не буду.

Он опять замолк, но теперь уже надолго. В голове у Кати, как рассерженные осы, роились вопросов, каждый из которых не давал ей покоя. Но задать она решилась только два:

— И вы с тех пор так и живете?

— Да, — коротко ответил Александр.

Очередная пауза.

— А… хм, — Катя до ужаса не хотела спрашивать об этом, но не спросить не могла, — это вы… — Она сделала глубокий вдох и выпалила, зачем-то зажмурившись: — Это вы убили Парашу и Ольгу Вячеславовну?

— А если бы я сказал «да»? — с искренним любопытством поинтересовался Александр, когда Катя открыла глаза.

Он явно ждал ответа, и Катя сказала неуверенно:

— Ну… наверное, я спросила бы, зачем вы это сделали.

— Подчиняясь волчьей натуре, — с улыбкой ответил Александр — даже в полумраке были видные его ослепительно-белые зубы.

— Нет, — задумчиво возразила Катя, — если бы так, вы и меня убили бы. А вы не убили, значит, вы мыслите не как волк, как человек. Тогда получается, что если вы убили Ольгу Вячеславовну и Парашу, то у вас на это была причина.

Ей показалось, что Александр тихо застонал, как от внезапной зубной боли.

— Может, я просто был сыт, — бросил он. — К тому, боюсь, судьба вообще меня возненавидела бы, убей я тебя, — серьезно добавил он. — Я даю слово, что не убил и не ранил ни одного живого человека за все то время, что был волком.

Что-то в его словах, в том, как он это сказал, царапнуло Катю и показалось ей странным, но она все равно произнесла, испытывая острое дежавю:

— Я вам верю.

Александр тяжело вздохнул, определенно с трудом сдержавшись, чтобы не буркнуть: «Ну и дура».

— А… — начала было Катя, но Александр грубо перебил ее:

— Все, вечер откровений закончен.

— Но…

— На сегодня — все, — отрезал он. — Ночь уже на дворе, и лично я иду спать.

— Я только хотела…

— Ты что, русский язык не понимаешь? — взорвался Александр.

— Понимаю, а еще немецкий и английский. Но мне, правда, очень надо с вами поговорить.

Катя еще не успела переварить то, что услышала, и не была уверена, стоит ли этому верить, но интуиция подсказывала ей, что Александр не врал, по крайней мере, в том, что касается смерти Параши и Уютовой, и потому она хотела рассказать ему о своих подозрениях относительно Жданова. Вдруг он знал, что к чему?

— Ты что, еще не наговорилась сегодня? Я — да, и потому иду спать. Предупреждать, чтобы ты не трепала языком не буду: тебе все равно никто не поверит, только поместят в желтый дом, и я вздохну с облегчением оттого, что ты больше не будешь шляться по лесу. Ну, ты идешь или остаешься здесь?

— Иду, — пробормотала она.

Александр проводил ее в комнату, которая оказалась через комнату от его, и только когда Катя закрыла за собой дверь, она поняла, что не задала ему самый главный вопрос: а поцеловал-то он ее зачем?



Катя даже успела немного подумать обо всем, что произошло днем, но ее быстро сморил сон. Если ей что и снилось, она не запомнила, но ночью ее разбудил явно не кошмар. Пару минут она лежала в темноте, прислушиваясь и пытаясь понять, что ее разбудило, и уже начала снова задремывать, как вдруг услышала, как клацнула ручка ее двери. Сначала Катя даже не испугалась, почему-то решив, что это Александр Юрьевич пришел сказать что-то важное. Ну мало ли, вдруг он что-то забыл или случилось что. А потом она вспомнила разорванное горло Уютовой, и ее прошиб холодный пот. Вцепившись в одеяло, Катя лежала, боясь пошевелиться, и вслушивалась в звенящую тишину. Но больше ручка не шелохнулась, и Катя, убедив себя, что это ей приснилась, снова заснула.

Окончательно она проснулась, несмотря на тяжелый день накануне, как всегда с петухами. Небо за окном было серым и низким, но дождь, ливший всю ночь, прекратился. Открыв одну створку, чтобы проветрить комнату, Катя увидела внизу Жданова и Малиновского — очевидно, из-за непогоды они остались ночевать в Березино и теперь возвращались в Шершнево. Их провожала Кира и, хотя с такого расстояния Кате не могла разглядеть ее лицо, она была уверена, что глаза у новоиспеченной невесты просто сияют.

Умывшись, Катя надела платье и, застегивая последнюю пуговицу, вдруг замерла, осененная гениальной мыслью. И как это она раньше об этом не подумала? Чтобы понять, навешал ей Воропаев вчера лапши на уши, приняв за легковерную дурочку, или же сказал правду, только и надо, что попросить его обернуться в волка! Окрыленная этой идеей Катя побежала к Александру и, только когда уже начала открыть дверь в его комнату, подумала, что, наверное, не очень прилично вламываться так к чужому мужчине, да еще и барину. Катя постучалась, но ей никто не ответил. Зайти в комнату без разрешения у Кати не хватило духу, и она вернулась к себе. Не успела сесть в кресло, чтобы поразмыслить над тем, что ей делать теперь, как к ней зашла горничная с сообщением, что за ней приехали. Она же принесла Катину одежду.

Катя быстро переоделась и пошла вниз. Как она и думала, за ней приехал Витя на недовольно всхрапывающей Ночке.

— Катька, ты что такое опять вытворяешь, а? — напустился он на Катю, едва увидев ее. — Валерий Сергеевич с Еленой Александровной чуть от страха не умерли, когда Захар один, без тебя, вернулся. Я уж не знал, за кем первым бежать, за полицейским, чтобы он их разнял, али за доктором, чтобы родителям твоим капли какие сердечные выписал. Вот зачем тебя, дурищу такую, в лес-то понесло, а? Ты в ногах-то своих путаешься, не то, что в лесу. Что ты вечно приключений на свою…

— Верно говорят, что если сила есть, то ума не надо, — перебил Витю незаметно подошедший к ним Александр. — Ни ума, ни воспитания. Это как раз про тебя. Ты как с девушкой разговариваешь? Да еще с той, которая вчера столько всего пережила?

— Простите, — буркнул Витя, смутившись, но тут же понял, что ляпнул что-то не то, и сказал Кате: — Извини.

Катя кивнула.

— Екатерина Валерьевна, — подчеркнуто вежливо обратился к ней Александр, — вы уж, в самом деле, постарайтесь больше по лесу одной не гулять. Сами видите, что творится в округе, зачем вам рисковать? Родителей волновать, опять же, не стоит. — И он улыбнулся хищной насмешливой улыбкой, от которой у Кати мгновенно пропало желание общаться с ним и дальше.

Ну что за невыносимый человек, право слово!

— Не буду, — пообещала она.

— Ну, в таком случае я спокоен, — снова улыбнулся Александр и многозначительно посмотрел на Катю.

Та криво улыбнулась в ответ и вздернула подбородок. «Ах вот как? Не хотите меня слушать и рассказывать больше ничего не желаете? Без вас обойдусь, под-у-умаешь. И вообще, наврали, небось, с три короба, а теперь смеетесь надо мной. Наверное, это наследственное: старшая сестра с приветом, и брат такой же».

— Счастливой дороги, — попрощался Александр и ушел в дом.

Витя посадил Катю на Ночку и по дороге продолжил распекать ее — Воропаева-то рядом не было.



Сын Маши Тропинкиной, как донесла до Иволгино молва в виде Машиных подружек, упал с дерева и переломал себе кучу костей. Неприятно, но не смертельно, жить будет. Маша за ним самоотверженно ухаживала, и потому из поместья носа не казала. Елена Александровна, дружившая в молодости с ее покойной матушкой, заохала, услышав это, и вбила себе в голову, что «бедную девочку» надо непременно поддержать. А поддерживать Елена Сергеевна умела лишь двумя способами: молитвой да вкусной едой. Тут как раз настало время Валерию Сергеевичу ехать в Шершнево: тамошний управляющий Урядов очень уж клюквенную настоечку Пушкарева любил. «Ни у кого, — говорил, — такой настойки нет, ни в той губернии, ни в соседней, уж я-то точно знаю, я искал. У вас настоечка, у супруги вашей — лимонад: эксклюзивное, как говорят французы, у вас семейство». Так что с каждой новой партии отвозил ему Валерий Сергеевич дюжину-другую бутылок. На этот же раз Елена Александровна отправила с ним Катю. Катю и огромную корзину гостинцев для Маши и ее Костика.

Катя, у которой после возвращения из Березино все валилось из рук, согласилась: хоть и не хотелось ей ехать в Шершнево, но это все лучше, чем торчать в трактире.

Она никак не могла решить для себя, верить в историю Воропаева или нет. Вроде, и складно у него все получалось, но кто ж вот так просто поверит в такое без доказательств? А верить очень хотелось. В конце концов, основаны же были на чем-то все эти истории о волкодлках и вурдалаках, так ведь? Но тогда выходило, что Александр Юрьич не убийца, а если не он, то все же кто? У Кати шла голова от всех этих вопросов без ответов.

Пока отец разговаривал с Урядовым, Катя отправилась на поиски Маши в хозяйский дом. Дверь ей открыла бледная и неприветливого вида горничная.

— Машу? — нахмурилась она, услышав, зачем к ним пожаловала Катя.

Кате показалось, что в ее взгляде промелькнуло замешательство.

— Сейчас спрошу, — сказала девушка и скрылась где-то в глубинах дома, оставив Катю в прихожей.

Не прошло и пары минут, как с лестницы раздался знакомый голос:

— Екатерина Валерьевна, вы ли это? Рад видеть, рад видеть.

Роман Дмитриевич Малиновский спустился к Кате с таким сияющим видом, словно и впрямь только и мечтал всю жизнь, что лицезреть ее.

Он поцеловал Кате руку, смутив ее и самим этим жестом, и своими холодными губами.

— Позволите поинтересоваться, какими судьбами? К нам редко заходят такие очаровательные гости, только Кира Юрьевна, да теперь вот ты.

— Я к Маше. К Тропинкиной.

— А-а-а, к Марии.

В глазах у него появилось странное выражение. В тот момент в прихожей появилась Маша, и Катя поразилась тому, насколько она изменилась: из цветущей девушки она превратилась в бледную и изможденную, словно больную.

— Ну, здравствуй, — сказала она Кате, и у той создалось впечатление, что, если бы не Малиновский, Маша обязательно добавила бы: «Чего приперлась?»

— Здравствуй. Вот, это тебе, мама собрала, — Катя протянула ей корзинку. — Мы все за тебя с Костей переживаем и молимся. Как он?

— Он спит, его нельзя беспокоить, — быстро сказала Маша и, после секундного колебания, взяла корзинку. — Спасибо. И маме спасибо передай. Ты прости, но я к Костику возвращаться должна.

— Да-да, конечно.

Маша уже повернулась было, чтобы уйти, но снова посмотрела на Катю и сказала просящим тоном:

— Ка-а-ать, ты ведь девочек наверняка как-нибудь увидишь. Ну, Таню, Амур, Шурочку. Скажи им, что я их люблю очень и страшно по ним скучаю, хорошо? Скажешь?

— Скажу, обязательно, но…

— Спасибо! — не дав ей договорить, Маша убежала.

Малиновский, который все это время наблюдал за ними, подошел к Кате поближе и мягко, но чересчур фамильярно, на ее взгляд, взял ее под руку.

— Устала она, бедняжка, — сказал он. — Но ничего, мальчик ее скоро поправится, и она придет в себя. А вы что же, Катерина Валерьевна, неужели проделали весь путь пешком?

— Да нет, меня папа подвез.

— Папа… папа — это хорошо. — Кате почудилось, или он и впрямь был разочарован ее ответом? — А я-то думал проводить вас до Иволгино. Что ж, тогда не буду вас задерживать. — Он отпустил ее руку. — Приходите к нам еще, Екатерина Валерьевна, и Маша, и мы с Андреем всегда будем рады вас видеть.

— С-спасибо.

Катя ретировалась из дома, думая о том, что есть все же и в Малиновском, и в Жданове что-то странное. Неужели только она одна это заметила? А может, они таки тоже того… оборотни? Да, но ведь Уютову явно убили не просто так, звери — что оборотни, что обычные, не заходят в дома к старым акушеркам, чтобы перегрызть ей горло. От напряженных размышлений у Кати даже разболелась голова, и всю дорогу до Иволгино она молчала, теребя подол юбки. Ей очень хотелось, чтобы ее мир снова стал прежним и привычным, без смертей и тайн, но с другой стороны… с другой стороны, ей еще никогда не было так интересно, как сейчас.



На следующий день в кузницу нежданно-негаданно заявился Воропаев. Катя была уверена, что он теперь будет избегать ее, как чумы, и делать вид, что знать ее не знает, ан нет: когда он приехал, она была в трактире, так он специально попросил принести ему воды, зная, что кроме Кати это сделать некому. Она подала ему кружку, он залпом выпил воду, а когда отдал кружку обратно, то вложил Кате в руку бумажку. Она хотела было тут же ее развернуть, но Александр фыркнул, покачал головой и отошел.

Естественно, Катя прочитала его послание при первом же удобном случае, оставшись одна. «Сегодня ночью в час выходи во двор. Буду ждать. Постарайся не шуметь».

«Вот наглец, — возмущенно подумала Катя, пряча бумажку за пазуху. — Он считает, что я должна бежать к нему по первому зову, как собачонка? Ночью, прячась ото всех, как преступница какая-то?»

Катя едва смогла дождаться ночи.



После возвращения Жданова в Шершнево Александр первым делом написал своему университетскому приятелю, живущему в столице, с просьбой сообщить, что тот знает или может выяснить о жизни Жданова и Малиновского в Санкт-Петербурге. Ответа долго не было, чему Александр вовсе не удивился, зная необязательный характер друга в отношении корреспонденции, и уже перестал ждать его, когда письмо все же пришло. В начале, как водится, шли расспросы о здоровье, житие-бытие и описание собственного семейства, а потом уже шло самое главное.

«…признаться, удивил меня этим вопросом. Сам я данных господ знаю лишь шапочно, так, встречались пару раз за карточными столами, однако же слышал я о них немало. О том, откуда взялся Малиновский и какого он роду-племени доподлинно неизвестно, по крайней мере, мне. Сам он утверждал, насколько я знаю, что приехал из Сибири и происходит из семьи купцов, но ни доказательств сему, ни опровержений у меня нет. По приезду в столицу он быстро сдружился со Ждановым, который и без того всегда жил легко, можно сказать, разгульно, и не всегда по средствам, а заимев такого друга, и вовсе пустился во все тяжкие. Не настолько, правда, чтобы быть героем всех сплетен высшего света, каких-никаких приличий он придерживался, но многие из отцов и братьев слышали о нем достаточно, чтобы не подпускать к нему своих дочерей и сестер. Хотя слыл он весьма привлекательным и обходительным мужчиной и считался среди дам неплохой партией.

