* * *
Утром Андрей в первую очередь зашел к Светлане Локтевой и при виде ее реакции подумал: стоило время от времени вот так заставать врасплох сотрудников, чтобы проверять их стрессоустойчивость и трудовую дисциплину. В отличие от Урядова Светлана лишь подняла глаза на Андрея, оторвавшись от уже разложенных на столе бумаг, и вопросительно подняла бровь.
— Доброе утро, Андрей Павлович.
— Доброе. Светлана Федоровна, скажите, вам что-нибудь известно вот об этом? — Андрей протянул ей копию отчета аудитора и пару других документов.
Светлана поправила очки и, просмотрев бумаги, покачала головой.
— Первый раз вижу, — сказала она, возвращая документы Андрею. — Возможно, этим занимались лично Ярослав Борисович и Александр Юрьевич.
— Может быть. Но у них я спросить не могу, почему такая немалая сумма списана со счета «Зималетто» по распоряжению Воропаева «на партию тканей», а после эта партия нигде больше не фигурирует, кроме договора, который даже не был заверен и зарегистрирован юротделом. Что за тайны Мадридского двора? Месяц спустя почти вдвое большая сумма потрачена на вторую партию тканей, на этот раз оформленную по всем правилам и, видимо, пущенную на новую коллекцию! Так куда делась первая партия?
— Да, партию тканей, купленную в марте, я помню, но насчет первой мне ничего неизвестно. При Александре Юрьевиче и Ветрове дела вообще велись… своеобразно, — судя по поджатым губам Светланы, она это своеобразие не одобряла, и не надо было быть Эйнштейном, чтобы догадаться, что она имела в виду платежи в обход бухгалтерии. — Ветров мог бы вам все рассказать, но он…
—…переехал за границу и не оставил контактов,— закончил за нее Андрей. — Я в курсе. Кто-нибудь еще может что-нибудь знать? Была же у него, наверное, секретарша?
— Ну вообще-то… — нерешительно начала Светлана, на мгновение замолкла, опустив глаза, потом снова посмотрела на Андрея и продолжила: — У Александра Юрьевича была личная помощница, она же считалась секретаршей Ветрова — у нее было экономическое образование, и она была в курсе всех сделок.
— Только не говорите, что она уехала заграницу с Ветровым, и с ней тоже нельзя поговорить.
— Да. То есть нет. То есть, она не уехала, но поговорить с ней нельзя. Она… — Светлана запнулась, вздохнула и объяснила: — С Катей произошел несчастный случай.
— Да что ж за невезенье-то! — с досадой буркнул Андрей и только тогда осознал, что сказала Светлана. Так значит, Клава была Катей. А, неважно, это почти одно и тоже, и к тому же Андрей привык называть ее Клавой. Между прочим, он оказался прав, Клава все-таки была при жизни бухгалтершей. Ну, в каком-то смысле.
С одной стороны, загадка исчезновения кучи денег волновала Андрея гораздо больше, чем судьба привидения, с другой, сейчас ему представился шанс выяснить, что с ней стряслось и, возможно, навсегда от нее избавиться. Однако интересоваться в открытую, что с ней случилось, казалось неуместным. Андрею не хотелось прослыть сплетником, сующим нос не в свои дела, это не прибавило бы ему популярности у сотрудников «Зималетто». И потому он спросил первое, что пришло на ум:
— Она была с Воропаевым той ночью?
— Нет, конечно! — возмущенно ответила Светлана. — Катя была не такой.
Ее взгляд метал громы и молнии, и Андрей с намеренно преувеличенным смущением и раскаянием сказал:
— Что вы, я не это имел в виду, совсем не это. В смысле, в машине, когда он разбился? Просто вы же сами сказали, что она его помощницей была, а помощницы часто ездят с начальниками на переговоры в любое время дня и ночи и вообще…
— Нет, Кати с ним не было, — чуть смягчилась Светлана. — Он погиб уже после того, как Катя неудачно упала и ударилась головой о стол. Вот так.
— Да уж… — больше Андрей не нашел, что ответить.
Судя по всему, крупная сумма «на ткани» была списана с ведома Воропаева, и это было странно. Владельцы нередко крали средства своих компаний втайне от других владельцев и акционеров, но в таком случае их редко заботило благо фирмы, которую они разоряли. Воропаев же, похоже, старался удержать компанию на плаву — в конце концов, ткани-то для новой коллекции он все же купил. Правда, деньги могли ему понадобиться внезапно и на что-то разовое, вроде долга… да, это было вполне разумное объяснение. Если только не вспоминать запись Клавы о том, что «предложение В. — мышеловка. Беспокоюсь». Имело это какое-то отношение к пропавшим деньгам или нет? Раз уж Клава-привидение надоедала ему в его же собственном кабинете, то могла бы в качестве извинения вспомнить, что случилось с этими деньгами и есть ли хоть призрачный… тьфу ты, неудачное слово, маленький шанс вернуть их.
Кстати о Клаве и кражах: сегодня утром должен был прийти мастер, чтобы осмотреть сломавшуюся машину. Андрей спустился на производство и, как и рассчитывал, застал там мастера. Тот не сказал Андрею ничего нового или неожиданного.
— Это у них самое слабое место, — сказал мастер, показывая Андрею на вышедшую из строя деталь. — Только обычно эти машины дольше служат, а ваша машинка совсем недолго проработала. Может, заводской брак, но это вам надо экспертизу делать. Если не горит — займитесь, но если машинка срочно нужна, то придется чинить.
— Чинить, — твердо сказал Андрей и пошел к себе.
Проходя мимо ресепшена, где собралась стайка сотрудниц «Зималетто», он краем уха услышал, как Тропинкина уговаривала какую-то Таню не глупить и пойти с ними попить кофе с пирожными, а то от нее «и так остались кожа да кости — худеть хорошо, но в меру же!»
* * *
— Клава, — позвал он, войдя в кабинет.
— Да, Андрей Павлович?
Клава материализовалась у стола, вытянутая по стойке смирно, всем своим видом давая понять, что готова к трудовым подвигам. Если бы в Маше Тропинкиной была хотя бы десятая доля Катиного ума, работоспособности и скромности, Андрей был бы просто счастлив. Нет, само собой, глубокими декольте Тропинкиной можно было любоваться бесконечно, но работать после созерцания подобных прелестей даже святому было бы некоторое время проблематично. А Андрей святым никогда не был и становиться не собирался.
— Мне нужна твоя помощь, — сразу начал с главного Андрей.
— Я готова, — с энтузиазмом сказала Клава.
— Смотри, — Андрей разложил на столе бумаги, которые изучил накануне. — Это отчеты Ивана Васильевича о браке на производстве. Все цифры — максимально допустимая планка для брака. Заметь, минимального значения брака нет нигде, все партии ткани и готовых изделий почти с одинаковым показателем брака из отчета в отчет.
Слегка нахмурившись, Клава внимательно прочитала все бумаги, беззвучно шевеля губами, а потом посмотрела на Андрея и спросила:
— И вы думаете?..
— Я думаю, что с приходом Воропаева, а, может, и до него, милейший Иван Васильевич начал свое небольшое дельце, используя ткани и оборудование «Зималетто», чтобы шить и продавать одежду налево, чем обеспечил себе безбедную жизнь если не в старости, то по крайней мере в ближайшие годы.
Первым, что Николай Семенович Болдырев, начальник и учитель Андрея, вбил ему в голову, было то, что «в России все воруют. Это не я сказал, а Карамзин, знаешь такого? И правильно ведь сказал. Так вот, в первую очередь проверяй, есть ли в компании воры, а уж потом начинай лечение». И Андрей не раз и не два убеждался в истинности этого утверждения.
— Надо нам его как-то вывести на чистую воду, — задумчиво произнес Андрей. — Может, припугнуть?.. А?
Клава с сомнением сказала:
— Ну, он вряд ли меня увидит, а даже если и увидит, то он должен знать, что я умерла, иначе не испугается. А он может и не знать. Но я могу попытаться.
Андрей расхохотался.
