|
3
Офис адвокатской конторы «Норрис и сыновья» находился в исторической части города, у набережной реки Делавэр. Иногда по делам приходилось ездить на другой берег, в Камден, - и, возвращаясь по мосту Уолт Уитмен, Катя поражалась красоте, открывающейся с моста. Особенно она почему-то любила эту часть города ранней зимой, когда легкий снег покрывал еще зеленеющие парки и сады. Она вообще полюбила мягкие осень и зиму, летом иногда стояла жара, и не очень-то переносимая из-за высокой влажности - особенно от этого страдали мать и отец, - но жара, как правило, длилась недолго, и ее сменяли прохладные вечера, и тогда они с Дэмианом пропадали в скверах и парках, которых в городе было великое множество. Она любила и уютные улочки Филадельфии, их трехэтажные дома с башенками, пятиугольные чугунные фонари, и низенькие столбики цвета кармина, и кадки с вечнозелеными растениями, расставленные по краям улиц на одинаковом расстоянии. Любила и свою ничем не примечательную улицу современной застройки, с магазинами и ресторанчиками-кафе. Филадельфия была центром юриспруденции, в том числе и из-за профильных университетов, один из которых закончили и Генри, и Дэмиан, и Линди Уорсон, работавшая в юридической службе химического завода… Университет пригласил Дэмиана читать лекции, и Катя считала это удачей, так как Дэмиан был прирожденным преподавателем - уравновешенным, с развитыми интуицией и воображением и совершенной неспособностью стандартно мыслить, что роднило его с нею. И осенью 2010-го в семье праздновали новое поприще Дэмиана… Старенький профессор радовался его приходу и тепло подтрунивал, отпуская замечания, которые неизменно огорчали Дэмиана и огорчили бы Катю, услышь она что-то подобное.
- Я учил Артура и его отца, учил тебя, а ты приведешь сюда и своих детей, - многозначительно улыбался профессор Мур. - Если Всевышний позволит, я еще поучу и их…
Всевышний… Если бы «всевышний позволил», они бы для начала родились, их дети, с холодной болью в сердце думал Дэмиан. Холодной - потому что он не позволял этой боли заполнить пространство их жизни. Злоязычные соседи, конкуренты по бизнесу, подруги Инны - менее удачливые свекрови, могли судачить насчет их якобы картонного благополучия сколько угодно; но за дверями их дома билась живая жизнь. Они не умели устраивать сцен, кричать, грубить друг другу, но переживали свои беды, как все. Врачи сказали - они оба абсолютно здоровы, и можно еще немного подождать, прежде чем думать об искусственном оплодотворении. И если все врачи в один голос заявляют, что все в порядке, они полагались на врачей. И все-таки невыносимо было смотреть, как на лицо Кати набегает тень, и всякий раз, когда обнаруживается, что надежда потерпела крах, оно становится осунувшимся и удрученным. И как будто виноватым. Она замыкалась, уходила в себя и, случалось, по полвечера его избегала. Ну, в чем, в чем она могла быть виновата?.. Дэмиан не понимал ее упрямства, но никогда не доводил до ссор. Улучал удобный момент, подхватывал ее на руки и садился с нею в кресло или на кровать. И, утешая ее, с удовольствием смотрел, как она смягчается, как светлеет ее лицо. И все-таки она упорно хотела добиться того, что не поддавалось, словно от этого зависела ее вера в себя. К тому же ей казалось, что Инесса смотрит на нее с упреком, а Артур и вовсе еле сдерживает недовольство. Двое сыновей, две крепких, полнокровных ветви семейного дерева - «пусты», сухой род… При том, что Кате самой больше всего на свете хотелось бы иметь ребенка, мальчика. Почему мальчика? Она неопределенно качала ногой: не знаю. Просто мальчика. Девочки несчастны. Они никогда не могут быть самими собой. О, смеялся он, если бы ты знала, как не права. Как иногда мальчикам трудно оставаться самими собой, сколько у них страхов, слово «ответственность» всю жизнь висит над ними дамокловым мечом… Катя слушала его внимательно, крепко сжимала в ладошках его лицо, целовала. Мальчик будет Дэмианом, убежденно говорила она.
