Глава 2.
Когда шаги Андрея затихли, Катя медленно пошевелилась. Как сомнамбула, поднялась со стола, наступила на колготки, чуть не упала.
Смахнув клавиатуру со стула, присела и дрожащими руками стала приводить себя в порядок. Натянула бюстгальтер. Поморщилась, когда кружевная ткань коснулась сосков. С трудом выпутала ботинки из колготок, кое-как натянула капрон на голые ноги. Одёрнула юбку. Тупо посмотрела на белёсое пятно на ней. Медленно, будто через силу, ладошкой попыталась избавить от него шерстяную ткань.
Мокрое… Пометили территорию, Андрей… Палыч…
Как смогла, застегнула блузку, пиджак. Запахнула пальто, перекинула сумку через плечо, не обратив внимания на выпавшую из неё желтую папку, и медленно поплелась прочь.
Пока шла к лифту, молила лишь об одном:
хоть бы он уже ушёл и не поджидал где-нибудь. Повезло. Пушкарёва, звёзды сегодня на твоей стороне. Ха…ха…ха…
В гараже нашла глазами машину, подошла, юркнула на сиденье и замерла.
- Пушкарёва, ты чего так долго-то? Звоню тебе, звоню…
- А я что?
- А ты – вне зоны доступа.
- Вне до…сту…па… - Задумчиво подышала на стекло, пальчиком начертила на тут же подернувшейся дымкой поверхности крест, горько рассмеялась и прошептала: – Ага, доступ к телу прекращён… Уже…
- Пушкарёва, ты чего? А? Что-то случилось? Я сейчас Жданова видел, он так из гаража рванул, что я очень сомневаюсь, что он живым-здоровым доедет, куда собирался. Мне показалось, что он пьяный был. Он что, тебя обидел, да, Кать?
- Коль, всё нормально. Что он может мне ещё сделать?
- Ну, да. Сильнее обидеть, чем он уже обидел, сложновато.
Я тоже так думала. До сегодняшнего вечера… Где же взять сил на разговоры? С Колей, с родителями… Хочу остаться одна... Умереть хочу.
- Коль, поехали, я очень устала.
- Хорошо, Кать, сейчас едем. Да, тут девчонки из Женсовета проходили. Ольге Вячеславовне стало плохо, они и Милко повезли её домой. Просили тебе передать это и адрес. Поедешь, проведаешь?
Представила галдящий Женсовет, истерирующего Милко… И среди этого «великолепия» себя: в растерзанной блузке, в мятой юбке, насквозь пропахшую ИМ. В голове загудело.
- Коль, я очень устала. Я завтра её проведаю. Мандарины там… и всё такое. Поехали, а? Домой. Пожалуйста. Да, и по пути заедем в аптеку… Голова разболелась что-то…
- Как скажешь.
Когда подъехали к дому, Катя повернулась к другу и умоляюще прошептала:
- Коль, я хочу побыть одна, не провожай меня, пожалуйста.
- Ну, хорошо. До завтра. Спокойной ночи, Пушкарёва.
Добредя до квартиры, Катя остановилась у двери, и некоторое время стояла, собираясь с духом. Выдохнула, достала ключи и постаралась незаметно прошмыгнуть в свою комнату. Не удалось.
Звёзды решили, что на сегодня достаточно. Три раза «ха».
- О, Катюха наша пришла!
- Привет, пап!
- Ты как раз к пирогам поспела, давай, мой руки и – за стол!
- Пап, я пока не хочу ужинать, чуть позже, ладно? – И проскользнула мимо отца в ванную.
* * *
Жданов гнал машину так, будто торопился к чертям в гости. Голова гудела как церковный колокол на Пасху, мысли цыганскими иголками пытались пробить черепную коробку. Они роем резвились в больной голове, рискуя свести её обладателя с ума. Хоть мыслей и была «полным-полна моя коробочка», сводились они к одному-единственному вопросу:
Жданов, чёрт тебя побери, что ты, ублюдок, натворил?
Взбесившийся разум снова и снова услужливо подсовывал картину последнего, что он увидел в каморке: Катя, распластанная на столе; колготки, сдутыми змеями растянувшиеся на полу и этот бьющий наотмашь ледяной голос, такой, как если бы Катя попросила его подписать очередную платёжку… Это несоответствие, так сказать, видео-картинки и аудио-ряда, влёгкую взрывало мозг.
Андрей до боли сжал зубы и, что есть силы, саданул по рулю сжатыми в кулак ладонями.
Кретин! Урод! Да слов таких ещё не придумали, какими бы тебя можно было назвать!
Складывалось впечатление, что мозг Жданова, как опара, стремительно увеличивается в размерах. Отчетливо осознав, что, если он побудет ещё хоть немного «тихо сам с собою», он сойдёт с ума, Андрей начал нашаривать по карманам телефон.
Странно, Кира почему-то ни разу мне ещё не позвонила. Вот ведь идиотка, когда не надо - названивает без остановок, а вот когда её звонок был бы более, чем кстати… Позвони мне Кира и, может быть, я не успел бы наворотить такого…Хотя…
Вспомнил своё сумасшедшее яростное возбуждение, возведенное в квадрат ревностью и виски…
Вряд ли. Я ТАК хотел Катю, что меня не остановил бы и локомотив на полном ходу…
В очередной раз каким-то чудом избавив машину от неизбежного сплющивания, Андрей выцарапал мобильник из внутреннего кармана пальто.
Отключён. Когда это я успел?
Включил и тупо уставился на дисплей. В глаза резанул свет от фар мчавшейся навстречу машины, в уши ворвался мерзкий звук клаксона.
Твою мать!
Вывернув до отказа руль, Андрею всё-таки удалось избежать столкновения. Прижавшись к обочине, Жданов остановился. Резко выдохнул, пытаясь унять внутреннюю дрожь.