— Хорошая идея, — ответил он, отсмеявшись, — но неконструктивная. Мне нужны доказательства. А еще лучше, если я поймаю его с поличным. Поэтому я хочу, чтобы ты за ним проследила. Наверняка он шьет одежду на сторону поздно вечером и ночью. Тебя никто, кроме меня, не видит, ты сама сказала, значит, ты спокойно сможешь посмотреть, что творится в швейном цехе, и когда застанешь там Ивана Васильевича и тех швей, которые на него работают, скажешь мне, я буду ждать тебя в кабинете.
Андрей был горд этим планом не меньше, чем антикризисным бизнес-планом по спасению «Зималетто».
— Но… я не могу! — с паникой во взгляде выпалила Клава. — Не могу. Там страшно, и… и страшно.
— Чем страшно? Послушай, ты же призрак, тебе нечего бояться. Наоборот, это тебя все должны пугаться.
Но его слова явно не убедили Клаву: она упрямо смотрела на него исподлобья и не собиралась выполнять его просьбу.
— Ты можешь сказать, чего именно боишься?
Клава покачала головой.
— Тогда я тебя провожу. Обещаю, если ты скажешь, что встретилась с реальной опасностью, мы повернем назад. Но если ничего такого не будет, ты подежуришь на производстве после конца рабочего дня и дашь мне знать, если поймаешь, так сказать, Ивана Васильевича за руку. Ты же можешь мгновенно перемещаться с места на место, так?
— Ну да, но…
Она все еще сомневалась, и Андрей поспешно сказал:
— Клянусь, я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось. Ты же хочешь, чтобы у «Зималетто» все было хорошо, так? Без тебя мне никак не справиться.
Правда, Андрей вовсе не был уверен, что сможет ее защитить, но честно намеревался попытаться, хоть и не верил, что ей грозила опасность. Максимум ‒ она покинет, наконец, эту землю и отправится, куда полагалось, но Андрею это казалось не страшным, а как раз вполне нормальным. Клава же, закусив губу, несколько секунд смотрела ему прямо в глаза, словно пытаясь понять, сумеет ли он сдержать слово, а потом неохотно кивнула.
— Ладно, я попробую.
— Спасибо. Клава, ты — чудо. В прямом смысле слова, — хмыкнул Андрей. — Да, вот еще что: ты знаешь что-нибудь об этом?
Он показал ей те же бумаги, что ранее Светлане, но, как он и ожидал, Клава ничего подобного не помнила. Судя по всему, она забыла все, что происходило за месяц-два до ее смерти, все, что было связано лично с ней, а остальное помнила очень смутно. Однако кое-что она все же смогла рассказать:
— Он мне не нравился. Ветров, я имею в виду. У меня всегда было такое впечатление, что он говорил одно, думал второе, а делал вообще третье. Но Александр Юрьевич ему доверял.
—То есть, он, по-твоему, мог украсть?
— Наверное, мог, если бы ему не пришлось за это отвечать. А вот Александр Юрьевич точно не мог, он очень хотел, чтобы «Зималетто» процветало.
— А азартными играми он случайно не увлекался? Казино, скачки? Наркотиками не баловался?
— Нет. По крайней мере, я ничего такого не помню.
— Понятно, — задумчиво, потому что его мысли уже переключились на другое, отозвался Андрей. — Тогда до вечера. Я тебя позову.
— Хорошо.
Клава исчезла, а Андрей сел и откинулся на спинку кресла, продолжая обдумывать неожиданную идею: если Клава умерла где-то в другом месте, то вряд ли она вернулась бы призраком в «Зималетто». Так почему Урядов не рассказал ему о том, что с ней случилось? И в свете всего, что он обнаружил за последние дни, кто мог иметь на Клаву такой зуб, что решился ее убить?
* * *
Ближе к вечеру Андрей, как и обещал, отправился проводить Клаву в швейный цех. Всю дорогу Клава тесно прижималась к нему, если так можно выразиться, и всю левую половину тела Андрея слегка покалывало, но это не было неприятно, и никакого холода он не испытывал, скорее, едва уловимое тепло.
— Ну вот, ничего страшного, правда? — пробормотал он, когда, ближе к нижним этажам, они остались в лифте одни. — Никаких монстров за углом, никаких врат в Ад. Да? Или я что-то пропустил?
— Мне все равно не по себе, — поежилась Клава.
Двери лифта раскрылись и выпустили их в швейный цех.
— Если что — беги сразу ко мне, — сказал Андрей, не уточняя, что под «если что» он в первую очередь имел в виду разоблачение Ивана Васильевича.
— Попробую, — прошептала Клава.
Андрей хотел ее приободрить и, забывшись, взял за руку — его рука прошла сквозь Клавину, а по всему телу словно пропустили заряд тока. Андрей вздрогнул, а Клава сдавленно охнула и отдернула руку. Извинившись, Андрей поспешно пошел обратно к лифту, оставив Клаву на производстве. Пока он поднимался наверх, у него было такое ощущение что, несмотря ни на что, он только что пожал горячую маленькую ладошку Клавы.
* * *
— Все ушли по домам, — сообщила часа через полтора Клава, появившись в кабинете Андрея.
— Они еще могут вернуться. Ушли ради маскировки, чтобы не возбуждать подозрений.
— Ну, может быть, — Клава села на стул и спросила: — Может, проще охранников спросить? Кто, когда, во сколько? Они должны знать кто когда приходит и уходит.
— Не проще, я же не знаю, вдруг кто из них в доле? К слову об охранниках: Клава, а об охране «Зималетто» ты ничего интересного не помнишь?
— Да нет, вроде. Я немного помню только одного охранника, Потапкина, он часто к нам на этаж заходил вроде как с проверками, а на самом деле поболтать. Милко всегда ворчал, когда видел его, говорил, что одно присутствие «этой гориллы» — его выражение, не мое, — оскверняет его храм моды.
— И почему я не удивлен? — хмыкнул Андрей. — Что у Милко сложный характер, я уже понял, но чего я еще не знаю, так это склонен ли он… к физической агрессии? — Андрей хотел сначала спросить, мог ли Милко убить, но сдержался.
— Милко? Нет, по-моему, нет. Его оружие — слова… и, может, еще иголки, но ничего более серьезного. А что?
— Так, ничего. Иди обратно. Если они часа через два не вернутся, можно будет расходиться по домам.
Клава вздохнула, но кивнула и, зажмурившись, растворилась в воздухе.
Домой Андрей вернулся уже ближе к полночи и разочарованный: в этот вечер Клава так никого и не застала в швейном цехе.
* * *
Фирмы, которой Ветров и Воропаев перечислили деньги якобы за ткани, не существовало. Счет, на который были переведены деньги, принадлежал совсем другой компании, которая, впрочем, уже была закрыта. Короче говоря, выяснить, кому ушли деньги, пока не удалось, но Андрей не собирался так просто сдаваться.
С разоблачением Ивана Васильевича дело тоже обстояло неважно: Катя торчала в швейном цехе два вечера до глубокой ночи, а Андрей ждал ее в это время в кабинете, но на производстве было тихо и безлюдно.
— Если сегодня тоже ничего, устроим завтра выходной,— наливая себе рюмочку коньяка, решил Андрей, когда на третий день Клава пришла к нему перед «дежурством». — Будешь?
Она посмотрела на него, как на душевнобольного, но он, не обращая на это внимания, налил и ей рюмочку.
— Пить одному — не комильфо, как сейчас любят говорить, — пояснил Андрей. — Будем считать, что ты не пьешь не потому, что привидение, а просто потому, что не хочешь.
— Ну, если вам так легче… — сухо отозвалась Клава и, не договорив, исчезла.
Андрей лишь усмехнулся и сделал глоток коньяка. По крайней мере, одна польза от его ночных бдений была: он переделал массу работы, до которой у него все не доходили руки.
* * *
Проснулся Андрей от плеска волн и, сонно подумав, что ни за что не встанет, хотел было перевернуться на другой бок, но обнаружил, что у него затекло все тело и зверски болит шея. Кое-как выпрямившись, он выяснил, что заснул на столе в своем кабинете, а плеск волн, разбудивший его, оказался всего лишь плеском воды в ведре уборщицы, которая намывала пол, бормоча себе что-то под нос. Услышав кряхтение и жалобный стон Андрея, она подняла голову, осуждающе покачала ей и вернулась к своему занятию.