Исчезли они из города внезапно, причем с их исчезновением была связана нехорошая история, из-за которой я, как и многие другие, полагал, что Жданова уже нет на этом свете. Подробности неизвестны никому, а те, что известны, я после твоего письма ставлю под сомнение, поскольку, согласно слухам, он стрелялся с мужем Натальи Лариной, первой красавицы Санкт-Петербурга. Причину дуэли ты сам можешь представить. Как ты понимаешь, деталей, ввиду того, что дуэли запрещены, никто не разглашает, но говорят, что Ларин был серьезно ранен, но смог, тем не менее, сделать ответный выстрел и убить Жданова. Во всяком случае, именно эту версию озвучивают все, кто хоть что-то знает об этой дуэли. Все сочли, что Жданов либо погиб, и его родственники тайно увезли тело, чтобы не пятнать имя семьи, либо же где-то лежит со страшной раной и скрывается от возможных проблем. Малиновский был его секундантом и исчез вместе с ним, а через некоторое время после этого выяснилось, что он оставил после себя множество долгов, платить которые не собирается, и несколько обесчещенных девушек, родные которых жаждут мести.

Принимая во внимание дату твоего письма, получается, что Жданов объявился в твоих краях всего спустя каких-то пару недель после своего якобы ранения и, как я понял, не похож на умирающего. Это не мое дело, и потому я нем, как рыба, но не сомневаюсь, что и без меня кто-то из заинтересованных лиц скоро прознает, куда делись эти господа…»

Александр несколько раз перечитал это письмо, потом задумчиво постучал кончиком пера по губам и набросал послание поверенному Коломейцеву, сообщая, что заглянет к нему сегодня после обеда, чтобы обсудить кое-какие моменты, связанные с приданым Киры.



Спать Пушкаревы ложились намного раньше двенадцати, поэтому Катя почти не волновалась, что кто-то увидит, как она прокрадывается ночью во двор. Почти. Бывало, что то отцу, то матери не спалось, но Катина комната была ближе всего в лестнице, ведущей к черному ходу, поэтому она рассчитывала, что в любом случае сумеет ускользнуть из дома.

Сначала она была уверена, что все изведется, дожидаясь указанного в записке Александра часа, но вечером в трактире было, как назло, много посетителей, и в какой-то момент, когда все уже пошли спать, уставшая Катя, поняла, что засыпает, сидя у себя в комнате у окна. Что она только не делала, чтобы прогнать сон: и щипала себя, и ходила из угла в угол, от чего у нее разболелась спина, и пыталась решать в уме математически задачки, после которых ей еще больше захотелось спать. В итоге она улизнула из дома намного раньше срока, убедившись, что ее родители уже легли. Она думала, что на свежем воздухе ее сонливость пройдет, но когда она села на лавку рядом с кузницей, которая не видна была ни с улицы, ни из окна родительской комнаты, глаза у нее начали слипаться и закрылись сами собой.

Проснулась она от того, что кто-то потряс ее за плечо и тут же зажал ладонью ей рот. Она, страшно испугавшись, попыталась отбиться и не сразу поняла, что кто-то шепчет ей на ухо:

— Да тихо ты, я это, я. Хватит лягаться!

Катя затихла, и ладонь с ее рта исчезла.

— Вы… вы это что? — прошипела она, глядя огромными глазами на Александра и чувствуя, что сердце у нее вот-вот выпрыгнет из груди.

— Чтобы ты не заорала, когда проснешься. Нашла где спать.

— Приличные девушки в это время спят давно в своих комнатах, между прочим.

Александр ничего на это не ответил, только потянул ее за руку.

— Вставай, неприличная девушка. Мне надо с тобой поговорить.

— Говорите.

— Да не здесь же. Идем. Не бойся, я верну тебя домой в целости и сохранности.

Катя последовала за ним. Она, конечно, понимала, что совершает глупость, но ей было страсть как интересно, о чем он хочет с ней поговорить, да еще в такой час.

«Двенадцать пушек» стояли недалеко от южной окраины Иволгино, за которой начиналась дорога, которая, разветвляясь, вела в Березино и Шершнево. Как оказалось, у первого же дерева за городской чертой был привязан конь Александра — и как он только не побоялся его оставить одного, ведь его за секунду могли украсть, и ищи-свищи потом ветра в поле. Александр посадил Катю в седло, как тогда, возле дома Уютовой, сам уселся позади нее и направил коня в сторону реки. Дорогу освещала круглая луна, уже немного подтаявшая с одного бока.

«А ведь в тот вечер, когда он меня поцеловал, полнолуние только-только прошло», — запоздало поняла Катя.

На берегу реки Александр спешился и снял с коня Катю.

— Здесь нам никто не помешает, — сказал он.

Словно в ответ на это на реке раздался громкий всплеск, словно какая-то огромная рыба шлепнула по воде хвостом. Катя вздрогнула и посмотрела на реку, но ничего не увидела.

— Вот что, Александр Юрьевич, — решительно заявила она, уперев руки в боки, — не буду я с вами разговаривать, пока не убежусь… убе… пока вы мне не докажете, что сказали тогда правду.

— Да? Какую именно правду и как я должен ее доказать? — полюбопытствовал Александр и сел на землю. — Садись, в ногах правды нет, как говорится.

Нет, он определенно не воспринимал ее всерьез!

— Обратитесь вот прямо сейчас в волка, и я поверю, что вся ваша история — не сказка.

Александр тяжело вздохнул.

— Не могу.

Разочарование накатило на Катю подобно морской волне, которую она ни разу не видела, но о которой много читала. Значит, врал он все.

Видимо, ее чувства так откровенно отразились на ее лице, что Александр горько усмехнулся и потер лицо рукой. Даже в свете луны было видно, что не было в его глазах сегодня привычной язвительной насмешки и цинизма.

— Василий, о котором я тебе говорил, многое об оборотнях знал, и по опыту, и в теории, так сказать, — сказал Александр, глядя куда-то вдаль. — Он меня всему и научил. Когда мы, практически против своей воли, оборачиваемся в полную луну, то черпаем силы у нее. Но в такие ночи в нас меньше всего человеческого. Наутро мы помним, что делали в волчьем обличии, но очень смутно, как сон. В другие ночи мы можем оборачиваться в волка, перекувырнувшись через пень. Ты здесь хоть один пень видишь? Я — нет, а тащить тебя в ночной лес, чтобы искать там пни, я не собираюсь. Отложим демонстрацию для другого времени. Так вот, когда мы оборачиваемся таким образом, мы черпаем силу у самой земли. Тогда человеческое сознание сохраняется в нас больше, чем в полнолуние, но… Ты знаешь, как рыбы дышат под водой? — спросил вдруг невпопад Александр.

Катя, удивленно моргая, сказала неуверенно:

— Ну… жабрами.

— Жабрами… А можешь описать, как они это делают, что при этом чувствуют, что думают, если вообще думают?

— Нет, конечно.

— Вот именно. Ты же не рыба. И не оборотень. Я не могу толком объяснить тебе, что мы чувствуем и как воспринимаем все вокруг, потому что нет в человеческом языке таких слов. Когда мы оборачиваемся через пень, мы думаем и чувствуем как волки, а потом, снова став людьми, сохраняем воспоминания об этих ощущениях, но плохо представляем, что они значат. В этом-то и проблема, — пробормотал он себе под нос и добавил уже громче: — Поэтому мне нужна твоя помощь. Пожалуйста.

— Да в чем помощь-то?

— Еще мы можем оборачиваться, перекувырнувшись через кинжал, воткнутый в землю. Это то же самое, что кувыркаться через пень, только рискованнее, потому что если кинжал кто-то тронет, мы уже не сможем обратиться обратно.

Катя заметила, что он всегда говорил «мы», хотя Василий уже давно умер. То ли Александр знался с другими оборотнями, то ли так ему было легче — все же не так-то просто признавать себя оборотнем, к тому же совсем одиноким.

— Но если кто-то другой втыкает этот кинжал в землю, а потом следит за ним, то мы сохраняем максимум человеческого сознания. Тогда в нас в равных долях сосуществуют волк и человек, и после обратно превращения проще понимать все то, что видел, слышал и чувствовал в обличии волка.

Он замолк, по-прежнему не глядя на Катю, которая, в свою очередь, тоже молчала, обдумывая его слова.

— Значит, вы хотите, — медленно начала она через какое-то время, — чтобы я воткнула для вас кинжал и присмотрела, чтобы он оставался на месте. Но вам ведь это не просто так нужно. Вы собираетесь сделать что-то, что удобнее сделать волком, а затем проанализировать уже человеком. Так ведь? Я… я могу вам помочь, только если вы скажете, зачем вам это нужно.

— Даже не сомневался, что ты об этом попросишь, — мрачно заметил Александр. — Мне надо кое за кем проследить.

— Это не ответ, — покачала головой Катя.

— Хорошо, мне надо проследить за Ждановым, — скрипнув зубами, уточнил Александр.

— Зачем?

— Хочу убедиться в его намерениях относительно Киры.

Катя пристально вгляделась в его лицо и хмыкнула:

— А вот и врете. Тогда вам достаточно было бы через пень перекинуться. Вы же сами мне только что сказали, что худо-бедно помните, что с вами бывает. Уж как-нибудь запомнили бы и поняли, если б он с кем… на сеновале развлекался. Для такого человеческое сознание особо не нужно. Да и проще слугу его какого подкупить, чтобы он вам все о нем доложил.

— Тоже мне, знаток оборотней нашлась, — фыркнул раздосадованный Александр. — Ладно. Оборотни чуют других… нелюдей. Не различают особо, кто есть кто, но реагируют на агрессивных существ и тех, кто хочет причинить вред другим людям. Мне не нравится Жданов, никогда не нравился, но сейчас… Сейчас он мне не нравится особенно сильно, пожалуй, даже неоправданно сильно, и я хочу разобраться, чья это неприязнь, моя личная или моего волка.

— А-а-а… Вот вы, Александр Юрьич, не захотели со мной тогда в библиотеке нормально поговорить, а ведь я о Жданове кое-что знаю, — укоризненно сказала Катя.

— Ну, рассказывай, — нетерпеливо произнес Александр, когда понял, что пауза затягивается.

Катя теребила подол юбки, опустив голову, и слушала стрекот сверчков.

— Хорошо, хорошо, прости, что вел себя… так невежливо в тот вечер, — извинился Александр, поняв, чего она от него ждет.

— То-то же, — улыбнулась Катя и взахлеб рассказала ему все, что ей было известно о Жданове.

— И почему я не удивлен, — пробурчал Александр. — Что ж, все логично.

— Что логично?

— Неважно.

— Александр Юрьич!

— Судя по всему, ему нужны деньги, — неохотно пояснил Александр, — и он собирается продать свою часть Шершнево и ту землю, что получит от Киры.

— Но при чем тут Уютова?

— Может, и не при чем, — рассеянно отозвался Александр.

— А зачем… — Катя уже было набралась смелости, чтобы задать мучивший ее вопрос, но в последний момент струсила и спросила: — Зачем вы меня тогда в лесу пугали? Еще до того, как Парашу нашли. Это ведь были вы, верно?

— Что? — Александр повернулся к ней, несколько минут изучающее ее рассматривал, а затем с видом решившего что-то для себя человека сказал: — Я не лгал, когда поклялся, что не тронул ни одного человека. И, если бы не я, ты бы сейчас тоже была неживой, как та Параша, которая пыталась заманить тебя в лес.

— К-как это неживой? — ошеломленно спросила Катя.

— Не знаю, кем или чем она была, когда я на нее случайно наткнулся, но точно не живым человеком, и с тобой она явно не в прятки хотела поиграть.

Катя не нашлась, что ответить, но через пару секунд все же спросила сдавленным голосом:

— Так это вы ее?..

Александр кивнул.

— Еще раз: клянусь, она была уже нежитью, хотевшей тобой полакомиться, но я понятия не имею, какой именно.

— А Ольга Вячеславовна?..

— Я ее и пальцем не тронул! — гневно отозвался Александр.

— Когтем, — почти истерически хихикнула Катя, но быстро взяла себя в руки.

— Так ты мне поможешь?

— Посмотрим, посмотрим, — махнула рукой Катя.

Александр, смотревший до этого ей в лицо, перевел взгляд на ее руку и опасно прищурился: в руке Катя сжимала нож.



— Та-а-к, это что? — низким голосом спросил Александр.

Катя посмотрела на руку, в которой сжимала нож, самый острый и удобный, который только был в трактире, папин любимый (главное — вернуть его утром на место), и ответила, пожав плечами:

— Нож.

Александр возвел глаза к небу, словно прося у луны терпения, и сказал:

— Я вижу, что нож. Зачем он тебе?

— Ну… — Катя замялась, но все же решила сказать правду: — Защищаться.

Несколько секунд Александр молча смотрел на нож, а затем расхохотался. Но почти тут же резко посерьезнел и так быстро, что Катя не успела даже отреагировать, выхватил у нее оружие.

— Не успеешь, — сообщил он доверительно.

— Это смотря с кем столкнусь, — обиделась Катя, покраснев. — И вообще, я его в святую воду окунула на всякий случай.

— Не поможет. Вот если бы…

Он осекся, но Катя, конечно же, не могла не спросить:

— Что?

Александр задумчиво поиграл ножом, а затем сказал неохотно:

— Если бы ты его цветками бореца намазала, то смогла бы меня остановить. При условии, конечно, что у тебя получилось бы меня ранить. Раны от обычного оружия не причиняют мне особо вреда.

Катя знала, что такое борец, он же аконит — длинное такое растение с бледно-голубыми цветочками, ядовитое для животных.

— Я запомню, — пообещала она Александру и протянула руку за ножом.

— Потом отдам, а то еще останешься без руки.

— Нет уж! Я вам что сказала: пока не докажите, что вы, правда, волкодлак, я вам помогать не буду, так и знайте. А раз уж я нож так удачно захватила, то доказывайте. Это само провидение, Александр Юрьич!

Катя упрямо и с вызовом посмотрела на Александра и тот, как ни странно, первым отвел взгляд.

— Ладно, — скривившись, согласился Александр. На реке опять что-то плеснуло, да так громко, что Катя даже вздрогнула. — Только не здесь.

— А?..

— Здесь мы как на ладони. Идем.

Александр повел Катю под сень деревьев, росших с другой стороны дороги. Когда он оглянулся напоследок на реку, ему показалось, что он увидел показавшийся над водой крупный хвост.

— Просто воткнуть? — с сомнением спросила Катя.

Еще пару минут назад ей было страшно любопытно, действительно ли Александр превратится в волка, но сейчас она начала нервничать, осознав, что это и впрямь может быть правдой.