- Знаешь, что означает это имя? Приручающий, подчиняющий…
- Не слишком-то лестно, - замечал он.
- Почему? Не обязательно же силой «подчинять». Можно и лаской, любовью.
На Рождество каждый год у них бывали гости. Приезжали Зорькин или Юлиана, по отдельности или вдвоем. Юлиана за эти годы успела еще раз побывать замужем и снова развестись. Зорькин же был поглощен своим расширяющимся бизнесом - финансово-экономической экспертизой, и, казалось, забыл за этим свои юношеские гипертрофированные мечты а-ля Киса Воробьянинов. Катя понятия не имела о его личной жизни, вот уж никогда не подумала бы, что ее старинный друг окажется таким скрытным. Правда, на то Рождество, в 2010-м, он приоткрыл завесу. И даже изъявил желание познакомить Катю со своей девушкой.
- Невестой?
- Нет! Просто девушкой!
- Почему?
- Не желаю я жениться. Для того я, что ли, столько лет пахал.
- Недоедал, недосыпал…
- Вот именно! Ну, почему ты не хочешь приехать, посмотреть на нее? Хотя бы разок? Такое чувство, что тебя в Москве укусят…
- Никто меня не укусит. Раньше боялась, а теперь… просто не хочу. Не тянет.
- Не тянет… Катька, ну как так можно, а? Вот всю жизнь тебе удивляюсь. Из железа ты, что ли? Сказала - как отрезала. Уехала - как отрезала…
- Не знаю. Ты даже не представляешь, как я иногда хочу, чтобы было по-другому. Думать и поступать по-другому хочу. Но все равно что-то внутри не дает, мешает…
- Ты просто очень везучая.
- Я?!
- А кто? У тебя все получается, что ни захочешь. Даже в детстве - ты помнишь, как рыдала, когда тебе какую-то там заколку не подарили, отец решил, что самосвал лучше? Так мать же потом тебе другую заколку принесла, такой ни у кого не было, тебе в школе все девчонки завидовали, они тебе вообще всегда завидовали и потому обижали! Кажется, тетя Жанна какая-то привезла заколку из-за границы…
- Точно, тетя Жанна…
- Ну, а я что говорю? Но ты же на такие вещи не обращала внимания. Тебе же нравилась твоя «невезучесть». Ты и заколку эту под диван специально забросила и сказала, что она потерялась… Это чтоб судьбу свою счастливую не спугнуть, да? Ну, Пушкарева…
Приехала под Новый год и Юлиана. На рождество к Норрисам не попала, заблудилась где-то в Нью-Йорке. Под Новый год выпало много снега, и Дэмиан с Колей весь вечер расчищали лужайку и двор. Юлиана с Катей готовили ужин и глядели на них в окно кухни.
- Ты знаешь, почему я задержалась? - Юлиана сложила в миску вымытые и очищенные морковь и сладкий перец и передвинула миску Кате. - Жданова твоего утешала. Вот как получается, Катюш: человек успешный, и все у него складывается, а все равно как на одну сторону подкошенный. Вроде вашего дома, - она улыбнулась, - всегда удивлялась несимметричности американских домов.
- Это вы дОма родителей Дэмиана не видели, - сказала Катя. - Я вас обещала к ним сводить, завтра и поедем. Увидите торжество симметрии!
Юлиана внимательно посмотрела на нее.
- Выдержка - десять баллов. Словно и не услышала…
- Услышала. - Катя нажала кнопку кухонного комбайна и опять поглядела в окно. - Ну, что мне сказать на это, Юлиана? Я могла бы сказать, что он сам виноват, но не буду, потому что это уже не имеет значения. Я другой человек, и жизнь у меня другая. Такая, какая должна была быть. И все случилось так, как должно было случиться. Поэтому я его ни в чем не виню.