— Я тут… заснул, — зачем-то стал объяснять Андрей.
Будь он не таким сонным и дезориентированным, он не стал бы этого делать, но уборщица так живо напомнила ему школьную техничку тетю Дашу, перед которой трепетали не только школьники, но и некоторые учителя, что Андрей невольно начал оправдываться.
— Хозяин — барин, — пожала плечами уборщица.
Пока Андрей растирал шею, она протерла пол и, подойдя к столу, спросила:
— Рюмки мыть?
— Что?
— Рюмки, спрашиваю, мыть или так оставить?
Андрей посмотрел на рюмки из-под коньяка — одну полную, другую пустую, — и на стоявшую рядом бутылку и слегка покраснел.
— Нет, спасибо, просто поставьте обратно на столик.
— Как скажете.
Уборщица взяла рюмки и бутылки и понесла их к столику у окна, бормоча себе под нос: «Вот так пьют, пьют, да и разбиваются. Скоро все сопьются и сгинут. Один вон пьянствовал с директором и сразу помер, теперь второй туда же».
В любое другое время Андрей поразился бы тому, насколько уборщица похожа на тетю Дашу, — ну прямо сестра-близнец, он и не думал, что такие еще бывают, — но сейчас его слишком заинтересовали ее слова.
— Что значит, «пьянствовал с директором и сразу помер»? — спросил Андрей.
— Да ничего, — отозвалась уборщица, протирая столик с таким энтузиазмом, словно надеялась, что от ее усилий на нем появится джинн.
— Простите, как вас зовут?
— Зинаида Петровна.
— Зинаида Петровна, — переходя на заговорщически-доверительный тон, сказал Андрей вставая из-за стола, — я вижу, как усердно вы трудитесь, и уверен, ваш труд никто не ценит по достоинству.
Он достал из кармана портмоне, вынул оттуда несколько купюр, и протянул их Зинаиде Петровне.
— Я также уверен, что вы умеете хранить секреты, — продолжил он, — но мне очень, очень надо знать, что вы имели в виду. Вы видели Александра Юрьевича накануне того, как он попал в аварию?
— Видеть — не видела, — сказала Зинаида Петровна, убирая деньги. — Но я утром пришла убираться в кабинете, а на его столе две рюмки стоят. А потом я узнала, что он ночью разбился.
— Почему вы решили, что он пил с директором? Каким директором?
— Да с этим, как его, финдиректором. Ветровым. В корзине мусорной сигара лежала, у нас их только он курил.
— Ясно. А вы об этом кому-нибудь говорили?
— Зачем? За пьянство у нас, вроде, пока не сажают, и я так скажу: если у кого не хватает мозгов не садиться пьяным за руль, то туда ему и дорога, — фыркнула Зинаида Петровна. — Я все прибрала, как всегда, и все.
— Ну да, ну да, — Андрей вынул еще пару купюр и сказал, глядя ей в глаза: — Я думаю, что об этом пока и не стоит никому рассказывать. Кому какое до этого дело, верно?
Зинаида Петровна молча кивнула и, собрав весь свой уборщицкий скарб, ушла, а Андрей с силой потер лицо руками и тяжело опустился в кресло. Вот только этого ему не хватало.
* * *
Некоторых сотрудников все же пришлось уволить. Андрей понимал, что это было необходимо, но на душе все равно было паршиво.
— Надо — значит, надо, — рассудительно сказала Клава.
Ее дежурства в швейном цехе не дали никакого результата, и Андрей устроил пару дней отдыха для них обоих, однако сегодня Клава снова собиралась «на вахту».
— Вы так не расстраивайтесь, — продолжила она, присаживаясь на свой любимый стул и с сочувствием глядя на Андрея своими большими карими глазами. — У вас хорошо получается. Руководить, в смысле. Вы могли бы открыть свой бизнес, а вместо этого спасаете чужие…
Незаданный, но подразумевавшийся вопрос «Почему?» повис в воздухе.
— Мой дед со стороны отца работал в Госплане, был крупной шишкой и хотел, чтобы отец тоже занялся экономикой. А отец стал инженером, одним из лучших в свой области, и хотел, чтобы я пошел по его стопам. У мамы свое модельное агентство, и она надеялась, что я буду помогать им управлять, а со временем возьму все в свои руки. Ну, а мне оказалось интереснее помогать спасать чужой бизнес.
— А, значит, боитесь ответственности, — задумчиво протянула Клава и тут же пискнула, опустив глаза: — Простите.
— Ничего я не боюсь! — возмутился Андрей. — Просто разные фирмы, разные проблемы интереснее, чем заниматься чем-то одним. Посмотри на «Зималетто»: три семьи жизнь положили, чтобы основать и развить компанию, а в итоге она никому стала не нужна.
Андрей говорил чистую правду: ему действительно было интереснее вытягивать из проблем чужие компании, чем работать в собственной. Он понял это еще в университете, когда помог однокурснику спасти идущий ко дну бизнес. Но в последнее время, в чем он признавался себе крайне редко, у него стало возникать желание осесть на одном месте. Желательно, чтобы это место было в Москве, которую он считал своим домом, хоть и нечасто здесь бывал. Вот только фирм, которым требовалась его помощь, в масштабах одного города, пусть и столицы, было гораздо меньше, чем в масштабах всей страны. Поговорить, что ли, об этом с Ромкой… В этот момент, словно услышав его мысли, ему позвонил Роман, и Андрей махнул Клаве рукой, отправляя ее на производство. Она нахмурилась и исчезла, и Жданов, заметивший ее странный взгляд, решил, как бы ни смешно это звучало, что она ревновала его к другу. Надо было побыстрее помочь ей окончательно умереть, пока не вернулся Роман: почему-то идея о том, чтобы рассказать другу о привидении, живущем в каморке, казалась сейчас как никогда неудачной.
* * *
— Никого, — разочарованно сообщила Клава, снова появляясь в кабинете. — Может, мы ошиблись?
Слышать это «мы» было в какой-то мере приятно, но Андрей понимал, что Клава тут ни при чем, что если кто и ошибся, то только он.
Устроившись, как всегда, на стуле, она сказала тихо:
— Знаете, это даже забавно: я не помню своего папу — ни как его зовут, ни как он выглядит, — но зато помню, что стала экономистом только из-за него. Наверное, он тоже хотел, чтобы я пошла по его стопам. Мне кажется… — она склонила голову на бок, словно вспоминая, и продолжила: — Мне кажется, он хотел сына, а родилась я. Неуклюжая и неспортивная.
— И ты решила его хоть чем-то порадовать и пошла в экономический? Ничего, зато из тебя вышел хороший экономист.
— Да, но я не уверена, что хотела именно этого.
Андрей с трудом сдержался, чтобы не ляпнуть, что у нее еще есть шанс все исправить и выбрать занятие по вкусу: иногда он едва помнил, что Клава — призрак.
— Ты ничего больше не вспомнила? — спросил он вместо этого.
— Нет. Иногда это ужасно раздражает.
Она понурилась, сказала быстро: «Я пошла обратно», и опять исчезла. Андрей не сомневался, что если бы привидения умели плакать, она заплакала бы.
* * *
Он уже начал задремывать, когда бумаги на столе зашелестели, словно в кабинете пронесся порыв ветра, и в ту же секунду перед столом возникла возбужденная Клава:
— Андрей Палыч, Андрей Палыч, они пришли, быстрее! Быстрее же!
Несмотря на то, что Андрей ждал именно этого, он не сразу сообразил, о чем она говорит, а сообразив, вскочил на ноги, едва не свалив стул, и выбежал из кабинета. Клава последовала за ним, и он мог бы поклясться, что она летит, не касаясь ногами пола.
— Так, так, так, — медленно и громко сказал он, прислонившись плечом к дверному косяку.
Швеи, уже устроившиеся за машинками, вздрогнули, а Иван Васильевич посмотрел на Андрея с видом оленя, замеченного волком.
— У меня, наверное, что-то с памятью, — продолжил Андрей, — потому что я не помню никакого срочного заказа. Что шьем, Иван Васильевич?
— Ну… понимаете… отдел сбыта… в одном из магазинов кончилось несколько моделей, и на складе их тоже нет, и мы…
— Значит, Серегин в курсе? — уточнил Андрей, доставая телефон.