— Воткнуть, отойти подальше и ни в коем случае не трогать нож, пока я не превращусь обратно. Поняла?

— Да чего уж тут не понять, — пробурчала Катя, отерла о юбку вспотевшие вдруг ладони и с решительным видом гладиатора, шагающего на арену, вонзила нож в податливую землю.

Потоптавшись возле него пару мгновений, Катя отошла назад и перевела взгляд на Александра. Тот некоторое время не сводил глаз с ножа, а потом… Катя даже толком не увидела, что произошло. Просто Александр внезапно кувыркнулся через голову, и уже через секунду на том месте, где он должен был бы встать на ноги, сидел большой волк. Катя часто поморгала, чтобы убедиться, что это ей не мерещится, и прерывисто выдохнула. Волк поднялся, подошел к ней и сел прямо напротив, глядя на нее желтыми глазами в которых было такое чисто человеческое снисходительно-насмешливое выражение, что Катя, пытавшаяся унять бешено бьющееся сердце, сказала себе под нос:

— Надо было тогда сразу догадаться, что это вы.

Она невольно положила руку волку на голову — даже мысленно она не могла пока называть его в этом обличии Александром. Волк тихонько зарычал и дернул ухом, но руку не сбросил, и Катя, осмелев, стала гладить и трепать его, как дружелюбную собаку. Несколько минут вол… Александр терпел это, а затем его зубы клацнули в сантиметре от Катиной руки, и он снова потрусил к ножу. Обратное превращение произошло еще быстрее. По правде говоря, Катя была немного разочарована: она-то ожидала, что все будет как-то… ну, она не знала, как, но точно не так обыденно. Не было никаких порывов и завываний ветра, никаких туч, закрывших луну, никакой молнии, расколовшей небо. А был только человек, ставший в миг волком, и волк, обратившийся в человека. Прям как в сказке.

Александр по-звериному встряхнулся и вынул из земли нож.

— Держи, амазонка, — усмехнулся он, но даже в полутьме было видно, что веселье его деланное.

— Это больно? — неожиданно спросила Катя.

— Нет. Всего лишь… странно. Как будто выворачиваешься наизнанку. — Он помолчал и спросил: — Так что, поможешь мне?

— Да, обещаю, — торжественно сказала Катя.

Александр лишь вздохнул, увидев ее загоревшиеся в предвкушении приключений глаза. Если бы он мог, он попросил бы о помощи кого-то еще, но зараза-судьба распорядилась так, что у него не было выбора. Он только надеялся, что сможет уберечь ее от любой опасности, если до этого дойдет.



— Ты не можешь этого сделать!

— Почему же не могу? Еще как могу, — невозмутимо сообщил Александр, откидываясь на спинку кресла.

— Мы же договаривались… — швырнув бумаги на стол, начал было Андрей, но Александр жестким голосом перебил его:

— Мы ни о чем не договаривались. Ты высказал свое пожелание, я его обдумал и счел неприемлемым.

— Ты… — Андрей ненадолго замолк, явно чтобы взять себя в руки, и продолжил, стараясь сохранять миролюбивый тон. — Послушай, ну к чему нам опять ссориться, тем более когда речь идет о Кире?

— О ее землях, — уточнил Александр.

— И о них тоже. Почему ты отказываешься выделить долю Киры поближе к моим владениям? Так будет удобнее всем.

— Чем же? Те земли, что предлагаю я, более плодородны, да и деревни там чуть богаче, чем прилегающие к Шершнево. Признаю, ездить тебе будет туда чуть дальше, вот только ты ведь все равно не собираешься этим заниматься, верно?

— К чему ты клонишь? — напрягся Андрей.

— Сколько ты не был в Шершнево? И ты, и Олег Павлович? Шершнево уже много лет управляет Урядов, причем вполне сносно. Скажи, сколько раз ты объезжал ваши земли после того, как вернулся? О чем разговаривал с крестьянами? Какое решение принял относительно размежевания в Кручатовке? Знаешь, достаточные ли в деревнях и поместье запасы на случай неурожая? Не слышу ответа, Андрей. — Впрочем, Александр его и не ждал. — Ты не занимаешься поместьем и заниматься не собираешься, это очевидно. Да и Кира определенно не стремиться становиться сельской помещицей, она грезит столичной жизнью и ждет не дождется, когда ты увезешь ее туда. Так что не все ли тебе равно, с каких земель получать ренту? Или, может, у тебя какие-то другие планы?

— Мои планы — не твое дело, — процедил сквозь зубы Андрей.

— Да? В таком случае, то, какие земли я считаю нужным выделить в качестве приданого сестре — в полном соответствии с завещанием отца, заметь, — не твое дело.

На секунду Александру показалось, что Андрей, глаза которого налились кровью, сейчас набросится на него с кулаками. Но нет, обошлось.

— Мы еще поговорим, — пообещал Жданов и вышел из кабинета, хлопнув дверью.

Александр поставил локти на стол и уткнулся лицом в ладони: у него, как это часто бывало после встреч с Андреем, начал болеть голова. И, как ему отчетливо казалось, хвост тоже.

Головная боль только усилилась после того, как он поссорился с Кирой, которая пришла ругаться из-за того, что он не выполнил просьбу Андрея. В ход пошли обвинения в том, что ради «старательно лелеемой детской зависти к Андрею, такой нелепой и глупой» Александр готов пожертвовать счастьем сестры, что Кира для него ничего не значит, что он просто «самодур и эгоист». И без слез, само собой, не обошлось. Александр, не выдержав, ответил в том духе, что если Андрей Киру любит, то и без приданого замуж возьмет, не говоря уже о том, что он и так проявляет щедрость и выделяет ей даже большую долю, что положено.

Пожалуй, это была их самая крупная ссора за всю жизнь. В итоге Кира убежала рыдать к себе в комнату, а Александр приказал седлать коня. Все равно у него были в Иволгино дела, заодно и отвлечется. Как же ему надоело постоянно сбегать из-за Жданова из дома!



В Иволгино Александр первым делом направился в «Двенадцать пушек». Катерины нигде не было видно, но его это не смутило, он ведь не к ней пришел. Валерий Сергеевич явно удивился тому, что господин Воропаев захотел с ним поговорить, но постарался это не показывать. Перво-наперво он угостил гостя своей наливочкой — это святое дело, как же без нее серьезные разговоры-то вести? — а уж потом приготовился слушать, что ему поведает барин.

— Задумал я, Валерий Сергеевич, в библиотеке ремонт сделать. Панели да стеллажи поменять — дерево портиться начало. Да только, признаться, мы с сестрами не такие любители чтения, какой была наша матушка, а каталог, составленный ею, куда-то подевался. Так вот, прежде чем начинать ремонт, я хотел бы составить новый каталог и перебрать книги: может, какие переплести заново надо или заменить. Самому мне этим, как вы понимаете, заниматься недосуг, и я хотел бы попросить взяться за это Екатерину Валерьевну. Во время ее последнего визита я крайне удачно вспомнил, что она любила бывать в нашей библиотеке, и матушка всегда поощряла ее страсть к чтению. Времени эта работа займет не так уж много, и, разумеется, труды Екатерины Валерьевны будут щедро вознаграждены, — добавил Александр.

— Ежели Катерина сама согласится, то почему бы и нет, — пожевав губами, сказал Валерий Сергеевич. — А уж что да как — это вы с ней сами решайте. Она у меня девица умная, с головой на плечах, не то, что некоторые.

Александр выпил еще рюмку настойки и пошел на поиски Кати, точно зная, что она ответит на его предложение, ведь они договорились обо всем заранее. Теперь самым главным было, чтобы его план удался.



Катя явилась в Березино на следующий же день после разговора Александра с отцом, в точности как планировалось. Как она и ожидала, отец согласился на то, чтобы она пожила недельку в поместье: не ходить же ей каждый день в Иволгино и обратно, еще чего не хватало. А ей только того и надо было, ведь осуществить задуманное они с Александром собирались под покровом темноты, и кто знал, сколько ночей им понадобится, чтобы разузнать все о Жданове и Воропаеве. Не могла же Катя рисковать каждый раз, пробираясь ночью во двор таверны. Мало ли кто что подумает, увидев их вместе, так и до скандала недалеко.

В дверях Катя почти столкнулась с Кирой. Та, бледная и решительная, стремительно вышла из дома, не удостоив Катю взглядом, вскочила на стоявшего неподалеку коня, которого держал под уздцы конюх, и помчалась куда-то. Пожалуй, благородные господа назвали бы ее с прекрасной и неистовой амазонкой, но Кате же пришло на ум другое сравнение: фурия.

Встречавший Катю Александр был явно не в духе, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что они с Кирой поссорились.

Весь день Катя провела в библиотеке. Во-первых, чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что она действительно здесь ради составления нового каталога, во-вторых, потому что заняться ей все равно было нечем, а книги она обожала. Обедала она со слугами, которые отнеслись к ней настороженно, но более-менее дружелюбно. Обоих Воропаевых дома не было: Кира еще не вернулась оттуда, куда она уехала утром, а Александр — с прогулки. А вот ужин Катя разделила с Александром. Точнее, его начало.

На ужин Александр позвал ее лично, практически вытащив из библиотеки, но был при этом так мрачен и немногословен, что Катя не стала донимать его разговорами, тем более что вокруг было полно слуг. Не успели они сесть за стол и начать есть, как из Шершнево принесли записку, прочитав которую, Александр побледнел и приказал седлать коня. Кате было страсть как любопытно, что случилось, но спрашивать его об этом она не стала, памятуя о посторонних ушах. Все равно он ей потом обо всем расскажет… наверное.

Когда Александр уехал, Катя почувствовала себя неловко и глупо, сидя в одиночку за длинным столом в чужом доме. И, прихватив с собой несколько пирожков и стакан кваса, она ушла обратно в библиотеку. За книгами время для нее всегда летело незаметно.

_________________
Все мои фики тут https://archiveofourown.org/users/Bathilda

— Я не хотел, я не хотел, я не хотел…

— Да приди же в себя, черт тебя побери!

— Я не… Что теперь делать? Я же…

— Ты знаешь, что делать. Ну, давай, пока не поздно. Возьми себя в руки, потом сопли будешь жевать, сейчас действуй! Или я сам это сделаю.

— Это… это нечестно, я не хотел, чтобы ее это коснулось. Она это не заслуживает, только не так.

— Надо было раньше об этом думать. Я тебе говорил, чтобы ты контролировал себя, особенно когда идешь к ней? Ты пообещал, что будешь осторожен. Сам виноват, но каяться потом будешь. Ну? Ты или я?

— Я. Я сделаю это… Я… прости, я, правда, не хотел это. Прости.



Александр не слишком волновался, когда Кира не вернулась к ужину. Он знал, что она уехала в Шершнево, все еще злясь на него, так что ее долгое отсутствие было в какой-то степени предсказуемо. Однако беспокойство, тем не менее, царапало его и, как позже выяснилось, вполне оправдано. За ужином ему принесли записку от Жданова, в которой сообщалось, что Кире стало нехорошо, и потому она проведет ночь в Шершнево. Нет-нет, ему не стоит тревожиться, с его сестрой все в порядке, но она все еще плохо себя чувствует и слишком слаба, чтобы возвращаться домой. Утром, если ей будет лучше, Андрей лично привезет ее Березино, а если же состояние ее здоровья не улучшится — непременно пошлет за врачом.

Разумеется, Александр не мог просто так оставить Киру в Шершнево и не медля отправился туда. Он искренне надеялся, что она и впрямь заболела, потому что если Жданов с ней что-то сделал… Александр не знал, как поступит в этом случае, но Жданов точно за это ответит. Волк внутри его заворочался, тихо рыча, и впервые в жизни Александр не попытался его успокоить.

— Александр Юрьевич, — широко улыбнулся Малиновский при виде Александра, — все же приехали?

— Я хочу увидеть Киру, — не тратя время на приветствия, коротко сказал Александр.

— Да вы не переживайте, с ней и впрямь уже все в порядке, — отозвался Малиновский, опершийся на перила лестницы, которая вела на второй этаж. — Ей стало дурно, с кем не бывает. Она сейчас отдыхает. Вы ведь знаете, у женщин все болезни от нервов, а что может быть волнительнее предстоящей свадьбы? Особенно когда возникают какие-то проблемы…

Он слегка подмигнул Александру и вновь расплылся в улыбке. Если до этого момента Александр был уверен, что ни к кому на свете он не испытывает такой неприязни, как Андрею Жданова, то теперь самым ненавистным для него человеком стал Малиновский. Объяснений этому у Александра по-прежнему не было, ведь, если подумать, то ничего оскорбительного Малиновский ему сейчас не сказал, да и вообще держался дружелюбно, но было в нем что-то… что-то вызывающее отвращение подобное тому, что чувствуешь, глядя на огромную раздувшуюся пиявку, напившуюся человеческой крови.

— Что ты тут… — раздался с лестницы голос Жданова.

Увидев Александра, Жданов осекся, насупился и сказал нелюбезно:

— Кира спит.

Выглядел он в полном соответствии с поговоркой «Краше в гроб крадут», и, имей Александр романтический склад характера, счел бы, что Жданов переволновался за невесту. Будучи, однако, рационалистом и циником, Александр решил, что Жданов переволновался за приданое невесты, которое могло уплыть из его рук, если с Кирой что-то случится.

— И все же я хотел бы ее увидеть, — процедил Александр сквозь сжатые зубы.

— Говорю же, она спит. Ей надо…

— Андрей, ну что ты, — укоризненно перебил его Малиновский. — Александр Юрьевич, как любящий брат, лишь хочет удостовериться, что с Кирой Юрьевной все в порядке, и постарается ее не беспокоить, так ведь? Дай ему убедиться, что мы не звери какие-то и ничего не сделали Кире Юрьевне, — хохотнул он и развел руками, всем своим видом демонстрируя всю абсурдность этой идеи.

Александр ничего на это не ответил. Некоторое время они со Ждановым молча смотрели друг на друга поверх головы Малиновского. Первым отвел взгляд Жданов.

— Идем, — буркнул он.

Александр пошел за ним. Малиновский посторонился, пропуская его на лестницу, и когда Александр поравнялся с ним, его волк словно сошел с ума. Александру стоило огромного труда не обращать внимания на беснующегося и воющего внутри него зверя. Андрей привел к комнате, отведенной для Киры, и сказал, скрестив руки на груди:

— Постарайся не разбудить ее.

Александр вошел внутрь, по-прежнему не говоря ни слова. Он боялся, что если попытается что-то сказать, то из его горла вырвется рычание.