Осёл, родившийся в рубашке… Рубашка…
Перед глазами возникла его помятая испачканная рубашка, которую он с остервенением заталкивал в штаны, и она, Катя, лежащая на столе с задранным на голову пальто… Глухо застонав, Андрей потряс головой, пытаясь отогнать наваждение. Вспомнил, что собирался позвонить, наклонился и стал шарить руками по полу салона, отыскивая телефон, который выронил, пытаясь избежать аварии.
Да где же он?
Наконец пальцы наткнулись на заветную коробочку, которая в данный момент заключала в себе его душевное здоровье посредством связи с внешним миром.
Хм, а у тебя есть и внутренний, Жданов? Моральный уродец… Так…Малиновский. Вот кто поможет мне не сойти с ума.
Глянул на засветившийся дисплей.
Введите PIN-code... Введите…
И вновь воспалённый мозг подкинул картинку недавнего прошлого: разведенные Катины ноги и манящая розовая плоть, погрузиться в которую Жданову хотелось больше жизни. Тогда. Всего каких-то полчаса назад. Сейчас же ему хотелось добровольно лечь на операционный стол. На лоботомию.
Так, нейрохирургу сдамся чуть позже. Пока я ещё хоть что-то помню, надо ввес… набрать этот чёртов код!
* * *
То, что Андрей в некотором неадеквате, Малиновский понял ещё, разговаривая с ним по телефону. Но то, что в таком!
Роман смотрел на Жданова и чувствовал, что первый раз в жизни впадает в тихую панику. Взъерошенные волосы, бегающий взгляд, казалось, неспособный остановиться на чем-нибудь хоть на секунду, руки, пребывающие в постоянном движении.
Пальцы Андрея завораживали взгляд Малиновского: то застёгивали-расстёгивали пуговицу пиджака, в следующую секунду уже выуживали мобильник из кармана, тут же запихивали его обратно, в следующее мгновение нервно перекладывали приборы на столе, передвигали тарелку почти на центр, возвращали её на место и начинали выстукивать нервный рваный ритм по её поверхности. Роману пришлось сделать над собой усилие, чтоб оторваться от созерцания этого бесконечного действа.
Куб в квадрате…
Малиновский явственно ощутил ледяную ладонь страха, сжавшую его затылок.
Нет, квадрат в кубе. Вот она правильная степень его неадекватности. Что-то мне подсказывает, что я не хочу слышать то, что он мне сейчас поведает. Чего такого он мог накуролесить? Вася, блин, Куролесов.
- Так, Жданов, спокойно! Спокойно, я сказал. Прекрати истерить! На, вот, выпей и объясняй толком. Что случилось?
Андрей на секунду прекратил раздирать на мелкие хлопья пятую по счету бумажную салфетку, мельком глянул на Романа, оттолкнул протянутый стакан с таким манящим ещё недавно янтарным содержимым и вновь уткнулся взглядом в стол.
- Жданов, что произошло? Ты меня сюда помолчать вызвал? А ничего, если я продолжу заниматься этим дома и не в твоей тёплой компании? – Андрей продолжал, молча, истязать бумагу, - Прекрасно, - Роман громыхнул отвергнутым стаканом об стол и начал для острастки приподниматься со стула.
- Сядь на место!... Сядь... Сейчас… Случилось ужасное, Малиновский, понимаешь? Ужасное!
- Пока не понимаю, и, если ты сейчас же мне не расскажешь, что стряслось, я на тебя сильно обижусь. Ты хоть знаешь, какой ты мне обломал заманчивый вечерок и…
- О, Господи, ну, как можно серьезно разговаривать с таким озабоченным придурком?
А сам-то ты какой? – и вновь взбудораженный разум начал свои игры: расхристанная Катя, белоснежные ягодицы под его одержимыми страстью руками… и могильная тишина. Лишь визгливый скрип тела, прилипшего к столу, протыкающий барабанные перепонки при каждом его неистовом вторжении …
Ещё немного, и я сойду с ума. Андрей со всей силы зажал уши ладонями, тщётно надеясь избавиться от наваждения…
- Палыч, ау! Не уходи слишком глубоко в себя, долго будешь возвращаться.
Андрей замотал головой из стороны в сторону и шумно выдохнул.
- Малиновский! Если бы ты знал, что сегодня произошло, ты бы навсегда перестал хохмить.
- Да-а-а? И что же такого экстраординарного могло произойти?
Андрей посмотрел по сторонам, в полутёмном зале в этот час было немноголюдно, перегнулся через стол и шёпотом выплюнул Роману в лицо:
- Изнасилование!
Нижняя челюсть Романа Малиновского с хорошо слышным грохотом решила вступить в непосредственный контакт с содержимым тарелки её обладателя. Сам же Роман, судя по всему, начал игру в «замри-отомри».
- Прекрати включать идиота и закрой рот!
- А?... А! Ну да! – Роману с третьей попытки удалось сделать предложенное. – Слушай, я поверить не могу, Пушкарёва тебя изнасиловала?! Вот это да! С ума можно сойти! И как же ей это удалось? Она что, приставила стартовый пистолет к твоей буйной головушке? Хотя почему, собственно, стартовый, у её папаши наверняка имеется настоящий, наградной. Нет, знаю, знаю! Она свернула трубочкой реальный отчёт и… и приставила его тебе к виску, а ты под страхом его разглашения заинтересованной общественности не стал оказывать сопротивление! Ну, и как всё прошло? Каково это, быть изнасилованным ручной обезьянкой, а? И чего ты так расстроился-то? Понимаю, что приятного мало, сам Дарвин – большой любитель обезьян, тоже бы занервничал, но это ж для дела. Ради сохранения «Зималетто» можно и потерпеть. От тебя ведь не убудет, да и…
- Да заткнёшься ты, наконец? – заорал на весь зал Жданов, но, спохватившись, сбавил тон и яростно прошипел. – Ты можешь замолчать хоть на секунду и послушать?!
