|
* * *
Нельзя было сказать, что Роман радостно довольствовался исключительно платоническими отношениями с Катей, но не знал, как лучше это изменить, и стоит ли в принципе это делать, учитывая весьма неопределенный статус этих самых отношений. Решение за него приняла судьба, на которую Роман так предусмотрительно (или же опрометчиво) положился.
Теперь, провожая Катю домой, он оставлял машину за несколько автобусных остановок от дома Пушкаревых, и дальше они шли пешком, до арки, за которую Роману вход был заказан. Недели за две до Нового года, во время их очередной вечерней прогулки, Катя поскользнулась на припорошенном свежевыпавшем снежком льду и, не сумев сохранить равновесие, рухнула на асфальт. Роман попытался ее удержать, вцепившись ей в руку, но Катя потянула его за собой, и Роман упал на нее, постаравшись в коротком полете вниз извернуться так, чтобы не рухнуть на Катю всем весом. Ему это почти удалось ценой содранной на ладони кожи и ушибленного локтя. Некоторое время они лежали неподвижно, оценивая свое состояние и силясь понять, не сломали ли они себе что. Вроде бы нет… Катя мысленно поблагодарила плотную юбку и толстое пальто – если бы не они, она точно отбила бы себе копчик.
– Цела? – хрипло спросил Роман, почти лежа на Кате и опираясь на здоровый локоть.
– Ага. Ты?
– Тоже.
Пару мгновений они молчали, а затем вдруг одновременно расхохотались – вся ситуация показалась обоим до смешного нелепой. А потом Роман, повинуясь внезапному импульсу, поцеловал Катю. На ее губах был вкус кофе, шоколадного торта, который она ела на десерт, и мороза. На миг Катя замерла – этот миг, как бы банально это не звучало, показался Роману вечностью, – а затем ответила на поцелуй, и следующие несколько секунд они провели на ледяной земле, посреди дороги, увлеченно целуясь. Когда они, наконец, отстранились друг от друга, они посмотрели друг другу в глаза и снова рассмеялись, на этот раз от пьянящего счастья.
– Я тебя люблю, – неожиданно для себя признался Кате Роман. Он не планировал говорить этого, ведь до этого момента он и себе в этом не признавался, но, произнеся это, Рома, к своему удивлению, не почувствовал ни неловкости, ни волнения. Он почему-то был уверен, что Катя отвечала ему взаимностью, но, все же, несмотря на эту уверенность, испытал огромное облегчение, изрядно приправленное безумной радостью, когда Катя, уткнувшись лицом ему в плечо, прошептала:
– Я тоже тебя люблю.
Пожалуй, они снова начали бы целоваться, если бы не раздавшийся над ними озабоченный женский голос:
– Молодые люди, с вами все в порядке? Вам помочь?
– Все просто замечательно, – с сияющей улыбкой отозвался Роман, быстро встал на ноги и поднял Катю. – Лучше не бывает!
– Да, в порядке, – застенчиво, мечтательным тоном, подтвердила Катя.
На лице сердобольной женщины появилось неодобрительно-осуждающее выражение, и она отошла в сторону, явно приняв их за подвыпившую или, чего доброго, обдолбанную парочку.
В итоге Катя попала домой на сорок минут позже, чем собиралась: они вернулись в машину Романа, где не переставали целоваться и шептать друг другу всякие глупости (Малиновский и не представлял, что способен на них, даже несмотря на свое богатое любовными похождение не столь далекое прошлое). Они бы и дольше там сидели, если бы не отец Кати, то и дело звонивший и спрашивавший, где носит его заблудшую дочь.
Весь вечер Роман, сам того не осознавая, не переставал улыбаться, и, проснувшись, решил, что способен свернуть горы и долететь до Луны. Просто так, без цели, потому что его просто распирало от бешеного счастья. Обычно влюбленным хочется в таком состоянии кричать о своих чувствах всему миру, но Роман делиться своей радостью ни с кем не хотел. То, что происходило у них с Катей, было только их, не для посторонних глаз и ушей, Роман не хотел выставлять это на всеобщее обозрение. Катя была с ним солидарна, это они выяснили еще вчера, так что афишировать свои отношения они не собирались. Правда, они сошлись на том, что от их лучших друзей – Жданова и Зорькина – это вряд ли удастся сохранить в тайне: те слишком хорошо их знали, чтобы не понять самим, что происходит. Точнее, это Катя была уверена в том, что Коля сразу же поймет, что она влюблена без памяти и взаимно. Причину такой железобетонной уверенности она не объяснила, лишь покраснела, когда Роман ее об этом спросил, и он не стал настаивать на ответе. Потом все расскажет, если пожелает. Что до Жданова, то Роман сомневался, что тот что-либо заметит – Андрей и раньше не отличался особой эмпатией, а в последнее время так вообще только и злился на всех и вся, непонятно с чего, тут уж не до чужих романтических чувств.
Подъезжая к «Зималетто», Малиновский постарался убрать с лица улыбку, но получилось не очень, и Андрей, с которым он столкнулся у лифта подземного гаража, хмуро взглянул на довольного, как объевшийся сметаны кот, друга и бросил отрывисто:
– Идем ко мне, поговорить надо.
Роман пожал плечами – поговорить так поговорить, почему бы и нет. Если подумать, они сто лет уже не разговаривали нормально, по-дружески, а не по работе.
– Хватит уже, прекращай это, – сверля Романа взглядом, буркнул Андрей, когда они зашли в кабинет Малиновского. Почему Жданов не пошел в свой кабинет, для Романа оставалось загадкой, но у него было предчувствие, что Жданов просто не хотел, чтобы их подслушали. В конце концов, пунктуальностью Катя страдала намного чаще, чем Шурочка.
– «Это» – это что? – уточнил Роман, снимая пальто.
– Наигрался и хватит, – словно не слыша его, продолжил Жданов.
– Дружище, – благодушно ответил Роман, плюхнувшись в кресло, – я в принципе всегда плохо отгадывал загадки, а с утра пораньше – особенно. Выражайся яснее, пожалуйста.
– Не строй из себя шута, – раздраженно рявкнул Андрей, – ты прекрасно понимаешь, о чем я. О ком. Ты мне сам недавно говорил, что она не собирается отнимать у меня «Зималетто», что она рассталась с этим своим Николаем, так какого черта ты все еще морочишь ей голову?
– А, ты о Кате. – Хорошее настроение Романа вмиг пропало. – А если ты не прав?