- И ты ничего не чувствуешь к нему?.. Нет, не так: попробуй понять, что ты чувствуешь…
- Я уже думала и знаю. Когда я вижу его, я будто падаю в черную дыру. В другую, параллельную жизнь, которую я могла бы прожить с ним, о которой я когда-то мечтала. Жизнь, которой нет. Ведь так не бывает, правда? Две жизни не бывает. Жизнь одна. И любимый человек - один. Вот Андрей приезжал сюда…
- Все-таки приезжал…
- Ну да. Подъехал и стоял на другой стороне улицы. Я испугалась, села в свою машину и велела ему ехать за мной. Приехали на 5-ю улицу, там сейчас строительство и никого нет, я вышла и отругала его, а он сказал, что не собирался меня беспокоить. Он сказал, что понимает: я люблю мужа и верна ему. Так и должно быть, я и не могу иначе поступать, он сказал. Так что он все понимает…
- И все-таки продолжает ездить.
- Да. И надеется. Несмотря ни на что… Он говорит, что достаточно одного слова, он говорит, что все устроил для нас. Для нас! А «нас» - не существует!.. Я не знаю, что с этим делать, Юлиана.
- Ты жалеешь его?
- Это не жалость… Я всегда хотела, чтобы он был счастлив. Я ведь очень любила его, Юлиана, очень сильно. И он всегда был дорог мне, даже когда я узнала, что он обманул меня… и даже когда уехала. - Под ровное гудение комбайна Катя посмотрела на нее. - Как вы встретили его?
- Случайно узнала, что он в Нью-Йорке. Позвонила насчет коллекции, я же тебе рассказывала, что такое сейчас Новый год в «Зималетто», а он сказал, что буквально в двух кварталах от меня. Встретились, сидели в баре, потом пошли в Централ-парк, потом опять в бар. Знаешь, он стал очень интересным человеком. Часами может рассказывать о чем-то, не обязательно по работе, ездил по миру, даже в Австралии был, в Японии… Женщины… с ними он договаривается на берегу, ничего серьезного быть не может… Ты прости, что я так откровенна, но мне хотелось о нем кому-то рассказать.
- Мне жаль, мне правда жаль, что он так и не нашел женщину, которая…
- Дело не в женщинах, дело в нем. После того, как он отказал той милой девушке из лондонского офиса, не мог больше пробовать. И запретил себе, и не мог. Знаешь, так странно… Кругом праздник, огни, сочельник, а мы с ним сидим, как будто от мира выключены. Два обломка, два утонувших корабля. Старею… Я буду писать об Андрее статью. В журнал «Модные люди». Уже послала макет редактору, доброму моему другу, - он расчувствовался и сказал, что поместит на первые страницы.
- Я не сомневаюсь, что статья будет замечательной. И потому что вы - профессионал, и потому что Андрей заслуживает…
Катя аккуратно выложила в глубокую тарелку овощное пюре, отставила в сторону и открыла дверцу шкафа, где тянулись вверх ряды разной по цвету и размеру посуды. Вынула стопку ослепительно белых тарелок и вдруг, помедлив, достала из буфета еще одну - яркую, с синим, красным, желтым рисунком. Сдвинув брови, серьезно посмотрела на Юлиану, и та ответила вопросительным взглядом.
- Я люблю эти тарелки. Но белые - подарила Инна и мне тоже очень нравятся. А из двух тарелок есть не будешь, верно? - И, погладив яркую тарелку, Катя убрала ее обратно в шкаф.
Юлиана взволнованно глядела на нее. Но лицо Кати разгладилось, его выражение стало деловым и бодрым.
- Юлиана, я сейчас накрою на стол и съезжу за родителями. Инна с Артуром вот-вот должны приехать, примете их за хозяйку, хорошо? Свечи вон там, в буфете в столовой, на средней полке, а подсвечники Дэмиан уже поставил.
