|
6
Они ехали в такси, Киев остался в прошлом, и, хоть за окнами проносились еще лес и подлески, все трое мыслями все чаще обращались к конференц-залу в «Зималетто», куда направлялись сразу из аэропорта… Было назначено собрание - с отчетом о поездках и совещанием с Юлианой, которая, несмотря на отъезд, успела многое сделать для организации показа.
Кира сидела впереди; Андрею, когда он взглядывал на нее, был виден застывший, точно каменный, профиль. Малиновский сидел справа и молчал, и, когда он заговорил наконец, до Андрея не сразу дошел смысл его слов.
- Ты проспал всю дорогу в самолете, чтобы со мной не разговаривать?
Увидев ответный взгляд Андрея, Роман рассмеялся, хоть, видит бог, ему было совсем не смешно. Жизнь рушилась, и нечему было прийти ей на смену, да и не хотел он этого, в конце концов, - и постоянное ощущение гибели и тлена уже начинало докучать ему. И он вновь и вновь противопоставлял ему атаки в защиту прошлого - чем усугублял положение.
- Значит, мы уже в мою сторону и не смотрим? А я-то льстил себе, что ты не хочешь со мной разговаривать… А у тебя другие заботы. Давай угадаю какие? А что тут гадать-то: не выспался, потому что было чем ночью с Наденькой заняться…
У Андрея рядом с Малиновским теперь тоже главным чувством было раздражение. И он все реже сдерживал его.
- Ну, что ты все придуриваешься? Не надоело? Прекрасно ведь знаешь, что у меня с Надеждой ничего не было…
Он не понижал голоса и знал, что эти слова услышит Кира. Но словно выточенный из камня профиль не шелохнулся. Кира вообще была рассеянна с утра. Хорошо, если он рассчитал правильно и эта история заставит ее задуматься… А если нет, история, которую следовало бы похоронить, потому что она закончена, получит продолжение. Мертвая субстанция, которой искусственно придадут движение. Наде это тоже было бы неприятно. Никому, включая саму Киру, эта сплетня не принесет удовлетворения…
Вчера, на ее глазах уходя с Ткачук, он надеялся, что Кира поймет это.
Малиновский тоже злился. Голос его становился резче и тоньше. Не желал он признавать перемены. Вспоминал их прежние выходки, изображал из себя перестарка-юношу, гоняющегося за такими же перестарками-«девчушками»… Андрей, может, и отнесся бы к нему терпимее и даже сочувственно, если бы все это не касалось Кати и его отношений с ней. И раздражение было сильнее него, он велся на эти неприятные пикировки, в которых Малиновский выглядел камикадзе. Возможно, ему действительно хотелось поскорей этот нарыв вскрыть… Но учащавшиеся вылазки ни к чему не приводили: Андрей был слишком занят мыслями о Кате и слишком дорожил угасающей дружбой и жалел Романа, чтобы довести до конца разрыв.
- Надеюсь, ты поняла, что я ночевал в гостинице? - негромко спросил он, когда доставал из багажника такси сумку Киры.
Она ничего не ответила, но он видел по лицу: она ему верила. Поверив вчера в его ночь с Ткачук, она испытала не самые приятные чувства - он этого и добивался: чтобы он увидела, чем в действительности чревата ее опека. И наутро она вспомнила его взгляд - насмешливый, трезвый и холодный, - когда он опустился на стул напротив в ресторане и молча смотрел на нее. И она поняла, что это игра. Он отомстил им, дал им то, чего они хотели, ну и заодно возможность ответить на вопрос, понравится им это или нет. С Малиновского, конечно, как с гуся вода, он упорно ничего не хочет понимать, а вот она… С нее словно кожу живьем содрали. Нравится?.. И, собирая утром чемодан, лежащий на кровати в номере, Кира поняла, что не просто радуется - она счастлива от того, что все это оказалось блефом. Что формула « с кем угодно, только не…» не выдержала испытания.
И дивиденды от этого блефа ей совсем не хочется собирать. Она вдруг поняла, что способна привыкнуть к мысли о любви Андрея к Кате, к их отношениям. Что эта мысль не вызывает в ней той невыносимой боли, как раньше. Это открытие привело ее в сильное замешательство, и она поняла еще одно: она устала. Она так долго и с такой страстью боролась, что давно уже забыла, за что. Вчера, в ту секунду, когда она размахнулась и разбила маятником стекло, этой борьбе наступил предел.
- Ты боишься, что я расскажу Кате? - тихо спросила она, когда они ехали в лифте.
Теперь уже Андрей молчал, и лицо его было бесстрастно. Лишь в углах губ подрагивала решительная улыбка. С внезапным прерывистым вздохом, которого не успела удержать, Кира отвернулась.