Даже в полумраке, царившем в комнате, было заметно, какой бледной была Кира. Как будто она… Нет, об этом он даже думать не хотел. Волк Александра уже не выл, а тихонько скулил. Александр подошел поближе к кровати: грудь Киры вздымалась редко и медленно, но она все же дышала. Ни на лице ее, ни на руках, ни в скромном вырезе ночной рубашки не видно было никаких ран, да и не похоже было, что Кира испытывала боль. Скорее она выглядела как человек, оправляющийся от тяжелой болезни, но находящийся на верном пути к выздоровлению. Александр хотел было поцеловать ее в лоб, как делала их мама, когда они болели, но не смог заставить себя даже наклониться к сестре.

«Я просто не хочу, чтобы она проснулась», — сказал он сам себе, но даже его внутренний голос звучал неубедительно.

Александр застыл на месте, не зная, что ему делать. Увезти сейчас Киру домой было невозможно, оставлять ее здесь одну ему решительно не хотелось, но и оставаться в Шершнево он не собирался ни при каких обстоятельствах. Одна мысль об этом заставляла его волка, так некстати и необычно активного сегодня, снова взвыть, и его вой и рычание мешали Александру думать. Он сжал ладонями виски, рявкнув мысленно: «Да заткнись ты!» Волк слегка утих, и Александр, поразмыслив в относительной тишине, понял, что сейчас ему волей-неволей придется вернуться в Березино. Ничего, он еще навестит сегодня Киру, чего бы это ему не стоило, и проверит, действительно ли с ней все в порядке.



Катя, поглощенная книгами, которые собирала лично Ольга Викторовна, не знала, когда Александр вернулся в Березино. Она вообще потеряла счет времени, зарывшись в пыльные — конечно, их уже много лет никто не открывал, — тома и конспектируя то, что ее особенно заинтересовало. Когда глаза у нее разболелись так, что ей стало казаться, что в них насыпали горячего песка, Катя убрала перо и пристроила голову на руку, лежавшую на столе. «Я отдохну всего пару минут», — пообещала она себе, закрыв глаза, и не заметила, как заснула.

Проснулась она от того, что кто-то тряс ее за плечо.

— Иду, мам, — невнятно пробормотала она, зевая. — Сейчас.

— В кровати надо спать, — раздался над ней знакомый недовольный голос. — Библиотека не для того предназначена. А если б ты ее спалила? Думать надо, что делаешь.

Катя так быстро выпрямилась, что у нее даже закружилась слегка голова. Свечи, стоявшие на столе, почти догорели, и в их неверном свете Александр казался одновременно злым и уставшим. За окном было темно.

— Ночь на дворе, — проследив за ее взглядом, подтвердил Александр. — Слуги давно уже спят. Идем.

Еще сонная Катя не сразу поняла, куда он ее зовет, а поняв, спросила, часто моргая:

— Что, вот так сразу?

— А тебе что сперва надо? Предложение руки и сердца?

Да, все-таки он злился, это было заметно по его резкому тону, лишенному той добродушной насмешки, с которой он разговаривал с Катей в последнее время.

— Идемте, — опустив голову, буркнула Катя.

Таким он ей ну ни капельки не нравился. Не то чтобы он так уж ей нравился в остальное время — вовсе нет, еще чего! — но когда он был в таком состоянии, Кате хотелось держаться от него как можно дальше. А не получалось, потому что он, взяв ее за локоть, потащил в сад через тихий и темный дом. То ли он и в человеческом обличии прекрасно видел в темноте, то ли просто хорошо ориентировался в родном доме.

Когда они пришли в дальний конец сада, где их нельзя было увидеть из дома, Александр вынул из кармана сюртука небольшой изящный кинжал и протянул его Кате.

— Давай, — скомандовал он, кивнув на землю под ее ногами.

Катя, поежившись от ночной прохлады и, чего греха таить, охватившего ее волнения, сделала глубокий вдох и вонзила кинжал в землю. Она ожидала долгих и детальных инструкций, но вместо этого Александр махнул рукой — мол, отойди, не мешайся, кувыркнулся через голову и обратился в волка. Этот стремительный процесс не переставал поражать Катю. В ее голове никак не укладывалось, что можно вот так мгновенно и неуловимо для человеческого глаза стать совсем другим созданием.

Александр тихо рыкнул и метнулся вбок, растворившись в ночной тьме.

— И все? — невольно спросила Катя у ближайших кустов.

Те не ответили.

Катя вздохнула, потопталась на месте, пытаясь понять, что ей делать дальше, и в итоге села под ближайшее дерево. Уйти в дом даже на пару минут, просто чтобы взять теплую кофту, она не могла, прекрасно помня слова Александра о том, что если кинжала не окажется ровно там, где он был во время обращения, то волку уже никогда не стать снова человеком. Конечно, кому ж он нужен этот кинжал, в такое-то время и в таком-то месте, но вдруг? Катя потом никогда себе этого не простит, не говоря уже о том, что Александр наверняка сожрет с ее досады.

Ей оставалось только ждать, когда он вернется.

Подняв голову к небу, Катя попросила:

— Пусть с ним все будет хорошо, ну пожалуйста.

Крупным летним звездам не было никакого дела до ее просьб.



Такого Александр еще никогда не испытывал. Прежде он после обращения всегда был больше волком, чем человеком, и для него оказалось странным и немного пугающим поровну разделить сознание со зверем, находясь при этом в зверином же обличии. До этого, как он смутно помнил, он подчинялся в основном инстинктам, сейчас же к ним прибавился разум. К запахам и звукам присоединились человеческие образы и ассоциации. Если раньше «шуршание-писк-крылья» вызывали у него одну-единственную мысль «неинтересно, неопасно», то сейчас он мог анализировать то, что слышал: «шуршание травы, писк, шум крыльев — это сова полакомилась мышью, но мне нет до этого никакого дела, можно бежать дальше». Эта двойственность поначалу сбивала его с толку, но уже на полпути к Шершнево Александр привык к ней и оценил по достоинству.

Собак в Шершнево, на его удачу, не держали, и потому он мог, ничего не опасаясь, залечь в кустах в саду перед домом, чтобы оценить обстановку и прикинуть, что делать дальше. Самым логичным было для начала проверить, не открыта ли какая-нибудь дверь, через которую удастся попасть внутрь, или же окно. Если нет… Как он поступит в этом случае, Александр придумать не успел: вдали послышались тяжелые неровные шаги, и до него донесся странный запах, пока что совсем еще слабый, но все же достаточный для того, чтобы у него на загривке встала дыбом шерсть. По мере того, как шаги становились все громче и отчетливей, приближался и запах — отвратительный и удушающий, сладковато-затхлый запах разложения, крови, смерти и страха. Волчья часть его натуры подсказывала, что он уже нюхал что-то подобное — так пахла Парашка, которую он растерзал, потому что инстинкты кричали ему тогда: «Убить, убить, убить, опасность, опасность, убить». В тот момент он не мог понять, что с Парашкой было не так и почему она странно пахла, но сейчас, увидев приближавшееся к дому существо, Александр вздрогнул. Этот человек был ему незнаком — точнее, люди, потому что тот, кто когда-то был мужчиной, нес перекинутое через плечо, словно куль с мукой, тело женщины. Мужчина вонял мертвечиной, землей и чужой кровью. Женщина… женщина была человеком, и от нее несло смертью, ужасом и кровью. С ее свесившихся почти до земли волос капала кровь. Как и в случае с Парашкой, инстинкт подталкивал Александра броситься на мертвого, но двигавшегося мужчину и терзать его, рвать клыками и когтями до тех пор, пока он него не останется лишь горка окончательно мертвой плоти. Разум сумел обуздать инстинкт: нет, нельзя поднимать шум! Надо посмотреть, что будет дальше.

Мертвяк дошел до двери и бухнул по ней кулаком. Через минуту дверь открылась, и Александр увидел на пороге Малиновского. «Убить, убить, убить», — набатом стучало у него в голове, но Александр чудовищным усилием воли заставил себя остаться на месте.

Малиновский, от которого также разило кровью и смертью, принял у мертвяка его ношу, довольно похлопал женщину по спине и взмахом руки отпустил своего гостя. Мертвяк похромал назад той же дорогой, что и пришел, а Малиновский закрыл дверь, скрывшись в доме. Александр не мог вылезти из кустов, пока мертвяк не скроется из вида, это было небезопасно. Как только тяжелые шаги затихли вдали, Александр подбежал к двери и ткнулся в нее носом — закрыта. Он едва слышно заскулил и обежал дом, однако ему не повезло: ни одно окно и ни одна дверь не были открыты. Его человеческая часть жаждала ворваться внутрь, чтобы увидеться с сестрой. Волчья призывала убраться подальше от дома.

Александр намотал несколько кругов вокруг поместья, приходя все в большее и большее отчаяние, и именно оно позволило его инстинктам взять верх над разумом. На какое-то время волк подавил в нем человека, и когда Александр снова осознал себя, то понял, что бежит к своему дому. Поворачивать обратно было незачем, ведь, по сути, он узнал все, что хотел. Остановившись на пару минут, он невольно поднял морду к небу и завыл, вложив в этот вой всю злость и скорбь.



— Что ж тебя так тянет спать, где ни попадя? — проворчал кто-то Кате на ухо.

Она проснулась, чувствуя, что плывет, и решила, что это сон.

— Мрф, — сказала она в ответ и уткнулась лицом во что-то теплое и шершавое.

— И какой из тебя после этого сторож? — продолжил все тот же голос.

Катя, не желая по-настоящему просыпаться, ничего не ответила. Какой сторож, при чем тут сторож? И тут она внезапно вспомнила, где находилась: сад, дерево, кинжал! — и вздрогнула всем телом. Кинжал, на месте ли он?! Теперь она окончательно проснулась и, не почуяв под собой земли и ничего не видя, снова вздрогнула и запаниковала: где она? что случилось?

— Да не дергайся ты!

Голос ей был знаком — Александр Юрьевич. Сонная и еще не пришедшая в себя Катя подняла голову и огляделась, пытаясь понять, что происходит. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что Александр нес ее куда-то на руках и что прежде она утыкалась лицом в его плечо.

— Кинжал? — хрипло спросила она и тут же осознала, что спросила глупость: все было в порядке, иначе Александр не смог бы обратиться обратно.

Она ждала, памятуя о его дурном настроении, что он начнет распекать ее за беспечность и безответственность, но он лишь покачал головой.

— Ничего тебе доверить нельзя, — сказал он, но теперь в его голосе не было злости, только бесконечная усталость.

Катя затихла, почему-то даже не подумав о том, чтобы попросить его опустить ее на землю, и только тогда поняла, что вся дрожит от холода.

— Не вздумай простужаться, — сказал Александр, когда она прерывисто выдохнула,— ты мне еще нужна.

Перед дверью в дом он поставил Катю на ноги и осторожно довел до ее комнаты.

— Что вы узнали? — шепотом спросила она, когда они зашли к ней. Точнее, когда она непослушными, почти негнущимися пальцами вцепилась в рукав Александра и втащила того внутрь. — С Кирой Юрьевной все в порядке?

— Отсутствие носа тебе не пойдет.

Он обхватил ее ладони своими горячими руками и начал растирать их. Он молчал, но Катя не сводила с него твердого и требовательного взгляда, и в конце концов Александр сдался. Он взял за плечи так, что ей даже стало немного больно, и сказал сурово:

— Поклянись, что никогда и никому не расскажешь об этом без моего разрешения.

— К-клянусь.

— Они упыри, — сказал Александр со вздохом и сгорбился, словно не в силах выносить тяжесть этого знания. — Жданов и Малиновский — упыри.

— Что? — Катя подумала было, что он шутит, но нет, он был совершенно серьезен. — Господь с вами, Александр Юрьич, какие ж из них упыри? Они, вон, средь бела дня спокойно ходят, и…

— Откуда я знаю? — выкрикнул Александр и, понизив голос, продолжил: — Ты что, большой эксперт по упырям? Я — нет, но мой волк точно знает, что они — мертвые, которые пьют чужую кровь. Я не знаю, как это возможно, но ведь и про оборотней в мифах полно всякой чуши сказано, так что неизвестно, что из легенд про упырей правда, а что — нет.

Его глаза загорелись вдруг желтым, а пальцы еще больнее впились ей в плечи, и Катя впервые, пожалуй, по-настоящему испугалась Александра. Она поморщилась от боли, и он тут же отпустил ее.

— Прости, — глухо сказал он.

— А… — Кате потребовалось немало мужества, чтобы задать этот вопрос: — А что с Кирой Юрьевной?

— Жданов утверждает, что она плохо себя почувствовала днем, — ответил Александр, глядя куда-то вдаль. — Я видел ее только в человеческом обличии: она спала и была такой же бледной, как Жданов и Малиновский.

— Это ничего не доказывает, — попыталась подбодрить его Катя. — Зачем думать о плохом, когда ничего еще непонятно?

Впрочем, ее слова не утешили Александра, и в комнате повисла тишина.

— То-то у них руки такие холодные и дыхание ледяное, — спустя какое-то время пробормотала Катя себе под нос, вспомнив все свои встречи со Ждановым и его другом.

— Ты откуда знаешь? — мгновенно вскинулся Александр.

— Да так, случайно, — буркнула Катя и, не в силах сдержаться, широко зевнула.

— Завтра поговорим, — сказал Александр.

Катя кивнула.

— Спокойной ночи. — Она помялась и добавила: — Александр Юрьич, вы не переживайте, все еще, может, будет хорошо.

— Твоими бы устами… — невесело усмехнулся Александр. — Спи давай, а то твои родители не простят мне, если ты свалишься от истощения.

Он ушел, а Катя, закусив губу, еще долго смотрела на дверь, а потом кивнула самой себе и легла спать. Завтра — а вернее, уже сегодня, поскольку было уже далеко за полночь, — ей надо будет встать как можно раньше.



К счастью, Кате удалось не проспать. Она встала еще до первых петухов, прокралась на кухню, где, к ее облегчению, еще никого не было, и быстро собрала корзинку снеди, надеясь на то, что Александр прикроет ее пред кухаркой. Затем, подумав, она набросала записку Александру, оставила ее в библиотеке и отправилась в Шершнево, стараясь не шарахаться от каждой тени.

Она очень рассчитывала на то, что ее план сработает.



Как это частенько бывало, план, который Катя поначалу посчитала просто отличным, через какое-то время перестал казаться таким уж хорошим. На полпути к Шершнево Катя подумала, что, наверное, заявляться с утра пораньше в логово возможных убийц и кровососов, которые как раз проголодались с ночи, — не самая хорошая идея. Но деваться ей было некуда. Во-первых, папа всегда учил ее доводить дело до конца и не бросать на полдороги, а во-вторых, она хотела помочь Александру. Если Кира действительно стала упырем — безумная, безумная мысль, — то Александр будет потрясен, и лучше, если он узнает об этом от Кати, а не увидит сразу собственными глазами.

