Название: "Горгона"
Автор: Jina_Klelia
Дисклеймер: все персонажи принадлежат мне, любимой))
Рейтинг: R, наверное
Жанр: Drama, Angst
Пэйринг: Пока не прочитаете, едва ли вам что-то скажут имена)))
Саммари: Он потерял ее по своей вине. И они не должны были встретиться в этой жизни. Она умерла. И он смирился с ее смертью. Только чувство вины и мучительного сожаления напоминали ему о ней. Пока в его городе не появилась таинственная особа, которая будит в нем самые потаенные мысли и чувства. Кто она? Что знает о нем? Чтобы понять это, стоит заглянуть в ее глаза. Но едва ли он останется в живых после этого, ведь одного взгляда в лицо Горгоны достаточно, чтобы умереть.
Статус: завершен
От автора: одна из моих любимых повестей собственного сочинения. Не знаю, возможно слишком сопливо, но все же... Довольно небольшое произведение из двух глав.
Размещение:с разрешения автора
История первая. Ненависть.
«Глеб…» В письме больше не было ни слова. Пожелтевший листок бумаги лежал в старом томике Байрона. Вместе с цветком жасмина.
Сквозь тяжелые бархатные шторы едва проникал солнечный свет. Нельзя было даже понять, что за час царит за окном: день ли, вечер или то прекрасное предутреннее состояние еще не взошедшего солнца, которое все же окрасило нежно лиловой краской линию горизонта.
Едва заметная тень скользнула по стене к бюро. Чиркнула спичка – загорелась свеча. Комната наполнилась мерцающим желтоватым светом, осветив лицо человека. Он медленно присел на кресло у бюро и поставил на него свечу. Столько лет прошло, а он не мог и не хотел забывать. Самое светлое и самое страшное, что было в его жизни. Он был еще молод, вполне успешен и почти счастлив. Одна беда – вот этот цветок с неоконченным письмом. Да ночи, полные кошмаров. Просыпаясь в холодном поту, он, чтобы не слышала жена, потихоньку выходил из комнаты и шел в душный кабинет, в котором пахло пылью, влагой и жасмином, как ни проветривай, как ни убирай его. Доставал Байрона и сотни раз перечитывал мелкие неаккуратные буковки; невольно улыбаясь, глядел на растертые чернила, на уголок с монограммой, и все никак не мог понять, как это ее не стало… Его ненависть поглотила ее… А должна была любовь. И прощение. И как это он сам привел к тому, что случилось. Человек не оправдывал себя. И откуда ему было знать, что именно она сядет в эту проклятую машину…
- Глеб! – раздался голос. Человек невольно поморщился. В кабинет плавно, неторопливо вошла Юлия, его жена. Они были женаты уже больше года, а он все никак не мог привыкнуть к этой невысокой золотоволосой женщине, которая так властно и бескомпромиссно вошла в его жизнь, смеясь своими зелеными глазами и не принимая никаких его условий.
- Опять здесь. Опять мрачен. – Проговорила она легкой долей иронии.
- Доброе утро, - ответил Глеб.
- Еще ночь. Пойдем спать?
- Да… Пойдем.
Взял ее за руку. Он любил эти теплые мягкие ладони. Только они одни умели унять его мигрень. Стоило только коснуться лба. И она увела его за собой.
«Госпожа Диздье в Петербурге.
Скандально известная французская художница мадам Берта Диздье наконец осчастливила своим визитом город белых ночей. В своем интервью знаменитая художница призналась, что давно мечтала посетить столицу Российской империи. Напомним, что мадам Диздье не так давно известна широкой публике. Первая выставка ее работ прошла всего 4 года назад в Марселе. С тех пор картины художницы пользуются невероятным успехом, во многом благодаря эпатажности своей создательницы. Господин N сказал о ней: «Самая загадочная из женщин, но самая бездарная из художниц. Однако, бездарностью своей сумела распорядиться воистину талантливо. Можно лишь с восхищением снять перед мадам Диздье шляпу»Ниже следовал фотографический портрет художницы, однако никаких сведений о наружности мадам Диздье он не давал – половина лица ее была сокрыта густой черной вуалью.
- И что ты об этом думаешь? - Поинтересовалась за завтраком Юлия.
- Ничего не думаю.
Юлия хмыкнула и продолжила читать газету.
Глеб слышал о мадам Диздье достаточно, чтобы понять, что глупость человеческая не имеет пределов. Людей интересовала не столько живопись, сколько сама художница с ее личной жизнью. Ее настоящему приписывали бесчисленное множество романов, при этом ничего определенного о ее прошлом никто сказать не мог. Собственно, и слухи о личной жизни ничем не подтверждались. Мадам Диздье вела богемный и вместе с тем почти аскетический образ жизни. Согласно ее официальной биографии, она была вдовой французского миллионера-аристократа, а выросла в Марселе. Но никто не мог поручиться, что это достоверно. Главной же тайной этой женщины было ни много ни мало – ее лицо. Никто не видал его без вуали. Говорили, что она скрывает какое-нибудь особенное уродство в его чертах. Однако подобные слухи не отпугивали от нее поклонников, а наоборот. Любопытство брало свое. Многим хотелось взглянуть в глаза этой Горгоне.
Едва войдя в салон, Юлия увидела своего кузена с женой Леночкой и оставила Глеба в одиночестве. Первой же его мыслью было немедленно покинуть выставку, на которую он шел так неохотно, потакая капризам жены, но что-то удержало его в галерее. Глеб решил пройтись по салону, поприветствовать знакомых, которых вполне может встретить, чтобы Юлия потом не говорила, что он сбежал при первой возможности.