– Что, она все-таки пытается захватить компанию?
– Я не об этом. – Роман поморщился, предвидя непростое объяснение, которого он рассчитывал избежать. Вернее, не столько непростое, сколько неловкое. Впервые за все то время, что они были знакомы, Роману было неловко разговаривать с Андреем о своей личной жизни. Он не стыдился Катю, вовсе нет, и ему неважно было, одобрит его выбор Жданов или нет (не одобрит, Ромка слишком хорошо знал друга, чтобы быть в этом почти уверенным), поймет его или нет, но Романа почему-то коробило от того, что придется признаваться Андрею в том, что он любит Катю. – Я не морочу ей голову, – сообщил Роман, глядя Андрею в глаза, – я ее люблю.
Секунду Жданов молча смотрел на Малиновского, а затем делано рассмеялся.
– Раньше ты шутил гораздо смешнее.
– Никогда в жизни я еще не был так серьезен, – заявил Роман, не сводя глаз с Андрея.
– Да брось, никогда в жизни не поверю, что ты и впрямь влюбился в Пушкареву, – снисходительно отозвался Жданов, но его напряженный взгляд и залегшая между бровей складка не вязались с его легким тоном. Нарочито легким. И Роману это не понравилось. Просто неодобрение или непонимание Жданова его не слишком задело бы, но ему показалось, что Андрей смотрел на него с откровенной ненавистью, и от этого Роману стало не по себе. Он совершенно точно не сделал ничего такого, что могло бы вызвать у Жданова такую реакцию.
– Придется, – снова пожал плечами Роман.
– Да неужели? – теперь в голосе Андрея была издевка. – У тебя проблемы со зрением? Иначе я никак не могу объяснить то, что ты умудрился влюбиться в такую уродину.
Первым порывом Романа было вскочить на ноги и дать Жданову в морду. Он почти слышал хруст, с которым ломалась челюсть Андрея, видел брызги крови из его разбитого носа, и Малиновский покривил бы душой, если бы сказал, что ему неприятна эта картина. Но все же чудовищным усилием воли сдержался. Сжав ладони в кулаки, так что ногти впились в ладонь, едва ли не до крови, Роман сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и напомнил себе, что на дураков не обижаются и что незачем устраивать скандал, ни к чему это сейчас. Это было очень трудно, но Малиновскому удалось взять себя в руки и сказать Жданову ледяным тоном:
– Учти, я прощаю тебе эти слова в первый и последний раз.
– Или что? – насмешливо спросил Андрей, но насмешка эта была насквозь фальшивой, и Роман с легкостью расслышал за ней усталость и еще что-то, что он не мог опознать.
Малиновский не ответил, лишь тяжело и многозначительно посмотрел на друга, гадая, не стал ли то уже бывшим. Думать об этом было больно, но если Роману придется выбирать между Андреем и Катей, он, само собой, выберет Катю. Можно сказать, уже выбрал.
Роман ждал, что Андрей начнет его сейчас расспрашивать о том, что он увидел в Кате, не сошел ли он с ума, не ведет ли какую-то свою игру, как он представляет себе их с Пушкаревой дальнейшую жизнь и обо всем в том же духе. Что он будет ерничать, ужасаться его дальнейшей судьбе, жалеть его, удивляться. Что он продолжит высмеивать Катю. Что он хоть что-нибудь скажет. Или сделает, на худой конец. Но Жданов с минуту молча сверлил Романа взглядом, а затем выражение его лица изменилось, он обреченно махнул рукой, словно признавая свое поражение, и также молча, сгорбившись, вышел из кабинета. А у Романа возникло желание задать в пустоту коронный вопрос Маши Тропинкиной: «А что это было-то, а?»
* * *
Если бы Андрея спросили, счастлив ли он, он с энтузиазмом ответил бы, что конечно счастлив. И это было бы ложью, учитывая, что в последнее время на него свалилось слишком много и крупных проблем, и мелких неурядиц, чтобы быть по-настоящему счастливым. А вот положительный ответ на вопрос, доволен ли он жизнью, был бы вполне честным. Правда, не так давно ему стало казаться, что что-то в его жизни не так. Но что не так, он понять не мог. Вроде бы, все не так уж плохо, президентом «Зималетто», он, скорее всего, останется, причем процветающего «Зималетто», отец сможет им гордиться, к жизни с Кирой он как-нибудь приспособиться, не конец же света. Короче говоря, дела налаживались. Дела налаживались, а настроение стремительно падало с каждым днем. И то, что происходило между Катей и Малиновским только подливало масла в огонь дурного расположения духа Андрея. Когда Ромка предложил свой план соблазнения Пушкаревой, Андрей вполне резонно засомневался в том, стоит ли на него соглашаться. Морально-этическая сторона этого вопроса волновала его гораздо меньше, чем, так сказать, практико-эстетическая: как женщина, не блещущая красотой, Катерина его не привлекала, терять в ее лице первоклассного специалиста Андрею не хотелось, извиваться ужом, скрывая роман с Катей и от Киры, и от окружающих, – не хотелось вдвойне. Андрей слишком привык к легкой беспроблемной жизни, чтобы собственными руками ее усложнять. Однако ради «Зималетто» он готов был пойти и не на такие жертвы, и потому согласился, хотя и не был уверен, что план сработает. Не то чтобы он не доверял гению Романа, просто… Катерина была такой неординарной девушкой, что от нее можно было ожидать всего, чего угодно. Вон, Андрей меньше всего ожидал, что у нее есть ухажер, который нацелится на то, чтобы заграбастать «Зималетто», а он у нее внезапно появился. Кто знал, что она еще может выкинуть? Поэтому, переложив не слишком почетную миссию соблазнения Кати на плечи Романа, Андрей вздохнул с облегчением и решил, что будет наблюдать за тем, что случится дальше и из исследовательского любопытства, и по необходимости. Поначалу его это забавляло, и он даже поддразнивал Романа, затем, по мере того, как тот становился все довольнее и довольнее, не притворно, искренне, – удивляло, а потом и вовсе начало раздражать и злить. Почему – Андрей не представлял, ведь, вроде бы, какое ему дело до личной жизни Пушкаревой и Малиновского, и от этого злился еще больше. Андрей никак не мог взять в толк, чем же Катя могла привлечь Ромку, известного бабника и ценителя прекрасного, и подумал, что стоит попристальнее за ней понаблюдать, чтобы разгадать эту загадку. Взглянуть на нее под другим углом. Лучше бы он этого не делал. Во-первых, потому что нежность и теплота, с которыми Катя смотрела на Романа, почему-то выводили его из себя, во-вторых, потому что у Кати внезапно обнаружились красивые глаза, тонкая талия, высокая грудь, хорошее чувство юмора и мама, которая печет невероятно вкусные пироги. Нет, Андрей не жалел, что не стал соблазнять ее, пока не жалел, но как он мог просмотреть такое у себя под носом? Это было, по меньшей мере, обидно.