Серегин был начальником отдела сбыта и всегда был в курсе всего, что происходило не только в его отделе, но и во всем «Зималетто».
— Да! Нет. В смысле, нам передала заказ секретарша…
— Покажите.
— Что показать? — смешался Иван Васильевич, попятившись от наступавшего на него Андрея.
— Наряд-заказ покажите.
— Так она все по телефону передала, количество, артикулы и все остальное.
— Угу. То есть, если мы сейчас проведем инвентаризацию остатков ткани за полгода, в том числе и с браком, все будет на месте?
— А… э-э-э… — смешался Иван Васильевич.
— Так, дамы, вы пока свободны, — сказал Андрей швеям. — О вашей дальнейшей работе и всем остальном поговорим завтра ровно в девять утра в моем кабинете. Опоздание не приветствуется.
Кто-то из швей пытался было возразить, но тяжелый взгляд Андрея заставил ее замолчать, и женщины поспешно ушли, оглядываясь на Ивана Васильевича. На Андрея они не смотрели.
— Что до вас, Иван Васильевич… — Андрей сделал драматическую паузу, делая вид, что обдумывает судьбу начальника производства, хотя в действительности все давно решил. — Не будем откладывать дело в долгий ящик: сейчас я позвоню в полицию, мы с вами спокойно дождемся наших доблестных стражей порядка, и вы им все расскажете.
— Андрей Павлович, пожалуйста, не надо полиции. Я… я все возмещу, клянусь, — утирая выступивший на лбу пот, начал сбивчиво бормотать Иван Васильевич. — Все-все, клянусь. Не сразу, но все, только не надо полиции, умоляю. Мы все сами. У меня семья, дети, старший в институте учится, он же в армию попадет, я отдам все, когда смогу.
Он был жалок в своем неприкрытом страхе, и Андрею вдруг захотелось покончить со всем как можно быстрее.
— Возместите, — почти ласково сказал он. — Вы же у нас материально ответственным за ткань числитесь, а уж с браком она или нет, значения не имеет. Так что за все, чего на складе не окажется, вы и так ответите. Но вот полиции захочется поговорить с вами об убийстве.
— Что? Какое убийство? — казалось, Ивана Васильевича сейчас хватит удар. — Я ни о каком убийстве не знаю! Я тут ни при чем!
— Ну как же? А помощница Воропаева? Катерина… Напомните, как ее звали?
— Пушкарева?
— Именно! Катя Пушкарева. Она ведь тоже разузнала о вашем дополнительном источнике доходов за счет «Зималетто». А вы заставили ее молчать, так ведь?
— Что? Да ничего подобного! — в панике воскликнул Иван Васильевич. — Я ее и пальцем не трогал! Да, она ходила, разнюхивала тут что-то, но со мной ни о чем таком не разговаривала. Не трогал я ее! Я… я вообще в это время в отпуске был! — победно заявил он вдруг после долгого размышления. — На юбилее тещи, это кто хотите может подтвердить, вся толпа ее родственничков, которых она пригласила. Весь отпуск коту под хвост! Застрял там на всю неделю. Так что можете вызывать, кого хотите, я ни в чем не виноват. Я только когда из отпуска вернулся, узнал, что с Пушкаревой случилось, меня в тот день и в Москве-то не было, вот! За ткани заплачу, а убийство вы на меня не повесите, и не надейтесь!
Не то чтобы Андрей всерьез верил, что это Иван Васильевич убил Катю-Клаву, но упустить возможность проверить это он не мог. И хотя это было, наверное, неразумно, он верил начальнику производства. К тому же его алиби, если до этого дойдет, можно было легко проверить.
— Ладно, поговорим завтра, — устало сказал Андрей. — В три часа в моем кабинете, и лучше бы вам явиться.
— Буду, — буркнул Иван Васильевич и вышел, пройдя мимо Андрея с оскорбленным видом.
Андрей тяжело вздохнул и прислонился спиной к стене. Он с самого начала понимал, что добиться от Ивана Васильевича заплатить «Зималетто» не только за ткани, но и упущенную выгоду, и за использование ресурсов компании было если не безнадежной, то, во всяком случае, очень трудной и времязатратной задачей. Если удастся стрясти с него деньги за использованную ткань — а ему это удастся, не будь он Андреем Ждановым, — уже хорошо. Особенно учитывая, что это покроет стоимость ремонта швейной машины.
— Что-то случилось?
Андрей вздрогнул и поднял голову. На него озабоченно смотрела Клава.
— Я пошла за швеями, хотела посмотреть, расскажут они обо всем кому-то из охранников или нет, но они ни с кем не общались, просто ушли. Так что-то случилось? Что сказал Иван Васильевич?
— Ничего, — выдавил из себя улыбку Андрей. — Надеюсь, завтра мы договоримся, как он будет возмещать нам потери, и вскоре мы попрощаемся с ним навсегда.
— Это плохо?
— Это нормально.
— А по вам не скажешь, — скептически сказала Клава.
— Да, я такой противоречивый, — фыркнул Андрей. — Идем, я хочу, наконец-то, нормально выспаться.
— Вчера мы никого не подкарауливали, — заметила Клава, невинно хлопая глазами.
Андрей смерил ее надменным, как он надеялся (и зря, если бы он мог видеть себя со стороны), взглядом и пошел к лифту. Ему не нужно было оглядываться, чтобы узнать, что она последовала за ним — он и так это чувствовал.
* * *
Ивану Васильевичу волей-неволей пришлось согласиться оплатить израсходованные остатки ткани, которые он списал как брак. А куда ему было деваться под напором юристов «Зималетто», вооруженных актами инвентаризации?
— Это было до обидного легко и скучно, — пожаловался Андрей Роману пару дней спустя.
— Ждан, никогда бы не подумал, что антикризисное управление ‒ настолько неинтересная вещь, что ты ищешь приключения на свою пятую точку, — рассмеялся Малиновский. — Ты не представляешь, насколько, — проворчал Андрей. — Так как у вас там дела, когда вы возвращаетесь?
— Это зависит от…
«Извините, связь прервалась», — сообщил Андрею равнодушный женский голос. Вот черт! Андрей попробовал перезвонить, но «абонент» был уже «недоступен». Это не было неожиданностью — связь в тех местах, где пребывал сейчас Роман, была паршивой, — но все равно обидно. Мысленно чертыхнувшись, Андрей вернулся к работе.
* * *
Куда именно девались деньги за ткани, которые «Зималетто» так и не получило, выяснить по-прежнему не удавалось, кто убил Клаву — тоже. Сама Клава по этому поводу, похоже, не переживала, и, появляясь, с энтузиазмом помогала Андрею с работой.
Андрей не представлял, как выяснить, что случилось с Клавой, тем более что один из его подозреваемых уже отсеялся, второй был недоступен, а потенциальный третий — мертв. Оставался только Милко, но рассчитывать на то, что он добровольно сознается, было нелепо. Андрей как раз обдумывал, как лучше подступиться к этой задаче, когда зверь, то есть Милко, сам прибежал на своего ловца. И не просто прибежал — ворвался в кабинет, сметая все на своем пути, как тайфун.
— Что это такое?! — возмущенно спросил он, бросая на стол какие-то бумаги. — Что за безобразие? По какому праву ты меняешь моделей?
— Это не я, это агентство, — отозвался Андрей, взглянув на бумаги. — Они повысили цены на тех моделей, которых ты выбрал, мы не можем себе их позволить, поэтому их заменят те, которых ты отобрал как запасных.
— Не как запасных! Как моделей для примерки, они не годятся для подиума!
— Всем годятся, а тебе нет? Как-нибудь справишься.
— Ты… ты…. — Милко задохнулся от гнева, а потом заявил: — Я этого так не оставлю. Я найду на тебя управу!
— Как на Пушкареву? — вырвалось у Андрея.
— Что? Что за бред, при чем тут она? Не уходи от темы, ты лишь…
— Нет уж, — перебил его начавший закипать Андрей, — это ты не уходи от темы. Хочешь сделать со мной то же, что с Пушкаревой? Она ведь узнала твой маленький секрет, да? Хотя нет, маленьким его не назовешь, вон какой здоровый шкаф, в нем, небось, кило сто будет. Так ведь? Пушкарева узнала, что ты спишь с охранником! Ты ей угрожал, а потом заставил замолчать навсегда?