Картины, если их можно было так назвать (Глеб предпочитал в данном случае термин «мазня»), имели весьма странное содержание и еще более нелепое исполнение. На одной была изображена голая коричневая женщина с несоразмерно огромной треугольной головой, на другой и вовсе ничего нельзя было разобрать, кроме гордого названия «Пегас» и размашистой подписи B. Dizdier. Однако внимание Глеба привлек небольшой портрет мужчины, выполненный углем и вполне традиционно. Скорее всего, это был набросок, непонятно по какой причине оказавшийся на выставке, вероятно, по ошибке или случайно. Но Глеб надолго задержался возле него. Его пребывание среди прочих картин не имело никакого объяснения, никто даже не заметил его, ибо висел он в отдаленном углу галереи. Никто, кроме Глеба, будто кто-то нарочно сюда его повесил, зная, кто здесь будет проходить. Более того, лицо человека, изображенного на нем, казалось Глебу знакомым. Откуда-то из далекого прошлого. Далекого, полузабытого, страшного, сладковато-мучительного. Нет! Только бы не вспоминать!
- Я рада, что вы обратили внимание на нее, - раздался за его спиной хрипловатый женский голос с сильным французским акцентом.
Глеб вздрогнул – этот голос поразил его, затронул в его душе какие-то самые потайные струны. Он обернулся. Перед ним стояла невысокая, очень худая женщина в атласном черном костюме и в черной же шляпке с густой вуалью, закрывавшей половину лица. Видны были только широкие скулы и ярко накрашенные изящные губы, изображающие улыбку. Молода ли она была, этого Глеб понять не мог никак. За спиной дамы стоял живописный огромный араб в темно-синей ливрее.
- Мадам Диздье, я полагаю? – спросил Глеб по-французски.
- Именно, - облегченно улыбнувшись, ответила мадам Диздье, - мой русский, увы, оставляет желать лучшего. В отличие от вашего французского. Так почему вы выбрали именно это?
Она указала на портрет. Глеб не знал, что ответить, чтобы не обидеть художницу. Мадам Диздье покачала головой.
- Хорошо, я понимаю – вы деликатны… Но я предпочитаю деликатности грубую откровенность. Я спрошу иначе. Что вы чувствуете, когда смотрите на мои картины? Настаиваю на откровенности.
- Не знаю… Ничего не чувствую…
Губы ее чуть дернулись. Уголки поползли вниз. Странно было разговаривать с маской.
- Если бы вы ответили иначе, я тотчас ушла бы. Это был правильный ответ, мсье. Ничего не чувствуете… Это прекрасно, что ничего. Значит, вы умеете чувствовать.
- Не совсем понимаю вас, мадам.
- Что ж тут понимать? Этот портрет был написан очень-очень давно, когда я была совсем юной, когда была искренней, а в творчестве – не поддавалась минутным веяньям моды. Все то, что было после – обман, насмешка над идиотами, вроде тех, что составляют наш бомонд… Которые уверены, что смыслят что-то в искусстве. А этот портрет – правда, искренность, наивность 15-летней девочки… Словом, то, что было во мне когда-то, мсье.
- Кто этот человек? На портрете…
Губы ее вновь дрогнули в улыбке.
- А какая разница? Разве это имеет значение? Это может быть отец, брат, муж, любовник. Если я назову вам его имя – все равно вы ничего о нем не узнаете. А скажу, кем он был – разочарую вас. В интриге есть своя прелесть, не правда ли?
- В любом случае, это должен быть достойный человек. Мне почему-то представляется, мадам, что вас могут окружать только исключительные люди.
- О! Это самая банальная и пошлая лесть. Пошлость всегда банальна, усвойте это, пожалуйста. А люди, которые меня окружают, по большому счету либо мерзавцы, либо дураки. Они умеют меня забавлять. Впрочем, я предпочитаю общество мерзавцев. Они, по крайней мере, неглупы и интересны. Никогда не знаешь, чего от них ждать, а это довольно весело. Потому я и вожу повсюду за собой Саида. Он алжирец. Его привели ко мне чуть живого шесть лет назад. Я его выходила. Что с ним случилось, я не знаю, он никогда не говорит об этом, а я умею уважать чужие тайны, ведь у меня столько своих собственных. Благодарность его безгранична. Не было в мире более преданного и честного слуги, чем мой Саид. Правда, мне пришлось выучить арабский – по-французски он не говорит, да и мне не слишком скучно было в то время коротать дни. Наверное, я была почти счастлива. Саид способен растерзать любого, кто может угрожать мне, а таких немало.
- А, может быть, тогда не стоит и вовсе иметь какое бы то ни было общество, чем иметь то, что вас окружает?
- Нельзя совсем избегать людей. Я долго жила затворницей. Счастья мне это не принесло. Да и покоя тоже. А люди – довольно любопытное зрелище, хотя я не слишком любопытна. Они - отличный материал для талантливого художника. Увы, я не столь талантлива, чтобы передать это. Остается рисовать карикатуры… Единственное, на что я способна… Это одна из моих тайн. Надеюсь, вы не расскажете никому, - она улыбнулась скорее печально, чем весело, хотя об этом Глеб мог только догадываться, не видя ее глаз из-под вуали, - я смотрю на людей и вижу, какие маски они носят, смеюсь над ними от души и презираю их.
