|
Капитанская дочка, или Дамское счастье
Жанр:
Роман классический, старинный,
Отменно длинный, длинный, длинный,
Нравоучительный и чинный…
Но с откровенной имитацией мотивов русской и французской классической литературы, а также с перепеванием мотивов фан-арта.
Пейринг: традиционный, однако героя по имени Андрей Павлович Жданов не предвидится.
Рейтинг: PG 13.
Автор коротко писать не умеет. И еще – по ряду причин, которые далее станут понятны, автор выбрал эпоху, в которой сам не разбирается. Так что, за исторические ляпы – прощенья просим, сочинение не про исторические события, а про… ну понятно, про кого. Постараюсь, чтобы совсем неправдоподобно не выглядело…
Чаcть I. Капитанская дочка.
1.
Москва, июль 1917 г.
Торжество, посвященное вручению аттестатов выпускникам гимназии Шпильман 1917 года выпуска шло по обычному сценарию подобных праздников, но настрой у присутствующих был не очень торжественный (прообразом описываемой гимназии является реально существовавшая в Москве гимназия Репман, но это ее не точное описание, а скорее вариация на тему – автор). Еще прошлогодний выпускной, несмотря на военное время, на то, что некоторые матери были в трауре, некоторые девочки – в черных фартуках, несмотря на то, что отцов и братьев в зале было немного, а кое-кто хоть и пришел, да на костылях, все-таки напоминал выпускные мирных времен. Тогда Брусиловский прорыв подарил надежду на окончание войны, теперь же еще год войны измотал страну, прежняя Россия исчезала на глазах, наступали иные времена, новое, даже для тех, кто его ждал, предстало тревожным и грозным. Директриса гимназии Анастасия Евгеньевна Шпильман улыбалась, вручая аттестаты, но на душе у нее было неспокойно. Что будет с ее ученицами? Что будет вот с этой Катенькой Пушкаревой, лучшей ученицей выпуска - белый передник с накрахмаленными крылышками, косички, уложенные корзиночкой и два больших белый банта, взгляд золотисто-карих глаз за очками одновременно и робкий, и упрямый. Бодрится девочка, держится, а ведь жизнь с ней обошлась неласково – матери нет, отец на войне (и уже два месяца от него нет известий), живет со старенькой родственницей. А девочка – умница, мечтает об университете или хотя бы о Высших женских курсах – туда она может поступить без экзаменов, ведь у нее золотая медаль. Да и надо ей учиться дальше, гимназия дала ей права домашней учительницы, но этого мало. А как там дальше все сложится – непонятно. Вот для сегодняшнего праздника даже цветов приличных достать не смогли, хотя Кате Пушкаревой был преподнесен букет роз – это Зорькины постарались, видно, из университетского ботанического сада.
Почти до двенадцати лет Катя Пушкарева была обыкновенным, а значит, счастливым ребенком. У нее были папа и мама, обожавшие единственную дочь, уютный дом, любимые игрушки и книжки, котик Барсик и целых две собаки – в комнатах жила болонка Бижу, а в саду, в конуре обитал верный страж дома Полкан, породы самой неопределенной. Подружек близких, правда, не было, только одноклассницы в пансионе, но это потому, что жила Катя не в городе и не в деревне, а в «дивизионе», в артиллерийской части, расположенной рядом с полигоном, в усадьбе, которую владелец лет двадцать назад продал вместе со всем содержимым военному ведомству. В дивизионе служил Катин папа.
Отец Валерия Сергеевича Пушкарева священствовал в бедном сельском приходе под Смоленском. Стараниями родителей досталось сыну редкое по тем временам имя Валерий – в честь одного из Сорока мучеников Севастийских (он как раз ко дню их памяти и родился), а Валерия из всех имен мучеников выбрала для сына матушка попадья – больно ей имя понравилось, такое «благородное». Приход отцовский унаследовал старший брат, а Валерий Сергеевич по зову сердца избрал военную службу. Отучился в училище и принялся тянуть лямку в войсках. Служил он добросовестно, с солдат спрашивал, но солдат и не обижал. Знал, конечно, да и видывал не раз, какие среди офицерства держиморды попадались, но сам он был из тех, кто, поставив себе цель, упрямо к ней идут – решил, что будет служить честно, так и служил.