Господи, зачем я это рассказываю? И главное, кому я это рассказываю? Тому, кто всем циникам, вместе взятым, даст сто очков вперёд… – тоска и безысходность окутывали Андрея коконом. –
Но иначе, я просто свихнусь... Всё гораздо хуже, чем ты можешь вообразить! Я! Я изнасиловал Катю, понимаешь?!
Роман вновь рискнул лишиться нижней челюсти. Одним махом опрокинул в себя стакан с виски.
Вот оно, ты, какое, оказывается, сумасшествие.
Разум Малиновского упорно отказывался верить предлагаемой информации.
- Жданов, ты что, принимаешь участие в программе «Розыгрыш»? – криво ухмыляясь, пролепетал он. – Так я ж на такое ни за что не разведусь. Я скорее поверю, что ты над Милко снасильничал… То есть… Тьфу, ты, что я несу… Короче, давай без дураков, рассказывай серьёзно, что случилось. Посмеялись и хватит.
Отчаянно застонав, Андрей уронил голову на лежащие на столе руки.
Вот же кретин! А сам ты, Жданов, ещё утром в такое поверил бы?... То-то…
Глядя на затылок Андрея, Малиновский явственно понял, что вот он настал, день, в который у него на голове впервые зашевелились волосы.
Загадывай желание, Дмитрич.
- Эй, Палыч, ты что, не шутишь? Ты сейчас серьезно всё это говоришь?
Жданов поднял голову и посмотрел на Малиновского глазами своры побитых собак:
- Мне не до шуток, Ром.
Никогда раньше Малиновский не предполагал, что можно разговаривать, ни на секунду не закрывая рта от удивления:
- То есть ты ИЗНАСИЛОВАЛ ПУШКАРЁВУ? – глаза упорно пытались покинуть свои места обитания. – А где?
- Да какая разница, где?! – раненым бизоном вновь заорал Жданов, но тут же уменьшил громкость. – Какая разница, где? В каморке!
- В каморке? – похоже, друзья решили поиграть в «эхо друг друга». – На полу?
- Вот придурок!... На столе! Ты доволен?
- Я?! А я-то почему должен быть доволен? - рот категорически отказывался закрываться. – Жданов, ты это из-за «Зималетто» сдурел, да? Это ты таким неординарным способом отчёта от неё добивался, что ли?
Андрей посмотрел на него, как на умалишённого, и яростно зашептал:
- Да при чём тут «Зималетто»?! – и вдруг, как громом пораженный, застыл с открытым ртом.
Рома решил, что пора обидеться:
- Палыч, чего ты дразнишься?
Но Андрей его не слышал.
«
Зималетто»?! Я сделал это из-за «Зималетто»?! Да я ни разу после того, как переступил порог каморки, не вспомнил об этой проклятущей «Зималетто»! Я чуть ума не лишился из-за этого новоявленного женишка, будь он неладен… «Отчёта добивался»! Да я подыхал от ревности!... От ревности!...
- Палы-ы-ыч, Палыч! Хватит изваяние изображать! Давай ближе к делу, то есть я хотел сказать, ближе к те…
- Заткнись или пожалеешь.
Зря я ему рассказал… – Жданову отчаянно захотелось завыть на луну от охватившего его одиночества и осознания того, что помочь ему не сможет уже никто…
- Ну, хорошо, хорошо. К делу, к делу ближе. Я не пойму, ты что, пьяный был?
- Да какой пьяный?!... Ну, и пьяный тоже…
- А ещё какой?
- Злой!
- На что злой?
- Не на «что», а на кого! На Катю!
- За что? Слушай, Палыч, а ты не мог бы конспективно мне всё живописать без наводящих вопросов? Ты не на допросе. По крайней мере, пока…
- Это что ещё должно означать?
- Ну, если ты, действительно, называешь вещи своими именами, то за твои художества статья предусмотрена в Уголовном Кодексе. Раньше она была, кажется, под номером 117, сейчас не знаю. Следователь тебя просветит, а ты мне потом расскажешь, для общего, так сказать, развития…
- Ма-ли-нов-ский! Я тебе рассказал, как единственному другу, потому, что мне сейчас тошно так, как никогда ещё в жизни не было! Не мог бы ты оставить свои шуточки за бортом нашей беседы? Я обязательно их выслушаю, но в другое время.
- А кто шутит-то? Ну, хорошо, хорошо, успокойся. Расскажи мне, озабоченный мой друг, - Жданов бросил на Романа колючий взгляд. – Всё, всё. Просто расскажи мне поподробней об…- Роман вдруг замялся, - об этом.
- И не подумаю.
- Ладно, не надо, - легко согласился Малиновский, - тогда скажи, ты уверен, что это было именно изнасилование?
- Когда один из партнеров этого не хочет, а другой принуждает его, к чему это в итоге приводит?
- К расторжению контракта.
- Так, всё! Я пошёл, веселись в одиночестве, – Андрей поднялся из-за стола.
- Палыч, прости! Прости! Больше не буду, честно. Сядь, сядь.
Андрей уныло посмотрел на выход, представил, как демоны тут же начнут раздирать его на части, только он останется один, и вернулся на место.
Ладно, окончательно свихнуться я ещё успею.
* * *
Катя сидела на краю ванны и смотрела, как поднимается, переливаясь радугой, пена под напором воды.
Журчание воды убаюкивало. Мыслей не было. Чувств не было. Слёз не было.
Может, и меня уже нет?
С трудом продравшись через безнадежное отупение, Катя повела плечами, пытаясь вынырнуть из оцепенения.
Медленно вплываю в Лету…
Полезла в сумку, вытащила картонную коробочку. Задумчиво повертела её в руках. Вспомнила, как совсем недавно стояла в немноголюдной очереди в пахнущем больницей зале аптеки и соображала, чего бы такого и сколько можно купить без рецепта, чтоб уснуть и не проснуться.
Никогда.