Поудобнее перехватив корзинку, Катя постучалась в дверь и широко улыбнулась все той же служанке, которая открыла ей и в прошлый раз.

— Я к Маше, — заявила Катя. — Гостинцев ей от подруг принесла.

И, ненавязчиво потеснив служанку, зашла внутрь.

— Не хочу ее от дел отрывать, — продолжила Катя беззаботно, — ты мне скажи, как ее найти, и я сама к ней схожу. Я на пару минуток всего, ей подружки просили кое-что передать. Я быстро, баре, может, и не узнают, что я к ней заходила и работать мешала.

Девушка замешкалась. Она была все такой же бледной, как и в тот раз, когда Катя впервые ее увидела, и в ее светлых водянистых глазах застыло какое-то покорно-обреченное выражение. Хотя, может, Катя себе это напридумывала, накрутив себя.

— Идем? — не столько спросила, сколько скомандовала Катя, взяв девушку под руку.

Таким тоном Катин отец обычно выпроваживал из трактира совсем уж неприлично напившихся мужиков.

Девушка затравленно взглянула на Катю, но все же повела ее куда-то в боковой флигель, где, по всей видимости, где жили слуги. В доме было тихо, и Катя твердо сказала себе, что никакая это не зловещая тишина, просто еще очень рано.

— Тут ее комната, — буркнула служанка, когда они остановились перед дверью комнаты, располагавшейся в узком полутемном коридоре. — Но я не знаю…

— Спасибо. — Катя постучалась в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла внутрь, быстро закрыв за собой дверь прямо перед носом служанки. Она очень надеялась, что Маша еще у себя.

Так оно и было. Маша, сидевшая на не застеленной кровати, на подушке которой виднелась темная вихрастая мальчишечья голова, вздрогнула при виде непрошеной гостьи, и посмотрела на Катю огромными глазами.

— Ты что здесь делаешь? — прошипела Маша. — Какая нелегкая тебя принесла?

И она бросила быстрый взгляд на Костика. В любой другой ситуации можно было бы подумать, что она переживала, не разбудила ли сына, но Катя знала, что у ее беспокойства была и другая причина. Костик спал на животе, положив под голову одну руку, а из-под одеяла у него выглядывала худая нога, и не похоже было, что он сильно болеет. Ну ни капельки не похоже.

— Как Костик? — шепотом спросила Катя. — Поправляется, смотрю.

— Поправляется. Тебе что здесь надо, а?

— Поговорить.

— Да о чем нас с тобой говорить? Ежели ты от кого приветы али гостинцы принесла, так спасибо большое, передавай им мою благодарность и все такое. А мне идти пора, дел невпроворот, хозяева ругаться будут, если увидят, что я с тобой тут лясы точу, вместо того, чтобы работать, так что ступай, откуда пришла.

Маша встала с кровати и подошла к Кате, угрожающе глядя на нее. На ее щеках алели красные пятна, а в голосе слышался плохо скрываемый страх. На упыря — или упырку? есть такое слово? — она была мало похожа, и Катя мысленно выдохнула от облегчения. Когда она шла сюда, то знала, чего хотела, но плохо представляла, как этого добиться, сейчас же слова сами к ней пришли.

— Маша, ты что, хочешь всю жизнь от страха трястись? Ты-то ладно, а Костик? Ты ему такого будущего желаешь? Я ведь все знаю, Маш. Ты что, хочешь сидеть здесь и ждать, когда за тобой придут? Или за Костиком?

Маша открыла было рот, чтобы что-то сказать, но из ее горла не вырвалось ни звука. Некоторое время она молча стояла, хлопая глазами, а затем, отвернувшись, ответила глухо:

— Не знаю, о чем ты толкуешь. Иди отсюда, пока не поздно.

Катя нерешительно положила руку ей на плечо и сказала тихо:

— Маш, не надо. Я могу помочь и тебе, и Костику… и остальным. Правда. Но для этого ты должна сперва помочь мне.

Кате было стыдно за то, что она так откровенно врала Маше, ведь она не знала пока, можно ли ей чем-то помочь, и вдвойне стыдно за то, какой опасности подвергает ее и Костика, но Жданова и Малиновского, если и они впрямь упыри, нужно было остановить.

Маша ничего не ответила.

— Сама подумай, — продолжила Катя, — если я узнала — и не только я, между прочим, — то и другие могут. Узнают, поверят и захотят очистить землю от такой мерзости. Такие люди существуют, я тебе говорю. И что тогда? Кто будет разбираться, кто виновен, а кто безвинен? Кто станет рисковать, выясняя, кто есть кто? Всем в доме не поздоровится, в том числе и вам с Костиком. Ты этого хочешь?

Долго, ой долго придется Кате отмаливать грех лжи, пусть она и была во благо. Маша еще несколько секунд молчала, затем посмотрела на нее и сказала твердо:

— Что в будущем будет, то мне неведомо, а сейчас я рисковать Костиком не собираюсь. Но ты скажи, что тебя надо, и я подумаю, — добавила она, когда Катя уже подумала, что все, ее план провалился.

— Поговорить, — повторила Катя, мысленно закончив: «Для начала». — Уютова ведь приходила сюда перед тем, как ее убили, так?

— Так, — неохотно подтвердила Маша, поколебавшись.

— Что тогда произошло? Она приходила к Жданову?

— К нему. Не знаю я, что произошло. Я ее впустила, удивилась еще, зачем ей хозяин. Он принял ее в кабинете, они поговорили, потом она ушла. Я тогда как раз холл мыла, когда Андрей Палыч ее к двери провожал. Она ему сказала: «Не по-людски это, Андрей, не по-людски», — и ушла. Потом… потом Жданов и Малиновский ругались, их на весь дом слышно было. Ну, только что ругались, но о чем ругались — не слышно. И все. Потом, когда стало известно, что Уютову убили, Жданов на Малиновского весь день недовольно зыркал.

— А потом Малиновский перехватил тебя у нас в трактире, пока ты не успела это всем рассказать, соврал про Костика — с ним все в порядке, верно? — и приказал молчать, — завершила рассказ Катя.

Маша кивнула.

— Сказал, что мне пока лучше дома сидеть и никуда не высовываться, и тогда со мной и с Костиком будет все в порядке. Андрей Палыч тогда с ним был, и, кажется, Малиновский чем-то был недоволен страшно. — Она поежилась и бросила взгляд на сына.

— Ясно. Теперь скажи, как мне дойти до комнаты, где Кира Воропаева остановилась?

Маша уставилась на нее и помотала головой.

— Не надо тебе туда!

— Надо, — вздохнула Кате. — Я тебя не прошу меня провожать, просто объясни, куда идти.

— Ты хоть знаешь?.. — Маша осеклась и махнула рукой. — А, ладно, черт с тобой, делай, что хочешь, раз ты такая храбрая и умная шибко. Не моя забота, останешься ты цела или нет.

— Спасибо, — сухо сказала Катя.

Маша подробно рассказала, какую комнату отвели Воропаевой, и практически вытолкала Катю взашей («Иди уже отсюда, если Малиновский тебя здесь увидит, мне несдобровать. Я тебя тогда сама придушу, ясно?»).

— Подожди, скажи мне еще кое-что, — попросила Катя напоследок, уже стоя у двери. — Кто-нибудь из слуг… их уже…

Маша поняла, что хотела спросить Катя, которая так и не смогла заставить себя произнести слово «упырь» вслух. Отчасти потому что все еще не до конца верила в это, отчасти потому что мысль о том, что они реальны, вызывала у нее дрожь.

— Нет, — отрывисто сказала Маша. Костя пошевелился, и она закончила шепотом: — Они с нами… в общем, яблочки надкусывают, но целиком не съедают, ясно? Все, иди уже отсюда, бога ради.

Катя ушла, чувствуя, как от волнения у нее сводит живот. Теперь самым главным было, чтобы ее никто не увидел, иначе все пропало. К счастью, у флигеля слуг имелась отдельная лестница на второй этаж основной части дома, которой хозяева никогда не пользовались. Кате повезло: до нужной ей комнаты она добралась, никем незамеченная. Перекрестившись и собравшись с духом, Катя осторожно открыла дверь и скользнула внутрь.

В комнате царил полумрак: плотные шторы были опущены, а пары свечей, стоявших на прикроватном столике, не хватало, чтобы развеять тьму. Кира лежала на кровати и, казалось, спала. Во всяком случае, Катя надеялась, что это всего лишь сон. Она подошла поближе и с облегчением увидела, что Кира дышит — уже хорошо. Оставалось самое сложное, то, за чем Катя и пришла сюда, — проверить, по-прежнему ли она человек. Корзинку со съестным, прихваченным в кухне Березино, Катя оставила у Маши, но прежде вынула из нее мешочек, в котором лежало распятье, серебряный столовый нож и горсть гороха. В тех книгах, которые она успела пролистать, про упырей (в Европе их называли вампирами) было сказано не так уж много, и подробнее всего про них писал некий профессор Абронзиус, над сочинением которого Катя когда-то смеялась. Он считал, что упыря можно убить, вонзив ему в сердце осиновый кол либо серебряный нож или отрубив ему голову, но этого Катя делать, конечно, не собиралась. Не в отношении Киры, по крайней мере. Также упыря можно было победить святой водой, но ее у Кати под рукой не оказалось. Кроме того упыри боялись креста и чеснока, а если перед ним рассыпать что-то мелкое и растительное, вроде гороха или зерна, они вынуждены будут пересчитать все зернышки. Катя сомневалась, что все из этого правда, поскольку в тех же книгах было сказано, что упыри боялись солнца, а Жданов с Малиновским спокойно ходили при свете дня. Поэтому либо они не были упырями, либо Кате придется опытным путем выяснять, чего же они все-таки боятся наверняка. На крест и святую воду она рассчитывала больше всего. Чуть дрожащими руками вытащив из мешочка распятье, Катя подошла к кровати и, закусив губу, приложила его к руке Киры. К узкой холодной кисти с длинными пальцами и тонкой нежной кожей. Секунду-другую ничего не происходило, но когда Катя уже готова была отстранить распятье, Кира вдруг застонала и дернула рукой. Катя поспешно убрала крест и посмотрела на кисть: на ней остались очертания распятия, словно тот был раскаленным клеймом, а безобидным деревянным крестом. Не удержавшись, она дотронулась пальцем до красного креста на белой коже — он и впрямь был горячим, как будто дерево обожгло Киру. Катя пораженно посмотрела на то, что сделала, и не заметила, как Кира, тихо застонав, повернула голову и приоткрыла глаза. Мгновение спустя Кира схватила Катю за руку, и та взвизгнула от неожиданности и попыталась вырваться, но не тут то было. Такие хрупкие на вид пальцы сжимали ее запястье мертвой хваткой. Катя посмотрела Кире в лицо и содрогнулась: ее глаза налились кровью, а передняя губа топорщилась, как будто… как будто под ней скрывались острые клыки.

— Ой мамочки, — прошептала Катя и стала еще сильнее вырываться, не сводя при этом взгляда с Киры.

Та казалась немного странной, и дело было не только в красных глазах и клыках. Она была какой-то заторможенной, словно действовала бессознательно, не вполне проснувшись. Или вообще не проснувшись. Она тянула к себе Катю, но, пожалуй, если бы она прикладывала к этому всю свою силу, то давно уже добилась бы своей цели, и складывалось такое впечатление, что она не совсем понимала, что делала.

Кричать Катя боялась, хотя очень хотелось, — с одной Кирой она, может, и справится как-нибудь, а вот с еще двумя упырями — вряд ли. Занятая попытками освободиться, она не заметила, как открылась дверь комнаты.

— Кира, ты… — раздался в комнате мужской голос, и Катя вздрогнула и резко повернулась. На пороге стоял Жданов. — Какого черта? Ты что здесь…

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы оценить ситуацию. Он захлопнул дверь, спешно подошел к кровати и, сев на нее, обнял Киру за плечи и начал что-то шептать ей на ухо, нежно поглаживая по руке. Катя отвела глаза и вскоре почувствовала, как Кира отпустила ее запястье. Жданов уложил Киру обратно на взбитые подушки, продолжая ласково говорить ей что-то вполголоса, а Катя задумалась над тем, успеет ли она сбежать, пока он не опомнился, и решила, что нет. Накрывая Киру одеялом, Жданов заметил на ее руке красную отметину в виде креста, а затем и сам крест. — Катя поняла это по тому, как резко он посмотрел на нее и сжал зубы так, что у него заиграли желваки.

— Та-а-ак… — угрожающе сказал он, вставая. — Пронюхала, значит.

— Я Киру Юрьевну пришла навестить, — пролепетала Катя. — Александр Юрьевич попросил. Узнать, как она себя чувствует.

— Навестить, — повторил Жданов. — И как, по-твоему, она себя чувствует? Полна здоровья и силы, да?

Катя, также вскочив с кровати, угрожающе выставила перед собой крест, но Жданов, ухмыльнувшись, вырвал его у нее и быстро положил на край кровати. Катя, закусив губу, начала пятиться к двери.

— Я… я ничего АлександЮричу не скажу, — выпалила она. — Обещаю.

Опять ложь, но за эту ей точно не было стыдно.

— Да? Что так? Неужели не хочешь поведать Воропаеву о том, что случилось с его дорогой сестрой? — В его голосе была насмешка, но какая-то… обреченная, что ли. Словно он ерничал по привычке, потому что ему ничего другого не оставалось, но при этом ему самому это было поперек горла. — В общем, правильно. А я позабочусь о том, что Сашка остался пока в приятном неведении.

«Молчи», — приказала себе Катя, но паника заглушила голос разума, и она ляпнула:

— Все равно он все уже знает. Вам этот так с рук не сойдет.

— Да неужели? — подняв бровь, улыбнулся Жданов.

Катя с вызовом посмотрела на него, стараясь не показывать, как ей страшно. Не то чтобы она надеялась, что это разжалобит его, просто умирать в соплях и слезах ей не очень хотелось. «Нашла о чем думать», — мысленно сказала она себе. Она уже дошла до двери и вжалась в нее спиной — бежать было некуда, поскольку дверь открывалась внутрь, а Жданов, наступавший на нее, остановился почти вплотную к Кате. Он прищурился и с шумом втянул в себя воздух, раздув ноздри. Затем он подался вперед, склонил голову и принюхался. Катя, сморщившись, решила, что непременно попытается отбиться, как только он выпустит клыки, пусть это и безнадежно. Она уже готова была оттолкнуть его, если он наклонится к ней еще хотя бы на сантиметр ниже, но он вдруг отстранился и сказал удивленно:

— Вот оно что! Ну надо же. — Он тихо рассмеялся и покачал головой. — Не ожидал от него такого. Ай да Сашка, ай да сукин сын. А мы-то все гадали, кто…

Тут он резко осекся, замер, будто прислушиваясь, и схватил Катю за плечи.