Юлиана пошла за свечами, все еще чувствуя волнение. Такой силой повеяло в кухне в ту минуту, когда Катя говорила о своей цельности, такой волной чего-то несуществующего, незримого - но большого и не менее важного, чем реально протекающая жизнь…
***
В феврале Дэмиана пригласили прочитать цикл лекций в университете Гаррисберга. Они с Катей много ездили вместе. Фирма занималась разными делами, от соседской перебранки за земельный участок до тяжбы владельцев завода с профсоюзом. Иногда приходилось выезжать и за границу, для сопровождения различных проектов, вроде того конкурса красоты в Египте, в совете акционеров телеканала-организатора которого были американцы. Катя почти всегда ездила с Дэмианом, они скучали друг без друга, да и ее помощь была необходима. Она была референтом фирмы и занималась не только финансовыми вопросами, и иногда именно ей Норрисы были обязаны удачным разрешением дела.
Весна пришла рано. По темно-голубому небу неслись, словно стремясь обогнать машину, невесомые перистые облака. Машина мчалась по сухой дороге, легко разрезая мягкий, прохладный воздух. Когда впереди показались первые пригороды Гаррисберга, выглянуло солнце. Катя с Дэмианом остановились у ближайшего кафе, заказали ланч: выехали рано, едва успели позавтракать. Здесь к ним присоединился Генри, приехавший по одному застарелому делу: когда выяснилось, что клиент не намерен довольствоваться результатом, достигнутым фирмой в суде, Артур и Дэмиан единодушно решили, что делом должен заниматься Генри. Генри, обладающий поистине спартанской выносливостью духа, Генри, во всем обстоятельный, скрупулезный: он уселся за стол лишь после того, как разложил свои папки и ноутбук, поправил одежду и заложил салфетку за воротник, - и приступил к еде, когда Дэмиан и Катя уже пили кофе.
- Можем поехать домой вместе, - сказал он, чуть растягивая слова, как обычно. - Я еще здесь долго.
- Да что ты! У меня две лекции, - ответил Дэмиан.
- Как бы вам не пришлось меня ждать, - хмуро заметил Генри, отправляя в рот с вилки кусочек бекона. - Ты же знаешь этого зануду старого Уиллиса…
Катя и Дэмиан переглянулись. Сдержав улыбку, Дэмиан сказал:
- Ну, если успеем, тогда, конечно…
- К тому же передавали штормовое предупреждение, а я же знаю, как ты ездишь.
- Мы договорились, что на обратном пути Катя поведет машину.
Кивнув, Катя улыбнулась.
- Генри, взгляни: на улице - весна.
Все трое посмотрели за окно, где всё ярче светило солнце.
В зале для лекций Катя сидела на последнем ряду столов, расставленных полукругом. Делая пометки по последним встречам с клиентами, она иногда прислушивалась к тому, что говорил муж, вернее - как говорил. Юридические термины она сознательно оставляла за пределами своей компетенции. Она твердо придерживалась мнения о преимуществах узкой специализации. А Дэмиан считал, что она вполне могла бы овладеть его профессией и сдать экзамены не хуже, чем по экономике.
Пиджак Дэмиана висел на стуле, и он был в одной лишь синей рубашке с короткими рукавами. Иногда он задумывался и потирал щеку, и тогда выражение его смуглого лица становилось мечтательным, юным. Студентки сидели, замерев. В аудитории было тихо, слышался лишь негромкий голос Дэмиана, немного резонируя в высоких стенах. Его глаза всегда будут такими, думала Катя, никогда не потускнеют. Они похожи на свечи или просто на два ярко-синих огня. Такие глаза будут и у ее мальчика (а мальчик обязательно будет). Катя положила голову на согнутую в локте руку и тоже замечталась…
Генри оказался прав: клиент был еще «терпеливее», чем он сам, и дело грозило затянуться до ночи. Но упорству Генри можно было позавидовать, и он не собирался возвращаться домой без победы. Посмеиваясь, младший брат и его жена попрощались с ним и отправились в Филадельфию.