Бездумно читала названия лекарств за стеклом, дожидаясь очереди просунуть купюры в окошко и получить пропуск в небытие…
А, может, лезвием будет надёжней? И быстрее?
Взгляд наткнулся на банальную валерьянку. Кате показалось, что с оглушительным грохотом лопнул звуконепроницаемый пузырь, который обволакивал её с того момента, как она выбралась из каморки.
Перед затуманенным взором возникли трясущиеся руки мамы, пытающиеся накапать живительной влаги в стакан, и папа с гримасой боли на лице, вталкивающий между посиневших губ таблетку… Услышала голос мамы, сказавшей когда-то: «Нет ничего страшнее, чем хоронить своих детей».
Господи! Мамочка! Папа! Я сошла с ума! О чём я думаю? Что собираюсь натворить?!
На смену отчаянной безысходности пришла злость.
Ну, уж нет, не стОите вы того, Андрей Палыч! Не дождётесь! Слишком много горя для одних, и никаких забот для Вас!.. Даже не надейтесь, что это сойдёт Вам с рук!…
Горько усмехнувшись своим мыслям, вытащила пластинку с таблетками, несколько мгновений бездумно вертела её в руках… Медленно освободила лекарство из плена фольги…
Андрей Палыч, любите ли Вы детей?
Сложила ладошки лодочкой, подставила их под упругую струю и, наклонившись, запила таблетку.
А, впрочем, уже неважно.
Уставившись, не моргая, на облупленную переводную картинку на старом кафеле, машинально стаскивала с себя одежду и небрежно швыряла её на пол.
Пиджак.
И как удачно я его надела сегодня, папа не заметил моего растерзанного вида.
Разодранная блузка.
Надо спрятать куда-нибудь подальше. Не дай Бог, мама найдёт. А лучше её выбросить завтра. И Его выбросить из головы. И из жизни.
Мятая юбка.
Испачканная ИМ. Надо хоть застирать, что ли. Нет! Тоже выкинуть.. На помойку.
Чем меньше оставалось на теле одежды, тем труднее становилось дышать. Кате показалось, что она сейчас рухнет в обморок. Воздуха не осталось, был только ЕГО запах. Парализующий, разъедающий ноздри, разрывающий лёгкие… По перепонкам ударил животный крик Андрея, и Катя вновь ощутила толчки спермы, испепеляющие её изнутри.
Я схожу с ума.
Судорожно сглотнув подкативший к горлу ком, поспешно дрожащими руками стянула с себя оставшуюся одежду, глубоко вздохнула сквозь стиснутые зубы и погрузилась в ароматную воду.
Вот так! Никаких больше ЕГО запахов! Сейчас отдраю своё тело от него. И свою жизнь от него вычищу. Завтра.
Намылила мочалку душистым мылом и принялась яростно, едва не сдирая кожу, тереть истерзанное тело. Грудь местами цветом уже становилась похожа не перезрелую сливу.
И тут отметились, Андрей… Палыч… Метки президента… Награды за прилежный труд. Я - кавалер орденов президента «Зималетто»… Троекратное… ура…
Только сейчас, увидев эти следы безудержной борьбы Жданова за отчёт, Катя не выдержала и вновь заплакала. Тихо, горько, безысходно-отчаянно…
За отчёт?… Чёт… Нечет… Доигралась, Пушкарёва? Тук-тук… Разрешите войти? Это я, финансовая ревность. Вызывали? Распишитесь в получении...
Обхватив себя руками за плечи, Катя раскачивалась из стороны в сторону и тихонько, боясь быть услышанной бдительным отставным офицером, поскуливала в унисон журчащей воде.
Что же теперь делать? Что же вы натворили, Андрей Павлович? Что я наделала?
* * *
- Вот и отлично. Значит, ты не ошибаешься, и произошло, действительно, - Андрей поднял на него умоляющие глаза, слышать это бьющее под дых слово было уже выше его сил, - гм, то что, произошло, – внял немой просьбе Рома. – Ну, и как она реагировала… ну… на… Тьфу, ты! Неловко даже как-то… Странно, мне и – неловко… Короче, как она себя вела, чем грозила, когда отбивалась?
- Она не отбивалась, - мрачно процедил Андрей.
- То-то я смотрю, морда у тебя для насильника подозрительно целая какая-то. Не дралась, значит. А что кричала?
- Она не кричала.
- Прекрасно. Молчала и не сопротивлялась… Спрошу ещё раз, а ты уверен, что, гм,… сие произошло не по обоюдному согласию?
- Для особо одарённых повторю: уверен. Катя этого не хотела, просто поняла, что сопротивление бесполезно и сдалась…
- Угу, на милость победителя. Отдала город, так сказать, на разграбление вандалам и ни слова не произнесла, сносила, хм, издевательства, молча… Понятно, – иронию, сочащуюся из Романа, можно было трогать руками.
- Что тебе понятно? Понятно ему! – Жданов забурлил, как закипающий чайник, вновь теряя управление. – Да, молча! Вот именно, молча! Молчала! Ни слова мне не сказала! Ни единого слова! Зорькина себе в мечтах рисовала!
Малиновскому уже казалось, что он так и родился, с открытым ртом:
- О, Господи! Палыч, услышь себя! О чём ты думаешь вообще? Зорькин! У тебя других проблем нет на данный момент? Кроме Зорькина? Ты понимаешь, что ты говоришь?
- Понимаю! – остатки плотины разума смела ревность, выскочившая, как чёрт из табакерки, при звуках ненавистного имени. – Прекрасно понимаю! Да, она лежала и не могла дождаться, когда упадёт в объятия своего хлипкого Алена Делона! А потом и говорит мне, если Вы, мол, Андрей Палыч уже вдоволь натешились, так я побегу к своему ненаглядному, а то он уже приморозился слегка, меня дожидаясь!
