Заказчику и читателям
6.Мама настаивала на том, что откладывать разговор с папой нельзя.
- Катя, у нас в семье никто никогда никого не обманывал. Надо, Катя, надо! Тебе самой же легче будет… Мы не сможем скрывать тайну от отца... Эту тайну – не сможем, Катя.
Катя подумала и согласилась. Отдалять разговор в этом случае - это как затягивать петлю на горле: чем медленнее это делаешь, тем больше мучаешься. Начиная разговор с папой, нужно найти силы на один бросок гранаты, а потом уже с фатализмом наблюдать за последствиями ядерного взрыва.
Главное, следовало решить, что говорить папе об отце ребёнка. Катя не сомневалась, что как только она назовёт имя Андрея, отец помчится восстанавливать справедливость. Так, как только он представляет эту справедливость.
Катя поёжилась, представив правосудие по-пушкарёвски. Ах, папа, папа! Нет, говорить об Андрее она не будет. Иначе, как ему объяснить то, что она себе объяснить не в состоянии? И как его удержать от выяснения отношения со Ждановыми? Папа ведь не ограничится встречей с Андреем, захочет увидеть его родителей, начнёт требовать, грозить... И его могут обидеть. Обидеть через неё, Катю.
А ещё он разочаруется в ней. Папа так её любит, так ею гордится, и при этом считает совсем девчонкой, малышкой - несмышлёнышем. Как он сможет принять то, что его маленькая девочка с косичками вдруг стала взрослой, и так нелепо взрослой? Последствия взросления без его преимуществ.
Вдобавок она очень боялась за здоровье отца. Мама не свалилась, но её мамочка - сильная, во многих вопросах сильнее мужа.
Так что же ей, Катерине, делать?
***
Разговор, несмотря на то, что она к нему готовилась, состоялся неожиданно. Мама помешивала борщ большой деревянной ложкой, и тихонько, иногда оглядываясь на дверной проём, расспрашивала о том, как дочь сходила к врачу. Катя сидела за столом и, сложив руки, как примерная ученица на уроке, так же тихо отчитывалась. Витамины, не волноваться, следить за давлением…
- Что это вы шушукаетесь? Закроются в комнате и ну, лясы точить! И на кухне, которая предназначена для приёма пищи контингентом гарнизона!
Катя вздрогнула от громкого голоса отца, неожиданно раздавшегося над ухом. Голова у неё закружилась и, не выполнив одного из предписаний врача - «Екатерина Валерьевна, в Вашем случае это обязательно, слышите, обязательно» - так и не уследив за давлением, девушка рухнула в обморок.
Очнулась Катя у себя на диване, мама сидела рядом и с побледневшим лицом тыкала мерзко воняющую вату ей под нос.
- Катенька, Катенька, девочка…
- Девочка! Мамашей вон заделалась уже, а ты всё – девочка!
Отец стоял рядом и сердито сжимал кулаки, но Катя видела, что глаза у него испуганные, руки дрожат, а лицо такое же белое как у мамы.
«Жданов, вот этого я тебе никогда не забуду!»
7.- Ну, друг мой, Колька…
- Пушкарёва, я пугаюсь, когда ты начинаешь цитировать старые фильмы, - прервал Катерину Николай.
- Не сбивай меня, Зорькин!
- Ты ж не лётчик, чего тебя сбивать?
Коля чувствовал, то, что хочет сказать ему подруга, ему не понравится, очень не понравится, поэтому как мог, оттягивал разговор. Но Катерину свернуть с намеченного пути было невозможно. И он знал это лучше всех.
- Я понял, ты хочешь сказать мне что-то такое, что уже оставило меня без ужина, а дядю Валеру на ночь глядя выгнало в гараж. Ну что ж, колись, Пушкарёва!
- Я беременна, Колька.
- Врёшь!
Именно сейчас Катя не выдержала. Когда узнала, что ждёт ребёнка, она не плакала. Когда решала, что будет делать с… ребёнком, она не плакала. Пытаясь и не отваживаясь поговорить с Андреем, она не плакала. Лихорадочно перебирая лекарства в картонной коробке, ища и не находя упаковку нитроглицерина для мамы, она не плакала. Выдерживая тихий отцовский крик (тихий, потому что и руки у него тряслись, и испуг за неё в глазах не проходил, и горло у него перехватывало) – не плакала. А сейчас не выдержала. За всё то время, которое прошло с момента, поставившего перед важнейшим выбором в её короткой жизни, она разрыдалось только два раза. Тогда, в президентском кабинете после разговора с Кирой, и сейчас, прижавшись к лучшему другу.