Глеб внимательно посмотрел на нее. А разве она сама не актриса? Разве сама не носит маску? А мадам Диздье, словно бы прочитав его мысли, продолжала:
- Я потому ношу вуаль, что не хочу, чтобы кто-либо презирал меня. Мое лицо – самая пошлая изо всех масок. Да по сути, у меня и лица-то нет. Оно было когда-то, очень давно. Когда я писала этот портрет. А потом стерлось.
Глеб не знал, что сказать. Ее слова взволновали его. Он, как никто другой, понимал, о чем она говорит. Да и кому понимать ее, если не ему? А между тем в их беседе присутствовало все меньше здравого смысла. Глеб отдавал себе отчет в том, что эта странная женщина говорит с ним на такие темы, на которые он никогда не позволил бы себе говорить с посторонними. Тем более, что ни место, ни время, ни обстоятельства не располагали к подобному разговору.
- Как вас зовут? – вдруг спросила женщина.
Глеб улыбнулся – наконец-то человеческий вопрос в этом нечеловеческом разговоре.
- Глеб Несин, мадам Диздье.
- Зовите меня Бертой, - вдруг попросила художница, - вы мне нравитесь. Явно не относитесь к числу дураков. А вот мерзавец ли вы… Боюсь, что да, но это еще предстоит узнать. Впрочем, вполне любопытный экземпляр, для моей коллекции масок.
- Не желаю я быть в коллекции! – с иронией рассмеялся Глеб.
- Так значит, вас зовут Глеб? – еще раз переспросила она.
- Так значит, вас зовут Глеб?
Так он впервые услышал ее звонкий, мальчишески хрипловатый голос. Столько воды утекло, а этот день до мельчайших подробностей бережно хранила его память.
Первые мартовские хмурые дни. Она – дочь генерала Доронина. И он – студент, который давал ей уроки латыни. Ее звали Софи.
- Мадемуазель Доронина, не угодно ли вам будет продолжить чтение? – густо покраснев, ответил он.
Она умела читать по глазам. А он влюбился в нее с первого взгляда.
- А вы знаете, Глеб, что у вас замечательное лицо? – продолжила она, испытывающе наблюдая за ним.
- Мадемуазель Доронина!
- Софи! Зовите меня просто Софи, - вдруг попросила генеральская дочка, - у меня ведь совсем нет друзей. Настоящих. Мы ведь будем с вами друзьями, Глеб?
Он опустил голову. Осознавая, что ее жизнь зависит от него, он боялся отвечать ей. Не спалось. Женщина устало потерла лицо ладонями, отгоняя дремоту, мешавшую думать. Вспоминать. Иногда она позволяла себе извлекать из сокровищницы своей памяти отдельные воспоминания. Редко. Сейчас был такой случай. Растревожила сердце. Зачем-то. Хотела мстить. Могла мстить. Зачем-то. А увидела и поняла, что не знает зачем. Подлец. Мерзавец. Разрушил. До основания. Даже осколков не оставил. А увидела, и не знает что делать. В душе ее не было сил, не было способности, не было желания так же все крушить. Нет, не любила. Просто все прошло. А раньше думала, что все, что делает, что пытается делать, ради одного только мига, когда увидит его, униженного, разбитого. Ею. И теперь, когда цель так близка, все вдруг стало ненужным. Или, может, все-таки любила? Ведь не могло все уйти в песок дикого пляжа на окраинах Марселя. Или тогда, немногим раньше, сгореть в машине вместе с человеком, самым дорогим на свете для нее. Или еще раньше, когда она узнала, что этот самый дорогой человек лгал ей всю ее жизнь. Любя. Узнала от другого. Которого тоже любила. И который тоже лгал ей. Ненавидя. А она выжила. Назло всем. И мечтала о мести. Чтобы заглушить эту боль. Мстить хотела обоим. Но в живых остался только один. А второй своей смертью искупил вину перед ней. Раз любви было мало, для того, чтобы жить, научилась ненавидеть.
А теперь вся ее ненависть, которую так долго взращивала в своем сердце, холила, лелеяла, как родное дитя, растворилась в воздухе родного города. Города, где прежде цвела ее любовь.
Не спалось. Маленькая фигурка, кутаясь в черную шаль, скорбно уронила голову на руки. На смену недоумению пришло отупение. Она знала, что следом за этим вернется боль. Потому старалась не выходить из своего небытия как можно дольше.
Раздались шаги.
- Госпоже пора спать, - тихо сказал Саид.
-Скажи мне, Саид, что с тобой случилось тогда?
Араб сел на пол у ее ног.
- Госпожа уверена, что хочет это знать?
- Да. Я никогда не спрашивала тебя. Но если ты мне не веришь, можешь не отвечать. Не бойся, я не прогоню тебя.
Саид посмотрел ей в глаза долгим усталым взглядом.
- Я убил белую женщину.
- За что? – совсем не удивилась.
Араб молчал.
- Ты любил ее? – еще тише спросила она.
- Она была… как солнце. Я не знаю. Любовь. Госпожа любит солнце?
- Когда-то любила. Теперь все больше прячусь по темным углам. А ты, Саид, любишь солнце?
- Там, где я родился, много солнца. К нему привыкаешь. И без него нельзя.
- Ты убил солнце. За что?
- Не проси… Все равно не скажу.
Берта улыбнулась. Что же… Пусть так. Он имеет право на тайну. И если однажды он убьет и ее, как некогда свое солнце, так тому и быть.
- Ты веришь в судьбу? – снова спросила она.
- Нет. Я верю в мою госпожу.
- Врешь. Подай мне портсигар.
Араб повиновался.