- Во, даёт!... Что-то я совсем ничего не понимаю… Отрывочные данные не дают мне полной картины произошедшего. То есть, она что? Не оскорбилась совсем, что ли? Ничего не пойму!
- Если бы я сам всё понял, я бы перед тобой сейчас не выворачивался, – тоскливо простонал Андрей.
- То есть, получается, она не придала этому никакого значения? Так, что ли?... А, может, не стОит истерить, в таком случае? Если для Пушкарёвой это - дело обыденное … Может, мы зря нервничаем?
- Я тебя убью когда-нибудь за твой цинизм…- зло прошипел Андрей, приподнялся со стула и гаркнул Малиновскому в лицо, - Ты больной или гениально косишь от армии? Какое обыденное дело? Мы о ком и о чём сейчас говорим? Это ведь Катя! КАТЯ! Что ты несёшь вообще? Ты бы как к такому отнесся? Штаны натянул, отряхнулся и забыл?
- Я-а-а? – Малиновский мечтательно причмокнул и откинулся на спинку стула. – Если бы надо мной снасильничала президент модного дома? Ох, я бы добавки попросил…
- Н-да, мог бы и не спрашивать…Господи, и это мой лучший друг…
Неудивительно. Скажи мне, кто он… – безысходная усталость накатила волной. - Может, хватит плясать на моих костях?
- Ладно, всё, прости. Значит, думаешь, Пушкарёва всё-таки осерчала на тебя слегка?
- Слушай, а мне вот любопытно, ты в гробу, лёжа, тоже будешь из себя юмориста корчить?
- Ну, если один буду лежать… Так, ладно, не отвлекайся, шутки – шутками, но могут быть и дети, как говаривал мой хороший знакомый…
О, Боже! Несколько секунд Андрей ошарашено взирал на Малиновского, потом сдернул с себя очки, швырнул их на стол и, отчаянно застонав, закрыл лицо ладонями.
- Э-э-э, нет-нет-нет! Я даже слышать этого не хочу!
Это ж надо умудриться за пару часов напаскудить столько, что за жизнь не разгребёшь!
Врождённое жизнелюбие и оптимизм Романа в два горла уже клянчили отпуск без содержания:
- Давай в конце концов поступательно решать проблемы. А для решения последней у тебя будет некоторое время в запасе… И я даже не буду спрашивать, известно ли тебе слово «контрацептивы». И так понятно… Скажи мне лучше, друг мой Пока Ещё Президент Компании, вот в данный момент, не беря во внимание возможных будущих наследников, ты что собираешься делать?
Андрей вновь уткнулся взглядом в ворох порванных салфеток и через силу выдавил:
- Я не знаю.
- Прекрасно. Ты не знаешь, зато знаю я.
Андрей недоверчиво посмотрел на Малиновского и вопросительно вскинул бровь.
- А всё очень просто, очень просто, ты должен ехать к Пушкарёвой и вымаливать у неё прощение.
Жданову показалось, что страшнее он ничего в жизни не слышал. В глазах заплескался ужас.
Нет, только не это… Я не могу ехать к Кате. Не могу! Я не представляю, как я посмотрю ей в глаза, как я буду перед ней оправдываться… Какие могут быть оправдания, к чёрту… Да, я - слабак и трус, но я не могу!
- Нет, я не могу, я не готов. Что я ей скажу? Прости меня, Катя? Я слегка вышел из берегов? Приношу свои извинения?
- Знаешь, что? Как там в песне поётся: «Если хочешь ЭТО, значит, ты уже большой». Не готов он. К чему ты готов был ещё недавно, мы уже выяснили, а сейчас поедешь…
- Нет, Малиновский, это невозможно.
- Что значит невозможно? Что значит невозможно, Палыч? Очень даже возможно. Поедешь, будешь валяться у неё в ногах, сколько потребуется, пока она тебя не простит. И не надо на меня так смотреть, не надо! Ты не забыл, что на носу – Совет Директоров и по совместительству встреча с любимым без пяти минут родственником Воропаевым? Ты что ему собираешься в папочку положить? А?
Совет Директоров? Воропаев… Отчёт… Кажется, это было в прошлой жизни…Хм, совсем недавно мне казалось, что нет ничего страшнее, чем потерять её…
- Компанию «Зималетто», - задумчиво произнёс Андрей.
- «Зималетто»?!! – заорал Роман. Да сколько же можно измываться над многострадальной челюстью!
- А? Что? – очнулся от своих размышлений Жданов.
- Ты собираешься отдать «Зималетто» Воропаеву?! А не пора ли Вам нанести визит доктору, Андрей Палыч?
- Да какому Воропаеву? Я отдам «Зималетто» Кате.
- Точно, завтра, прямо с утра раннего.
- Не понял?
- Завтра с утра, говорю, к доктору срочно! – рявкнул Роман. - Ты с ума сошёл? Отдать «Зималетто» Пушкарёвой? А может, ты компанию Московскому зоопарку подаришь? О, кстати, вместе с Катенькой, там ей самое место!
- Заткнись! – Андрей со всего маху грохнул кулаком о стол. Стакан с виски, оказавшийся в непосредственной близости с этим молотом, счёл за лучшее покончить жизнь самоубийством, прыгнув… в пропасть. - Я сто пятьдесят последний раз тебя предупреждаю, не смей никогда больше говорить о Кате в таком ключе, иначе я забуду, что ты мой друг, и тебе не поздоровится!
Взглядом проводив стакан в последний путь, Роман выставил перед собой ладони шитом и проговорил:
- Хорошо-хорошо, не буду. Всё равно, очень хотелось бы услышать, что должно означать твоё последнее заявление, учитывая, что формально ты давным-давно уже отдал компанию Пушкарёвой?
- Ничего, это так, мысли вслух.
- Знаешь, меня твои мысли вкупе с твоими действиями ещё немного и лишат моей недавно начавшейся и не успевшей познать многих прелестей жизни…
- Господи, кто о чём, а Малиновский - о себе любимом.