Не было Воропаева, не было Кати и Юлианы. Андрей знал, что Катя прилетела утром, что едет в «Зималетто» из дома. Время еще было; отец настроен благодушно - но от разговора до собрания, о котором просил Андрей, отказался, объяснив, что ему необходимо сделать несколько звонко, а разговоры все следует отложить до показа и совета директоров. Андрей и Малиновский в своем кабинете в полной тишине готовились к докладам.
Наконец их позвали в конференц-зал. Приехал Воропаев, и, как что-то далекое и виденное в полузабытом сне, Андрей вспомнил его разоблачение на мартовском совете. Это было не так давно, и все же у Андрея было чувство, что минул десяток лет… Катя, антикризисный план, приемы и вечеринки. Ночи в отгороженном от всех райке и дни, полные непривлекательной действительности. А ведь когда-то он был президентом этой фирмы, скрывал от всех связь с Катей, и жизнь казалась сложной совсем по-другому…
За дверью в приемной послышался голос Юлианы. Она разговаривала с кем-то… Андрей наклонился вперед, буравя глазами молочное стекло двери. За мутным стеклом показался силуэт - это была Юлиана. Она вошла, озарив своим жизнелюбивым сияньем это не слишком светлое место… Но все заулыбались ей навстречу, и лишь Андрей не смотрел на нее: дверь оставалась открытой. Вскоре в проеме появилась Катя. И тут же протянулся мостик, что-то яркое и горячее распустилось в груди, он соскучился, соскучился исступленно, неодолимо, и пусть все проблемы идут к чертям, он бы сейчас, сию же минуту, взял ее за руку и увел отсюда… и вдруг улыбка начала таять, он не сразу понял причину, просто почувствовал, что что-то не так, и только спустя минуту осознал - что именно. Эта молодая женщина с высокой прической, открывающей шею, в белом брючном костюме, облегающем фигуру, в очках в прямоугольной тонкой оправе, была не его Катя. Не совсем его Катя. Только та ее часть, что запрятана глубоко: сила, бесконечная уверенность, стойкость, умеющая, когда надо, становиться тверже стали, - вот эта часть его Кати и входила в конференц-зал… Где же та, которую он призывал в самолете? К которой летел в решимости вернуть и никогда не терять больше? Его мать может радоваться: ее прогнала другая.
Могильный холод он почувствовал в своей душе. И это было гораздо страшнее, чем то, что испытывал в последнее время Малиновский.
Остальные тем временем переживали немую сцену. Его мать развернулась на своем стуле всем корпусом; глаза отца тепло улыбались (ничто на свете не могло удивить его настолько, чтобы он удивлялся долго); Кира со смешанным выражением ненависти и беспомощности в глазах оглядывала Катю. Андрей вдруг увидел, что его мать отвернулась и чуть ли не обиженно поджала губы. Мстительное чувство заставило его на мгновение забыть о своем смятении и усмехнуться. Она думала, Катя всегда останется такой - чтобы можно было разлучить их? Пусть смотрит и запоминает, какая чудесная Катя на самом деле… И он тоже еще раз посмотрел - и опустил голову.
«Я буду смотреть на руки, - подумал он в отчаянии, - руки - единственное, что осталось…» И вдруг, побледнев, он взглянул на Катины руки: слава богу, он не ошибся, ведь кольца способны изменить руки до неузнаваемости. И в будущем - никаких колец… никаких, кроме…
Он встал, отодвинул перед нею стул, она поблагодарила кивком головы и села. Он сидел рядом и старался понять, как же он будет жить теперь, теперь, когда он потерял ее. Он любит ее, но она чужая. И это сделал он: кто, как не он, гнал ее в магазины…
Доклад, который не без воодушевления готовился полчаса назад, он представил с сухим безразличием. Но, как ни странно, отец словно не замечал этого, слушал заинтересованно, как и остальные, Милко, правда, позволил себе замечание о том, что, видимо, в Киеве он неплохо провел время, - и Андрей увидел на лице Киры отвращение: не нравилось ей это напоминание… А Кате он просто пожал руку, когда вновь опустился на стул. И ему показалось, что пальцы ее разжались, что она ответила на этот жест ласки, поддержки, обещания.
Потом подошла очередь Киры, и Малиновского, и лишь после этого отчиталась о красноярской поездке Катя. Андрей сидел и чувствовал, как нарастает в нем неконтролируемое, захлестывающее возбуждение, чувство, знакомое по многим и многим совещаниям в этом зале, еще когда он сидел во главе стола… Сколько раз он слушал ее, испытывая усиливающийся восторг одобрения, подобно тому, как ладно вкладываются все крючки во все петельки, и хотел обладать этой женщиной, до безумия хотел. Ни одна женщина не вызывала в нем такого желания, как эта тихая, необыкновенная девочка, опрокинувшая его жизнь.