Катя любила водить машину. Легкость, обеспечиваемая удобством машины и удобством дороги, создавала иллюзию легкости во всем, иллюзию преодоления любого препятствия.
Ей это было важно. С тех пор, как она привыкла жить в тепле и безопасности, она перестала бояться удач и не верить в них. Напротив, к ней вернулось умение ставить цели и добиваться их - врожденное умение, пока ее не сбили, не дезориентировали.
Конечно, иллюзия - не реальность, но она с упоением отдавалась скорости, дороге, свежему ветру, врывающемуся в открытое окно. Звучала музыка. Дэмиан сидел рядом, опустив глаза и просматривая тексты лекций. На одном из поворотов Катя слабовато сбросила газ, их немного занесло, и он, складывая бумаги в кожаную папку, лежащую на коленях, произнес:
- Детка, следи за скоростью. Сбавляй, как положено.
- Я слежу, но все равно заносит почему-то… Может, что-то с машиной?
- Неужели ты думаешь, я посадил бы тебя в неисправную машину? Просто на ровной прямой дороге скорость тебе кажется меньшей в два раза. И сцепление колес с дорогой меньше в два раза.
- Это что-то вроде взлета?
- Наверное… Я никогда не интересовался, как взлетают самолеты. - И, помолчав, он усмехнулся. - Было бы неплохо взлететь…
- Давай встанем где-нибудь, - сказала она.
- Зачем? Тебе плохо?..
- Нет, полетаем. Я уже давно хочу тебя поцеловать.
Встревожившись было, он снова откинулся на сиденье и потер щеку, сдерживая улыбку.
- Почему бы и нет.
Держа ногу на педали тормоза и постепенно ее утапливая, она начала закругление, чтобы притормозить у обочины в разрешенном месте. В какой-то момент машину дернуло и накренило резко вправо.
- Катя, детка, сильнее. Жми на тормоз. - Дэмиан положил ладонь на ее колено и сжал его. В этот момент машину резко подбросило и поволокло куда-то, под действием этой силы Катю парализовало, она качнулась, стала падать на Дэмиана. Оставив попытки удержать руль, она старалась не навалиться на Дэмиана, почувствовала, как волосы, прикрывшие щеку, дотронулись до его губ, а потом и сама щека прижалась к его лицу. Давление все еще было слишком сильным, и машина все еще двигалась; Катя открыла глаза и увидела прямо перед собой глаза Дэмиана - полуприкрытые, чужие, ей на мгновение показалось, налитые кровью. Машина «проехала» на боку еще немного и замерла. По-прежнему звучала музыка, и изредка, как нарастающий и стихающий вихрь, мимо проносились машины. Бампер лежавшего на боку автомобиля сверкал на солнце: никаких признаков надвигающегося ненастья - метеорологи, как всегда, ошиблись. Катя лежала, уперевшись головой то ли в стенку, то ли в потолок. Ее тело не могло пошевелиться, но внутри его сотрясала дрожь.
- Дэмиан… Дэмиан, - теряя силы, звала она, и ей показалось, что его неживое тело, прижатое к ней, шевельнулось. «Воскрешение возможно», - задохнувшись от счастливого удовлетворения (с ними ничего не может случиться плохого), вспомнила она, и в ту же секунду сознание утратилось.
И Дэмиан прожил еще целых три дня. Но в тот самый день, когда лежавшая в своей палате Катя, несмотря на запрет врачей, уже собиралась встать и пойти к нему - потому что ей врали, ей, конечно же, врали о нем, - в то самое утро его отключили от аппарата, поддерживавшего его живое сердце. Его мозг умер от кровоизлияния, когда машину подбросило и Катя упала на него. И Катя стояла около кровати, на которой он лежал, и не могла взять в толк: неужели только теперь она может его поцеловать, теперь, когда он уже не живет и его нет с нею.
