– Катерина!
Ждановский крик разнесся эхом по этажу «Зималетто». Клочкова в приемной смазала ноготь, который старательно красила.
– Не, ну чо так орать, – пробормотала она раздосадовано.
– Катя!
С грохотом распахнулись двери президентского кабинета. Клочкова смазала второй ноготь.
– Виктория! – Жданов навис над ней, словно коршун. – Алый цвет ногтей уже давно вышел из моды. Постыдились бы, все-таки в модном доме работаете!
Вика открыла было рот, чтобы напомнить любимому начальнику про чучело из его кладовки, но тут же его закрыла.
Пусть медленно и трудно, но Клочкова училась на собственных ошибках.
– Где Катя? – рявкнул Жданов, тут же забыв про злополучный лак.
– Так ведь рано еще, – ткнула пальцем на часы Клочкова. – Рабочий день еще не начался.
– А ты тогда какого черта здесь делаешь? – заорал Жданов, являя собой картину типичного городского сумасшедшего. – Рабочий день еще не начался!
Вика снова было открыла рот, и слова «так вы сами вчера под страхом смертной казни велели прийти пораньше» почти уже вырвались на волю. Но и на этот раз она промолчала.
– Доброе утро, – чуть хрипловатый голос Пушкаревой показался несчастной Клочковой спасительным криком петуха. Утро наступило, сейчас вся нечисть снова уберется прочь.
И действительно, Жданов моментально изменился. Разъяренный самодур исчез, будто его и не бывало.
– Доброе утро, – сказал он как-то неуверенно, – Катенька?
Пушкарева вспыхнула и смутилась. Клочкова мрачно взялась за свои ногти: сейчас она могла бы канкан плясать в приемной, Жданов бы не заметил.
– А я вот вас потерял, – глупо заулыбался Жданов. – На часы-то забыл посмотреть… Вы проходите, Катюш, у нас много работы.
Дверь в президентский кабинет закрылась, и в приемной воцарилась мирная тишина.
– Вся зарплата на валерьянку уходит, – пробурчала Клочкова себе под нос.
Этот дурдом длился уже вторую неделю. Больше прежнего чудил Жданов, из блаженного идиотизма в мгновение ока впадая в неистовую злобу. Но чудила и Пушкарева, чье настроение менялось, как весеннее небо. Позавчера, например, услышав традиционное ждановское «доброе утро, Катенька» она не краснела и не смущалась, а холодно кивнула и промаршировала к кабинету, четко печатая шаг. А три дня назад так отбрила начальника, что Клочкова даже записала её слова себе в блокнотик, авось на будущее пригодится.

В кладовке царила идиллия: Катя сидела на стульчике, примерно сложив руки на коленях, а Жданов стоял перед ней навытяжку, как солдат на посту.
– Отдохнула, Кать? Я тебя вчера так поздно домой привез…
Она кивнула, опуская счастливые, горящие глаза. Жданов с облегчением присел перед ней на корточки, уткнулся лбом в её колени.
– Каать, я так рад тебя видеть… Катька!
До завтрашнего утра можно было расслабиться: этот день обещал быть спокойным и во всех отношениях приятным. Жданову редко так везло, чтобы Катя приходила два дня подряд влюбленной в него.
Он вздохнул, слегка потерся щекой о Катину юбку, и Пушкарева покорно принялась гладить его волосы.
От этого становилась чуть легче.
Совсем немного.
Нужно будет придумать, что сказать Кире, чтобы снова освободить себе вечер. Но врач сказал – не нервировать пациентку, вот Жданов и не нервировал. С положительными эмоциями тоже лучше было не перебарщивать, и приходилось балансировать, как канатоходцу над минным полем.
Нельзя, чтобы у Катерины поднялось давление или слишком участилось сердцебиение.


