8. – Колька! – Катя вышла из метро и окликнула друга.
– Пушкарёва, тебе скоро придётся увеличить мне зарплату!
– Это за какие заслуги, интересно?
– А много ты встречала телохранителей-альтруистов? – Коля ехидно усмехнулся.
– Да ну тебя! У меня к тебе разговор. Серьёзный.
– У тебя ко мне в последнее время других не бывает. Скоро совсем забудешь, что я тебе, в первую очередь, друг, а уж потом подчинённый, – фыркнул Зорькин.
– Перестань, – Катя положила руку Коле на плечо и неспешно двинулась в сторону дома. – Мне просто очень нужна твоя помощь. И как друга, и как финансиста. Надо подготовить полный финансовый отчёт по работе «Никамоды». Срочно. И чтобы всё было точно. До рубля. Нет. До копейки. Я должна передать дела в идеальном состоянии.
– Передать дела? Что это значит?
– То и значит. После совета директоров я перепишу «Никамоду» на Андрея… Андрей Палыча и уйду из «Zimaletto».
– Подожди-подожди. Ты хочешь сказать, что ты всё бросаешь? То есть мы столько времени работали, ты тащила из ямы «Zimaletto», я всеми правдами и неправдами приумножал капитал «Никамоды», а теперь, когда дела пошли на лад, мы отойдём в сторону, будто нас и не было, а этот клан Сопрано будет жить припеваючи, пожиная плоды наших трудов? Я тебе удивляюсь, Пушкарёва!
– Коль, я прошу тебя, не начинай. Я приняла решение. Разве вся эта высокая мода для нас? Ну сам подумай.
– При чём здесь высокая мода, что ты выдумываешь? Да мы с этой модой сталкиваемся напрямую реже, чем… чем сталкивались с ректором нашего университета в годы учёбы. А я его, между прочим, за пять лет видел дважды. Первый раз на посвящении в студенты, а второй – когда двери перепутал и вместо библиотеки в преподавательский туалет ввалился.
– Коля!
– Что Коля? Я же понимаю, что ты мне какую-то ерунду пытаешься… втереть. Да, именно втереть, Пушкарёва. Ты лишаешь меня работы и даже на хочешь объяснить, почему. Кать, ну что там у вас произошло?
– Ничего не произошло, – начала Катя, но посмотрела на профиль друга и вздохнула. – Не могу я тебе врать. Произошло. Но подробностей рассказывать я не хочу. Я просто хочу развязаться с «Zimaletto». И мне очень нужна твоя поддержка. Просто поверь, что по-другому я сейчас не могу поступить.
С каждым словом голос Кати звучал всё тише, а рука, лежащая на плече у Зорькина, сжималась всё сильнее. Коля чувствовал, как в ней огромным комом нарастает горечь. Он остановился и развернул подругу к себе.
– Я всегда тебе верю. А ты этим умело пользуешься. Я всё сделаю. В лучшем виде. Пушкарёва, – Коля легонько щёлкнул Катю по носу, – всё будет хорошо.
Она улыбнулась:
– Колька, и чем я тебя заслужила?
9. Показ новой коллекции, а вместе с ним и совет директоров, приближался в три раза быстрее, чем троице, которая, кажется, теперь переместилась в конференц-зал на ПМЖ, этого бы хотелось.
Андрей, Катя и Роман проводили вместе чуть ли не сутки напролёт, расходясь только ночью, чтобы поспать несколько часов, а утром, приложив все усилия к тому, чтобы казаться свежими и полными сил, снова вернуться к работе. Со стороны они выглядели, как шайка заговорщиков, которая решила, как минимум, свергнуть правящий режим в стране. Никто не осмеливался им мешать, задавать лишние вопросы, да и вообще приближаться к ним без острой необходимости.
Даже Кира не решалась встревать в происходящее. Она просто делала свою работу, наблюдала за Андреем, всё чаще осторожно прикладывала ладонь к животу и тепло улыбалась. Она наблюдала за Андреем. Ей нравилось то, что она видела. Жданова как будто подменили. Нет. Сделали обратную замену. Забрали назад невыносимого циника, эгоиста и себялюба и вернули Андрюшу. Того самого, которого она знала с детства. Ответственного, упорного, искреннего, заботливого. Настоящего.