Она не хотела уходить из клиники. Правила запрещали находиться с покойным до прощальной церемонии, но ей нельзя было этого объяснить. Ей нельзя было объяснить, что он умер, а она живая. Когда, отчаявшись, Генри уже попросту собирался взять ее на руки и унести, она вдруг подняла на него черные, но спокойные глаза.
- Хорошо, я сейчас уйду. Сейчас.
И, взяв руку Дэмиана, сняла с его пальца обручальное кольцо и надела на свой средний палец. Оно и там не держалось, но она прижимала его другой рукой.
- Я отдам переделать, сузить, - сказала она Генри. Он кивнул… Катя вновь взяла руку Дэмиана и прижалась к ней губами, к тому месту, где остался след от кольца.
В эти дни рядом с нею постоянно находилась Инесса. В чем-то навсегда оставшаяся ребенком, Инна скучала по временам, когда ее сыновья были детьми, и страстно тосковала из-за отсутствия внуков. Теперь, при виде Катиного горя («деточка так страдает»), ее собственное горе отступило. Пока Кате нужна ее помощь, она не станет горевать. Потом. Позже. Когда Катя… но нет, Инесса думать об этом не хотела. Ушел Дэмиан, уедут Катя, Елена, Валерий - что останется им с отцом? Долгие дни и вечера вдвоем, только вдвоем, с их общим горем, - пока смерть не освободит их. А смерть может прийти не скоро.
Зеленое поле кладбища почернело от траура. В зале церемоний Катя сидела у гроба; когда гроб привезли на кладбище и поставили на постамент у скамьи для родственников - тут же опустилась на нее, словно и не вставала. Она не слишком-то сознает, где находится и что происходит, с прерывистым вздохом думала Инесса, в очередной раз проглатывая слезный комок. А тот человек… тот высокий человек, которого она видела у ворот, хотел подойти и отодвинуть ее от Кати, занять ее место. И хоть он сдержался и вообще старался не быть на виду, Инесса поняла его намерение. Она никогда раньше не видела его, но не очень удивилась: теперь мало что имело значение. Но сейчас, когда все закончилось, она снова почему-то вспомнила о нем, подумала: не стоит ли он все еще там, у чугунных ворот кладбища.
Все закончилось - а Катя вернулась от могилы к скамье, села безмолвно, послушно - как будто это было ее место. Надо бы ее поднять, подумала свекровь, повезти домой. Все уже начали расходиться. Вот стоят почерневшие от искреннего горя Катины родители, заплаканная Шелли, у которой на ненакрашенном лице выделяются перманентно-черные брови, Линди Уорсон, так и не дождавшаяся, похожая на старуху, ее, Инессы, старший сын и муж, нахмуренные, с решительно сжатыми губами. Как же все это перенести, растерянно удивилась, словно впервые, Инесса. И увидела, как Генри взглянул на Шелли, и та, перехватив его быстрый тревожный взгляд, направилась к ней. Спасители… Спасители… А кто спасет ее сына, ее честного, отважного мальчика. Инесса подняла голову и, глотнув пару раз воздух ртом, наконец-то разрыдалась…
Генри стоял чуть поодаль от скамьи, с которой наконец поднялась никем теперь не опекаемая Катя. Она поднялась и посмотрела на него, тем же взглядом чуть исподлобья, что тогда, в больнице. Но Генри обрадовался и даже отступил на шаг от неизмеримого облегчения: ее взгляд наконец-то был осмысленным, не таким, точно она только телом находилась на земле, а на самом деле была с Дэмианом. Она постояла секунду и направилась к нему, не медленно и не быстро, обычным своим шагом. Подошла очень близко и посмотрела снизу вверх. Глаза у нее были теплые и прозрачные, как вода ручейка, сбегающего с глинистого лесного пригорка в летний день.