Жену он себе нашел, когда полк был на вольных работах – свеклу собирали у помещика-сахарозаводчика под Белгородом. Помещик был богат, да вдобавок (редкое дело среди российских промышленников) из старого дворянского рода Загряжских. Солдаты жили в палатках на краю огромного свекольного поля, а троих офицеров разместили во флигельке, в дальнем, хозяйственном, углу усадьбы. И вот обратил внимание молодой капитан на круглолицую девушку в ситцевом платьице, в переднике, с толстой светлой косой. Уж очень была усердна по хозяйству – то фрукты в оранжерее собирает, то цыплят кормит, то бабами деревенскими командует, которых собрали окна в огромном помещичьем доме мыть, а говорит правильно, не так, как местные крестьяне, видно, городская, может, барышни хозяйской горничная, или приказчика дочка.
Как-то он улучил минутку, когда она пробегала мимо, и за руку ее – цап!
- Что все бегом да бегом, душенька? Всех дел не переделаешь! Остановись, подари минутку!
Девушка руку выдернула и взглядом словно ожгла его:
- Господин офицер, что вы себе позволяете!
И это Валерию понравилось – значит, строгого воспитания девица, и зароились в голове у капитана сладкие мечтания о доме, об уюте и даже о детках. А что? Он только что капитана получил, жалованье приличное, жильем по месту диспозиции полка обеспечен, ну и что, что она – прислуга, он-то сам тоже не из благородных, за приданым он не гонится, лишь бы девица хорошая была.
Только в воскресенье увидел Валерий, как семейство Загряжских отправлялось в церковь, в соседней деревне был престольный праздник, и «горничная» в шелковом платье, в кружевных перчатках и с солнечным зонтиком садилась в коляску рядом с дочкой помещика.
Потом Валерию управляющий разъяснил – это родственница хозяев, тоже Загряжская, правда, бедная родственница, сирота, но самого настоящего рода Загряжских. Капитан даже струхнул, нажалуется родственница помещику, неприятностей не оберешься – и, увидев девицу, бросился извиняться.
- Простите, сударыня, за вольное обращение и что за прислугу вас принял, я не в насмешку, просто подумал – вы, как пчелка, трудитесь…
Она подняла на него взгляд внимательных серых глаз и грустно улыбнулась.
- Я не прислуга, только живу у родственников из милости. Чем в праздности дни проводить, лучше уж себя чем-то занять, а мне нравится по хозяйству хлопотать.
Они встречались еще несколько раз, разговаривали. Капитан был основателен, серьезен и очень искренен. Не скрыл, что образования у него – только училище, что сын деревенского попа, что рассчитывает только на себя, иных доходов, кроме жалованья, не имеет, а Елена Александровна ему с первого взгляда очень понравилась. А она так устала от жизни среди чужих ей, в сущности, людей, от назойливого внимания гостей, считавших, что с бедной родственницей можно не церемониться, а еще, видно, оценила его прямодушие. И не ошиблась, дав скорое согласие на брак.
Загряжские от мезальянса своей кузины были не в восторге, но, когда поняли, что капитан у них ничего не просит, расщедрились и выделили бедной родственнице «на обзаведение» небольшую сумму, да еще в подарок на свадьбу – фарфоровый сервиз (у сахарозаводчика еще и фарфоровый заводик был).