Они не помирились, что называется, официально. В этот раз Кира боялась действовать поспешно. Но она не отталкивала его. Андрей теперь практически всё своё немногочисленное свободное время проводил с ней. Они ходили вместе обедать, когда ему не надо было встречаться с кем-то из партнёров. Он заезжал к ней после работы, привозил фруктов или её любимых пирожных, заходил выпить какой-нибудь янтарной жидкости (чаю или коньяка, в зависимости от настроения и степени усталости), но никогда не засиживался дольше, чем было принято в приличном обществе. Он не позволял себе дерзости остаться на ночь.
Малиновский тоже наблюдал. За Пушкарёвой. Пока это было всё, что он мог делать. О выполнении плана «Р» не могло быть и речи. Палыч всё время был рядом и держал ухо востро. Только однажды ему довелось остаться с Катериной наедине, и это были одни из самых странных тридцати минут в его жизни.
Это было за два дня до показа. Тогда они закончили непозволительно поздно – около двух часов ночи – и Роман решил использовать ситуацию. Обычно, если ещё была возможность уехать на общественном транспорте, Пушкарёва наотрез отвергала предложения её подвезти. Если такой возможности уже не было, её отвозил домой Андрей. Обычно после этого он ехал к Кире. На этом и было решено сыграть. Убедив друга, что, пока тот будет подрабатывать извозчиком для своей помощницы, Кира уже десять раз уснёт, а утром проснётся с обидой из-за того, что он не приехал, Роман взял под белы рученьки Катерину и вместе с ней направился к своей машине.
*** Кате, собственно, было всё равно, как добираться домой. Хоть пешком, хоть на дирижабле, хоть с Малиновским. За последние две недели она физически и морально истощилась настолько, что не отключаться за работой ей помогала только врождённая и развитая родителями ответственность. В конце же бесконечного рабочего дня силы покидали её с прытью, которой Пушкарёвой оставалось только позавидовать.
Поблагодарив Романа Дмитрича за любезно распахнутую перед нею дверцу, Катя села на переднее сиденье, пристегнулась и, устало прикрыв глаза, поудобнее устроилась в кресле. Когда машина неспешно выехала со стоянки, Малиновский, придавая голосу игривости, спросил:
– И что, Катенька, ваш жених не устраивает вам сцен, за то, что вы так поздно возвращаетесь?
– Нет, обычно он помогает мне прийти в себя после сцен, которые устраивает мой папа, – не открывая глаз ответила девушка. – Он вообще сейчас заботится обо мне даже больше, чем обычно. Дожидается с работы, кормит ужином, по утрам по какому-то особому рецепту делает для меня бодрящий травяной чай…
– Как это трогательно, – Роман немного перестарался с напускным умилением.
Катя сама не поняла, почему вдруг решила, что с Малиновским можно разговаривать, как с нормальным человеком. Это всё усталость. Теряешь бдительность, Пушкарёва. Девушка подняла голову и в упор посмотрела на своего собеседника.
– Да, это очень трогательно. А что же вы, Роман Дмитрич? Как справляетесь со стрессом от такого количества работы? Тяжело вам, полагаю, приходится. На клубы и рандеву времени, наверное, совсем не остаётся?
Малиновский опешил от такой наглости и даже не сразу нашёлся, как можно парировать этот выпад. А когда подобрал слова, было уже глупо что-то говорить. Чтобы повисшая в салоне звенящая тишина не резала слух, он включил радио.
До самого Катиного дома они не сказали ни слова. Когда они почти подъехали, Катерина достала телефон и написала кому-то короткое сообщение. Машина остановилась. Катя попрощалась и вышла. У подъезда её ждал высокий худощавый парень в очках, длинном чёрном пальто и комнатных тапочках. А дома её ждал тёплый ужин и травяной чай наутро.
Рома проводил Катерину взглядом, развернулся и выехал со двора. Его в подъезде ждал консьерж в форменной одежде, а дома – бутылка виски и лёгкая головная боль наутро.
|