- Врешь, потому что ты не знаешь меня, - продолжила Берта, закуривая, - сейчас я сильна. Это внушает тебе доверие. Но не веру. Как только я перестану быть тебе полезной, ты уйдешь от меня. Впрочем, я не требую от тебя веры. Мы удобны друг другу, не правда ли?
- Что ты хочешь?
- Ты убил когда-то человека. Смог бы вновь это сделать?
Саид криво усмехнулся.
- Скажи. – тихо ответил он.
- Может быть, скажу… А теперь поцелуй меня. Так, как ты целовал свое солнце.
Араб подошел к ней. Наклонился. Провел рукой по ее пересохшим губам. Подхватил на руки. Бросил на постель. Накрыл своим телом.
- Может быть, скажу когда-нибудь. Но не просите ничего сегодня, мадмуазель Доронина.
- Мы же договорились, Глеб, что вы будете называть меня Софи. Неужели это так сложно запомнить? Далось вам это «мадмуазель Доронина»!
- Простите, - студент смущенно опустил глаза, - может быть, приступим к уроку? То мы проходили в прошлый раз?
Софи улыбнулась. Что за глупая привычка – едва только она пытается стать ближе к этому непонятному юноше, как он тут же отталкивал ее. Обидно… Женщина в черном стояла у окна. Ее маленькая фигурка четким силуэтом выделялась на фоне солнечного дня. Мужчина в дверном проеме замер, долгим взглядом скользя по линиям ее тела.
- Что же вы? Входите, – тихо сказала она.
Он усмехнулся. Сделал шаг. Схватка началась.
- Желаете кофе? – спросила мадам Диздье, усаживаясь в кресло.
- Да, если позволите, - ответил Глеб, следуя ее примеру.
Берта позвонила в колокольчик. Вошел Саид. Она обратилась к нему по-арабски. Он поклонился и вышел.
- Он не только ваш телохранитель, но и мажордом?
- В какой-то степени. Я говорила вам, что он незаменим. Я доверяю ему больше, чем самой себе. Впервые встречаю у прислуги такую преданность. Впрочем, для меня он не есть прислуга. Просто существо, которое однажды повстречалось мне в этом мире. И с тех пор разделило мою судьбу. Не знаю, надолго ли. Мы сосуществуем рядом. И я, право, не уверена в том, кто из нас в действительности является хозяином другого.
- Вам не приходило в голову, что это самое существо может представлять для вас опасность?
- В какой-то степени… возможно, - губы женщины усмехнулись. Она помолчала, но продолжила, - должна вам признаться, что я и сама опасаюсь того, что скрывается за его молчаливостью и таким ненавязчивым присутствием. Но знаю наверняка, что он никогда сознательно не причинит мне вреда. Он опасен только тем, кого считает моими врагами. Даже если этот враг – я сама.
- Что это значит? Вы так любите загадки… А сами не путаетесь ли в них?
Берта встала с кресла. Прошлась по комнате.
- Давайте оставим эту тему, господин Несин. Вы слишком хорошо все понимаете. И это не самое важное, что вас интересует.
Вошел Саид и поставил на столик поднос с ароматным кофе и горячими вафлями. Он бросил быстрый взгляд на Глеба. И Глеб невольно смешался. Но это длилось лишь сотую долю мгновения. Араб поклонился своей хозяйке и быстро вышел из гостиной.
Берта вернулась на свое кресло. И обратила свое лицо на Глеба, вероятно рассматривая его.
-Вы позволите? – спросила вдруг она.
-Что? – не понял Глеб.
- Саид, как всегда перепутал чашки. Я пью крепкий…
Она поменяла чашки местами. Глеб наблюдал за ее бледными пальцами. Что-то пошло не так.
- Позвольте мне задать один вопрос, мадам, - тихо спросил Глеб.
- Вы уверены, что не пожалеете, если зададите его?
- Думаю, что пожалею.
- Тогда зачем же? – ее голос внезапно охрип.
Глеб коснулся пальцами горячей чашки.
- Мне бы не хотелось раскрывать сейчас всех карт, мадам.
- Зовите меня Берта. Как видите, я готова раскрыть свои.
Минуту он колебался. А потом сказал:
- Кто был изображен на портрете?
Берта засмеялась. Теперь уже Глеб вскочил с места и, засунув руки в карманы брюк, подошел к окну.
- Все еще хотите, чтобы я вам ответила? – вдруг тихо спросила она у самого его уха. Он вздрогнул и обернулся. Его губы оказались у самого ее виска. Он невольно вдохнул запах жасмина и, на секунду сойдя с ума, наклонился для поцелуя. Но она предупредила его движение, приставив указательный палец к его губам, - так хотите?
- Нет.
И вернулся в кресло. Она осталась стоять к нему спиной.
- Тогда чего вы хотите?
- Ответьте сперва, чего хотите вы! – закричал Глеб.
В ту же секунду в комнату вошел Саид. Берта Обернулась и отрицательно покачала ему головой. Араб перевел взгляд на Глеба, но поспешил выйти.
- Черт… - пробормотал мужчина, - черт… Простите меня… Это нервы…
Берта подошла к нему. Ласково коснулась рукой его плеча и ответила:
- Это ненависть.
- Любовь – охрипшим голосом возразил он.
Она ударила его по лицу и быстрым шагом направилась к двери. Глеб бросился за ней и настиг ее уже на выходе.
- Откуда вы знаете, что это любовь к вам? – воскликнул он.
- А что же? К вашей жене? Неужели? – зло пробормотала она.