Зажили Пушкаревы душа в душу, в доме у них было уютно и спокойно, тепло и вкусно. Через год родилась у них дочка, Катенькой окрестили. Денщик Пушкарева так малютку и именовал - «капитанская дочка», и не понимал, почему Елена Александровна смеется. Потом Валерия Сергеевич майором стал, а дитя так дома шутливо и звали – «капитанская дочка». Довелось семье Пушкаревых пройти через тяжкие испытания - Японскую войну. Правда, туда Валерий попал под самый конец, Бог миловал – даже ранен не был. Он, хоть и пехотинец, попал в артиллерийский батальон. И такие у него способности к артиллерийскому делу обнаружились, что генерал, который артиллеристами командовал, после войны устроил так, что Пушкарева перевели в отдельный дивизион, где проходили обкатку новые орудия, опробовались снаряды. Дивизион стоял между Москвой и Тулой, туда постоянно наезжали военные инженеры из Питера, металлурги с уральских заводов и, само собой, тульские оружейники. После позора Японской войны русская армия стала перевооружаться. Пушкарев вечерами сидел над учебниками – артиллерийское дело, металлургия, математика, тригонометрия, заряд-то надо по траектории отправлять, а не «в молоко». Солдат в дивизион подбирали грамотных, служба была нелегкой, но разумной. Разумеется, Пушкарев наслышан был и об изъянах государства, которому служил, и о житейской несправедливости, и о неправедно нажитых богатствах, но для себя решил: у него есть дело, и он этому делу служит. А еще у него есть семья, и он сделает все, чтобы оградить от жизненных превратностей жену и дочь.
У Пушкаревых был просторный дом, самый простой, деревянный, но трудами Елены Александровны, которой усердно помогал очень почитавший барыню денщик капитана, уютный и даже красиво убранный. Елена Александровна всех привечала, но сплетен и скандалов гарнизонных терпеть не могла, за что среди офицерских жен прослыла гордячкой. В 8 лет Катеньку определили в пансион в ближайшем городе Кашире, там и дортуар был, можно было на всю неделю оставаться, но ее часто забирали на несколько дней домой, «в дивизион». На эти пропуски в пансионе смотрели сквозь пальцы - училась она легко, все схватывала быстро. Если что пропустит – было, кому объяснить, французский мама знала, арифметику – папа, месяцами жившие в гарнизоне инженеры с удовольствием приходили к Пушкаревым, книги приносили, беседы вели. Один из гостей как-то рассказал про Софью Ковалевскую – русская женщина стала известным математиком, премию получила (о трудностях ее нелегкой судьбы рассказчик умолчал), и десятилетняя Катенька, обычно робевшая при гостях, вдруг заявила: «Я тоже так хочу». Отец только рассмеялся, погладив дочку по голове. А Елена Александровна неожиданно поддержала Катю: «Правильно, доченька, выучишься, найдешь свой путь в жизни» – она-то помнила, как нелегко жить приживалкой в чужом доме, другое дело, если сама о себе позаботиться сможешь.
Все это кончилось в один день, осенью 1911 года, когда Кате еще и двенадцати не исполнилось. У Елены Александровны сердце с молодости «прихватывало», хоть и была на вид – кровь с молоком. Возил Валерий жену в Москву, к известному доктору, тот послушал, повздыхал, а потом сказал:
- Порок сердца, видно, врожденный. Но, похоже, организм справляется. Бога благодарите, что дочку родить смогли. Берегите себя, голубушка, капли вам выпишу, на случай, если заболит, а большее – не в моих силах.
Последние года четыре Елена Александровна совсем на сердце не жаловалась, муж про себя радовался – видно, отступила болезнь. Не догадался, что «не жалуется» вовсе не значит «не болит». Холодным и дождливым октябрьским днем ее опять «прихватило», Елена Александровна выпила капелек сердечных, вроде, полегчало. Стала ждать мужа со службы. Катенька в этот день должна была приехать вечером из пансиона – за ней и еще за одной девочкой из офицерской семьи отправился в Каширу дивизионный механик на автомобиле. Боялась Елена Александровна этого новомодного рычащего изобретения – то ли дело лошадки, их в дивизионе немало, орудия-то на конной тяге. Зато этот самый автомобиль быстро доченьку доставит. Доставил, успел, тут и муж со службы пришел, за доктором бросился, да тот помочь не мог. Елена Александровна, совсем бледная и губы синие, вздохнуть уже не могла, только подняла слабую руку, перекрестила дочь и мужа и прошептала:
- Катеньку береги, а ты, доченька, об отце позаботься.
Послали за армейским священником, соборовать успели, а потом она сразу и отошла.
Последний раз редактировалось alter 22 янв 2014, 21:37, всего редактировалось 27 раз(а).
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
И читать одно удовольствие.