Несколько секунд Милко молча хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, а потом, внезапно успокоившись, криво усмехнулся и бессильно опустился в кресло.
— Это даже не смешно, — сказал он, махнув рукой. — Да, Пушкарева узнала. Случайно. Возможно, я немного… как это говорят? переломил палку, когда с ней разговаривал…
— Перегнул палку, — машинально поправил его Андрей.
— Хорошо, перегнул. Признаю, я мог угрожать… — Он осекся под взглядом Андрея и поправился: — Что угрожал ей, но только увольнением, ничем больше! Я никогда не поднял бы руку на женщину, даже если это Пушкарева.
— Звучит очень по-доброму, — съязвил Андрей. — Совсем не похоже на слова убийцы.
— По-моему, ты больной, — серьезно сказал Милко. — Я просил Пушкареву молчать не ради себя. Гей-охранник – это не гей-модельер, да еще иностранец, это другое, его бы не потерпели. Я не хотел, чтобы эта идиотка испортила ему жизнь, но я не стал бы убивать. Я не… не… маньяк какой-то, это все твои дикие фантазии. Ты ведь мне не веришь, да? Не веришь, по глазам вижу, но я ничего такого не делал: в тот день мы с Воропаевым и Ветровым были на презентации коллекции в нашем магазине в Варшаве. Приехали – а тут полный дурдом: все рыдают, Пушкаревой нет, моя лучшая модель сказала, что беременна! Кошмар! Разве такое забудешь? Не знаю, кто тебе наврал эту чушь про Пушкареву. Она была неуклюжей ходячей неприятностью, даже показ мне однажды сорвала. То, что с ней случилось, — несчастный случай, она упала и ударилась головой. И, по-моему, у тебя с головой тоже не все в порядке.
Милко сказал это с такой убежденностью, что ему трудно было не поверить. Возможно, он искренне заблуждался насчет несчастного случая, произошедшего с Клавой, но он ее, похоже, не убивал.
«Фиговый из меня следователь, — невесело подумал Андрей, когда Милко наконец ушел после очередного раунда споров, возмущенный, как кот, которому не удалось поймать вожделенную мышь из-за глупости хозяина. — Всем верю, никого не проверяю, в полицию не иду. А вдруг это все же Иван Васильевич или Милко?»
С другой стороны, что он мог сказать полиции? «Я знаю, что Катю Пушкареву почти наверняка убили, потому что ее дух никак не может обрести покой и помогает мне управлять компанией?» Андрей с силой потер лицо руками и подумал, что, наверное, не имело смысла откладывать этот разговор, ведь он больше ничего не мог сделать. Подозреваемые у него закончились, и вряд ли кто-то признается, если он будет ходить по «Зималетто» и спрашивать каждого встречного, не он ли убил Катю Пушкареву. И вообще, может, это и впрямь был несчастный случай? А уйти в мир иной она не может… ну, скажем, потому что не отдала кому-нибудь одолженную заколку, а теперь мучается из-за этого, но вспомнить ничего не может.
Когда его жизнь превратилась в смесь фантастического романа и записок психиатра?
— Клава, — позвал он.
Клава привычно материализовалась возле стола.
— Да?
Она выжидающе посмотрела на Андрея, который, неловко поерзав в кресле, спросил:
— Ты так ничего и не вспомнила?
— Нет.
— Ясно… Клава, боюсь, у меня плохие новости: я не знаю, кто тебя убил. Если вообще убил.
— А что, есть варианты?
— Вообще-то, да. Все считают, что ты просто упала и разбила голову.
Катя села и с минуту молчала.
— Не помню, — сказала она, — но может быть. Я неуклюжая… была. Значит, вы про меня что-то узнали, да? Что? Как меня зовут по-настоящему?
— Нет уж, — Андрей нашел в себе силы усмехнуться. — Мы же договорились: пока сама не вспомнишь, как тебя зовут, буду называть тебя «Клавой». И я ничего такого не узнал, извини. Похоже, тебе придется задержаться здесь еще на какое-то время.
— Ну… может, это не так плохо, — теребя манжет пиджака, тихо сказала Клава. — Я вам буду помогать, и… и вам будет не так одиноко, — совсем уж шепотом закончила она.
Андрей не знал, что на это ответить.
— Надеюсь, Ромка тоже сможет тебя увидеть, — пробормотал он чуть позже. — Не хотелось бы оказаться в психушке.
Клава подняла голову и посмотрела на него большими и какими-то дикими глазами.
— Я… Андрей Павлович, я завтра не приду, — неожиданно выпалила она. — У меня дело. Я сама приду, как смогу, не зовите меня, хорошо?
— Хорошо, — удивившись, согласился Андрей. — А что…
Но договорить он не успел: Катя исчезла.
Дела? У привидения? Это что-то новенькое. Андрей лишь рассчитывал, что с ней все будет в порядке, когда она вернется. И, — он не мог этого не признать, — страшно любопытно, что у нее за дела.
Андрей держался два дня, как и обещал, но когда Клава не появилась и на третий день, он не выдержал и тихонечко позвал ее. Вот только на этот раз, вопреки сложившемуся обыкновению, Клава не возникла у его стола с видом трудолюбивой и скромной секретарши, готовой на любые подвиги ради своего начальника. Андрей снова позвал ее, разочарованно вздохнул, не получив ответа, и попросил у Маши кофе — третью чашку за день. В конце концов, сейчас некому было твердить ему, что это вредно для здоровья.
На шестой день, сразу после на редкость унылых выходных у Андрея было несколько деловых встреч, поэтому дозваться Клаву он и не пытался, однако на седьмой день он едва ли не каждый час произносил вслух ее имя, надеясь, что она появится.
— Слушай, прости, если я сделал что-то не так, — сказал Андрей утром восьмого дня. — Я не хотел тебя обидеть, честное слово.
— Если ты ушла насовсем, даже не попрощавшись, — сказал он после обеда, — я разозлюсь. Ну нельзя же так! Только появись еще раз, обязательно выскажу тебе все, что об этом думаю.
Кабинет молчал, только фикус едва слышно шевелил листьями, и Андрею уже начало казаться, что у него все же был затяжной период психоза с галлюцинациями. Как назло, он не мог дозвониться ни до Романа, ни до Юлианы и уже начал беспокоиться, когда, словно в ответ на его мысли, вечером восьмого дня после исчезновения Клавы в дверь кабинета тихонько постучали. Сначала Андрей с досадой мысленно ругнулся на Машу, но тут же вспомнил, что рабочий день уже закончился, и он сам отпустил ее. Недоумевая, кому он мог понадобиться в такой час, пригласил:
— Войдите.
— Не ждал? — раздался от двери знакомый веселый голос, и Андрей изумленно уставился на появившегося в кабинете Романа. — А я тут! — и Малиновский, сияя, вырос у президентского стола, как всегда жизнерадостный и энергичный, в том же любимом свитере с белочкой, что и до отъезда.
Андрей поднялся, чтобы поприветствовать лучшего друга, с которым не виделся уже черт знает сколько, но тот проворно увернулся от объятий, да еще вскинул руки ладонями вперед, словно поставив между ними невидимую стену.
— Прости, — сказал Роман с улыбкой в ответ на обиженно-недоуменный взгляд Андрея, поднял руки, словно сдаваясь, и отошел еще на пару шагов назад, — но ты должен помнить, что сломанный нос — очень неприятная штука.
О да, Андрей и впрямь отлично это помнил: лет пять назад во время футбольного матча между игроками любительского клуба, в который они оба входили, Роман нечаянно сломал ему нос, и это было незабываемое ощущение. Вот только…
— При чем здесь нос? — озадаченно спросил Андрей.
— Извините, Андрей Палыч, но я решила, что так лучше, — раздался сбоку еще один знакомый голос.
— Клава? — не подумав, спросил он и обернулся.
Слева действительно стояла Клава, теребя рукав пиджака — верный призрак того, что она нервничала.
— Что?.. — опомнившись, он снова повернулся к Роману и сказал, не представляя, как ему выкрутиться: — Это я не тебе. Я…
— Да уж надеюсь, что не мне: разве я могу сравниться с такой очаровательной девушкой? — усмехнулся Роман и подмигнул Клаве.