- Откуда вам известно, что я женат?
Она отвернулась от него.
- Послушайте, вы… - продолжил он, - я не знаю, чего вы хотите от меня, что вы знаете обо мне, и откуда вы это знаете. Но с момента вашего появления я перестал спокойно спать! У меня такое чувство, что я схожу с ума!
- А раньше вы спали спокойно? – вдруг захохотала Берта, - вы?
- Берегись. Ты выдашь себя, - раздался голос Саида.
Берта вздрогнула. Воистину, она сошла с ума. Всего несколько слов, и мышеловка захлопнулась бы окончательно. Она бы даже не успела как следует позабавиться с добычей.
Берта оглянулась. Благодарно кивнула Саиду и тихо сказала по-французски Глебу:
- Пойдемте. Мне нужно отвести вас в одно место.
История вторая. Любовь
В то утро Глеб получил записку. На пожелтевшем листке пахнувшее жасмином имя… «Глеб…» - и больше ни буквы. Да, он знал, что однажды этот час придет. Он знал, что она позовет его. В то прошлое, наполненное тенями его души, метаниями его сердца. Да, он знал, что нужно будет сделать этот шаг назад, чтобы после идти вперед. Или погибнуть. Он уже не боялся ничего: ни смерти, ни безумия, ни боли, ни ненависти, ни любви. Он не сходил с ума. Все было так просто. Так ясно. Просто вернуться в дом, увитый барвинком, где должно было расцвести его сердце, а вместо этого покрылось золой.
Юлии сказал, что его ждут дела в Москве. Она простилась с ним без волнения, чем успокоила его. Он не знал, увидит ли ее еще когда-то. Но знал, что эта маленькая женщина нашла место для себя в его душе. Нет, она не отняла его у той, далекой, потерянной навеки. Но вернула ему веру в жизнь. И он был благодарен ей. Глеб никогда не говорил ей, что любит. И в то утро также не осмелился сказать это. Но Юлия и так это знала.
Глеб подъехал к старому дому, в котором не был уже много лет. Слишком много. Солнечный свет коснулся окон. В одном из них, на втором этаже, он увидел черный женский силуэт.
Они неторопливо шли по коридорам. Наконец, она распахнула дверь в одно из помещений. Он знал наверняка, что будет за той дверью.
Солнечный свет на секунду ослепил его. Затем он увидел просторный бальный зал с зеркалами вдоль стен. Натертый будто вчера паркет. Рояль в углу. Все то же…
Софи кружилась в танце с очередным партнером. Глеб не сводил с нее глаз. Эта девочка внушала ему странное чувство. О, как бы он хотел, чтобы то было призрение, ненависть… хотя бы равнодушие…. Но нет! В его душе, как с удивлением он обнаружил, совсем еще юной нашлось место только для безграничной нежности к дочери самого презренного человека на свете. Он все яснее осознавал, что ему будет невероятно сложно осуществить задуманное в отношении ее… Что же… тем хуже для ее отца… И него…
- Глеб, - услышал он звучный голос высокого, красивого еще генерала, - будьте любезны, сядьте за рояль. Под ваш аккомпанемент Софья Егоровна поет лучше, чем с учителем пения. Сам не пойму, зачем держу его…
Софи густо покраснела и взяла отца за руку:
- Вы знали?
- Разумеется, мой ангел. Ступай. Я должен поговорить с этим молодым человеком.
Софи упорхнула. Генерал добродушно улыбался ей вслед. Затем обратился к Глебу:
- Вам, мой мальчик, давно пора было поговорить со мной. Я устал ждать. Надеюсь, завтра увижу вас в своем кабинете.
Глеб молчал. Молчал, ибо в ужасе осознал: вот оно – начинается!Берта первая вошла в зал.
- Что вы об этом думаете?
- О чем?
- О том, чтобы мне задержаться в Петербурге… Возможно, навсегда.
- Как вы купили этот дом?
- Это так скучно… Хотите начистоту?
- Только этого и хочу.
- Тогда вы первый.
Глеб вздрогнул.
- Боитесь? – насмешливо спросила она, - очень хорошо… Продолжим…
- Что продолжим?
- Нашу с вами затянувшуюся дуэль… это ведь дуэль? Никогда еще честь не была так задета…
- О чем вы хотите говорить?
Берта задумалась. Затем сказала:
- Сядьте за рояль. Вы ведь играете?
- Когда-то играл. Вероятно, позабыл все.
- Все же сыграйте…
Глеб подчинился. Ему никогда не приходило в голову, что однажды пальцы вновь коснутся этих клавиш. Он не играл музыку. Он играл свои воспоминания. Ему казалось, что призраки витают над ним в этом зале, наполненном светом, где даже на паркете, казалось, можно увидеть собственное отражение. Ожившие тени мелькали в зеркалах, он почти слышал их шаги. Он не знал, идет ли дорогой безумия… И все же то была дорога вперед. К самому себе. Впервые он ступил на эту дорогу. За долгие годы. И все-таки надеялся сойти с нее живым. Хоть отчетливо видел в одном из зеркал отраженье Саида, направившего пистолет ему в затылок. И это не было игрой воображения.
- Прекратите! – вдруг услышал он сдавленный голос Берты.
«Ну уж нет!» - мелькнуло в его голове. Он играл.
- Я не могу стать мужем Софи.
- Но!.. – генерал недоуменно смотрел на юношу.