А еще его начали донимать странные сны. В них он видел Катю, на которой он был счастливо женат, и они вместе то гуляли по берегу живописного озера, то лежали, обнявшись и шепчась о чем-то, то – при любых других обстоятельствах Андрей счел бы это кошмаром, – ворковали над кроваткой крошечной девочки с темными кудряшками. Ничего из этого Андрей не хотел, еще чего не хватало, но все же… Все же он не мог не задумываться над тем, что было бы, если бы он был на месте Романа.
Пару раз, он попробовал осторожно поговорить с Катей о сложившейся ситуации. Нет, не о его снах, само собой, а о ее романе с Малиновским. Называть вещи своими именами Андрей не мог, все ходил вокруг да около, поэтому разговоры получились скомканными, и Катя так не поняла, о чем это он. Еще он, не сумев удержаться, попытался намекнуть Кате, что в случае необходимости всегда будет рядом и подставит ей дружеское плечо. В ответ на это Катя посмотрела на Андрея так, словно он немного не в себе, отдернула руку, которую он взял в свою в знак симпатии и поддержки, и быстро сменила тему. Больше Андрей с ней об этом не заговаривал.
Из-за раздрая в душе, и потому, что ему было небезразлично благополучие Кати, Андрей, увидев утром особо довольного Романа, сияющего как новогодняя елка, посчитал, что настало время серьезно поговорить с лучшим другом.
Разговор не вышел. Не желавший говорить о своих чувствах Андрей не хотел верить в то, что Ромка и впрямь влюблен в Катю, что у них все серьезно. Это признание Малиновского вызвало у Жданова такое бешенство, что он сам себе удивился. Он намеренно провоцировал Ромку на драку, стремясь дать выход бурлящей в крови ярости. Ярости и… обиды? Да, пожалуй, что так. Где-то в глубине души Андрея снедала досада из-за того, что Катя выбрала не его. Роман утверждал когда-то, что она влюблена в Жданова, и, возможно, так оно и было, но сейчас от этой любви явно ничего не осталось, и это неожиданно… даже больше чем обидно. Как будто у Андрея отняли что-то очень важное и ценное, без чего не будет ему ни покоя, ни счастья. Нелепая мысль, но она засела в голове Жданова и не собиралась исчезать, заставляя Андрея то рычать на всех вокруг, то искать способы отвлечься и развеяться, то, испытывая вину перед Кирой, готовиться к свадьбе. Он не мог дождаться, когда же этот приступ безумия – а ничем иным, кроме как безумием, он свое поведение объяснить не мог, – закончится.
* * *
На День рождения Кате от «Зималетто» были подарены билеты в подмосковный спа-отель; дорога, проживание – три дня, начиная с завтра, отгул Жданов ей дал аж до самого Нового года, за самоотверженную работу на благо компании – и все возможные процедуры были полностью оплачены. Идея, конечно, принадлежала Роману, который сам выбрал отель и за все заплатил. Андрей лишь безучастно ответил: «Делай, что хочешь», когда Роман попросил его сделать ему одолжение и подыграть ему. Женсовет пришел в восторг от такого подарка, а Катя залилась румянцем, когда Малиновский радостно вручил ей билеты на поезд – она, разумеется, сообразила, что это подарок не от компании, а лично от Романа, и что он явно сделал его не просто так. Роман не был уверен, что она согласится на это предложение, что оно ее не оскорбит, но он очень на это надеялся. И не зря. Не забывая отвечать на поздравления галдящих и обнимавших ее подруг, Катя нашла взглядом Романа и едва заметно ему кивнула, после чего нервное напряжение у мужчины, как рукой сняло. Она согласилась! У него сладко засосало под ложечкой, и до самого вечера он то и дело ловил себя на не слишком приличных мыслях. И судя по тому, что Катя, с которой он то и дело сталкивался в коридорах «Зималетто» в тот день, краснела при виде его, – не он один.
* * *
Три дня, проведенные с Катей в спа-отеле, запомнились Роману как один нескончаемый поток ничем не омраченного счастья и удовольствия. Почти ничем не омраченного: Кате явно было неприятно говорить о своем первом мужчине, и Рома, оставив на время эту тему, поклялся, что рано или поздно узнает всю правду и отомстит этой мрази. Что-то подсказывало ему, что первая любовь Кати – первая не платоническая любовь, если быть точнее, – действительно был мразью, которой есть за что мстить. В остальном же эти три дня были похожи на карамель: сладкие, тягучие, с легкой горчинкой, и было неимоверно жалко, что они закончились, и хотелось еще. Возвращаться в Москву, расставаться, пусть и на время, было нестерпимо. Думать о том, что они не увидятся еще как минимум четыре дня – еще нестерпимее. И поэтому Катя предложила Роману встретить Новый год у нее дома. Предложение было спонтанным и неожиданным, и Роман более чем хотел его принять, но его останавливало то, что он не был знаком с родителями Кати, прежде всего, конечно, с ее отцом. Поначалу, слушая рассказы Кати, Малиновский считал Валерия Сергеевича просто домашним тиранам и самодуром, затем понял, что все не так плохо, как кажется: по крайней мере, Пушкарев искренне желал счастья своей дочери, пусть его понятие об этом самом счастье было несколько… своеобразным. Впрочем, не зря же говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Роман был убежден, что Валерий Сергеевич в принципе не обрадуется ему как кандидату в мужья своей обожаемой дочери, а если Рома заявится к Пушкаревым тридцать первого декабря, чтобы отметить с ними Новый год, так вообще, наверное, спустит его с лестницы. А этого Роман желал меньше всего. Тем более что он собирался заодно и попросить руку и сердце Кати, которой он сделал предложение на второй день их пребывания в отеле, незапланированно и как бы между прочим, но с бешено бьющимся от волнения сердцем и вместе с тем с убежденностью, что она согласится. Как она может не согласиться? Он же умрет без нее. Раньше подобные пафосно-сопливые высказывания вызывали у него смех и легкое отвращение, сейчас же он не видел в этом ничего такого. Это же чистая правда, сказанная от всего сердца, как она может быть смешной или постыдной?