- Хорошо, давай о тебе, согласен. Нет, давай лучше о Пушкарёвой. Как ты думаешь, что она будет теперь делать?
- Откуда я знаю? - Андрея всё больше тяготил этот разговор.
- Ну, давай просчитаем варианты. Она, во-первых, может забрать у нас компанию. Да? Да. Во-вторых,… А что, во-вторых?
- Подарить её своему ненаглядному ЗорькИну.
- Слушай, ты можешь хоть на минуту забыть о ревности? Хотя бы на минуту? Я тебя, как друг, прошу!
- Да что ты пристал ко мне? Пусть Катя делает, что хочет! На её месте, я бы уже вовсю звонил адвокатам и активизировал процесс.
- Ну, ты и на своём месте успел уже наворотить дел… Значит, варианты «посадить» и «родить тебе двойню» отметаем, как малоэффективные?
Мрачно взглянув на Романа из-под насупленных бровей, Андрей рванул крышку с бутылку, плеснул в стакан виски и, всё так же молча, угрюмо выпил.
* * *
Поняв, что ждать ответа – дело малоперспективное, Роман продолжил:
- Ну, может, ты и прав. Ты прав. Двойня до Совета директоров всё равно не успеет вылупиться. А посадить тебя… Это ж придётся эту грязную историю вывешивать сушиться на обозрение всему белому свету… Вряд ли Пушкарёва на это пойдёт. Вряд ли…Тем более что у неё на руках все козыри «Зималетто». Глупо бы было не воспользоваться… К тому же, она знает, что для тебя нет ничего дороже компании, по больному месту и будет бить…
Есть, Ром. Есть… Теперь я точно знаю. Только я это слишком поздно понял…
Мысль о том, что того уютного мирка, который был у него недавно, больше нет и никогда не будет, скрутила внутренности в жгут… Не будет больше Катькиных восторженных глаз, смотрящих на него… Не будет его неосознанной радости и легкого возбуждения, иголочками покалывающего в подушечках пальцев всякий раз, когда он видел её… Не будет приятного тепла, растекающегося по венам, от одной только мысли, что она сейчас за стеной, смешно сморщив носик, смотрит в монитор и жует кончик карандаша…
Ничего больше не будет… Ни дней вместе,… ни ночей… Ни-че–го…. Кать,… что же я наделал? Что… я… натворил?
- Что толку гадать? Скоро всё узнаем. Поживём – увидим, - с трудом выдавил из себя, лишь бы что-нибудь сказать и избавиться от буравящего вопросительного взора Малиновского.
- Угу, если доживём. И долго ты собираешься, сложив лапки, обреченно ждать, где соизволит Катерина Валерьевна поставить запятую? А если она всё-таки решит тебя казнить?
Андрей молчал, сосредоточенно глядя на пустой стакан, который вертел между ладоней. Роман прицелился и налил в кружащуюся ёмкость виски.
- Давай теперь попробуем отключить чувства, включим холодный рассудок и подумаем не о Катиных действиях, а о своих. Предположим, что Пушкарёва вообще больше не появится в «Зималетто».
Не появится… Катя никогда больше не появится в «Зималетто»… Никогда… Умеешь ты успокоить, Малиновский!
Андрей опрокинул в себя содержимое стакана и удивленно уставился на бутылку.
Вода, что ли?
Вкуса виски он уже не чувствовал.
Малиновский тем временем продолжал:
- Забудем о ней на время.
Легко сказать, Рома…
- Нет Кати, и всё тут. Что мы в этом случае имеем? Я это не про тебя сейчас, не подумай чего, с тобой всё предельно ясно. Так вот…
- Чёрт бы тебя побрал, Малиновский! Просто день озарений какой-то, честное слово! Ты мне друг или так, погулять вышел? Я тебя позвал не для того, чтобы ты мне трепанацию делал всеми доступными тебе методами! С этим я как-нибудь и сам… без тебя справлюсь.
- Что ты нервный-то такой? Пошутить нельзя уже…
- Достал своими шутками! Сколько раз тебе ещё повторить, чтоб ты понял?
- Ладно, всё… Всё. Вот сейчас понял… Так на чём я остановился, когда ты меня так вероломно перебил? А! Вопрос всё тот же. Классический. Что нам теперь делать? У нас нет отчёта. У нас, по сути, нет и «Зималетто», но пока об этом знает только узкий круг посвящённых. Но без гениального липового творения твоей,… гм, легко воспламеняющей босса секретарши вряд ли нам долго удастся таить шило в мешке… Честно-честно!
Андрей замер. Перед глазами замелькала монетка, подкинутая им когда-то и возомнившая себя на мгновение вершителем судеб.
Орёл?... Решка? Сегодня тебе, Жданов, решение фатума не понадобилось. Сомнений не было. Клинический урод!
Андрей в отчаянии зажмурил глаза… и почувствовал холодные ладошки Кати на своём лице…
Закрой глаза… Я всё скажу за тебя… Ты не должен меня любить только потому, что я… Честно-честно? Честно-честно…
Андрею захотелось заорать во всю глотку, чтобы заглушить и бурчание неунывающего Романа, и негромкий гул голосов сидящих вокруг людей, которые и не подозревали, что рядом с душераздирающим скрежетом рушится мир, и, наконец, саднящий вопль, разрывающий черепную коробку: «
Что я сделал с любимой женщиной?! С любимой! Я ей больше не вру! Я… люблю… Катю! Люблю!»
- Эй-эй, Палыч! Сними с лица посмертную маску, чего я такого сказал-то опять?
Уронив голову на сцепленные в замок руки, Жданов простонал:
- Честно-честно… Честно-честно… Малиновский! – лицо исказила гримаса боли. – Меня убить мало, Ром! Я… я… - Андрей хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. – я…
- Тихо, тихо, Андрюш, успокойся! Меня пугают столь неадекватные реакции на такие безобидно-банальные слова. Успокойся, успокойся… На вот, выпей.