- Ну, Кать, ну, перестань. Не реви, Катька, слышишь.
- Это не я реву, это гормо-о-оны!
- Так, Пушкарёва, спрашивать, кто счастливый отец, я не буду. Мои дедуктивные способности позволяют мне сделать соответствующие выводы. Как отреагировала твоя великая любовь?
- Ко-о-оля…
- Не реви, - Коля подсел к Кате поближе, обнял её за плечи, а она уткнулась лицом ему в плечо. – Всю рубашку мне вымочишь… Перестань, Пушкарёва! Ниагарским водопадом горю не поможешь!
Зорькин помолчал немного и уже совершенно серьёзно добавил:
- Ты уже решила, что делать будешь?
Катя, не отнимая лица, от уже промокшей Колиной рубашки, помотала отрицательно головой, замерла на секунду и покивала положительно.
- Ну, Пушкарёва, ты даешь! Кончай сопли по мне размазывать и рассказывай, что придумала твоя вторая по уму голова!
- Почему это вторая? – прогнусавила Катя, не отрывая голову от его плеча.
- Потому самая умная голова – у меня!
- У тебя не голова, а местожительство тараканов!
- Так это же золотые тараканы!
- Колька, перестань меня смешить. Всё равно не смешно. И всё очень серьёзно.
- Я понимаю, Катька, я понимаю. Рассказывай…
8. - Вот, мать, хотела внуков! Дождалась!
- Валера…
- Что Валера, Валера! Всегда говорил, что эти полуголые дамочки на сцене Катюху до добра не доведут!
- На подиуме…
- Что? Да ну тебя! И ведь не говорит, доченька родная, кто помог мечту-то нам исполнить. Или ты знаешь? Ленка?
- Да Господь с тобой, Валера. И знала бы - не сказала. Ведь помчишься же с наскоку дочку замуж выдавать! Или убивать. Не знаю, что хуже?
Катя, невидимая из кухни, стояла, прижавшись к стене в прихожей, и сжимала руки в кулачки. Папа, испугался обморока дочери, не стал наседать на неё сегодня. Не стал выпытывать имя обидчика, с настырностью и безапелляционностью, как он мог, и как он, безусловно, ещё сделает. И что ей говорить? Назвать имя Андрея? Отец не выдержит, бросится выяснять отношения, Кате с мамой его не удержать. А какие отношения у неё со Ждановым? Если б она сама могла определиться… Не называть имя, молчать, как подпольщик на допросе? Может быть ещё хуже. Отец всё равно отправится в «Zimaletto», раскричится, ничего не узнает, зато всё узнают все остальные.
Тихо отступила в свою комнату. Колька валялся на диване и пялил глаза в потолок.
- Бушует, дядь Валера?
- А ты как думаешь? – Катя вздохнула.
- А хочешь, я скажу, что это мой, - Коля тоже протяжно вздохнул, а Катя непонимающе посмотрела на него. – Ну, то есть мы с тобой… Что я … Что ты ребёнка ждёшь от меня?
- Ты совсем с ума сошел? Он тебе не поверит, а потом убьёт!
- Так убьёт или не поверит, Пушкарёва?
- И то, и другое. Нет, Колька, это не выход. Хотя спасибо тебе большое.
Зорькин явно повеселел. Перевернулся на бок и серьёзно поглядел на Катю:
- Пушкарёва, что делать-то будем?
Катя отошла к окну, невидяще уставилась на улицу. Потом развернулась, расправила плечи и вздёрнула подбородок:
- Будем рожать. И жить долго и счастливо!
9.Вот и настало время, которое Екатерина Валерьевна Пушкарёва назначила «Часом Икс». Сначала она хотела объявить свою сногсшибательную новость президенту и будущему отцу в день совета. Ошеломить и уйти. Однако в какой-то момент решила, что такие качества как подлость и трусость должны достаться её ребёнку только от одного из родителей. И ещё в глубине души, где-то очень-очень глубоко, из последних сил выживала надежда на то, что Андрей такой, каким она считала его до прочтения той проклятой бумажки. Он сильный, благородный и мужественный. «Нет, всё-таки ты дура, Пушкарёва».