Сегодня он слушал о ее успехе - кроме договоренности о франшизе, ей удалось приобрести убыточную швейную фабрику, а это был шаг к выздоровлению компании, и шаг больше и важнее шагов их всех, вместе взятых. Андрей вспомнил ядовитые слова Киры о Кате-президенте и его самопожертвовании, и в груди у него потеплело, как у человека, твердо уверенного в чем-то: пусть думают, что хотят, он действительно считает, что она достойней - его, и Воропаева, и Киры, и… да, и его собственного отца тоже.
Но он не мог привыкнуть к тому, как она выглядит, не мог подолгу смотреть на нее и, борясь с желанием, отводил глаза - и не мог не смотреть снова. Ему казалось странным, что он слышит ее голос. Голос и руки - единственное, что…
В конце совещания он в очередной раз поднял глаза и вдруг столкнулся взглядом с Юлианой. Она пристально, цепко наблюдала за ним. В глазах ее было удивление, недоверие, и опять - удивление… Его осенило: ну да, конечно, она ведь еще не знает, как сильно он любит Катю. Как далеко они ушли, пока она грелась в лучах африканского солнца. Значит, и она привезла им из солнечной страны немного сумрака. Внесла свою лепту недоверия. Но, слава богу, подобные вылазки добронамеренного зла уже бессильны. Они с Катей в два дня докажут ей, что ее опасения беспочвенны.
Совещание закончилось, и, как когда-то после его признания в любви к Кате в этом зале, они остались вдвоем, и он наконец жадно приник к Катиным губам - желание оказалось сильнее страха; но вскоре, почувствовав напряжение, отпустил ее. Он этого и боялся. Ей тоже неуютно в самой себе.
Оставил себе ее руку. Гладил, и мял, и иногда подносил к губам.
- Ты меня простила? Ты больше не уедешь? Я не думал, что это будет так трудно.
- Тебе было больно?
- Мне было холодно… Но я все понял, Кать. Я хотел, чтобы все получилось быстро, а быстро не получилось бы.
Он замолкал, и Катя спрашивала:
- Что-то не так?
- Да нет, но… нет, не хочу говорить. Ты очень хорошо выглядишь. Очень хорошо.
- Слишком хорошо, ты хочешь сказать?
Он посмотрел на нее.
- Кать, я эгоист, да… Я был эгоистом. Но даже тогда я думал о тебе, волновался за тебя. И теперь я понимаю, что главное - не мои личные проблемы, а то, как чувствуешь себя ты. Я рад за тебя.
Она молча глядела на него.
- Я чувствую себя не в своей тарелке… - произнесла она.
- Глупости! - Он в очередной раз сжал ее руку. - Это естественно. Это пройдет.
Он говорил, делая над собой усилие. Он не имеет права, как когда-то, сказать ей, чтоб она вернула свой прежний облик, - хотя очень хочется. Неважно, удачны или нет ее попытки, - важно то, что исчезает его девочка, сияющая наивностью и чистотой, а он хочет видеть эту девочку.
И что с того? Ради нее он должен сунуть свои желания куда подальше. И не вспоминать о них. Тем более вслух.
- Ты не узнаёшь меня, - сказала она.
- Неправда. Ведь ты, Катюш, была такой всегда.
И именно в этот день ему удалось наконец сделать то, что давно должно было быть сделано. Валерия Сергеевича Пушкарева нужно было привезти домой из больницы, и Андрей без лишних вопросов и выслушивания возражений принял решение. Кате пришлось подчиниться, но ее сомнения были инерцией. Она знала, что это правильное решение.
Папа снова прослезился, увидев ее нарядной, эффектной, в сопровождении начальника, известного богатого бизнесмена. Пушкарев был немного знаком со Ждановым и всю дорогу не давал сказать слова, возбужденный дочкиным успехом, - она красивая и умная, и он всегда знал, что она заслуживает самого лучшего. И уважение, внимание шефа - вполне естественно, они там в «Зималетто» еще и не то обязаны для нее делать. Другое дело, что самому ему досадно выступать в качестве немощного больного пассажира, но врачам же и дочке с женой не втолкуешь, что он еще не старик и полон сил. А вот Жданову - можно. Этим на протяжении всего пути из больницы на Авдеенко он и занимался…
Елена Александровна всплеснула руками, когда Катя потихоньку сказала ей, зачем Андрей поднялся к ним и сидит сейчас с папой на кухне.