- Клянусь… - сказала она и, прежде чем он успел опомниться, отошла от него. И он понял, что не нужно ее догонять. Нужно вообще оставить ее в покое. По-своему она справится. И пусть «по-своему»: Дэмиан одобрил бы это. Ведь он любил ее только такой.
Генри видел, как уже у ворот тот незнакомец, что стоял там с самого начала, отделился от ограды и подошел к Кате. Не останавливаясь, она прошла мимо. Мужчина окликнул ее, но, не оборачиваясь, она еле заметно покачала головой. Генри посмотрел на жену: Шелли смотрела в ту же сторону, что и он, и, когда заметила его взгляд, покраснела и опустила голову.
Кажется, тут какие-то тайны, подумал Генри, причем мужчинам из семьи не полагалась о них знать. Но он был спокоен, и не потому, что Катя поклялась, а потому что она - это она.
Катя, жена Дэмиана.
***
На небольшом столике у окна - фотография рядом с горящей свечой. В свете пламени глаза Дэмиана кажутся живыми. Андрей провел ладонью по затылку и шее, словно стряхивая напряжение. Но ничто не могло унять волнения, которое охватило его, когда он позвонил и Катя открыла дверь, попросила его подождать и скрылась наверху, где-то там, где, вероятно, находились спальни.
И вот он сидит в большой пустой столовой за обеденным столом, и с поминальной фотографии на него смотрит человек, который был Катиным мужем. «Был» - это для него. Это для него и для всех - кроме нее.
Увидев, как коротко она остриглась, он растерянно улыбнулся.
- Тебе идет… Но зачем? Почему?
Она строго качнула головой, показав, что есть вопросы, на которые она не ответит. Тогда он вынул из портфеля журнал и протянул ей.
- Это тебе. Юлиана соорудила. Я не о журнале, об интервью. Оно - для тебя…
- Спасибо… - нерешительно улыбнулась она и, больше ничего не сказав, пошла наверх. С тоской он глядел ей вслед, забыв о журнале - еще одном искусственном шевелении внутри пустого мира… Он не должен был знать, что наверху Катя положила этот журнал рядом с точно таким же - с посвящением ей и скупыми, но полными душевной боли строками о его одиночестве, в котором он никого не винит.
На креслах и даже на столе, за которым он сидит, - стопки белья и одежды. Дом пропитан ожиданием какой-то перемены, отъезда… Но что-то подсказывает ему, что это - отъезд не в Москву.
Катя вошла и виновато улыбнулась.
- Прости, что так долго. Я сейчас заварю чай.
- Что это за женщина, которая уходила, когда я пришел? - спросил Андрей.
Уже в дверях кухни она рассеянно обернулась.
- Это мисс Клейн. Мисс Александра Клейн. Она из русских эмигрантов. Старый друг семьи Норрис… и мой друг.
Он нахмурился, но ничего не сказал. Когда она хлопотала у стола, расставляя чашки и вазочки с вареньем, осторожно взял ее за запястье и попросил:
- Посиди со мной, - и она послушно опустилась рядом. Он выпустил ее руку, но продолжал смотреть на нее: на среднем и безымянном пальцах были два одинаковых кольца. Катя убрала руку, заметив, что он разглядывает ее. Андрей отвел глаза, чувствуя какую-то тяжелую пустоту пониже груди, наверное, в «солнечном сплетенье».
- Ты уезжаешь? Скажешь куда?
- Конечно… Мисс Клейн опекает маленький православный монастырь на севере, она меня давно звала помочь с расчетами, но я не соглашалась. Вот… теперь еду туда.