Кате было важно согласие и одобрение отца, и Роман пообещал себе, что постарается произвести на Валерия Сергеевича самое благоприятное впечатление. Едва ли это ему удастся в новогоднюю ночь, но, с другой стороны… С другой стороны, встречать Новый год Роману было не с кем, да и не хотелось ни с кем, кроме Кати. И Роман согласился.
* * *
Как ни странно, и сам Новый год, и новогодние каникулы, прошли гораздо лучше, чем опасался Роман. Во-первых, Валерий Сергеевич отнесся к Роману весьма неплохо. Не без подозрения и настороженности, само собой, но с лестницы не спустил. Даже наоборот: напоил фирменной настойкой, выпытал у него все, что только можно было – о семье, образовании, планах на будущее, чувствах к Кате, политических убеждениях и отношении к коммунистам – и благословил их с Катей брак, к немалому облегчению и дочери, и Романа, и Елены Александровны, то и дело подливавшей мужу настойку, чтобы он не терял хорошего расположения духа. Свадьбу, после недолгого обсуждения, решили не откладывать в долгий ящик. И правильно, чего откладывать? Тем более что Валерий Сергеевич недвусмысленно заявил, что «в отели эти ваши спа надо ездить после свадьбы, а не до», заставив покраснеть не только Катю, но и Романа.
Новогодние каникулы пролетели незаметно. Валерий Сергеевич ворчал, отпуская Катю на свидания с Романом, наказывал ей возвращаться в восемь вечера и вести себя достойно, но все же отпускал, к изумлению Кати, которая ожидала, что отец запрет ее до свадьбы дома и даже на работу не отпустит. Катя и Роман ходили по выставкам и в кино, гуляли в парке, где ели горячие крендели, кормили толстых уток и, поддавшись ребяческому настроению, играли в снежки и катались с горки, грелись в уютных кафешках и всячески наслаждались компанией друг друга и заслуженным отдыхом. Они договорились не говорить пока Женсовету ни о своем романе, ни о предстоящей свадьбе, поскольку, как выразилась Катя «своим энтузиазмом они меня уморят еще до того, как мы заявление в ЗАГС подадим». Роман, представив энтузиазм ближайших к нему представительниц Женсовета Шурочки и Амуры, вздрогнул и горячо согласился с невестой.
Выходить на работу было тяжело. Держать себя в руках, не прикасаться друг к другу, даже не смотреть лишний раз друг на друга, потому что каждый раз, когда они встречались глазами, они начинали счастливо улыбаться, было тяжело. Но, несмотря на риск быть увиденными, Катя и Роман старались каждый день найти свободную минутку и укромный уголок, чтобы побыть немного вместе. Еще более злой, чем до каникул, Жданов мрачно зыркал то на Романа, то на Катю, но все свои комментарии держал при себе и покорно таскался за Кирой в поисках квартиры, подходящего места для банкета, мебели и прочих необходимых молодоженам вещей.
Иными словами, Роман и Катя с нетерпением ждали свадьбы и своего хэппи-энда. Катя до сих пор до конца не верила в то, что это происходит с ней, с бедной дурнушкой, и иногда боялась, что это всего лишь сон или сказка. Роману же казалось, что сном была его прежняя жизнь, жизнь до Кати. Ни один из них и не думал, что что-то пойдет не так, как они планировали.
* * *
Катиных родственников на свадьбе должно было быть немного. Если совсем уж точно – очень мало. Родители Кати и ее тетя Даша.
Тетю Дашу, двоюродную сестру матери, Катя просто обожала. Яркая, веселая, шумная, всегда в пестрой одежде и украшениях из крупных натуральных камней, та ничуть не была похожа на Елену Александровну. Последние пятнадцать лет тетя Даша жила в Киеве, и, несмотря на все обрушившиеся на страну потрясения, – очень даже припеваючи. В Москву она приезжала редко, и каждый раз, когда приезжала, неизменно гуляла по городу, ругая «иродов от власти», «испоганивших город», вытаскивала Катю в магазины и накупала ей такой же яркой одежды, какую носила сама (и которая оседала потом в дальних уголках Катиного гардероба), задаривала родных подарками и обзывала Валерия Сергеевича ретроградом, консерватором и душителем свобод, на что тот лишь смеялся и предлагал «тяпнуть за приезд». Кате всегда казалось, что вместе с тетей Дашей в их квартиру приходит дух экзотических стран и невероятных приключений.
А еще тетя Даша была ведьмой, о чем в семье Пушкаревых все знали, и никого это не удивляло.
* * *
Катя совершенно не волновалось по поводу того, какое впечатление произведет на тетю Дашу Роман, поскольку почему-то была убеждена, что Ромка ей непременно понравится. Если уже не понравился – Катя знала, что иногда тетя Даша заглядывает в свой верный хрустальный шар, чтобы посмотреть, как там дела у родных. За пару дней до приезда тети Даши Катя все уши пожужжала Роману о том, какая ее тетя замечательная, но ей и в голову не пришло сказать жениху о том, что тетя Даша – ведьма. Не потому что она боялась, что он ей не поверит или посмеется над ней (хотя это тоже), просто для нее это было настолько привычным и само собой разумеющимся, что не стоило особого упоминания.
Тетя Даша прилетела в субботу утром. В аэропорту ее встречало все семейство Пушкаревых, и их встреча вышла по обыкновению шумной, радостной и чуточку бестолковой. Вечером к ним на ужин был приглашен Роман, и Катя, получившее от тети заверение в том, что та и не думала смотреть в хрустальный шар, сгорала от нетерпения: ей очень хотелось, чтобы тетя Даша и Ромка побыстрее познакомились. Но их знакомство получилось немного не таким, как Катя себе воображала. Совсем не таким, если уж говорить на чистоту.