Вот уже вторую неделю, как у Жданова появился самый страшный враг: Катина аневризма.
Аневризма была тварью хитрой и злобной, разместившись в таком труднодоступном участке головного мозга, что только один нейрохирург в мире согласился попробовать её удалить. Доктор Иванов, который сейчас лежал в больнице с переломами обеих рук. И было совершенно непонятно, сможет ли он снова взяться за скальпель.
Жданов молился, чтобы смог. И чтобы эта аневризма не разорвалась раньше времени. И чтобы Катя не убила сама семя от любви к Жданову или от ненависти к нему же.
Потому что бомба в Катиной голове мало того, что глубоко запряталась, так еще и давила на какие-то очень важные участки головного мозга, переключая свою хозяйку туда-сюда во времени.
Этим утром проснулась в своей кровати милая девочка Катя, которая провожала Жданова в Прагу. А завтра в этой же кровати проснется злобная фурия, которая Жданова из Праги бы встретила. Если бы он улетел, конечно.
Но он не улетел, а Малиновский отличился, и теперь Жданов только уныло утешал себя тем, что вариантов Кати всего два. Хотя, конечно, было бы во сто крат лучше, если бы по его кабинету ходила еще не влюбленная в него Катя. В смысле – хуже для её аневризмы.
Самое удивительное было то, что болезнь совершенно не мешала Кате работать. Про инструкцию она то помнила, то не помнила, а про текущие банковские дела – и не думала забывать. Работала, как всегда. Менялось только её отношение к Жданову.
Окружающие отмечали, что Катя ведет себя странно, но всех глубин этой странности не понимали. В курсе были только самые близкие: Валерий Сергеевич и Зорькин. Ну и Жданов, конечно, потому что лично Катерину на медосмотр и отправил. А что знает Жданов, про то и Малиновский в курсе. Своеобразное мужское братство, забывшее про всякие ссоры между собой. Даже сама Катя ничего пока про то, что происходит у неё в голове, не знала.
– Прорвемся, – сказал Жданов Катиным коленям. – Мы ведь прорвемся, Катенька?
Вместо ответа она наклонилась и быстро поцеловала его в макушку. И покраснела.

Кира ощутимо мешала. Жданову сейчас вовсе было не до Киры, но её нельзя было оставлять без присмотра. Бросит её сейчас Жданов, так она сразу полетит к Катерине и начнет её допрашивать. В лучшем случае. В худшем – обвинять.
– Прикует Пушкареву к батарее и давай Киркорова крутить без остановки, – Малиновский понимающе закивал головой. От ждановского бесконечного нытья он ощущал в себе тягу к алкоголю, разврату и агрессии.
– План такой, Малиновский: Киру любить, Катю не нервировать, к совету директору готовиться, показ проводить.
И каждый день навещать доктора Иванова с апельсинами и творогом. Чтобы быстрее поправлялся. Но этого Жданов вслух говорить не стал.
– Отличный план, – одобрил Роман, раскатывая по кабинету в кресле, – где бы впихнуть в твое расписание прием у психиатра? Палыч, ты рехнешься от жизни такой. Впрочем, Боливар не выдержит двух психов сразу…
– Рома!
– Да молчу я, не кричи… Жданов, у тебя горло по вечерам от собственных воплей не болит?
– Не болит, – отрезал Жданов, ногой останавливая кресло вице-президента.
О том, что операция может иметь летальный исход, Жданов запрещал себе думать.
Отгонял эти мысли так же, как собственную совесть, которая так и норовила его укусить за душу всякий раз, когда влюбленная Катя доверчиво прижималась к Жданову.
В общем, нельзя было сказать, что дела у Жданова шли хорошо.

В тот вечер Жданов шел в каморку с самыми решительными намерениями: забрать Катерину с собой, несмотря на её Зорькина, её протесты и отговорки. По дороге он придумывал аргументы и доводы, потому что был уверен – Катерина не обрадуется его появлению.
Она вообще в последнее время была ему не рада.
Но все его заготовки оказались не нужны, потому что Катя без сознания лежала на полу. В руках у неё были какие-то листочки.
Дальнейшее Жданов помнил смутно: запах нашатырки, «скорую», собственный страх и белые Катины губы.
В больничной палате Катя быстро пришла в себя, запросилась домой, но Жданов настоял на полном медицинском осмотре.
Тогда-то эта дрянь и была обнаружена.
И все остановилось: куда-то пропал ждановский страх, исчезла тревога. Была звенящая белая тишина, и диагноз «аневризма сосудов головного мозга».
– Вам необходима консультация нейрохирурга, – втолковывал им усатый доктор. – В ближайшее время у пациентки возможны странности поведения… Но я готов выписать Пушкареву: нет никакого смысла в её госпитализации.
– Что он говорит? – повернулся к Жданову совершенно растерявшийся Валерий Сергеевич.
– Он говорит, что завтра мы найдем отличного специалиста, и Катю вылечат, – ответил ему Жданов.
Катя поехала домой, а он в «Зималетто».
Ему не давали покоя разбросанные по полу листочки.