— Слушай меня внимательно: если хочешь, что с Кирой и Сашкой все было в порядке, молчи и ничему не удивляйся, поняла? Клянусь, я хочу, что все хорошо закончилось для всех нас, — прошептал он.

«О да, для Киры уже все так хорошо закончилось», — с сарказмом подумала Катя.

— Поняла? — встряхнув ее, прошипел Жданов. — Или предпочитаешь стать такой же как она прямо сейчас?

Кто «она» — уточнять не надо было. Выбора у Кати не было: становиться упырем в ее ближайшие планы не входило. В отдаленные, впрочем, тоже, но до них еще надо было дожить.

— Да.

Пристально посмотрев ей в глаза, Жданов с нечеловеческой скоростью метнулся к кровати, спрятал обожженную руку Киры и крест под одеяло, затем, все так же стремительно, вернулся к Кате, слегка отодвинул ее от двери и сказал обычным голосом:

— Видите, Кира Юрьевна спокойно спит, жара у нее нет, поэтому пусть Александр не беспокоится. Когда она выспится, я привезу ее домой в целости и сохранности, так Александру и передайте.

Катя, захлопав глазами, недоуменно посмотрела на Жданова. О чем это он? Секунду спустя дверь за их спинами открылась, и, испуганно повернувшись, Катя увидела Малиновского. Тот, в свою очередь, недоуменно воззрился на нее, затем улыбнулся и сказал:

— Рад вас видеть, Катерина Валерьевна. Хотя, признаюсь, никак не ожидал встретить вас здесь. Неужели Кира Юрьевна настолько окрепла, что в состоянии принимать гостей?

— Вовсе нет, — буркнул Жданов и быстро вытолкал и его, и Катю из комнаты. — Катерину Валерьевну прислал Александр, чтобы справиться о здоровье сестры, — сказал он Малиновскому в коридоре.

— Да, — пискнула Катя.

— Александр Юрьевич — заботливый брат, — хмыкнул Малиновский. — И что, как здоровье Киры Юрьевны?

— Спит она, — сообщил Андрей, — но лихорадки у нее, кажется, нет.

— Это замечательно! — воодушевленно воскликнул Малиновский, но глаза его оставались холодными и расчетливыми. — Как мы вчера и говорили Александру Юрьевичу, причин для беспокойства нет. Я уверен, что к вечеру Кира Юрьевна окончательно придет в себя и сможет с нами отужинать. Екатерина Валерьевна, раз уж вы столь добры, что согласились выполнить просьбу Александра Юрьевича, не могли бы вы также передать ему наше приглашение на ужин сегодня часов, скажем, в девять? Думаю, Кире Юрьевне пойдет на пользу тихий почти семейный ужин, так, Андрей? — Жданов кивнул. — А после он сам сможет забрать сестру домой. Передадите?

— Д-да, конечно.

— Вот и чудненько, — с довольным видом потер Малиновский руки. — В таком случае, не смею вас дольше задерживать.

— Думаю, мне стоит проводить Екатерину Валерьевну, — сказал неожиданно Андрей. — Мало ли что, людей лихих сейчас хватает.

— И то верно, — медленно сказал Малиновский после секундного молчания. — Время-то какое страшное, да? То люди за грош медный убивают, то звери лесные на куски рвут.

— И не говори, — поддержал его Жданов. — Идемте, Катерина Валерьевна, я вас провожу. Заодно прогуляюсь: британские ученые говорят, что утренние прогулки на свежем воздухе очень полезны для здоровья.

— С-спасибо.

Катя не была уверена, что дойдет до Березина живой в такой компании. Вот мертвой — запросто.

Когда они вышли на дорогу, ведшую в сторону Березино, Жданов, на ходу повернувшись к Кате, начал было:

— Послушай…

— Зачем вы убили Ольгу Вячеславовну? — перебила она его и сама обмерла от такого вопроса.

— Я ее не убивал! — рявкнул Жданов.

— Может, и не вы лично, — не глядя на него, ответила Катя, — а друг ваш, но все одно — вы виноваты, я знаю. Я только не понимаю, зачем вы это сделали? Ольга Вячеславовна была безобидной повитухой, она всем только добро делала. Может, она и вас на свет приняла, а вы ее…

Жданов ничего не ответил, и Катя тяжело вздохнула, остановилась и сказала, посмотрев на него:

— Не получится у нас с вами разговора, Андрей Павлович. Вы не волнуйтесь, я до Березино и сама дойду.

И она быстро пошла вперед. Далеко, впрочем, она уйти не успела.

— Я не убивал Ольгу Вячеславовну, — глухо сказал ей в спину Жданов. — Я не хотел ее смерти.

— Неужели? Она приходила к вам, когда узнала, что вы хотите продать свою часть поместья. Вы так желали, чтобы она молчала, что убили ее? В этом все дело?

— Нет! Почему я вообще должен?.. — Он с силой потер лицо ладонями и обреченно махнул рукой. — Я расскажу тебе все, если ты пообещаешь помочь мне. И мне, и Кире.

— Смотря чем помочь. Я душегубствовать не собираюсь, — заявила Катя.

— Не придется, — с кривой усмешкой ответил Жданов. — Тебе вообще не придется ничего делать, только поговорить с Воропаевым и убедить его доверять мне.

Катя решила не упоминать о том, что надо быть совсем идиотом, чтобы ему доверять, и спросила:

— С чего вы взяли, что он меня послушает?

— Послушает, — хмыкнул Жданов. — Ты вся его волком пропахла.

— Не понимаю, о чем вы, — быстро сказала Катя.

— А мы-то думали, что за волчара по лесу да вокруг Шершенево шастает. Мне бы раньше вспомнить, что на Сашку в детстве волк напал, но да ладно, что уж теперь. Раз он тебе так доверяет, то точно послушает.

— За что убили Ольгу Вячеславовну? — не отставала Катя.

— Я тут ни при чем! — взорвался Жданов, и Катя невольно отскочила в сторону, подальше от него. — Я, правда, не хотел ее смерти, — уже тише сказал он. — Я… я думал еще поговорить с ней, когда она успокоится, убедить ничего никому не говорить. Я не знал, что Роман планирует… — Он поморщился, но продолжил: — Отец не оставил письменного завещания. Зато оставил устное — незадолго до смерти, при свидетелях и поверенном, все как положено. Заявил, что все его имущество должно достаться его сыновьям в равных долях. Так и сказал. Да только, как сообщила мне Ольга Вячеславовна, я не его сын и прав на половину имения не имею. Вот так-то.

Он нервно взъерошил волосы и некоторое время шел молча, невидяще глядя куда-то вдаль.

— А я даже не подозревал. Такая вот штука жизнь, Катерина. Живешь себе живешь и даже не догадываешься, что ты сын того, кого всегда считал своим братом, и какой-то крестьянки. И что твой отец — на самом деле твой дед. Зато сколько всего сразу понимаешь… Ольга Вячеславовна принимала роды у матери и грозилась рассказать об этом нашему поверенному, Коломейцеву. А я ведь так и не узнал, кем она была.

— Кто? — нахмурилась Катя.

— Моя мать, — вздохнул Андрей, и теперь настал черед Кати молчать. — Я рассказал об этом Роману, но я и не думал, что он зайдет так далеко. В смерти Уютовой я не виноват!

— А в том, что случилось с Кирой, тоже?

— Я… Это был несчастный случай. Я этого не хотел.

— Несчастный случай — это когда человек с лошади падает, — возмущенно заявила Катя. Кира ей никогда не нравилась, но она не заслужила того, что с ней произошло. — А вы ее… Хорошо у вас получается: ничего-то вы не хотели, ни в чем-то вы не виноваты, а люди все равно пострадали!

Катя остановилась и гневно посмотрела на Жданова, удивляясь собственной смелости и запальчивости. Тот, казалось, готов был ударить ее, но удержался и, медленно выдохнув, сказал:

— Я не ангел, признаю, на моей совести много… всякого. Да только Роман еще хуже, уж поверь. Я не думал, что все так обернется, что мне придется скрываться, срочно искать деньги, чтобы мы могли уехать заграницу и затеряться там, и контролировать, контролировать себя каждую минуту, каждую секунду, потому что порой жажда сводит меня с ума, туманит сознание, заставляет делать то, чего я не хочу, и это невыносимо!

К концу речи Жданов почти кричал. Он снова замолк и продолжил уже обычным голосом:

— Я больше не хочу иметь ничего общего с Романом, но он меня не отпустит. Он монстр, в прямом смысле этого слова. Я надеюсь уехать в какую-нибудь другую страну, где меня никто не будет искать, и увезти туда Киру. Куда-нибудь, поближе к лесу, где много зверья и мало людей. Там мы сможем научиться контролировать свою жажду и держаться подальше от соблазнов. Но для этого мне надо сначала избавиться от Романа, а я не в силах сделать этот в одиночку. Он слишком силен, я не справлюсь с ним.

— И вы хотите, чтобы Александр Юрьич вам помог?

— Он на все пойдет ради сестры, — убежденно сказал Андрей. — У меня нет сейчас свободных денег, по крайней мере, недостаточно, чтобы этого хватило Роману. Он жаждет уехать в Америку, в Нью-Йорк или еще какой крупный город, где сможет долго оставаться незамеченным и жить в свое удовольствие. Для начала можно будет попытаться с ним договориться, а если не получиться, что вероятнее всего, — уничтожить, и тогда мне понадобиться помощь Сашки. Это самое лучше, что он сможет сделать для Киры. Она не сможет оставаться здесь, она не в состоянии себя контролировать, и рано или поздно выдаст себя. Сашка должен это понять, но меня он не послушает. Роман не отступится, ему нужны деньги, много денег. Он не просто так пригласил Сашку сегодня на ужин: он наверняка попытается его шантажировать. Он не подозревает о его истинной сущности, и это нам на руку. После того, как я… после того, что случилось с Кирой, Роман мне не доверяет, и я не знаю его точных планов, но убивать Сашку ему сейчас ни к чему: ждать, пока Кира вступит в права наследования слишком долго, у нас нет на это времени, да и смерть эту, ввиду последних событий, будут расследовать особенно тщательно. Роман захочет стрясти с Сашки побольше денег за присмотр за Кирой и неразглашение информации о ее состоянии, но отпускать ее он не захочет, ведь она для него будет золотой жилой. Пока она жива, он сможет бесконечно тянуть с Сашки деньги, и никому из нас не будет покоя. Я хочу покончить с этим раз и навсегда. Ты поговоришь с ним? Передай ему все, что я тебе рассказал. Он должен понять, что мой план — единственный выход для нас всех.

— Допустим, он согласится. Что тогда? — У Кати шла кругом голова от всего, что она услышала.

— Тогда пусть приходит на ужин в шкуре и, клянусь, я помогу ему расправиться с Романом и позабочусь о том, чтобы с Кирой все было в порядке.

— Хорошо, — сказала Катя, — я ему все передам. — Она в любом случае это сделала бы. — Почему вы креста не испугались, а Киру Юрьевну он обжег?

— Надеешься найти мои слабые места? — хмыкнул Жданов. — Я тебе не по зубам, уж поверь. Мне не страшен был крест, потому что Роман — безбожник, всегда таким был, и в момент обращение сознательно отринул Бога. А безбожникам и неверующим никакие религиозные символы не страшны. Никакие «маленькие вампирские слабости», как он их называет: кресты, Коран, солнце, серебро. Роман обратил меня, поэтому и я такой же, как он, по способностям, хотя он намного старше и сильнее меня. Признаться, я тоже никогда в Бога никогда не верил, но я еще недостаточно силен и опытен, чтобы те, кого я обращаю, были равными мне. Роман называет себя и меня высшими вампирами, а остальных, не равных нам, таких, как Кира, низшими.

— Хм, — только и ответила на это Катя. — Я все расскажу Александру Юрьевичу, а уж как он поступит, я не знаю.

— Он придет в любом случае, — сказал Жданов. — Я буду его ждать.

Катя кивнула.

— Все, тут уж до Березино недалеко, сама дойду.

— Хорошо. Еще… скажи ему, что мне, правда, очень жаль, что все так случилось с Кирой.

— Скажу. Только плевать ему будет на ваши слова. Этого он вам никогда не простит, — без тени сомнения ответила Катя и пошла прочь.

_________________
Все мои фики тут https://archiveofourown.org/users/Bathilda

Александр орал долго и от души, так, что аж стены тряслись от его крика. Когда Катя уходила утром в Шершнево, то оставила ему записку, в которой соврала, что ей надо сходить домой, чтобы забрать кое-что необходимое, что она забыла, но без чего ну никак не может жить. Вернувшись, она вынуждена была признаться, что где была на самом деле.

Не успела она это произнести, как Александр начал высказывать ей все, что думал о ее умственных способностях, моральных качествах и желании жить. Ни того, ни другого, ни третьего у нее, по его словам не было, раз она такая идиотка, что сунулась одна к упырям, хотя обещала больше не рисковать, и единственным объяснением этому могло быть лишь то, что она — самоубийца, желающая покончить с жизнью особо извращенным способом. Катя слушала его, пока у нее не начало звенеть в ушах, а потом, уставшая, голодная, еще не до конца отошедшая ото всего, что произошло в Шершнево, не решила, что все, с нее хватит. Наверное, упыри все же сделали с ней что-то, о чем она не знала, — по-другому Катя никак не могла объяснить свой поступок. Поняв, что не в силах больше терпеть крики Воропаева, Катя не нашла лучшего способа заставить его замолчать, кроме как поцеловать. И единственное, о чем она пожалела, что не видела его лица в тот момент, когда она притянула его к себе и поцеловала. На мгновение Александр замер, а затем стиснул Катю так, что ей даже стало немного больно, и страстно ответил на поцелуй. Опомнилась Катя только тогда, когда он отстранился от нее, тяжело дыша и глядя на нее шальными дикими глазами. Секунду спустя он снова было подался к ней, но Катя выставила перед собой руку и покачала головой.

— Мы… мы потом об этом поговорим, хорошо? Обязательно. Но сейчас… — она сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить: — У меня плохие новости.

Когда Катя рассказала, что произошло в комнате Киры, кабинет лишился двух стульев, вазы, не выдержавшей полета и столкновения со стеной, и книжной полки.

— Ты меня пугаешь, — прошептала Катя, глядя на беснующегося Александра.

Он вдруг резко остановился, пригладил волосы и огляделся с таким удивленным видом, словно это не он только что разгромил свой кабинет.

— Прости.

Он подошел к Кате и, обняв ее, уткнулся лицом ей в шею, шумно вдыхая ее запах. Когда он снова выпрямился, она увидела, что он почти успокоился. Катя продолжила свой рассказ, по окончании которого Александр надолго задумался.