- Подождите… Дайте мне казать… Это совершенно невозможно… Я не хотел говорить вам, но мне не хватило мужества…
- Ах ты щенок! – воскликнул Доронин, охваченный праведным гневом, - я ничего не желаю слушать! Разве не я подобрал тебя с улицы? Разве не я готов позабыть о собственной гордости и отдать тебе самое дорогое, что есть у меня? Разве не я отношусь к тебе, как к родному сыну? Да что уж там! Я предлагаю тебе, сам предлагаю, сделаться моим сыном!
- Да я и так ваш сын! – не выдержал Глеб.
Он был смертельно бледен. В глазах его пылала ярость. Но он сдержал порыв задушить старика.
- Убирайся! – воскликнул генерал.- Убирайся! – простонала Горгона.
Глеб играл. Всю свою жизнь он играл. Он выстроил правила безумной игры, и сам угодил в ее сети. И Горгона дослушает реквием его душе до конца, чего бы ему то ни стоило.
Как сквозь сон он услышал вскрик. Звук падающего тела. Рычание араба. Стук упавшего на пол пистолета. И вдруг очнулся от наваждения.
Араб бережно держал на руках женщину. Та была в обмороке. Глеб быстро подошел к ним. В глазах Саида стояли слезы.
Она открыла глаза. Вуали на лице не было. Берта оглянулась по сторонам. У постели сидел Саид.
- Где он? – спросила она.
- Позволь, я все сделаю сам… Только скажи. И больше тебе не придется мучиться выбором.
- Нет, - твердо ответила Берта.
- Ты любишь его!
- Он здесь? – она торопливо встала и оглянулась в поисках шляпы, - нельзя позволить ему уйти.
Араб зарычал и схватил ее за руку.
- Саид, перестань, - строго сказала она.
- Знаешь, за что я убил солнце? – спросил Саид. Его зрачки сузились. Глаза были наполнены гневом.
- За то, что оно не твое. За то, что оно слишком высоко. За то, что слишком ярко.
- Ты умна. Я всегда это знал. Ты стала новым солнцем.
- Я знаю. Я не хотела этого.
- Тот человек… Как собака сидит перед дверью… Под твоей дверью… и не осмеливается войти. Здесь я. И я все для тебя сделаю. Хочешь, он даже не почувствует боли? Я сумею сделать так, чтобы вы освободились друг от друга легко.
- Саид, ты сошел с ума? – Берта попыталась освободить руку.
- И мы уедем далеко. Я буду любить тебя. Ведь тебя никто никогда не любил!
- Никто… - повторила она, - никто… Нет! Отпусти меня!
Саид яростно зарычал, схватил ее за шею и бросил на постель. Берта задыхалась. Он накрыл ее свои тяжелым телом, горячее дыхание араба ударило ей в лицо. Ого пальцы скользнули по пересохшим губам и с силой вцепились в шею. У нее больше не было сил сопротивляться. Один миг. И она умрет. Она знала это. И желала этого. Раздался выстрел. Араб разжал пальцы.
- Я ваш сын! – кричал Глеб с вызовом, - вы можете не верить, мне все равно! Но я ваш сын! И я имею право это говорить!
Софи, стоявшая у двери, замерла.
- Ваш родной сын! Единственный сын! Сын, которого вы не знали, не любили, не чувствовали!
Доронин бессильно упал в кресло и сдавленно проговорил:
- Это невозможно… Я никогда не изменял жене…
- А Вера Петровна Несина? Это было задолго до вашей женитьбы! Софи – моя родная сестра!
- Вера? – генерал хватал ртом воздух, - Вера?... Но… этого не может быть… она же… она жива?
- Умерла от туберкулеза, едва мне исполнилось пятнадцать лет.
- И она говорила тебе, что ты мой сын?
- Да. Или теперь, когда ее нет в живых, вы обвините меня во лжи? Посмотрите в зеркало. И взгляните на меня. Этого будет достаточно.
Генерал невольно заглянул в зеркало и перевел взгляд на разгневанного юношу. Тот усмехнулся.
- Видите? Видите! А она умерла. В нищете. Одна. Я поклялся отомстить вам. Отнять самое дорогое, что у вас есть… но теперь не могу. Софи – моя родная сестра… Не могу… Я полюбил ее… И самое лучшее для всех, чтобы я исчез навсегда.
- Софи… она дочь моей жены от первого брака… Она не знает об этом… И я никогда ей этого не скажу… - вдруг пробормотал Доронин.
Что-то щелкнуло в душе Глеба. Какая-то струна в нем натянулась до предела.
- Но… Это значит… - Глеб оторопело смотрел на генерала. В душе его появилось нечто похожее на надежду. Он ясно увидел ее своей женой. Себя – законным сыном генерала Доронина. Как просто.
- Это ничего не значит! Если она узнает правду… Я потеряю ее...Я не могу… Прости меня… Прости…
- Вы… Невозможно… Зачем вы мне сказали правду? Чтобы было больнее?
Глеб выбежал из комнаты, не заметив стоявшую за дверью Софи.Берта сбросила с себя тело араба. К собственному удивлению она оставалась спокойна. Ничто не дрогнуло в ней при виде предсмертной агонии Саида. Она подняла глаза. В дверях с пистолетом в руке стоял бледный, как полотно, Глеб. Берта провела рукой по незащищенному лицу и устало сказала:
- В любой пьесе пистолет рано или поздно выстрелит. Вам идет. Стрелять.