Утром Жданов вышел из каморки, спрятал в ящике своего стола инструкцию Малиновского и Катин дневник. Подошел к окну и долго смотрел на занимавшийся над Москвой рассвет.
Ему казалось, что в нем не осталось ничего живого. Все мысли, все чувства обугленными головешками дымились на пепелище. Тогда еще его не терзали мысли о том, соразмерно ли наказание его преступлению. Он еще не мог думать о Кате, о том, за что ей это. Все это: и боль, и стыд, и горячее желание переиграть все заново, и отчаяние от того, что заново не получится – все это придет позже.
Пока же он просто смотрел в окно и не пытался осознать весь масштаб постигшей их с Катей трагедии.
Так прошло несколько часов, пока не хлопнула дверь кабинета, и Катя не появилась на пороге.
– Ой, – растерялась она. – А что… Да вы что, всю ночь тут провели?
Она выглядела непривычно дружелюбной, и Жданов не сразу сообразил, как себя надо вести.
– Как вы себя чувствуете, Кать?
– Просто прекрасно, – растягивая гласные ответила она. – Легкое переутомление. Напугала только всех.
– Ну это же просто отлично, Катя…
Она быстро выглянула в приемную, убедилась, что там пусто, и легкими шагами пересекла кабинет. Встала на цыпочки и поцеловала Жданова в щеку.
– А ты волновался за меня, да? – доверчиво спросила Катя.
И вот тогда Жданов впервые по-настоящему понял, какую сильную боль может испытывать человек.
– Волновался, – ответил он, прижал её к себе, прямо посреди кабинета, целовал волосы, задыхался и падал в бесконечную яму. Ему нельзя было её трогать, потому что сейчас его обнимала не Катя, а её болезнь, но он не смог себе запретить. Подхватил на руки, утащил в каморку и целовал до тех пор, пока за дверью не раздался голос Киры:
– Андрюша! Ты здесь?
Катя отпрыгнула от него, метнулась в сторону, уронила стеллаж с папками, и страшный грохот сотряс крохотное пространство.
– Катя! Ты не ударилась? – Андрей так испугался, что какая-нибудь папка попадет по её аневризме и убьет Катю, что до него не сразу дошло, что Кира уже стоит на пороге.
– А что здесь происходит? – удивилась она.

– Трудно спрогнозировать дальнейших ход болезни. Пациентка может дожить до глубокой старости…
Кажется, Жданов назубок уже выучил, как выглядит Катин мозг, мог с закрытыми глазами нарисовать каждый сосуд.
Доктор Иванов выключил монитор, скрывая результаты МРТ.
Прежде, чем попасть в его кабинет, Жданов уже побывал на приеме у десятка других нейрохирургов.
Все они говорили, что пациентка может дожить до глубокой старости.
Если бомба в её голове не взорвется раньше.
– Она застыла в двух наиболее сильных эмоциональных состояниях, – повторил Жданов слова, услышанные часом раньше от психиатра. – Но это очень плохо при её заболевании: чрезмерное нервное напряжение опасно для сосудов. Так что глубокая старость… а есть еще варианты?
Тогда-то доктор Иванов и сообщил, что он готов подумать над операцией.
Он был молодым и смелым, этот доктор.
У него на столе еще никто не умирал.
А вечером хирург упал с альпинисткой стенки, чем привел Жданова в состояние плохо контролируемого бешенства.

Первый раз увидела в Tsuki no Koibito, ах! А смотрела ж из-за Синохары)))

у меня с фотками Кимуры туго, ну не могут они передать всего того, что!

Ну так))) На то он и Кимура
Хотя Гордость и что-то там про зарождение любовь с ним я так и не осилила. А вот про пианиста - Долгие каникулы? - и про спящий лес - пошло.

долгие каникулы прикольно, но я к утру досмотрела "и миллионы звезд падут с небес" и меня пока колбасит не по-детски