Роман пришел, как положено, с тремя букетами «для прекрасных дам». Сияя, он протянул Кате, Елене Александровне и тете Даше (для него – Дарье Викторовне) цветы, и последняя, принимая букет, сначала улыбнулась в ответ, но вскоре ее улыбка исчезла, и она так пристально и изучающее посмотрела на Романа, что у Кати екнуло сердце. Этот взгляд не предвещал ничего хорошего, но она все же надеялась, что он означал что-то не слишком страшное. Например, что тете Даше просто не понравился запах туалетной воды Ромки или же его любимый свитер, но только не то, о чем подумала Катя. Елена Александровна, также заметив неожиданную реакцию сестры, тревожно взглянула сначала на нее, затем на Романа, который был несколько обескуражен таким поворот дел. Катя вцепилась в его рукав, отчаянно глядя на тетю, и та, взяв себя в руки, снова улыбнулась Роману, делая вид, что ничего не произошло. Впрочем, сказала себе Катя, может, и правда ничего не произошло. Может, это им всем показалось, от нервов. Или у тети Даши внезапно разболелась голова, и поэтому она так себя повела. За ужином Катя почти поверила, что ей действительно показалось: тетя Даша шутила, с преувеличенным украинским говором рассказывала о своей жизни в Киеве, расспрашивала Романа о том, о сем, и создавалось впечатление, что ей пришелся по душе избранник племянницы. Однако когда после ужина за Романом закрылась дверь, тетя Даша повернулась к Кате с таким выражением лица, что Катя тут же поняла – нет, ничего ей не показалось.
* * *
Утром, проснувшись, Роман первым делом сладко потянулся, затем немного повалялся в постели, потом принял душ, приготовил себе на завтрак горячие бутерброды с сыром и ветчиной и только после завтрака, моя посуду, осознал, что что-то не так. Совершенно неправильно. И тут же понял, что именно: за все утро они ни разу не вспомнил о Кате. Впервые за последние несколько месяцев. Это было странно, а сама мысль об этом причиняла неудобство, как застрявшая в зубах пища или сломавшийся ноготь. Вроде бы, не смертельно и даже не больно, но отвлекает, действует на нервы и чуждо нормальному положению вещей. Роман объяснил это тем, что вчера у него был тяжелый вечер. А вот чем объяснить тот факт, что он не испытал той эйфории, которую чувствовал раньше каждый раз, думая о Кате, Роман не знал. «Это все нервы», – успокоил он себя, но звонить Кате все же не стал, хотя и собирался. Вместо этого он посидел в Интернете и ответил на массу писем, до которых у него все не доходили руки, в том числе и на те, отвечать на которые он и вовсе не планировал – от его бывших любовниц. Как раз когда он нехотя размышлял, стоит ли ему, наконец, позвонить Кате или нет, она позвонила ему сама и хриплым голосом сообщила, что заболела.
– Врача вызвала? Что тебе привезти?
– Не нужен мне врач, – глухо ответила Катя. – Отлежусь пару дней и буду в порядке. И не вздумай приезжать, а то еще заразишься.
Скорее всего, еще пару дней назад Роман не послушался бы ее и непременно помчался бы к ней. Сейчас же он лишь сказал с сомнением:
– Да, пожалуй, ты права, не хватало еще нам обоим свалиться.
Катя пробормотала что-то невнятное, похожее на «да, конечно», и отключилась.
– Это все предсвадебный мандраж, – оправдал свое спокойствие и равнодушие к заболевшей невесте Роман.
Вечером он отправился в клуб. Он уже пару месяцев не был ни в одном подобном заведении и только сейчас понял, как ему этого не хватало. Громкой грохочущей музыки, длинноногих цыпочек, вьющихся вокруг мужчин, которых они считают перспективными, извивающихся в танце разгоряченных тел, адреналина и выпивки. А ведь после того, как начались их с Катей отношения, у него не возникало ни малейшего желания пойти в бар или клуб, чтобы снять напряжение после трудового дня, не говоря уже о трудовой неделе.
«Ты уже становишься подкаблучником», – мысленно хмыкнул Роман, подсаживаясь к блондинке с умопомрачительным бюстом. Просто так, чтобы не терять навыков и приятно провести время. В конце концов, он же не выжил из ума и не опустился настолько, чтобы изменять любимой женщине.
* * *
– Это нечестно. Подло и несправедливо. – Слезы давно закончились, и сейчас сухие воспаленные глаза нестерпимо болели.
– Жизнь вообще несправедливая штука, ты не знала? И прожить ее надо так, чтобы вся эта несправедливость, грязь и подлость как можно меньше задевали тебя. Иначе можно сойти с ума, поверь мне.
– Это невозможно. Такое не может не задевать. Ну за что? Почему именно я? Почему мы? – в тихом, монотонном и безжизненном голосе Кати не было никаких эмоций – выжженная мертвая пустыня. – Мы ни в чем не виноваты, мы не сделали ей ничего плохого. Как можно вот так поступать с людьми, как с пешками?
– Разве теперь это важно? Уже нет. Важно то, что будет дальше.
– А что будет дальше?
– Это зависит только от тебя. Я не знаю, но даже если бы я знала, то не сказала.
– От меня ничего не зависит. Никогда не зависело, как выяснилось, – горько усмехнулась Катя.
– Неправда, – покачала головой тетя Даша. – Теперь вы сами вольны выбирать, как вам жить дальше, никто больше не влияет на вашу судьбу, не пытается ей управлять.
– Это уже не имеет никакого значения, – прошептала Катя. – Все вернулось на круги своя, теперь все так, как было до этого. Как должно было бы быть, если не… не это. Он никогда не обратил бы на меня внимание, никогда не полюбил бы.
– Послушай меня внимательно и намотай на ус: никогда не решай за других, что им делать и чувствовать. Не навязывай им свою точку зрения и свои ошибки. Что ты сама чувствуешь? Ты что, его разлюбила?
– Нет, – глухо ответила Катя после долгой паузы.
– Тогда борись за свою любовь. Или сдайся и не борись, спрячь голову в песок. Или подожди, как поступит Роман. В любом случае, выбор лишь за тобой и за ним.
– Я не знаю, что мне делать.
– Так я тем более не знаю, жизнь-то твоя.
– Я подумаю, – пообещала Катя, скорее себе, чем тете Даше.
Она подумает, честно. Подумает, как снова восстановить разлетевшуюся на кусочки жизнь и вдребезги разбитое сердце, но не сейчас. Сейчас она закроет глаза и попытается заснуть, моля всех богов о том, чтобы ей не приснилось ни одного сна.
* * *
В понедельник Катя, как и обещала, на работу не вышла, с согласия и одобрения Жданова. Во вторник она уже снова трудилась на благо «Зималетто», и у Романа сложилось такое чувство, что она его избегает. К вечеру это чувство переросло в уверенность, хотя Роман никак не мог взять в толк, причину такого ее поведения. Домой Катя умудрилась сбежать раньше него, не дав Роману шанса подвезти ее и объясниться. С другой стороны, Роман не мог бы сказать, что очень жаждет с ней пообщаться. Радость и нетерпение, с которой он в последнее время ждал каждой встречи с Катей, сменились вдруг безразличием, и Роман не понимал, почему. В глубине сознания ворочалась неповоротливая и непрошеная мысль о том, что это не просто безразличие. Это – отсутствие любви. И это одновременно пугало и вызывало облегчение.