Глеб смотрел на молодую женщину с нездорового цвета кожей. Узнавал и не узнавал ее. И все же теперь он вдруг успокоился. Весь ужас, что еще час назад пожирал его, неожиданно исчез. Теперь, когда все стало на свои места. Ее черные тяжелые волосы были острижены у плеч, тогда как прежде они вились вдоль спины мягкими локонами. Ее бледная кожа контрастировала с атласным черным платьем, а раньше на лице ее играл молодой здоровый румянец. Твердые сухие сомкнутые губы разучились улыбаться. А жили на лице этой Горгоны одни только глаза. Глубокие. Черные. Обрамленные густыми шелковистыми ресницами. На их дне Глеб видел такое, от чего волосы могли стать дыбом. Господи, как же она должна была ненавидеть его!
- Итак… Карты раскрыты, наконец, - тихо сказала она, - вы не находите все это нелепым фарсом?
- В какой-то степени. Скорее актом неудачной комедии… Когда все зрители разошлись, не дождавшись финала, - он указал на тело Саида.
Она улыбнулась. Перешагнула через покойного араба и приблизилась к Глебу.
- Вы, кажется, даже не слишком-то и удивлены, - сдержанно проговорила женщина.
- Я раздумываю… Как мне называть вас?
- Я не думаю, что следует вспоминать теперь имя той несчастной. Она ведь давно умерла. В последний раз мы с вами остановились на Берте. С нею вы и разговариваете.
- Тем более нелепа эта ситуация. Ведь вы приехали сюда спустя столько лет, имея единственной целью отомстить мне. А у Берты Диздье едва ли найдутся мотивы для мести.
- Считайте, что Берта Диздье – орудие в руках Господа, что она прибыла сюда, чтобы свершить правосудие, уж коли оно не свершилось по сей день. Разве это справедливо, что вы после всего до сих пор топчете эту землю?
Глеб хохотнул. Отстранился от нее и вошел в глубину комнаты. Скрестил руки на груди и громко сказал:
- Да оставьте, Софи! Прямо ангел мести! Не бросайтесь громкими фразами! Что в них проку? Давайте называть вещи своими именами. Вы приехали… убить меня? И араба вашего сюда привезли, чтобы ручки свои не замарать? А он вдруг вышел из-под контроля. И что же? Вы ведь не намерены отказываться от того, зачем приехали. Зачем же тянуть? Вот пистолет. Охотно отдаю его вам.
Берта закрыла глаза и прислонилась к двери. На лбу ее выступила испарина.
- Это было бы слишком просто… Но все же вы и так приговорены… Оставим это…Я бы хотела теперь поговорить с вами.
- Разве не все сказано? Я приговорен… Хотелось бы узнать свой приговор. – Он улыбнулся.
- Кофе. Это очень просто. Кофе. Он был отравлен, конечно же. И вас больше нет. Вы уже мертвы. Просто, не правда ли? – свистящим шепотом, широко раскрыв глаза, сказала Горгона.
Глеб вздрогнул и побледнел.
- Просто, - охрипшим голосом проговорил он.
Берта внимательно вглядывалась в его лицо в надежде увидеть в нем ужас. Но ничего! Лишь бледность говорила ей о том, что ее слова хоть как-то задели его. Но она готова была поклясться, что он даже теперь оставался спокойным. Берта дернула плечами. Ее бил озноб.
- Так вы выслушаете меня?
- У меня еще есть время? – Спокойно осведомился Глеб.
- Для этого – есть. Иначе вы уйдете слишком легко. А я не хочу допустить этого.
Глеб сел на постель. Она, скользя спиной по двери, села на пол у тела Саида. Осторожно коснулась его лба. Тихий стон вырвался из ее груди.
- Несчастный… Его тоже настигло проклятие… Слушайте, Глеб. Внимательно слушайте. Вы ни слова не должны упустить из того, что я скажу вам. Я не хочу… не стану говорить о своей детской любви… Там не было ничего интересного… Сценарий один… и писали его вы. Я начну с того утра, когда я хотела написать вам… Сообщить, что отец уезжает в Прагу и увозит меня с собой. Тогда я еще не знала, что это известно вам. И я не решилась дописать письмо. Мне хватило сил на единственное слово. Я долго всматривалась в листок бумаги и понимала, что теперь теряю вас навсегда. Я прощалась с вами. И прощалась со своею любовью к вам. Я прощалась также и со своею обычною жизнью. Доронин открыл мне правду, что он удочерил меня. Впрочем, я знала это в тот же день, когда вы покинули наш дом. Я слышала ваш разговор с отцом. И мне хватило этого, чтобы возненавидеть его. Я проклинала генерала. Не умела понять его чувств. Не умела себя понять. Мне казалось, ничто не могло бы помешать нашему с вами, Глеб счастью. И в то же время я не могла забыть, что вы ненавидите меня. Через свою собственную любовь. За то, что я заняла ваше место. Ведь вы хотели меня уничтожить тогда? И не смогли. А от этого еще сильнее возненавидели. Что-то подсказывало мне тогда, что все именно так. После я окончательно уверилась в этом.