Он не удивился. Он не удивился бы, и скажи она ему, что летит на луну. И прежде чем она договорила, он уже думал о том, что должен ее остановить. У него вырвался тяжелый вздох, он не заметил, как сам заговорил:
- Нет, я тебя не остановлю… Тебя мог бы остановить только один человек, но его больше нет на свете. А я тебе ничего не могу сказать такого, чего ты не знаешь. И все-таки… я мог бы многое сделать для тебя. Никого и ничего у меня нет, кроме тебя. И никто не любил тебя так, как я… - Он осекся, потому что с фотографии на него укоризненно смотрели глаза Дэмиана. Он, конечно, не прав и этот человек тоже любил ее больше жизни. Более того: он уверен, что и Дэмиан не захотел бы, чтобы она хоронила себя вместе с ним. Да вот беда: он чувствует, что не должен говорить с ней о Дэмиане, произносить его имя. И именем мертвеца возвращать ее к жизни. А если его собственных усилий не хватило на то, чтобы бороться с живым, то как он сможет бороться с мертвым?
Катя сидела, потупившись. Маленькая, худенькая, коротко стриженая. Как она меняется, в который раз поразился Андрей. Ее внешность была отражением ее многополюсного внутреннего мира. И все же… и все же это был несгибаемый стальной клинок, который никогда не могли сломить противоречия.
Клинок, вбитый между ним и миром, - даже сейчас, в эти горькие минуты, он охвачен желанием, которое никогда не будет утолено - даже если бы случилось чудо, и она…
- Андрей… - еле слышно, серьезно, заговорила она. - Я благодарна тебе, я очень тебе благодарна. Но я не могу иначе поступать. Я… я не знаю, кто я теперь. Мне надо… я прошу… - Она вдруг подняла глаза, казавшиеся на бледном личике огромными. И он увидел, что ее взгляд перестал быть безжизненным и в глубине его пылало что-то, а на поверхности была не просьба - а мольба. - Я прошу тебя, отпусти меня…
Оцепеневшим взглядом какое-то время он еще смотрел на нее, потом плечи его опустились, и он отодвинулся на стуле. Он хотел еще взять чашку с чаем, но боялся, что не сможет ее удержать.
- А твои родители? Они уедут в Москву?
- Нет. Они остаются здесь. Они сказали, что будут там, где я. И Инне будет легче, теперь, когда уеду и я…
Он хотел встать, но не мог. Ему всегда трудно отрываться от нее, потому что только около нее он живет, а в остальное время - мертв уже много лет, совсем, как теперь ее Дэмиан. Но для нее Дэмиан все еще живой. Его имя слышалось в каждом звуке ее голоса, в каждом слове.
- Я приеду и увезу тебя оттуда, - вдруг хрипло, убежденно сказал он.
Но она не испугалась. Лишь покачала головой.
- Туда не приезжают, туда нельзя приехать. - И, увидев, как сдвинулись в недоумении его брови, произнесла: - Туда летают на вертолете. Это место находится высоко в горах.
- Я прилечу на вертолете, - и, словно эти слова придали ему сил, он наконец-то встал. И на какое-то мгновение ему показалось, что он - сильнее. Она смотрела на него и секунду-две не думала о Дэмиане. Она думала только о нем - пока выражение ее глаз не изменилось и оно не стало привычно-отчужденным.
(Окончание следует)
Последний раз редактировалось natally 09 фев 2012, 15:20, всего редактировалось 2 раз(а).
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Меня тоже не покидает ощущение, что Катька словно заколдованная и только Жданчик может её вынуть из кокона искуственно созданного счастья. И Дэмиана я не полюбила совсем 
А всё из-за его "стрелялся" . Ну не могу я уважать его, какой бы он ни был чуткий и любящий. Он СКАЗАЛ об этом Катьке и это теперь будет всегда давить на неё. Вот в этом они(Дэмиан и Катя) разные. Катюшка в отличии от своего мужа умерла и воскресла сама, тихо, никого не посвящая в это, а Дэмиан разыграл спектакль. Именно спектакль! Потому что невозможно стреляться, чтоб покончить с жизнью и только ранить себя. Это из окна прыгнуть можно или петлю на шею... и при этом выжить. Оружие же куда нацелишь, туда и выстрелит 
Так что не такой уж он и хороший этот ваш Дэмиан! 
Плакала.