Вечером Катя позвонила ему и попросила, чтобы завтра утром он заехал за ней, но только раньше, чем обычно, потому что им надо поговорить. «Надо», – согласился Роман. Катя помолчала немного и положила трубку.
Утром, когда Катя села в машину, Роман первым делом подумал о том, что она плохо выглядит: бледная, с красными глазами, в этой своей дурацкой одежде и очках… И тут же устыдился этих мыслей. Катя выглядела неважно, потому что еще не выздоровела. Точка.
– Нам надо расстаться, – старательно не глядя на Романа, сказала Катя.
Роман не стал удивленно переспрашивать «Что? Я правильно тебя расслышал?! Ты шутишь?», не стал выяснять «Почему? Что случилось. Я могу все исправить?», потому что он испытал облегчение, услышав эти слова. Пусть быстро прошедшее, сменившееся удивлением (но не шоком, поскольку Роман подсознательно ждал именно этого), но облегчение.
– Ты уверена? – спросил он после короткой паузы.
– А ты нет? – Катя наконец-то посмотрела на него, и в ее глазах он не увидел ничего, кроме боли и печали. Она пыталась их скрыть, но Роман достаточно хорошо успел узнать ее, чтобы разглядеть ее истинные эмоции.
Роман не понимал, что с ним творится. Еще несколько дней назад, он сходил с ума от любви к Кате и только и мечтал, чтобы жениться на ней и жить с ней долго и счастливо. Сейчас же он с радостью готов отказаться от Кати и снова с головой окунуться в прежнюю беззаботную жизнь одинокого холостяка. Роман не понимал самого себя, и это сейчас беспокоило его больше всего.
– Я…
– Я улетаю в пятницу с Юлианной в Египет, – сказала вдруг Катя.
– В какой Египет? При чем здесь вообще Египет? С нашей Юлианной?
– Она давно уже предлагала мне уволиться из «Зималетто» и работать на нее. Вчера я сказала, что попробую. Я подготовила все необходимые документы для передачи «НикаМоды» Андрею Павловичу. Дела в компании идут хорошо – к счастью, мы не стали связываться с теми азиатскими поставщиками тканей, – так что в скором времени Андрей Павлович сможет переписать на себя «НикаМоду» без каких-либо негативных последствий. А я могу спокойно уехать с Юлианной и, если мне понравится с ней работать, перейти к ней.
Катя всеми силами старалась избежать прямых объяснений, и это не слишком устраивало Романа. Катю явно не удивила его реакция на происходящее, она как будто заранее знала, что он не будет ни изумляться, ни протестовать, ни возмущаться. Откуда она могла это знать? И почему все же приняла такое решение? Что Роман сделал не так? Или… что она сама сделала не так? Да нет, бред какой-то, не могла Катя ему изменить и разлюбить его тоже не могла, в этом Роман не сомневался. Тогда что?
– Я возвращаюсь через девять дней, – продолжила Катя. – Прилет в «Домодедово», в шесть сорок пять минут утра. Подумай над тем, что я сказала, и если ты меня встретишь… если ты меня встретишь, я буду знать, что ты... что между нами ничего не изменилось.
– А… Хорошо. – Роман хотел было пообещать, что непременно там будет, но вовремя прикусил язык. Это было не то обещание, которое можно было давать походя, просто так.
Видимо, вопрос о том, что заставило Катю порвать с ним и как она с полувзгляда, если вообще не на расстоянии умудрилась почувствовать его не-любовь к ней еще до того, как Роман сам ее осознал, останется для Романа загадкой еще как минимум на полторы недели. Если не навсегда. Как, впрочем, и вопрос о том, что так повлияло на его чувства к Кате. Может, его любовь была просто наваждением, которое схлынуло, оставив после себя истинные эмоции? Ну и идиотские же идеи приходят ему на ум.
Роман тряхнул головой и спросил взявшуюся за ручку двери Катю:
– Ты куда?
– Я на троллейбусе доеду.
– Кать, не глупи, я тебя подвезу.
– Не надо.
Она повернулась к Роману, чуть подалась вперед, как прежде, когда она хотела поцеловать его, но резко отвернулась и выскочила из машины, едва не упав.
Роман проводил ее взглядом, задумчиво побарабанил пальцами по рулю и поехал на работу.
* * *
Следующие двенадцать дней прошли… странно, за неимением лучшего слова. Может, оно и было в русском языке, но Роман никак не мог его подобрать. Он то силился разобраться, что же все-таки произошло у них с Катей, то скучал по ней, то посылал все к черту, рассудив, что быть холостяком лучше, чем женатиком, особенно с такой кошмарной потенциальной женой. То порывался купить билеты в Египет, то приходил к выводу, что никогда не любил Катю, то мечтал о ее близости. То гипнотизировал взглядом телефон, ожидая звонка Кати и в то же время набираясь храбрости позвонить ей самому, то всю ночь проводил в клубе.
Его бросало из крайности в крайность, и он не в состоянии был взять себя в руки и успокоиться, чтобы прийти к какому-то определенному решению. У него пропал аппетит, зато пил он больше, чем раньше, и менее разборчиво, мешая виски с текилой, вином и пивом. Андрей, по-прежнему угрюмый, но теперь еще и растерянный из-за внезапного бегства Кати и беспокоящийся за компанию, попытался вызвать Романа на откровенный разговор, изрядно смахивающий на наезд – Андрей, судя по всему, считал, что Малиновский сильно обидел чем-то Катю, и потому она ушла к Юлианне. Роман разговаривать с Андреем отказался, заявив, что это не его дело. В какой-то момент Роману даже показалось, что они сейчас сцепятся, как делящие территорию дворовые коты, и – пусть ему и было за это стыдно, – он даже желал этого: возможно, драка помогла бы ему снять напряжение, подтолкнуть к правильному решению. Но Андрей не стал с ним драться. Он лишь смерил его тяжелым презрительным взглядом и ушел, хлопнув дверью.
– Ну и ладно, – пробормотал себе под нос Роман, – не придется тратиться на свадебный подарок.