— Что мы будем делать? — робко спросила она, нарушив воцарившуюся в кабинете тишину.

— Я не доверяю Жданову, но сейчас придется, — мрачно сказал Александр. — У меня нет выбора. А ты, — выделив последнее слово, добавил он, — будет сторожить кинжал, поняла?

— Но я…

— Либо ты будешь сторожить его с удобством, либо прикованная к дереву, выбор за тобой, — устало сказал Александр, и Катя поняла, что лучше ему не перечить. Сейчас, по крайней мере.

— Хорошо, я буду сторожить кинжал, — согласилась Катя и, поколебавшись, обняла его, прижавшись щекой к его плечу. — А ты пообещай, что вернешься живым, хорошо?

Она прекрасно понимала, что не может просить у него это, но в этот момент ей было все равно.

— Я постараюсь.

«Только попробуй не вернутся, — подумала Катя. — Мы еще не разобрались, что за странные отношения вдруг возникли между нами. Пока не разберемся — не смей умирать».



Сидеть в четырех стенах в ожидании вечера Александру было нестерпимо, и, чтобы отвлечься, он стал заниматься текущими делами поместья. Это было как нельзя на руку Кате, которая пообещала, что будет в библиотеке искать в книгах полезную информацию. Вдруг найдет что-то, что поможет одолеть Малиновского без риска для жизни. Александр лишь усмехнулся, услышав это, — он был уверен, что нет способа лучше и надежнее избавиться от упыря, чем клыки и когти оборотня, — но с облегчением оставил Катю в окружении книг. Там, по крайней мере, ей ничего не грозило, если только задохнуться от пыли.

Думать о том, что завтра его уже могло не быть в живых, Александр не хотел, хотя у него было нехорошее предчувствие относительно того, чем закончится его противостояние с Малиновским. Он не был дураком и понимал, что высший вампир, старый и опытный, — грозный противник, а если Жданов решит помочь своему мастеру, то Александру никак не спастись. Мысль о том, что Кира стала упырем, причиняла ему почти физическую боль, но если он выживет… если ему чудом удастся выжить, то все будет хорошо. Жданов был прав: Кира не сможет остаться дома, но Александр увезет ее куда-нибудь, где ей ничто не будет грозить, и присмотрит за тем, чтобы она никому не причинила вреда. И все будет в порядке.

Мысль о том, что ему придется расстаться с Катей, причиняла не меньшую боль, и ее Александр старательно гнал от себя. Сейчас было не время думать об этом.

Катя же действительно провела некоторое время в библиотеке, зарывшись в книги, а когда поняла, что Александр занялся своими делами, облегченно вздохнула — у нее еще было полно дел, а времени оставалось совсем немного. Охранять кинжал? Хорошо, она будет его охранять, но только так, как сочтет нужным. Папа всегда говорил, что залог успеха — правильная стратегия и тщательная подготовка. Стратегию она выработала, осталось заняться подготовкой. «Я вам покажу, как невинных людей кусать, — ожесточенно подумала Катя, выходя из библиотеки и мысленно обращаясь к Малиновскому. — И его вы не получите, даже не мечтайте».



— Андрей, Андрей, Андрей, — покачал головой Роман, в голосе которого слышалась откровенная насмешка. — Неужели ты думаешь, что, будь я таким глупым и недальновидным, каким ты меня представляешь, я прожил бы полторы сотни лет?

Кира дернулась, пытаясь освободиться от его хватки, но Роман лишь сильнее сжал когтистую руку на ее горле, и она затихла, умоляюще глядя на Андрея и Александра. Впрочем, вряд ли она понимала, что огромный серый волк, ворвавшийся в столовую Шершнево, — ее брат.

— Полагаешь, я не понял, что ты что-то задумал? Не почуял, что от той девки несет оборотнем, который отирался возле поместья и в лесу? Мальчик мой, я столько повидал и пережил, что ты еще лет сто не сможешь меня обмануть. Если, конечно, столько проживешь, что сомнительно. А ведь я был так добр к тебе: спас от смерти, помогал покрыть ошибки. Кстати, не узнаешь джентльмена справа от меня? Присмотрись повнимательнее: это тот самый бродяга которого ты, не удержавшись, выпил по дороге в Шершнево. Увы и ах, его вытащили из воды раньше, чем он успел окончательно разложиться, потому ему пришлось стать одним из нас. Непрезентабельный вид, да? Но ничего, ему это не мешает. Впрочем, как говорится, нет худа без добра: зато он помог избавиться от своего приятеля, который случайно увидел, как ты высушил его друга, и пытался на этом заработать. Это даже иронично, тебе так не кажется? «И ты, Брут?» Прямо как мы с тобой.

Андрей так и не понял, откуда взялись все эти упыри. Когда он спустился к ужину с Кирой, которая еще была вялой и плохо соображавшей, что происходит, Роман был в столовой один. Как Андрей и надеялся, почти тут же в комнату, разбив окно, влетел волк и остановился у стола, угрожающе оскалив зубы. Андрей рассчитывал, что после его появления он спокойно поговорит с Романом, объяснит, что больше не хочет иметь с ним ничего общего, предложит ему денег, чтобы тот мог на следующий же день уехать из Шершнево, и все утрясется. Но не тут-то было. Не успел Воропаев и шевельнуться, как Роман стремительно метнулся к Кире и схватил ее за горло. На пальцах у него отросли вдруг внушительные когти, не оставлявшие сомнений в том, что он с легкостью вырвет Кире горло, и тогда от смерти ее не спасет даже то, что она упырь. Появившиеся буквально из ниоткуда семеро упырей — страшные, в грязной одежде, смердящие смертью, — взяли в тиски Андрея и Воропаева, который низко рычал, но оставался на месте, не желая рисковать сестрой.

— Раз уж мы собрались здесь теплой, почти семейной компанией, думаю, пора обсудить дела. Александр Юрьевич, вы хоть кивните, что ли, чтобы я знал, что вы меня понимаете. А то окажется, что я разговариваю с бессловесной и безмозглой тварью, — неловко выйдет, право слово.

Александр кивнул, прижав уши к голове.

— Отлично! — искренне обрадовался Роман. — Итак, к делу: ваша очаровательная сестра погостит пока у нас — мы очень рады ее компании, а некоторые — даже больше, чем следовало бы, верно, Андрей? — а вы тем временем отправитесь к своему поверенному и отпишите своему дорогому другу и почти зятю половину вашего поместья. Это ведь совсем небольшая цена за счастье Киры Юрьевны, вы согласны?

Александр вновь зарычал, но кивнул. А что ему еще оставалось?

— Вот и чудненько, — широко улыбнулся Малиновский. — Значит, договорились? Ну-ка, милейшие, подержите ее. Если дернется — разорвите на куски, поняли?

Упырь, стоявший рядом с ним, утвердительно промычал — говорить он не мог из-за разорванного горла, — и положил одну неестественно вывернутую руку Кире на плечо. Его приятель сделал то же самое.

— Может, вина? — предложил Малиновский. — Отметим сделку. Люблю, когда все решается так быстро. Не волнуйтесь, Александр Юрьевич, вам мы найдем какую-нибудь миску. Вы ведь, насколько я знаю, не можете скинуть шкуру прямо сейчас? Неудобно, правда? Вам стоит познакомиться с вашими американскими собратьями — вот у кого нет таких проблем.

Он хотел было сказать что-то еще, но замер и прислушался.

— Кажется, у нас…

Договорить он не успел. В разбито окно просунулась вдруг рука и бросила на пол горсть что-то мелкого и круглого а потом еще и еще. Поначалу никто не понял, что это такое, но упыри — все, кроме Жданова и Малиновского, — вдруг рухнули на колени или просто согнулись и стали подбирать рассыпавшиеся по полу кругляши.

— Горох, — невольно воскликнул Жданов.

Упыри, державшие Киру, также встали на колени, неловко поднимая горошину за горошиной. Сама Кира наклонилась, опершись одной рукой на стол, и стала шепотом считать горошины.

— Поднимайтесь! — заорал Роман. — Я приказываю, поднимайтесь!

Жданов и Воропаев опомнились одновременно и бросились на Малиновского, который, впрочем, успел увернуться. Уже через секунду в столовой творился настоящий ад. Жданов и Воропаев пытались поймать Малиновского, который был быстрее их обоих, и при этом все трое то и дело натыкались на упырей, упоенно пересчитывающих горох. Несмотря на царящий в комнате хаос, противники Малиновского мгновенно поняли, что упустить его нельзя ни в коем случае, и потому старались держаться возле двери и окна, не позволяя ему улизнуть. Все трое успели обменяться укусами и ударами, но их раны не мешали им пока сражаться. Малиновский то и дело рычал на упырей, призывая их бросить «этот чертов горох», но те никак не реагировали на него. Никто не заметил, как в самый разгар сражения в комнату проскользнула Катя. Она стремительно метнулась к Кире, молясь только о том, чтобы не попасться никому под ноги или под горячую руку, схватила ту за руку и потащила за собой. Кира, не сводившая глаз с гороха, сначала сопротивлялась, а затем, повернувшись к Кате, оскалилась, продемонстрировав острые клыки.

— Да идемте же, — прошипела Катя, краем глаза замечая, что Александр смог-таки повалить Малиновского на пол, и теперь пытался добраться до его горла, а Малиновский, в свою очередь, душил его.

Андрей же отбивался от двух упырей, которые, по всей видимости, сосчитали весь горох в пределах видимости.

— Идемте! — повторила Катя. — Иначе нам всем конец!

Если бы не связка чеснока, висевшая у Кати на шее, словно бусы, Кира наверняка попыталась бы атаковать ее. А так она лишь снова оскалилась, но послушно побежала за Катей. Оказавшись в коридоре, Катя захлопнула за собой дверь, подперла ее стулом и, недолго думая, бросила на пол зажженные свечи, которыми освещался коридор. А затем для надежности зажгла пару спичек, коробок которых позаимствовала в кабинете Воропаева, и также бросила их на пол.

— Бежим, — приказала она Кире, и та, шарахнувшись от занявшегося огня, подчинилась.

Они выскочили из дома, обежали его и заглянули в разбитое окно столовой. Трое упырей еще считали горох, но остальные уже помогали Малиновскому сражаться против Воропаева и Жданова. Точнее, они наседали на Жданова, который отбивался, как мог, а Воропаев и Малиновский, оба с уже серьезными ранами, кружили вокруг друг друга, переводя дух.

Катя подняла сумку, которую оставила на земле, достала оттуда несколько флакончиков, в которых раньше были духи да розовая вода, и, прицелившись, кинула их в окруживших Жданова упырей.

— Это же мои духи! — возмутилась вдруг Кира, вдруг резко пришедшая в себя.

— Были, — пропыхтела Катя, снова прицеливаясь. — А теперь там святая вода.

Упыри взвыли и оглянулись в поисках того, кто посмел причинить им боль. Катя быстро пригнулась, а Жданов тем временем разорвал горло ближайшему противнику, а второго, схватив за грудки, начал бить головой об стену. Катя взяла еще пару «снарядов» и метнула их в озиравшихся упырей, кожа которых задымилась, когда на нее попала святая вода. Жданов не стал тратить на них время: размозжив голову второму упырю, он ринулся на помощь Воропаеву. Теперь против Малиновского снова сражались двое, и ему приходилось несладко. Бывшие противники Жданова, между тем, заметили Катю и стали лезть в окно. Катя же дрожащими руками вытащила из сумки палку, обернутую промасленной тряпкой, зажгла спичку и поднесла ее к ткани. Палка вспыхнула мгновенно, и Катя ткнула ей в упыря, наполовину высунувшегося в окно. Тот заорал, одежда на нем зажглась, и он упал обратно в столовую, повалившись на своего приятеля. Отвратительно запахло паленой плотью.

Катя, которую трясло, осела на землю, прислонившись спиной к стене. И тут же снова вскочила на ноги: на них с Кирой надвигались шестеро упырей, перед которыми она рассыпала гречку по пути сюда.


Еще днем, возвращаясь из Шершнево в Березино, Катя случайно вспомнила о бедной Парашке. Александр сказал, что она была упырем, а значит, ее кто-то укусил — неважно, Жданов или Малиновский, — и оставил разгуливать по лесу как ни в чем ни бывало. А где один упырь, там и два, и три, и неизвестно сколько еще. Конечно, возможно было, что на самом деле больше никаких упырей нет, а Параша была, как выразился Жданов, несчастным случаем, но рисковать Катя не хотела. Она, разумеется, собиралась пойти помочь Александру, хотел он того или нет.

За полдня Катя успела развести бурную деятельность, держась при этом подальше от Воропаева. Для начала она зашла к Настасье, пожаловалась на головную боль и спросила, нет ли у той святой воды, потому как только святая вода и помогала Кате ото всего на свете. Настасья, порадовавшись такой набожности, в то время как «остальная молодежь нынче все безбожники», отдала Кате целую бутылочку. Затем Катя прокралась в комнату Киры и вылила все ее духи и розовую воду, налив вместо них святую воду. Потом она стащила на кухне чеснок, немного масла и отсыпала в несколько мешочков гороха, гречки и пшенки, изо всех сил надеясь, что мифы и предания не врали, и низшим упырям действительно придется пересчитывать все зерна до единого, если перед ними рассыпать пшено или гречку, и они физически не смогут оторваться от этого занятия. А если врали, то у Кати будут большие проблемы.

Еще она приготовила десяток факелов, рассудив, что уж против огня любой упырь бессилен, и сколотила несколько крестов, используя подручные материалы, благо кузнец опять болел, и в кузне получилось незаметно взять молоток и гвозди. Напоследок Катя стянула из комнаты Александра штаны, отчаянно краснея. Но не в юбке же ей бегать, в самом деле. Она даже успела наспех пришить к ним карманы, сделанные из собственной блузки. Сложив все необходимое в заплечный мешочек, Катя спрятала его в кустах недалеко от того дерева, под которым Александр оборачивался в прошлый раз.

Остальное было делом техники.

За ужином Александр почти ничего не ел, только с отсутствующим видом ковырялся в тарелке. После ужина он отправился к себе в кабинет, а Катя — в библиотеку. Зачитавшись, она не заметила, как пролетело время, несмотря на всю ее нервозность. Когда Александр пришел за ней, он был так мрачен и суров, и, если бы Катя не успела узнать его эти дни, то испугалась бы его.

Перед тем, как воткнуть кинжал в землю, Катя воровато оглянулась и быстро чмокнула Александра в губы.

— На удачу, — серьезно сказала она.

Александр лишь покачал головой, крепко обнял ее и кивком показал на землю.