— Подожди, ты что, ее видишь?
— Вижу, — легко согласился Роман, и у Андрея появилось ощущение, что он все же бредит.
— Но…
— Ждан, — перебил его Роман таким серьезным голосом, что у Андрея появилось очень нехорошее предчувствие, угнездившееся тяжелым комом где-то в животе, — вспомни.
Он оказался вдруг возле Андрея, глядя ему прямо в глаза.
— Вспомни, — настойчиво повторил Малиновский, и Андрей хотел было спросить, что он должен вспомнить, но во рту у него внезапно пересохло, и он не смог даже шевельнуть языком.
— Вспомни!
И он вспомнил. Воспоминания нахлынули на него, как девятый вал, и Андрей захлебнулся ими. В глазах у него потемнело, а голова закружилась так, что он не удержался на ногах и осел на пол. До последнего, до той самой секунды, когда его поглотила темнота, Андрей надеялся, что его подхватит дружеская рука, но этого не произошло.
* * *
Когда он пришел в себя, у него над головой спорили, и, судя по всему, уже давно.
—…не так! — воскликнула Клава.
— А как? Я не садист и мучить животных не люблю.
— Чего?
— Я предпочитаю не резать собаке хвост по частям. Лучше уж разобраться со всем сразу и навсегда.
— Разобрались? — это было сказано Клавой, причем с явным сарказмом. — И что нам теперь делать? Мы даже воды ему дать не можем.
— Виски, — поправил ее Роман. — Но да, не можем. Что уже неважно, потому что клиент приходит в себя. Да, Андрюха? — присев на корточки, спросил Малиновский.
Андрей охнул, пытаясь сесть, и потер лицо. Голова болела, а перед глазами плясали черные точки, но он был жив. Впрочем, в данный момент он не был уверен, что рад этому. Просто потому, что был единственным живым существом в помещении, а быть в меньшинстве не всегда приятно.
Андрей помнил. Помнил, как несколько месяцев назад, почти закончив работу над проектом по другую сторону Уральских гор, поехал в Москву, чтобы отчитаться перед Болдыревым и заглянуть на предыдущее спасенное предприятие, которое снова попросило одолжить им ненадолго Андрея. Как работал три недели, как проклятый, и едва вспомнил, что ему надо встретить прилетавших Ромку и Юлиану. Как мчался в аэропорт, предчувствуя взбучку от Юлианы и названивая Малине, но телефон у того был выключен. Помнил, как, приехав, увидел, что рейс задерживается, и с облегчением вздохнул. Как узнал о крушении самолета, на котором летели Ромка и Юлиана, как почти сутки провел в созданном для родственников и друзей пассажиров штабе. Как поехал домой, узнав, что выживших нет, закрылся в квартире и несколько дней пил, не просыхая и не отвечая на звонки и письма Болдырева и родителей.
На похоронах Романа он был трезв, спокоен, и наотрез отказался говорить прощальную речь. Для Андрея Ромка оставался живее всех живых, хотя он ни с кем не делился этими мыслями. В его сознании лучший друг остался работать за Уралом вместе со своей невестой — умницей, красавицей и гением пиара. Траурный венок, фотография в черной рамке, закрытый гроб — всего этого в жизни Андрея не было и быть не могло. Ведь время от времени они созванивались с Ромкой, тот рассказывал о работе, передавал привет от Юлианы, строил планы на будущее, и никак, совершенно и категорически не мог быть мертвым. Как мог умереть тот, с кем Андрей с седьмого класса сидел за одной партой, с кем вместе прогуливал уроки, подделывал дневник, обсуждал, что делать на свидании с одноклассницей, с кем писал ночами курсовые за несколько часов до их сдачи и набивал первые шишки на работе? Тот, кто знал Андрея едва ли не лучше его самого, просто не мог умереть, и все тут.
Клава была первой, с кем он заговорил про Малину… хотя нет, пару раз в разговорах с матерью он упоминал, что сделает то-то и то-то, когда Ромка вернется, и сейчас понимал, почему его слова вызывали у нее странное молчание. Наверное, мать думала, что он просто оговаривался, раз не предлагала ему побеседовать с врачом. Впрочем, может, и зря не предлагала. Андрей уже не был уверен, что она, они — и Клава, и Ромка, — не галлюцинации, хотя здравый смысл подсказывал, что если бы он бредил, то сразу «придумал» бы себе Ромку, без Клавы.
— Самому, все самому, — сказал ни с того, ни с сего Роман.
Андрей, внезапно понял, что снова лег и закрыл глаза. Открыл их и спросил:
— Что?
— Тебе самому придется встать и налить себе виски. И выпить его тоже самому, — со вздохом добавил Роман. — Мы с Клавой ничем не можем тебе помочь. Ужасно неудобно быть нематериальным, знаешь ли.
— Не знаю, — отозвался Андрей, с трудом вставая на ноги.
— Вот и хорошо, — радостно сказал Роман. — Нас двоих вполне хватит.
Задумчиво посмотрев на бутылку коньяка, Андрей налил себе стакан воды и жадно осушил его.
— Ты с самого начала все знала? — спросил он у Клавы.
— Я поняла, что что-то не так, когда вы первый раз при мне с Романом Дмитриевичем разговаривали. У вас телефон не звонил, а вы сделали вид, что звонил, и с кем-то разговаривали. А потом я услышала, что на том конце провода вам отвечают… так четко, как будто ваш собеседник стоял рядом, только невидимый.
— А что, стоял? — поинтересовался Андрей уже у Ромки.
— Строго говоря, нет. Межпространственное общение — сложная штука, не забивай себе этим голову, — махнул рукой Роман.
Примерно так же он отмахивался, когда Андрей спрашивал его, точно ли он отмерил нужные вещества для лабораторной работы. К счастью, в кабинете химии не хранилось ничего по-настоящему опасного, и все отделались лишь легким испугом.
— Я подумала, что вам надо знать, — сказала Клава, не глядя на Андрея. — Вы не знали или не хотели знать, что общаетесь с… с духом, а так нельзя.
При этих словах она многозначительно посмотрела на Романа, который лишь закатил глаза. Он явно был не согласен с Клавой, но не собирался это обсуждать.
— Нам надо поговорить, — сказал он Андрею и, обращаясь уже к Клаве, добавил: — Наедине.
Андрей почему-то ожидал, что Клава будет возражать, но она лишь кивнула и исчезла. Роман вздохнул, переступил с ноги на ногу и снова вздохнул. Впервые на памяти Андрея у него не находилось слов, чтобы начать разговор.
— Прости, — сказал, наконец, Роман. — Я не хотел, чтобы так все вышло.
— Почему ты остался? — еще минуту назад Андрей не мог решить, о чем спросить друга в первую очередь, но сейчас этот вопрос вырвался у него сам собой.
— Не мог же я оставить тебя совсем одного, — так, словно это было очевидным, ответил Роман.
— Значит, из-за меня, — виновато сказал Андрей.
— Я все равно остался бы, неважно, помнил бы ты о том, что я мертв, или нет, — твердо произнес Роман. — Просто не общался бы с тобой… наверное, но все равно был бы рядом. Я был тебе нужен.
— И что изменилось сейчас?
— Как ни прискорбно это признавать, твоя Клава в чем-то права: ты должен был вспомнить. Подавляемые воспоминания, эмоции и все такое могут свести в могилу раньше времени, а я не хочу так рано встречаться с тобой… там. И, потом, сейчас ты можешь справиться без меня.
— Да неужели? — с горечью хмыкнул Андрей. — С чем же?
— Со всем. С жизнью. Тем более что теперь у тебя есть Клава.
— Ну ты сравнил! — возмутился Андрей.
— Ничего подобного! — возмутился в ответ Ромка. — Я несравненный, единственный и неповторимый, но… Ладно, неважно. Расскажи лучше, как у тебя дела?
— Я тебе уже рассказывал. К тому же ты и так все видел, скажешь, нет?
— Это все не то. Расскажи.
Подумав, Андрей сел на пол, прислонившись спиной к ножке стола (Малина сел напротив по-турецки) и начал рассказывать.