Накануне Катиного возвращения Роман, наконец, определился. Он должен еще раз увидеться с Катей, просто должен. Увидеться и поговорить. Все прояснить и разобраться в своих чувствах. А уж после этого можно будет думать, что делать дальше. И с этой мыслью Роман впервые за последние две недели заснул, как только лег в кровать, крепким сном без единого сновидения.
Роман проснулся, когда на часах было девять. Разлепив глаза, он сонно посмотрел на циферблат, затем, не веря часам, схватил телефон – нет, все точно, девять часов семь минут. Сначала, еще плохо соображающий со сна, Рома понял, что случилось что-то ужасное, и только спустя пару секунд осознал, что именно: он опоздал аэропорт и не встретил Катю. На мгновение его затопила самая настоящая паника, но, хоть и с огромным трудом, Роман сумел немного успокоиться. Вот оно, наглядное доказательство от противного: теперь он точно знал, что не хочет терять Катю. Да, сейчас его чувства к ней были не такими острыми и всепоглощающими, как до ее отъезда, но Роман вдруг с кристальной ясностью осознал, что любит Катю, по-настоящему любит, несмотря ни на что и вопреки всему. Не лихорадочно и слепо, как раньше, но и его теперешней, зрячей любви ему вполне хватало, чтобы не отпускать Катю. Только бы не было слишком поздно, только бы она согласилась его выслушать! Он представил, как она говорит ему с печальной улыбкой: «Между нами все кончено. Ты ведь не встретил меня» и уходит, и его бросило в холодный пот. Глупость, конечно, так только в дешевых мелодрамах бывает, но все равно… А вдруг?
На душ, завтрак и сборы ушло не больше получаса. На звонок Андрею – не больше минуты. Жданов вяло пообещал уволить Романа за прогул, а когда тот уже собирался положить трубку, попросил передать Кате привет. Роман кивнул, хотя Андрей и не мог его видеть, и закончил разговор. Наверное, стоило бы по дороге к Кате обдумать, что он ей скажет, но Роман лишь сосредоточенно вел машину, вновь целиком и полностью положившись на судьбу.
Дверь ему открыла Елена Александровна.
– Ой, Роман, – она не сумела скрыть своего удивления и, застыв на пороге, принялась теребить фартук, явно не зная, что делать с нежданным гостем. Надо же, а не так давно Пушкаревы твердили Роману, что «наш дом – твой дом». – А Катя отдыхает, – виновато глядя на Романа, сообщила Елена Александровна.
Она хотела еще что-то сказать, но тут у нее за спиной вырос Валерий Сергеевич.
– А, зятек будущий, – хмыкнул Пушкарев. – Мать, чего гостя на пороге держишь?
– Катенька с дороги отдыхает, – повернувшись к мужу, сказала Елена Александровна. Многозначительно так сказала. – Спит, наверное.
– Ничего, проснется, – так же многозначительно ответил Валерий Сергеевич и добавил, черканув себя ребром ладони по шее: – Вот где мне ваши штучки. Пусть уже по-человечески поговорят, теперь самое время.
Что за «штучки», Роман не понял, да и не интересовало его это. Его интересовала в этом момент лишь Катя, а с остальным и позже можно разобраться. Елена Александровна неохотно отошла, пропуская его в квартиру, и он зашел внутрь, несколько смешавшись под пристальными взглядами родителей Кати.
– Иди-иди, – не дав Роману толком раздеться, подтолкнул его к Катиной комнате Валерий Сергеевич и обратился к жене: – Пошли на кухню, мать, твои Рикардо с Еленой как раз должны пожениться.
Стучаться в дверь Роман не стал, просто тихонько проскользнул в комнату, бесшумно закрыв за собой дверь. Катя лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и Роман на мгновение застыл на месте, не представляя, что ему делать. Затем осторожно присел на краешек постели.
– Тетя Нина что, Кольку совсем перестала кормить? – не шелохнувшись, глухо спросила Катя. – Мам, я не хочу есть, так что можешь выдать ему двойную порцию. Со мной все в порядке, правда.
–Я передам это Елене Александровне, если придет Зорькин, – весело пообещал Роман. Внезапно его напряженность и нервозность чудесным образом исчезли, зато появилась уверенность в том, что все будет хорошо.
Катя вздрогнула, резко перевернулась на спину и села на кровати.
– Р-ромка? – запинаясь, изумленно произнесла она, как будто ей явился призрак.
– Я, единственный и неповторимый, – все также весело отозвался Роман.
– Но… ты же… тебя не было, и я подумала… – пробормотала Катя, глядя на него дикими глазами, слезы в которых постепенно сменялись робкой надеждой.
– Зато теперь я здесь, – перебил ее Роман и сказал твердо, глядя ей в глаза: – Я никуда больше не денусь и тебя не отпущу. Потому что я тебя люблю.
Пару мгновений Катя молчала – сердце Романа тяжело бухало в груди, словно стремясь выскочить наружу и всем своим видом доказать искренность его владельца, – а потом бросилась ему на шею с такой силой, что они оба повалились на постель. Положив голову ему на плечо, Катя расплакалась, но Роман знал, чувствовал, что это слезы счастья.
– Я тебя люблю, – прошептала она.
* * *
Аделаида Витольдовна бросила последний взгляд на увлеченно целующуюся парочку, улыбнулась уголками рта и щелкнула пальцами. Хрустальный шар, с помощью которого она наблюдала за Катериной Пушкаревой и Романом Малиновским, погас и помутнел, из прозрачного превратившись в серый и матовый. Вот и все. Все закончилось так, как, по задумке Аделаиды Витольдовны, и должно было закончиться. И пусть в какой-то момент ее планы были нарушены и теперь она едва ли может записать дальнейшую счастливую жизнь Пушкаревой и Малиновского в свой актив, она определенно ей поспособствовала и рассчитывала, что ей это зачтется. За долгие годы работы практикующей ведьмой Аделаида Витольдовна совершила множество поступков, за которые на Том Свете ее ждали суд и справедливая кара. Однако она надеялась, что если каждый дурной поступок она будет уравновешивать добрым, то, возможно, в конечном итоге список ее прегрешений окажется не таким уже длинным. Выполняя просьбу своей внучки Вероники, Аделаида Витольдовна, конечно, умножило зло, которого и так с избытком хватало в мире. Но, вместе с тем, она поспособствовала соединению двух полюбивших друг друга людей – разве это не благое дело? Моралисты, пожалуй, сказали бы, что нет, ведь она добилась этого неправедным путем. Аделаида Витольдовна придерживалась другой точки зрения: важны не средства, важен результат, который в данном случае ее вполне устраивал.