- Это неправда! – вдруг воскликнул Глеб, - неправда! Я любил вас! Одно ваше слово, все было бы совсем иначе! Господи, Софи, я ведь не знал… не знал, что вы уедете с вашим отцом. Я ему мстил – не вам…
- Теперь это не имеет значения. Да и неинтересно. Все же… я не написала то письмо… Мы ехали недолго, едва выехали за город, когда отец заметил вас с ружьем. Да… вам идет стрелять… Хватило одного мгновения понять, что теперь-то все кончено. Отцу хватило – я же находилась в неведении. Он загородил меня своим телом. А когда я поняла – я простила ему все. И ложь. И предательство. И боль. Я простила его, но возненавидела вас, Глеб. Вы услышали женский крик, и тоже все поняли. Возможно, даже раскаялись, но уже не могли не завершить того, что следовало сделать. Вы вынесли тела. Моего отца, водителя и меня. Я была ранена. Достаточно, чтобы вы подумали, что я мертва. Но не слишком серьезно, чтобы последовать за отцом. А жаль… Вы даже поцеловали мой лоб, не удосужившись проверить, дышу ли я еще. И вы утопили трупы в реке. Признаюсь откровенно, мгновение я думала о том, чтобы не бороться с водой. Так ведь просто… Но жажда жизни, такая невозможная, невыносимая, что я едва ли дождалась вашего ухода, вспыхнула во мне. Когда я вынырнула, я видела, как вы удалялись. И поняла, что единственное, что теперь важно – это отомстить вам. Вот и все. Я объяснила?
Глеб ошеломленно смотрел на молодую женщину. Ее появление, такое закономерное, казалось ему само собою разумеющимся… Она жива, и этого было достаточно… И все же… Он сам, своими руками превратил ее в то, что теперь было перед ним.
- что вы делали в эти годы? – тихо спросил он.
- Это не так интересно. Вам довольно знать, что я прошла через все круги ада, прежде чем добиться права называться своим нынешним именем. Воровала. Торговала своим телом. Лгала до того, что сама путалась в своей лжи. Ради одного только торжества над вами.
- И все же? Как вы стали Бертой Диздье?
- Просто. Однажды мне встретился человек. Он пожалел меня. Молодую, красивую, но уже развращенную этой жизнью. И я лгала, лгала, лгала… Что почти ничего не помню. Что меня ограбили. Что я потеряла документы. Единственное, что осталось в памяти – имя Берта. Я молила о помощи. Призывала всех святых, хотя давно уже в них не верила. Ради куска хлеба. Все, что угодно, лишь бы не сдохнуть… Он поверил. Точнее, я не знаю, поверил ли он словам. Думаю, нет. Но он поверил моей молодости. Моим губам. Дыханию. Телу. Он жалел меня до такой степени, что я забеременела от него. К счастью, ребенок родился мертвым. И мы поженились. В конце концов, я взяла у него больше, чем давала сама. Я получила право на жизнь. И право на месть. Наш брак продлился недолго. Диздье оставил меня. Он был немолод. И умер от подагры. Я презирала его. Жалела. И, может быть, любила.
Она перевела дыхание и закрыла лицо ладонями.
Глеб встал и прошелся по комнате.
- Сколько у меня времени? – вдруг спросил он, словно этот вопрос только теперь взволновал его.
- Я думаю теперь уже около часа. Может быть, немного больше. Вы что-то чувствуете?
- Любовь.
Софи улыбнулась.
- Да… вы все еще живы… так странно… мне говорили, что яд действует безболезненно. Просто уснете и все…. А теперь я вижу, что безболезненной смерти не бывает. Жизнь вырывают с кровью и мясом. Страшно. Мне безумно страшно. – Дрожащим голосом проговорила она.
- Значит, около часа?
- Да. Этот час ваш. Если хотите, вы свободны. И вольны в этот час уйти. Вам ведь есть с кем проститься?
- С кем мне нужно было проститься, я простился уже.
- Ваша жена?
- Я люблю ее. И не хочу, чтобы она стала свидетельницей моей гибели. Позвольте мне остаться здесь. Подле вас.
Софи вздрогнула.
- Вы будете этот час со мною, Софи? – спросил он тихо.
- Если вам это нужно.
Софи медленно поднялась и, держась за стену, подошла к нему. Взяла его за руку. Он внимательно следил за ее лицом.
- Это ты… Я знал… Кажется, всегда знал, что ты не оставишь меня. Что ты придешь ко мне. За мной. Это ли не наибольшее доказательство нашей любви? Я принадлежу тебе. Весь. Полностью. Как и ты – мне. Наш союз скреплен кровью нашего отца… Пускай он тебе не родной… Это теперь даже не любовь. Это что-то большее. Наверное, сама жизнь. Ты знаешь, я не должен был родиться на свет. Моя мать украла меня у судьбы. Вырвала меня в последний момент, когда могла это сделать. Вот и живу я этой ворованной жизнью. И только встретив тебя, я понял, мое место рядом с тобой… Ты ведь простила меня… просто?
- Просто. Это был не ты. И не я. Это была наша ненависть.
Он вдруг наклонился. Губами коснулся ее виска. Она закрыла глаза и откинула голову. Он целовал ее. Впервые в жизни. И в последний раз. И он был счастлив.
- Подожди, - хрипло сказала она, - подожди…
Он остановился. Она перевела дыхание.
- Послушай… Отнеси меня в бальный зал. Усади у себя за спиной на пол. Сядь за рояль. И играй. Пока можешь. Я хочу слушать. Слышать… Эту жизнь… - шепотом сказала Софи.
Он играл. Солнце клонилось к закату. Свет уже не заливал зеркальный паркет. Он играл. А когда звуки смолкли, она была мертва.
Он знал, что она не смогла бы убить его.
Знал с самого начала. Еще в той галерее. Едва увидев портрет, нарисованный углем. Его портрет. Нет, она не могла убить его. Он догадался в тот миг, когда она сказала про яд. Да, она сама выпила тот кофе. И от этого было страшно. На полу ее спальни остался лежать пистолет.
«Вам идет. Стрелять». Да, убийства давались ему легко.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