— Я постараюсь вернуться, — вновь пообещал он, обернулся и, ткнувшись лобастой головой в ноги Кати, едва не свалив ее при этом с ног, помчался в Шершнево. Катя выдохнула и полезла в кусты за сумкой. Александр был быстрее ее, плюс, как она полагала, потратит какое-то время на изучение обстановки. За это время она доберется до Шершнево, сама осмотрится и… и будет действовать по обстановке. Затаив дыхание, она приступила к самой ответственной части своего плана. Для начала она очертила вокруг кинжала узкий прямоугольник, лишь немногим шире и длиннее основания рукояти, углубила бороздки, положила в них четыре палочки и присыпала землей. Затем она очертила еще меньший прямоугольник вокруг самого лезвия и также заметила его палочками. Ну а потом решительно выдернула из земли кинжал и вложила в оставшуюся после него щель щепку. Она не могла оставить кинжал в земле — если его кто-то вдруг возьмет, и он пропадает с концами, то Александр навсегда останется волком, а этого допустить было нельзя. А так кинжал останется цел, и Катя всегда сможет найти то место, куда он был воткнут. Вернувшись в дом, Катя спрятала кинжал под подушку, сняла юбку, под которой были штаны Воропаева, сшитые прямо на ней, чтобы не спадали, и отправилась в Шершнево.

Она почти совсем было расслабилась, решив, что кроме Жданова, Малиновского и Киры в округе больше нет упырей, когда ей навстречу вышла дородная женщина в лохмотьях и с хищной улыбкой. Очень-очень клыкастой улыбкой. Хорошо, что Катя к такому готовилась и заранее сжала в ладонях по горсти гречки. Быстро высыпав гречку под ноги женщине, Катя закусила губу и приготовилась бежать, сломя голову, если это не сработает. Сработала. Женщина некоторое время безучастно смотрела на зернышки, не видимые в темноте человеческому взгляду, а затем грузно опустилась на колени и начала ковыряться в земле, собирая и считая гречку. Катя бочком обошла ее и отправилась дальше. Всего вокруг Шершнево оказалось рассредоточено шестеро упырей, и все они купились на трюк с зернами, а Катя мысленно поблагодарила Ольгу Воропаева, которая, из-за состояния сына, собрала достойную коллекцию полезных книг о сверхъестественном.

Слуг в доме не было: Катя еще днем послала с сыном кухарки записку Маши, в которой настоятельно советовала ей и другим слугам уйти куда подальше сразу после того, как они подадут ужин, иначе им всем несдобровать. А чтобы у Маши не осталось никаких сомнений, Катя посоветовала ей обратиться к Жданову за разрешением, когда рядом не будет Малиновского. Во всем доме горело лишь одно окно, которое, к тому же оказалось разбитым. Заглянув в него, Катя увидела самодовольного Малиновского, державшего за горло Киру, и окруживших Жданова и Александра упырей, и поняла, что она сделала все правильно, придя сюда. Теперь главным было придумать, как теперь действовать, чтобы не навредить, и когда Малиновский отпустил Киру, решение пришло само. «Ой мамочки», — подумала Катя, быстро перекрестилась и бросила в комнату горсть гороха…


Но сейчас, глядя на наступающих на нее упырей, перепуганная Катя не представляла, что ей делать. Самым очевидным выходом было бы сбежать, но далеко ли она убежит от упырей? И что будет с Александром и Ждановым? Катя быстро зажгла два факела, сунула один из них Кире и заглянула в окно. Столовая горела. В углу барахтались охваченные огнем упыри, упорно пытавшиеся встать на ноги и куда-то пойти, и с них пламя уже перекинулся на стены. Жданов и Александр добивали Малиновского, который был изрядно растерзан, но все еще сопротивлялся.

— Огонь, — завопила Катя. — В огонь его, быстрее!

Малиновский повернул в ее сторону голову — одна щека у него была практически оторвана, и кожа свисала с нее широким окровавленным лоскутом, — и жутко ухмыльнулся. Жданов, явно из последних сил, кинулся на него и толкнул в сторону упырей, а Александр прыгнул и врезался ему в живот, повалив на горящих тварей. Он взвизгнул, когда пламя обожгло ему лапу, но успел отскочить до того, как угодил в огонь. Волосы и одежда Малиновского вспыхнули, и он покатился по полу, пытаясь сбить пламя.

— Уходите! — крикнула Катя, посторонившись, и Александр со Ждановым выпрыгнули в окно. Катя для надежности швырнула в комнату факел и прижалась к стене.

— Бери Киру и бегите отсюда, — скомандовал Андрей.

Больше всего сейчас Катя жалела, что у нее не осталось никакого зерна.

— Нет, — упрямо ответила она, и Александр рыкнул на нее. — Потом. У меня еще есть факелы, кресты и святая вода!

Оказалось, на открытом пространстве упырям было проще уворачиваться от склянок со святой водой, крестов и горящих факелов.

— Беги, — снова крикнул Андрей, отбивавшийся от трех упырей, лишившихся своего создателя, когда стало ясно, что больше Катя ничем не может помочь.

Катя в отчаянии посмотрела на него и на Александра, но, поколебавшись, все же побежала, сжимая в одной руке последний оставшийся факел, а в другой — распятье. Кира последовала за ней. За их спинами полыхало Шершнево.

Катя не сразу поняла, что бежит к реке, а поняв, мысленно похвалила себя, вспомнив, что упыри, предположительно, боятся текущей воды. Благо до речки от Шершнево было недалеко. Добежав до берега — и чудом ни обо что не споткнувшись по пути, — Катя облегченно опустилась на травку, чувствуя, как бешено колотится ее сердце. В боку у нее кололо, а ноги отказывались ее держать. Кира села рядом, немного помолчала и сказала задумчиво:

— Я ничего не понимаю.

Катя истерически рассмеялась. Она хохотала, пока у нее не выступили на глазах слезы, потом позволила себе пару минут поплакать, а затем вытерла слезы и посмотрела в сторону Шершнево. В небе над верхушками деревьев уже виден был столб дыма.

— Это что, правда, был Саша? — нерешительно спросила Кира. — Почему он мне ничего не рассказал? Как он мог это скрывать? А Андрей как он мог?.. С ними все будет хорошо, ведь так? Они сильные, они справятся, да? — возбужденно спросила Кира, скорее пытаясь убедить в этом себя.

— Не знаю, — устало ответила Катя.

Она с трудом встала, доковыляла до воды и умылась. В кустах неподалеку что-то зашуршало. Катя насторожилась, но все тут же стихло, и она решила, что это заяц или, там лисица. Она снова села, стараясь не думать, что, может, в эту самую минуту Александр истекает кровью или горит. Она закрыла глаза, а когда снова их открыла, в нескольких метрах от нее стоял упырь. Катя взвизгнула, вскочила на ноги и отступила к воде. Кира, вновь став заторможенной и вялой, словно ее лишил сил недавний всплеск эмоций, удивленно посмотрела сначала на нее, потом на упыря и не двинулась с места.

— Кира Юрьевна, идите сюда, — сказала Катя, но Кира осталась сидеть.

Упырь начал медленно, но уверенно к ней приближаться. Катя подскочила к ней, потянула за руку, заставляя встать, и закрыла ее собой, размахивая перед упырем крестом. Тот лишь ухмыльнулся и продолжил наступать на Катю, ловко уворачиваясь от распятья. «И что теперь?» — лихорадочно подумала Катя. Крест был небольшой и легкий, убить таким упыря никак не получится. Сколько еще ей хватит сил размахивать им и заслонять собой Киру, пятясь назад? Сзади раздался громкий всплеск, на который Катя поначалу не обратила никакого внимания, но затем всплеск повторился, и ее ноги что-то коснулось. Катя взвизгнула, дернула ногой и бросила быстрый взгляд вниз. На берегу лежали вилы, которых совершенно точно еще минуту назад там не было.

— Кира Юрьевна, поднимите вилы и дайте их мне, — попросила Катя. Кира не обратила на нее никакого внимания. — Дай вилы, дура! — зло рявкнула Катя, и на этот раз Кира послушалась.

«Ну, с Богом», — сказала себе Катя, отбросила крест и, схватив двумя руками вилы, зажмурилась, выставила их пред собой и ринулась на упыря.

Ржавые вилы с чавканьем вошли в нежить, и, застыв на мгновение, он рухнул на землю. Катя, который было страшно как никогда, снова взялась за черенок и надавила на вилы, пригвождая кровососа к земле. В кустах снова зашуршало.

«Все, — подумала Катя, которой было ясно, что она ну никак не сможет вытащить вилы из упыря. — Я больше не могу. Сейчас я зайду в реку, и плевать что будет с Кирой Юрьевной».

Из кустов вышел окровавленный волк и завыл, подняв к небу морду. С ближайшего дерева вспорхнула потревоженная им иволга и взлетела ввысь.

— Говорят, у того, кто увидел иволгу, жизнь будет благополучной и богатой, — отрешенно сказала Катя.

Потом она отошла немного назад, села на землю, притянув колени к груди, и зарыдала.





— Когда ты была маленькой, ты пахла леденцами и яблоками. — В спальне было темно и тихо, но им не нужен был свет. — Мне все время хотелось тебя нюхать, и я чувствовал себя извращенцем.

— А потом?

— А потом я уехал и убедил себя, что это все ерунда. Я не хотел верить в то, что дядька Василий рассказал мне о волкодлаках и их парах. В то, что если волкодлак встретит свою пару, то это навсегда, что он ни с кем больше не захочет быть, что ему не нужен будет никто другой. Что он сразу поймет, что это его пара и не захочет ее отпускать.

— Это любовь?

— Да. Нет. Я не знаю. Любовь, забота, привязанность, дружба, поддержка, ссоры — все вместе. Наверное. Мне не с чем сравнивать.

— Мне тоже. Ты хочешь… чтобы все стало как раньше? Я вернусь к родителям, а ты…

— Нет, не хочу.

— Это хорошо. А чем я пахну сейчас?

— Чесноком и гарью.

— Я серьезно!

— Я тоже. Чесноком. Осенними яблоками, карамелью, сиренью. Мной. Тогда, в первый раз, почуял тебя задолго до Парашки, поэтому и бродил рядом. Не мог заставить себя уйти. И слава богу.

— И поцеловал ты меня тоже поэтому?

— Не смог удержаться. Я не хотел все усложнять. В то время я действительно хотел, чтобы все стало как прежде, хотел забыть тебя, вернуться к прежней жизни.

— А?.. Хотя нет, неважно. Ты сказал, что до меня никогда не обращался через кинжал. Почему ты не попросил Ольгу Викторовну об этом?

— Тебе обязательно спрашивать? Ты ведь сама догадалась. Волкодлак может обращаться через кинжал, только если его воткнет в землю его пара. Именно поэтому в нем остается столько человеческого: он связан со своей парой и черпает в ней силу.

— А?..

— Спи. У нас еще будет время, чтобы поговорить. Теперь я тебя никуда не отпущу.

— Я тебя тоже.



Шершнево сгорело дотла. Александр рассказал Илье Романовичу Нильскому, что они с сестрой ужинали в компании Жданова и Малиновского, которые в тот день дали слугам выходной, когда где-то в доме начался пожар. Они пытались потушить его, и им на помощь даже прибежали бродяги, которые жили последние несколько недель в лесу возле Шершнево, но, увы, все они вместе с Малиновским и Ждановым сгинули в огне. Опровергнуть эту версию никто не мог, и, хотя Нильский и чуял, что что-то здесь не то, ему пришлось смириться и закрыть это дело. Ни один труп опознать не удалось.

Пожар на долгие месяцы стал темой слухов и сплетен по всей округе. Кира Юрьевна Воропаева, мало того, что пострадала при пожаре, была подкошена смертью жениха, и брат увез ее лечиться заграницу. В компаньонки и наперсницы она, к удивлению всех, взяла Катю Пушкареву, дочь Пушкарева-трактирщика. Впрочем, вскоре все вспомнили, что Пушкарева была девицей умной, ее привечала и учила сама Ольга Воропаева, и потому перестали видеть что-то странное в таком раскладе дел.

Домой Александр Воропаев вернулся лишь через пять лет, когда пожар давно уже забылся. С собой он привез лишь Катерину Пушкареву, которая стала за эти годы Воропаевой. Кира же, по его словам, скончалась заграницей от чахотки. Некоторое время все судачили о таком мезальянсе, но вскоре перестали. Еще через пять лет, когда скончались родители Катерины, Воропаевы снова уехали в дальние края, теперь уже навсегда.



— Мне будет их не хватать.

— Мне тоже.

Еще какое-то время они стояли перед двумя могильными камнями, а затем медленно побрели к выходу с кладбища.

— Кстати, нам пора менять дом: соседка вчера сказала, что я выгляжу удивительно молодо и совсем не изменилась за те десять лет, что она меня знает.

— Ты расстроена?

— Нет. Мне не слишком нравится этот город. Нас держали здесь только они, но теперь мы можем уехать отсюда.

— Ты уже выбрала куда?

— Мы еще не были в Канаде.

— Верно. Завтра же куплю билеты.

Они улыбнулись друг другу и растворились в ночной мгле.





Она почти совсем было расслабилась, решив, что кроме Жданова, Малиновского и Киры в округе больше нет упырей, когда ей навстречу вышла дородная женщина в лохмотьях и с хищной улыбкой. Очень-очень клыкастой улыбкой. Хорошо, что Катя к такому готовилась и заранее сжала в ладонях по горсти гречки. Быстро высыпав гречку под ноги женщине, Катя закусила губу и приготовилась бежать, сломя голову, если это не сработает. Не сработало. Женщина улыбнулась еще шире и продолжила наступать на Катю. Та сама не поняла, как это произошло, но ее нога вдруг сама по себе поднялась и впечаталась в упыриху, которая отлетела на добрых десять метров назад.

— Ничего себе, — вслух сказала Катя, изумленно глядя на собственную конечность.

Упыриха зашевелилась, вставая, и Катя в мгновение ока оказалась возле нее и от души треснула ее по голове кулаком, затем тыльной стороной ладони по шее, а затем снова ударила ногой. Упыриха затихла. Катя вынула из сумки осиновый кол — один единственный, который она на всякий случай взяла с собой, — и вонзила его в сердце упырихи. Та рассыпалась пеплом.

— Ой мамочки, — сказала Катя. — И что это было?

Впрочем, рассуждать об этом не было времени — из-за дерева показался еще один упырь, вскоре разделивший судьбу своей соратницы. К тому времени, как Катя дошла до Шершнево, она обратила в прах шестерых упырей…



— Я же говорил, что еще не было случая, когда люди не решили бы такую проблему, — удовлетворенно сказал Милко, поудобнее устраиваясь в объятиях Потапкина. — В каждом поколении рождается Избранная — охотница на упырей, и одна такая только что осознала себя…

_________________
Все мои фики тут https://archiveofourown.org/users/Bathilda