Аделаиде Витольдовне было отлично известно, что любовь любви рознь, и видов ее ой как много. Есть любовь предначертанная: некоторым людям везет, и они встречают свою вторую половинку, вторую часть своей души, заключенную в другом человеке, и проживают с ним или с ней долгую и счастливую жизнь. Это редкость, но такое бывает. Есть любовь единственная: человек может сколько угодно влюбляться, но только с одной единственной возлюбленной или возлюбленным он будет счастлив. Упустит свой шанс – и все, будет до конца своих дней искать любовь, стараться построить с кем-нибудь счастье, да все без толку. А есть любовь обычная. Она не всегда долговечна и безоблачна, но зато она искренняя и крепкая. Настоящая.
Андрею Жданову повезло – он встретил свою единственную любовь. Вот только он сам испортил себе жизнь, когда завел недельный роман с внучкой Аделаиды Витольдовны Вероникой. Если бы Вероника сама выбирала наказание для Жданова, она, как подозревала Аделаида Витольдовна, с присущей юности жестокостью и кровожадностью придумала бы что-нибудь вроде импотенции (или даже кастрации), или разорения, публичного унижения или чего-то в этом роде. Молодость, молодость… Аделаида Витольдовна знала, что самая жестокая месть – это та, которую на первый взгляд не видно, но которая больно бьет по человеку, когда он меньше всего этого ждет и потом не понимает, за что ему все это. Если бы Жданов сумел завоевать любовь Пушкаревой и удержать ее, они жили бы душа в душу до самой смерти. Но одно простенькое, не самое сильное приворотное заклятье, наложенное на Романа Малиновского, нерешительность и слепота самого Жданова (в этом Аделаида Витольдовна была совершенно не виновата) – и в итоге Пушкарева падает в объятия Малиновского, а Жданову остается лишь маяться всю оставшуюся жизнь, безуспешно гоняться за призраком любви и каждый раз находить пустышку. Великолепная месть, мастерская работа. Аделаида Витольдовна была очень довольна собой. Правда, все чуть было не пошло коту под хвост, когда тетка Пушкаревой, эта заезжая ведьма, сняла с Малиновского приворот, но к тому времени Аделаида Витольдовна, заглянув в свой верный хрустальный шар (а вот это было уже очень и очень сложной задачей), выяснила, что Пушкарева и Жданов никогда не будут вместе, независимо от того, как сложатся отношения Пушкаревой и Малиновского. А они, в конце концов, сложились удачно. По крайней мере, на данный момент. Что будет с ними дальше, Аделаиду Витольдовну не интересовало. Она встала из-за стола, потянулась и решила побаловать себя кофе с коньяком (и то и другое было ей противопоказано из-за давления – да, даже ведьмы не могли наколдовать себе железное здоровье) – ведь не каждый день темной ведьме удается побывать почти феей-крестной.
Вместо эпилога.
– Ой, да ладно заливать! Все эти колдуньи, гадалки, привороты и сглазы просто чушь. Сказочка для легковерных девиц и неврастеничек.
– А я тебе говорю, что это правда. Все так и было.
– Ну да, ну да, так я и поверил, что какая-то неизвестная ведьма непонятно зачем приворожила к тебе Малиновского, а потом твоя тетка, тоже ведьма, его расколдовала, но он понял, что жить без тебя не может, и, заливаясь слезами, вернулся в твои объятия, и теперь вы живете долго и счастливо.
– Можешь смеяться, сколько хочешь, но это, между прочим, правда!
– Ага, конечно. Слушай, так получается, ты тогда тоже ведьма. Летаешь голой на метле, устраиваешь шабаш с козлами… ай! Больно же! Ай, Пушкарева, отдай мне подушку и обуздай свои гормоны. Ай, только не по голове, чем я тогда есть буду? Ладно, ладно, извини. Хорошо, допустим, я тебе поверил. Заметь: допустим. Зачем тогда Малиновский к тебе вернулся, если твоя тетя Даша с него приворот сняла? Ай, Кать, не надо, отдай подушку, я все понял и признал. Был дурком, исправлюсь. Честное слово. Истинная любовь, настоящая судьба и все такое...
– Вот именно.
– Так это что, получается, все эти потомственные целительницы и сертифицированные ворожеи из объявлений в газетах и впрямь колдовать умеют?
– Я-то откуда знаю? Кто-то, может, и умеет, но вряд ли. Настоящие ведьмы не так работают и клиентов не так ищут. И хватит уже есть мои пирожки, мне мама их специально напекла.
– Ну знаешь ли! Ты на меня столько ошеломляющей информации вывалила – чтобы ее переварить, мне надо подкрепиться. Тем более что ты эти пирожки когда еще хотела – вчера вечером, а сегодня тебе, вон, только бутерброды с вареньем и салями подавай. Фу, гадость какая. А ты точно не ведьма или просто на шабаши не летаешь?
– Не ведьма. Дар передается по женской линии через поколение. Моя прабабушка была ведьмой, потом ее внучка, тетя Даша… Кстати, совсем забыла. Подожди… Вот, смотри.
– Пушкарева… то есть, Малиновская, это то, о чем я думаю?
– Да.
– Хм, прости, но я тут ничего кроме черно-белых клякс не вижу.
– Ты что, слепой? Вот же, смотри: это головка, это ее тельце, это ножка.
– Угу… Подожди – ее?
– Да. У нас с Ромой будет девочка.
– Поздравляю. Надеюсь умом она пойдет в тебя, а внешностью в отца. Ай, ну я же просил – не по голове! Хм, а у твоей тети Даши дети есть?
– Нет, а что?
– Через поколение, говоришь? Знаешь, я тут подумал: а не переехать ли мне в Гоа? Туда, вон, все сейчас едут. Говорят, там тепло, хорошо, дешево, и от Москвы далеко…
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
А то такую прелесть прятала 
А на ведьм вот этот закон трех отрицаний не распространяется?
Вот такой фик мог бы получиться 
) происки Аделаиды Витольдовны, уж очень он как-то "взахлеб" влюбился в Катю, и очень разволновалась, что сейчас "все рухнет". Но Рома и в "очищенном виде" оказался прозорливым и мудрым. А скорее всего, разглядев поближе Катю,и правда влюбился. 
но, боюсь, остальные мои фики того, могут и не понравится: слишком неровные во всех отношениях. Это, я типа, честно предупредила, а теперь саморекламируюсь: все мои НРКшные фики здесь 