Вчера вечером, молча сидя на полу своей комнаты рядом с Колькой, она всё думала: как поступит Андрей, что скажет в ответ на её… известия. Папа, Кира, родители Андрея, их отношение к ситуации, их реакция, отодвинулись для неё на второй план. Перспектива сразиться с окружающим миром и не попасть в итоге в Институт Сербского, пугала, но важнее для неё было другое. Это другое занимало все мысли – Андрей. И ещё ей очень хотелось селёдки.
А утром её трясло мелко и, как ей казалось, незаметно для окружающих. Но мама, начавшая что-то говорить про «сон в руку», и отец, злой и воинственный, пытавшийся запретить ей идти в «гнездо разврата» и начавший разговор с крика о «негодяе, обидевшем», - оба замолчали. Папа сначала всерьёз пытался задержать Катю дома. Затем натягивал пиджак с орденскими планками, чтобы идти вместе с ней, но натолкнулся на её взгляд, отступил и ушел в комнату, хлопнув дверью.
Мама, перед тем как бежать вслед за отцом, пыталась всунуть в Катину руку таблетку валерьянки:
- Катенька, волнуешься … давление…
- Я решу сегодня всё, мама.
Тогда мама заплакала, и ушла вслед за отцом, дверь в комнату притворив осторожно…
Катя поправила очки, отгоняя ненужные воспоминания, сосредоточилась. «Ну, держись, Пушкарёва! Сейчас ты всё и узнаешь! И где платок, когда он так нужен?»
- Андрей Павлович! – и уже значительно тише: - Андрей…
Жданов, услышав своё имя, радостно улыбнулся. А Катя удивилась - впервые за последние недели его улыбка показалась ей искренней.
- Катенька, ты вернулась!
Тут Катя удивилась ещё сильней.
- Откуда… вернулась?
- Ко мне вернулась, - улыбка ещё шире: - Оттуда, где ты была последнее время.
Андрей, не переставая улыбаться, встал из-за стола, подошёл к Кате, обнял. Она застыла, но Жданов, казалось, на это не обратил внимания.
- Катя, как я соскучился. Кать… Ты меня совсем не замечаешь, - Андрей наклонил голову, пытаясь губами поймать её губы. – Это из-за отчёта, да? Я тебя сильно загонял?
Катя сделала попытку отвернуться и отодвинуться. Кате не нужен был сейчас такой Андрей, она не хотела его таким видеть. Такой Андрей сбивал её. Заставлял вспоминать ту сказку, в которой она жила до осознания того, что всё было лишь миражом. Золушкина сказка без туфельки, без бала и … без принца. Вот сейчас Жданов, объединившись с гормонами, или что там, у беременных, заставит её разрыдаться. А она не может сейчас лить слёзы, не может. Ей обязательно нужно всё ему сегодня рассказать. И Андрей ей помог.
- Катенька, ведь отчёт готов? - и нежно провёл рукой по её щеке, и ласковый-ласковый взгляд. – К совету мы подготовились… как надо?
Катя застыла. Как он может, вот так? Так быстро меняться и менять всё вокруг? Превращаться из нежного возлюбленного в циничного идиота? Или он вовсе не меняется, а тебе, Пушкарёва, всё это кажется? Какой Андрей Жданов на самом деле?
Как ей сейчас хотелось просто уйти. Положить на стол все подготовленные документы и, сверху, заявление об увольнении, а потом уйти решительным шагом (или она не дочь военного?), в последний раз оглянувшись на стеклянную махину «Zimaletto». Да, она могла бы так сделать. И, возможно, не жалела бы об этом никогда, но…
Катя оттолкнулась от груди Жданова, вышагнула из его ослабевших объятий, на секунду приложила руку на плоский пока живот. «Для тебя, малыш». Сейчас начнётся экзамен. Экзамен для него. Свой она сдала, когда тихо повторила пожилой хмурой докторше - «кабинет 115, 8 часов 30 минут» - «Буду. Буду рожать».
- Андрей Палыч! – не желавший отпускать Катю и всё пытавшийся задержать её и придвинуть к себе поближе, Жданов поморщился.
– Андрей! – его удовлетворённая улыбка, но Катя уже не обращала на неё внимания, собралась. Сейчас. «Ты же не будешь падать в обморок, Пушкарёва?»
- Я беременна, Андрей Павлович, - помолчала, глядя в непонимающие, пока непонимающие, глаза Андрея. - Я жду от тебя ребёнка, Андрей. И я знаю про инструкцию.
И тихо-тихо, то ли от привычного уже волнения, то ли от внезапно накатившего спокойствия:
- Ваш ход, Андрей Павлович.
Конец первой части.