- Не хочу я больше пить!
- А ты - через «не хочу». Пей, это -лекарство… Пей, говорю тебе! Вот… Вот и отлично… И это… давай уже прекращай сопли на кулак наматывать. Возьми себя в руки, лысым стать ты всегда успеешь. Сейчас не истерить надо, а чётко понять и решить, что теперь в сложившейся ситуации делать? Завтра – показ, послезавтра – Совет…
- Я знаю, что делать… Уже знаю…
- Ну-ка, ну-ка, полюбопытствуем….
- Для начала мне нужен реальный отчёт… Чёрт, а где его взять-то?.. Катя вроде говорила…
Ничего она не говорила! Молчала! Фуф, да что ж такое-то... Катя говорила, что должна вот-вот его закончить… Надо поискать у неё в компьютере,… - закусив ноготь большого пальца, Андрей размышлял вслух, совершенно не обращая внимания на очередной раз распахнувшего изрядно измученный рот Малиновского.
* * *
С трудом выбравшись из воды и кое-как вытершись, Катя на цыпочках благополучно прокралась в свою комнату. Постель была уже расстелена.
Милая моя, заботливая мамочка!
На минуту остановилась, глядя на пижаму, лежащую поверх одеяла. Вновь видеть отметины страсти президента на своем теле не хотелось.
Страсти по отчёту… Страсти по отчёту Андрея… Страсти по Андрею...
Откинула пижаму в сторону. Потуже запахнув цыплячий халат, Катя юркнула под одеяло. Глубоко вздохнула и попыталась успокоить бушевавшее сердце. Заступившая на пост тихая безысходная истерика покидать его не спешила. Катя попыталась взять себя в руки.
Так, Пушкарёва, прекрати реветь! Раз ты уже передумала умирать, хватит горевать о своей несчастной судьбе, успокойся и начинай придумывать казнь для Андрея Павловича. Особо изощрённую.
На ненавистном имени сердце пропустило удар и погнало кровь по венам быстрее. По телу побежали мурашки, к горлу опять подкатил горький ком.
«
Месть»! Допрыгалась, Пушкарёва? Доигралась?
Тщётно стараясь унять рыдания, Катя уткнулась в подушку.
И это из-за какой-то паршивой бумажки, которую я вовремя не притащила ему в зубах, подобострастно виляя хвостом? Он что, совсем ненормальный? На что он вообще рассчитывал?
Судорожно сглотнув, Катя попыталась подавить рвущиеся на волю рыдания…
...Не получилось…
Из омута безутешных слёз Катю выдернул оживший на несколько мгновений мобильный.
Выбравшись из сугроба одеяла, поискала глазами сумку…
Выудив из её недр телефон, Катя вернулась под не успевшее отдать тепло одеяло…
СМС… От кого это? Новая форма человеческого общения президента «Зималетто? Очередной литературный опус а-ля «Прости меня, пожалуйста»? Облегчённая открытка от Малиновского?
Слезы размывали конвертик на экране в нелепую кляксу. Шмыгнув носом, Катя открыла послание: «
Кать, ты как? Не стал звонить, может, ты спишь. Забыл спросить, тебя завтра на работу везти? Позвони утром, позлим Жданова »
Колька, Колька… Я уже… Позлила. Теперь вот пятый угол пытаюсь отыскать…
Приглушённый свет ночника больно резал по заплаканным глазам.
Завтра вообще не смогу их открыть, если не перестану реветь… А куда мне, собственно, смотреть? В рот заглядывать многообожаемому шефу уже отпала необходимость…
Вскочила, подбежала к столу, вытащила дневник и вновь вернулась на кровать. Легла на живот, подсунув под себя мокрую от слёз подушку.
Может, это поможет успокоиться. Хоть чуточку... Раньше помогало.
Открыла, нашла нужную страничку, ладошкой провела по центру разворота, приминая листы, и… почувствовала Его руки на своей попе… Спазм сжал горло.
Теперь любое движение будет напоминать мне об ЭТОМ?
Коротко всхлипнув, вскочила, возмущенно плюхнулась на предательницу и в сердцах швырнула дневник на пол.
Что же теперь делать, Пушкарёва? Как же выбираться из этого… пятого угла?
Как бы мне хотелось забыть о «Зималетто», об Андрее, обо всём, что произошло... Стереть ластиком этот кошмар из своей жизни и начать всё заново… Завтра утром проснуться, обернуться назад и увидеть чистый лист… И впереди – чистый лист… Пиши, что хочешь...
* * *
Андрей шёл по пустому темному офису к своему кабинету.
Бывшему кабинету, скорее всего... Надо же, я так этого страшился, так боялся, так хотел этого избежать… А сейчас мне вся эта песочная возня с Сашкой, все эти жалкие потуги сохранить кресло, кажутся такими мелкими и незначительными перед тем, что я сделал с Катей… Катя…
Неосознанную радость от того, что он про себя произнес её имя, накрыла волна необратимой горечи потери и невозможности ни исправить содеянное, ни вымолить прощение, ни вообще что-либо изменить…
На секунду остановился на пороге своего кабинета, глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и толкнул дверь… Удивленно осмотрелся, как будто ожидал увидеть пепелище…
Надо же, всё, как всегда… А у меня ощущение, будто сто лет прошло с... с… Чёрт!
Будто всё ещё не веря, провел указательным пальцем по полированной поверхности стола, посмотрел на подушечку пальца, ожидая увидеть там многовековую пыль.
Чисто.
Глянул на дверь каморки, сердце бешено забухало в груди. Медленно, будто через силу, подошёл к двери, некоторое время стоял в нерешительности… Сердце грохотало так, что, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки.
Мне нужно туда войти, я должен найти реальный отчёт.