* * *
Андрею казалось странным, что они проговорили много часов. Они же работали когда-то вместе и до смерти Романа виделись почти каждый день, а после Андрей не раз разговаривал с ним по телефону, и все же оказалось, что они многое не успели друг другу сказать.
Когда у них закончились, наконец, слова, было уже раннее утро. Наверное, Андрей должен был испытывать горе из-за смерти Ромки, которая для него была совсем недавней, но вместо этого он был необычайно спокоен, даже безмятежен.
— Мне пора, — сказал Роман, посмотрев в окно. — Я бы рад остаться, но не могу. Юлиана и так ворчит, что я слишком задержался.
— Подожди, она что?..
— Не совсем, — Роман понял, что он имел в виду. — Она не ушла, как полагалось, осталась из-за меня, — смущенно признался он, — но общаться с тобой не может. Она передает тебе привет.
Андрей не сомневался, что кроме привета Юлиана передавала свое возмущение тем, что из-за него она и Ромка не могли окончательно упокоиться с миром.
— Я ей тоже. Скажи, мне жаль, что так получилось.
— Она знает, — слегка улыбнулся Роман. — Теперь, пока мы не попрощались, нам надо кое-что сделать, — он с энтузиазмом потер руки и попросил: — Зови свою Клаву.
— А сам не можешь? У тебя это должно лучше получиться.
— Могу, но тебя она скорее послушает.
Клава явилась, не успел Андрей произнести ее имя.
— Раз уж у нас сегодня вечер воспоминаний, то давайте отрываться по полной. Скажи-ка, Клава, ты ничего больше не вспомнила?
Клава бросила быстрый взгляд на Андрея и отрицательно помотала головой.
— Жаль, — констатировал Роман. — Надо стимулировать. Андрей, ты у нее про все записи в дневнике спрашивал?
— Да, вроде, — неуверенно отозвался Андрей.
— Проверь.
Андрей достал из ящика стола дневник, краем глаза поглядывая на Ромку и Клаву. Они подчеркнуто не смотрели друг на друга, как разругавшиеся детсадовцы. Андрей не спрашивал друга, как его нашла Клава и как уговорила показаться, решив потом допросить саму Клаву, но подозревал, что вряд ли их встреча была теплой.
— Так, про «И.В.» и брак мы уже все выяснили, про Милко ‒ тоже…
— А что с Милко? — перебила Андрея Клава.
— Потом расскажу, — пообещал он. — Про мышеловку я спрашивал, она не помнит. Не помнишь же?
— Нет.
— Остальное — более ранние, понятные и явно не важные заметки, вроде «У М.Т. новый бойфренд, посмотрим, надолго ли». Хотя подожди, вот об этом я не спрашивал: «ТК. Спросить папу». Что-нибудь вспоминается?
— Нет, — повторила Клава.
— А если подумать? — вклинился в разговор Роман.
— Я думаю, — нелюбезно отозвалась Клава, — но все равно ничего не помню. ТК… Раз это без точек написано, то это аббревиатура, а не инициалы. Это может быть Трудовой кодекс или Таможенный… — она осеклась, охнула и приложила руку ко лбу. — Ну конечно! Таможенный кодекс! Я вспомнила! — с восторгом воскликнула она и начала взахлеб рассказывать.
— Когда Воропаев пришел в «Зималетто», компания была самоокупаемой, но и только. Он хотел ее расширить, составил бизнес-план и взял кредит, но просчитался — денег не хватало. Воропаев, чтобы сэкономить, купил синтетические ткани, из них отшили большую партию новой коллекции, но коллекция провалилась. Надо было брать новый кредит, чтобы купить нормальные ткани. Тут Ветров сказал, что на него вышли узбекские поставщики с очень низкими ценами. Вроде бы как они были серой фирмой, поэтому у них все так дешево. Нам как раз хватало остатка кредита, чтобы купить у них ткани, что мы и сделали. Но не оформили все, как полагается, чтобы у них не было неприятностей. На этом настоял Ветров, хотя мне это сразу не понравилось. А через какое-то время он сообщил, что случилось страшное: партию тканей арестовали на таможне. Правда, потом он еще раз все проверил и сказал, что ткани нам вернут, хотя и не сразу. Но когда точно ‒ неизвестно. Поэтому Александр Юрьич решил взять еще один кредит, чтобы приобрести ткани у проверенных поставщиков. А что было дальше, я уже не знаю. Я хотела у папы спросить, что там в Таможенном кодексе есть насчет ареста товаров, это я помню. Только не помню, почему именно у него. Но эта история с тканями была очень подозрительной.
«Так все-таки это был Ветров! — пронеслось в голове у Андрея. — Ухитрился ведь, гад».
— Значит, это он тебя… — произнести «убил» было почему-то неимоверно сложно.
— Нет, — возразила Клава, — не он. Ну, я точно не знаю, но я никому не говорила о своих подозрениях, даже Александру Юрьичу — он Ветрову доверял, они в школе вместе учились. А с самим Ветровым я на эту тему тем более не разговаривала. Зачем ему было меня убивать? Нет, это наверняка был несчастный случай.
— Ну да, конечно. Если он Воропаеву помог отправиться на тот свет, то уж тебя…
Сидевший на столе Роман с интересом слушал их, болтая ногами.
— Вы о чем? — удивилась Клава.
— У вас тут не модный дом, а шпионский — все что-то знают, но молчат, как шпионы или партизаны, — с досадой сказал Андрей. — Хотя кое-что мне все же удалось узнать. Например, что перед тем, как разбиться, Воропаев пил с Ветровым. Занятное совпадение, правда? И очень удачно: сначала Ветров, присвоивший себе деньги «Зималетто», пьет с президентом, а потом, спустя считанные часы, тот разбивается на машине. В «Зималетто» начинается бардак, о тканях, которых наверняка и не было, никто больше не знает, а значит, Ветров может жить в свое удовольствие где-нибудь за границей.
— Да там не так уж много было денег для безбедной жизни, — пробормотала Клава.
— Так еще неизвестно, где и сколько он всего наворовал, — резонно ответил Андрей.
— Вообще, это странно, — задумчиво сказала Клава. — Александр Юрьич был безответственным водителем и мог сесть за руль, выпив, но обычно знал меру, и вызывал такси, если совсем уж напивался. Он даже время от времени отдавал ключи от своей машины Ветрову, который почти не пил, чтобы тот не позволял ему водить в невменяемом состоянии.
— Вот видишь! Ветров напоил Воропаева и усадил в машину, прекрасно понимая, чем это может закончиться.
— Да, но Александр Юрьич мог и не попасть аварию. Или попасть, но не погибнуть.
— Даже если бы он просто покалечился, Ветрову было бы этого достаточно — Воропаев еще долго не вспоминал бы о растрате. Вот только как это доказать?
— А надо ли? — подал голос Роман, о котором и Андрей, и Клава успели позабыть.
Малиновский спрыгнул со стола, совсем как материальный, и продолжил:
— Все равно ты ничего не докажешь. Если только Ветров не собственноручно запихнул Воропаева в машину и направил ее в столб, он ни в чем не виноват. Но есть варианты.
Он замолк и пристально посмотрел на Андрея.
— Что ты имеешь в виду? — нахмурился тот.
— Ну, у настоящих привидений есть много возможностей, недоступных человеку. Проблема в том, что мне действительно пора, — с сожалением сказал Роман, — и я могу успеть только что-то одно: или помочь выяснить, что на самом деле случилось с Клавой, или навестить этого вашего Ветрова и напомнить ему, что не всегда все сходит с рук. Ему — точно не сойдет. Года два, а то и три кошмаров ему будут обеспечены. Не тюрьма, конечно, но лучше, чем ничего. Решайте.
Андрей с Клавой переглянулись.
— У меня еще будет шанс, — сказала Клава, подойдя поближе к Андрею и осторожно дотронувшись до рукава его рубашки. — Лучше, если Роман займется Ветровым. Все равно больше некому.
На пропавшие деньги Андрей плюнул, судьба убийцы Воропаева его не слишком заботила, ему гораздо больше хотелось помочь Клаве, но у нее были такие умоляющие глаза, что он спросил:
— Точно?
— Точно, — не колеблясь, ответила Клава.