Собравшись с духом, дёрнул дверь и шагнул в тёмное помещение. Щёлкнул выключателем и замер перед открывшейся картиной хаоса…
Перед глазами вновь калейдоскопом заплясали картины сегодняшнего вечера: рука Кати, безвольно свисающая со стола; остановившиеся зрачки Катиных глаз, не мигая смотрящих в потолок; её закушенная губа…
Камера пыток какая-то… Кать...
Скрипнув зубами, усилием воли отогнал мысли о ней и ринулся собирать бумаги и папки с пола. Сгрёб всё в одну кучу на столе, неосознанно пытаясь скрыть лакированное импровизированное ложе под ворохом бумаг полностью...
Тяжело и устало опустился на стул. Зацепившись ногой за провод, нашел под столом клавиатуру, водрузил её на место. Включил компьютер, вытащил за провод мышку, приговорённую им несколько часов назад к повешению, и угрюмо уставился в экран. Найдя папку «Отчёты», попробовал открыть первый попавшийся файл…
Ну, конечно, как же я не подумал об этом. Запаролено.
Бездумно, лишь бы не сидеть просто так, стал открывать ящики стола. В одном из них увидел белоухого зайца… Вытащил старого знакомого, пальцем потеребил пуговку игрушечного носа… Под зайцем обнаружилась красочная открытка…
Осколки прошлой жизни… Той, в которой, я был счастлив.... Просто не знал об этом.
Андрей взял её в руки, подумав несколько секунд, медленно развернул. Из открытки посыпались сложенные вдвое листы…
Сердце тоскливо сжалось в груди, будто предупреждая: «Не читай, будет хуже»
Куда уж хуже-то? Хуже быть уже не может.
Поднял со стола изрядно помятую бумагу, секунду помедлил и развернул…
Может…
Андрею показалось, что небо рухнуло ему на голову.
Мой уважаемый друг и президент! Поскольку ты с детства страдаешь редкой формой склероза…
* * *
Катя сидела на кровати, скрестив ноги и, методично вырывая из дневника страницу за страницей, рвала исписанные листы в мелкие клочья. Бездумно, механически. Голова разламывалась на части, глаза слипались.
Так всегда, когда долго плАчу. Неужели после всего этого я смогу заснуть? Когда-нибудь?
Потянула следующую в очереди на плаху страницу и помимо воли прочла: «
Я люблю его любого. Даже, когда он не в настроении. Даже, когда кричит на меня или целует в моём присутствии других женщин. Я люблю его даже тогда, когда он просит прикрыть его перед Кирой, чтобы он смог встретиться с одной из этих моделей… Я люблю его и ничего не могу с собой поделать. Говорят, любят не за что-то, а вопреки. Вот и я люблю его просто так, несмотря ни на что. Просто потому, что он есть…»
Рука замерла на полпути к исполнению казни страницы путём четвертования…
А такого? Такого, как сегодня? А, Пушкарёва?
На глаза вновь навернулись слёзы.
Я не понимаю! Не понимаю… Что это было? Он сошёл с ума? Не думал же он, что это самый действенный способ заставить меня слепить этот треклятый отчёт, в самом деле!
С отчаянной злостью дёрнула полуоторванную страницу, окончательно лишив ту привычного дома. Хотела разорвать, но в последний момент пожалела: расправила невинную мученицу и вложила на место. Задумчиво пригладила оторванные края…
Любого… Лю… бого… Дура наивная… Что же теперь делать?
Мысли путались. Хаотично метались в гудящей голове, спотыкались, сталкивались друг с другом, расплющивались, трансформировались и продолжали безумную гонку…
…Может, и правда, забрать «Зималетто» себе… Чего проще, завтра позвонить Филину и Рулину и попросить активизировать процесс «Никамоды» против «Зималетто»…
Ой, Пушкарёва, себе-то не ври. Это Жданов может поверить в такой бред, но ты-то знаешь, что никогда этого не сделаешь… Что бы ни случилось…
Посмотрела на горку изодранных страниц, собрала в пригоршни бумажные снежинки, подскочила в окну и выкинула их в форточку.
Вот так…Развеяла… пепел по ветру…
Прислонилась разгоряченным лбом к холодному стеклу и, прищурившись, сосредоточенно вгляделась в морозную тьму, словно пытаясь отыскать там ответы на терзающие её вопросы.
…Можно переписать «Никамоду» на кого-нибудь такого, чтоб Андрею небо с овчинку показалось…
…На первого попавшегося нищего из перехода… …И как потом посмотреть в глаза Павлу Олеговичу?...
…На Воропаева… Что может быть лучше?... Что может быть хуже для Андрея…
…А, может, на Киру? Почти разорение компании она ему не сразу простит, крови попить успеет…
…На Вику! Вот уж натерпится Жданов!...
…О чём ты думаешь, Пушкарёва? Всё это - бред того же порядка, что и мысли о присвоении «Зималетто»…
Я никогда этого не сделаю. Ни-ког-да. Не собираюсь уподобляться Андрею, готовому на всё ради достижения своей цели… Я – ради мести, он - ради денег…
И увидела в кромешной тьме за стеклом испепеляющий взгляд угольных глаз, сумасшедший, прожигающий, вбирающий в себя, затягивающий в чёрный омут…
Ради денег? Это всё - ради денег?!
В смятении отпрянув от окна, бросилась на кровать. По телу побежали мурашки.
Вот бы уехать завтра, куда глаза глядят, и никогда больше не слышать ни о «Зималетто», ни об Андрее Жданове…
Но так не получится. Не получится… Я не могу просто так всё бросить и уйти. Нужно окончательно разорвать все нити, связывающие меня с «Зималетто»... Передать им документы на «Никамоду» и уволиться. Завтра.
От мысли, что через пару часов придётся идти в «Зималетто», перед глазами поплыли разноцветные круги, железной хваткой спазм сжал горло.
Никуда не пойду! Я заболела! Всерьёз и надолго… Вот и пусть ваяют отчёт сами. Господин президент и его верный Санчо Пансо.