— Слово женщины — закон, — усмехнулся Андрей, обращаясь к Малине.
— Тогда я пошел, — сказал тот, не трогаясь, впрочем, с места.
— Значит, все? — мрачно спросил Андрей.
Вместо ответа Роман лишь развел руками.
— У тебя впереди вся жизнь, — сказал он после долгой паузы, — и я хочу, чтобы ты прожил ее, ни о чем не жалея.
Он положил руки на плечи Андрею, и по телу того словно пробежали чувствительные, но безболезненные электрические разряды.
— Я, кстати, не прощаюсь: когда-нибудь мы еще увидимся.
Он хлопнул Андрея по плечу, и, не успел тот что-то ответить, исчез.
— Мне жаль, — прошептала Клава и нерешительно взяла Андрея за руку.
Возможно, он обманывал самого себя, но у него было такое ощущение, будто его ладонь обхватила вполне материальная горячая ладошка.
Через несколько мгновений Андрей встряхнулся, как мокрая собака, попрощался с Клавой и поехал домой, спать. Он проспал почти полсуток, и сон его был на удивление крепок и спокоен.
* * *
На этот раз Андрей не стал откладывать дело в долгий ящик и перед обедом пошел в отдел кадров. Стол той самой Татьяны, принесшей ему когда-то личные дела сотрудников, окружила стайка дам, включая Локтеву, Машу Тропинкину и Ольгу Уютову, помощницу Милко. Как раз когда Андрей вошел в приемную, последняя говорила мягко, но твердо:
— Татьяна, не делай глупостей. Голодовка еще никого до добра не доводила.
Андрей хотел было уйти, но его заметили раньше.
— Ой, Андрей Павлович! — воскликнула Маша. — А мы на обед собираемся. Но если вам что-то срочно надо…
— Нет-нет, — заверил ее Андрей. — Я просто пришел узнать адрес одной бывшей сотрудницы компании, Екатерины Пушкаревой.
— Кати? — удивилась Маша. — А зачем? — и тут же, спохватившись, быстро сказала: — Это не мое дело, конечно, но…
— Я нашел ее дневник, — поспешил пояснить Андрей, пока она не напридумывала себе невесть что. — Решил, что лучше отдать его ее родителям. Все-таки напоминание об умершей дочери, пускай будет у них.
— У-умершей? — дрожащим голосом переспросила Татьяна.
— О господи! — выдохнула Маша. — А мы и не знали.
— Горе-то какое, — посетовала Уютова.
— Когда? — спросила Андрея Светлана.
— Что «когда»? — не понял тот.
— Когда Катя умерла?
Тут Андрей, как тот древний философ, понял, что ничего не понимает.
— Так вы же мне сами сказали: за месяц до Воропаева. Ударилась головой, несчастный случай.
— Да, но когда она умерла? Мы ее навещали в больнице неделю назад, и…
— Подождите, в какой больнице? — перебил ее Андрей.
— Андрей Павлович, — медленно сказала Светлана, не обращая внимания на гомонивших подруг, — мне кажется, мы друг друга не поняли. Катя действительно упала и ударилась головой, но она не умерла тогда. Ее увезли в больницу, и она впала в кому, но еще неделю назад она была жива.
— Как не умерла? Но ведь…
Его прервала Татьяна. Громко всхлипнув, она вскочила на ноги и выпалила:
— Все, не могу больше! Это я во всем виновата! Я Катю у-у-убила….
И она зарыдала, закрыв лицо руками. В приемной воцарился настоящий хаос: дамы наперебой пытались успокоить Татьяну, которая плакала навзрыд, задыхаясь и захлебываясь слезами, и не могла остановиться.
— Что здесь творится? — раздался вдруг голос Милко. — Мне нужна Олечка, и…
Он остановился, оценил ситуацию и, налив из кулера два стакана воды — Андрей искренне надеялся, что холодной, — недрогнувшей рукой выплеснул их на Татьяну. Андрей, который до этого молча стоял и растерянно наблюдал за происходящим, даже позавидовал его хладнокровию.
— Все, или еще будешь истерить?
Судя по его тону, истерики в «Зималетто» были позволены только одному человеку — самому Милко.
Татьяна помотала головой.
— Тебе, наверное, лучше пойти домой, да, Андрей Павлович? — глядя то на Татьяну, то на Андрея, сказала Маша. — А то несешь не пойми что.
— Не могу я больше это в себе носить, — все еще всхлипывая, выговорила Татьяна. — Это из-за меня Катя в больнице оказалась, почти что умерла.
Она собиралась было снова расплакаться, но Милко подсунул ей стакан воды, который она выпила мелкими глотками.
— Я не хотела, — сказала она, допив. — Честное слово, не хотела! Я тогда на диету села, помните, — она обвела взглядом подруг. — Вы все не верили, что мне удастся, я ведь столько раз начинала… Но мне врач сказала, что я из-за веса никак не могу ребеночка завести, я очень хотела похудеть. А тут у меня по дороге на работу кондитерскую открыли, там такие… были такие пирожные… — очередной приступ рыданий был предотвращен еще одним стаканом воды. — Я не выдержала как-то утром, купила несколько пироженок, специально пораньше пришла на работу, чтобы никто не видел, как я их ем. Уронила одно около своего стола, с кре-е-емом, пошла намочить тряпку, чтобы вытереть пол, а пока меня не было, на нем Катя поскользнулась… — не выдержав, Татьяна все же расплакалась, но продолжила рассказ. — Я пришла, а она лежит, и кровь везде. Я думала, она умерла-а-а-а… Я пирожное вытерла, смотрю, а Катя дышит. А потом остальные пришли. Мне теперь кусок в горло не лезет, все видится Катя вся в крови….
На этом силы ее окончательно покинули, и она уткнулась в плечо Уютовой, дрожа всем телом.
— «Скорая» вовремя приехала, — тихо сказала Светлана потрясенному Андрею, — у Кати при них отказало не то сердце, не то еще что-то, я в этом не разбираюсь. Они ее реанимировали. Нам сказали, что у нее была клиническая смерть, но ее вытащили. Потом уже выяснилось, что она в коме. Говорят, что это та кома, из которой можно выйти. Ее родители, бедные, целыми днями с ней в больнице сидят.
То, что Клава-Катя была жива, не укладывалось у Андрея в голове.
— Татьяна, а ну успокойтесь! — приказал он. — Вы ни в чем не виноваты, это был несчастный случай. Слышите? — повысив голос, спросил он.
Татьяна, не отрываясь от плеча Уютовой, кивнула.
— Уверен, что Катя не станет вас винить, когда очнется.
Он отдавал себе отчет в том, что сейчас его слова были для Татьяны, как мертвому припарка, но все же надеялся, что они ей помогут. Правда, в глубине души он тоже винил ее в том, что случилось, но ему казалось, что Клава хотела бы, чтобы он сказал именно это.
— Теперь я понимаю вашу поговорку: в тихом омуте черти плавают, — сказал Милко.
— Водятся, — машинально поправил его Андрей. — Светлана, я вас прошу все же достать мне координаты родителей Пушкаревой и адрес больницы, где она лежит, хорошо?
— Да, Андрей Павлович.
— Черт, а ведь Урядов заверил меня, что никаких несчастных случаев в «Зималетто» не было, — пробормотал он себе под нос.
— Это потому, что Георгий Юрьевич у нас формалист, — сухо сказала Светлана. — Все это случилось до начала рабочего дня, поэтому он умыл руки: мол, «Зималетто» тут совсем ни при чем.
— Ну да, узнаю Урядова, — хмыкнул Андрей. — Ладно, я пойду.
— Я тоже, — сказал Милко. — Такие драмы плохо влияют на мое пищеварение.
Они ретировались, оставив Светлану и остальных разбираться с душевными терзаниями Татьяны.
— Надеюсь, ты понимаешь, что не стоит распространяться о том, что ты услышал? — спросил Андрей у Милко, как только они вышли из приемной.
— Думаешь, меня интересует то, что случилось с Пушкаревой? Ничуть. Не считая того, что ты обвинил меня в ее смерти, мне нет дела до ее судьбы, — не совсем по-русски, но вполне понятно, сказал Милко и, вскинув голову, пошел к себе.