- Да вы с ума сошли, разве можно ему сейчас об этом говорить! Ты хочешь, чтобы его обратно увезли?..
- Мам, не беспокойся. Так надо. Мы и так слишком долго молчали.
Елену Александровну потрясывало от страха, и она с холодеющим сердцем прислушивалась к тому, что происходит на ее кухне, но там, как ни странно и ни обидно, было тихо. И мама постепенно успокоилась и уже нашла в себе резервы, чтобы порадоваться тому, как изменилась дочка.
Осмелившись наконец заглянуть в кухню, она увидела, как мужчины пожали друг другу руки, и, когда муж углядел ее за спиной Андрей Палыча, торжественное выражение на его лице сменилось строгостью и напускной холодностью:
- Ну, мать, как я понимаю, тебе неинтересно, что к твоей дочери сватаются? - и обе они, и мать, и дочь, стоявшая за ее плечом, поняли, что на этот раз Пушкарев отказался от своего обязательного спектакля. Неуверенно улыбаясь, они присоединились к своим мужчинам…
Как и всегда, Пушкарев мгновенно обуздал свою растерянность, но что-то подсказало ему, что лучше будет приунять и гнев, бывший всегда наготове. Лучший выход - держаться с достоинством, без излишней радости, но и не сердясь преувеличенно… А то, что до свадьбы Катерина в десять часов обязана быть дома, - это даже не обсуждается. Отношения объявлены, и он больше не может делать перед собой вид, что верит в ночные офисные бдения. И Катерине приходилось слушаться. Ни за что на свете и никому, и себе в первую очередь, она не позволит выказать снисходительность и неуважение… И Андрей слету принял правила этой игры, как ни огорчало его новое положение.
- Ничего, мы быстро положим конец этому комендантскому часу, - говорил он, неуверенно гладя ее по ее новым волосам. Им надо время, чтобы прийти в себя, так что это даже к лучшему. И тоска подсасывала его сердце, потому что он заставлял себя верить в этот обман, - но он боролся с ней.
В этот вечер он заехал еще и к своим родителям. Маргарита выглядела расстроенной.
- Мам, ты огорчилась от того, что Катя так хорошо выглядит? - напряженно улыбаясь, он с размаху опустился в кресло возле столика, за которым она разливала чай. Нахмурившись, Маргарита подняла на него глаза.
- Огорчилась?
- Ну да. Ты ж рассчитывала, что Катю всегда будет за что упрекнуть.
- С чего ты взял? - Ему показалось, что Маргарита вздрогнула, как от неожиданно причиненной боли. Уже не так уверенно он произнес:
- Да так, услышал, как доброжелательная Кира сватает меня другой женщине и клевещет на Катю… Разве ты не в курсе? Разве вы не обсуждали с ней это?
Маргарита поставила фарфоровый чайник на столик и выпрямилась. Он вдруг увидел морщины вокруг ее глаз, увидел, какие пожилые у его мамы руки. Он редко ощущал эту подтянутую, высокомерную женщину «своей мамой». И это было одно из таких мгновений.
- Я не знаю, что говорила Кира, а я всего лишь хотела, чтобы ты был счастливым. Не с Кирой, и не с какой-то другой женщиной, а с Катей - если ты сам хотел быть счастливым с Катей. И я делала все для этого, но, по-видимому, ей не нравилось, что я делала. Но почему же она, уехав и оставив тебя, сделала именно то, что ей так не понравилось? Она настолько упряма, что не хочет принимать помощь и выдает ее за свои собственные решения?
Он вдруг улыбнулся, широко, широко… он смотрел на нее и улыбался.
- Чему ты улыбаешься, можно узнать? - холодно спросила Маргарита. - Ты оскорбил меня, и тебя это смешит?
- Прости меня, мам. Я просто… просто я рад, что ты ни при чем и не участвовала в этой акции спасения. Ну, и меня действительно позабавили твои слова о Катином упрямстве… Все не так просто, мам. Она хотела измениться, хотела давно. Она ждала Юлиану, потому что доверяет ей. Ее так много обижали, что ей трудно просто так людям доверять. Но мы с тобой ничего этого не поняли… Мы должны были проявить такт и терпение, или… как это сказать лучше… чуткость! но не проявили…
Маргарита фыркнула.
- Мы! Похоже, ты радовался тому, как она выглядит… - Что-то в посерьезневшем взгляде Андрея остановило ее.
- Да. Я любил ее. Я люблю ее и сейчас, но именно сейчас мне надо привыкнуть. Я чувствую ее другой, чужой… Ведь я влюбился в нее еще тогда, когда она была девочкой с косичками, готовой для меня на все, - а не в такую, эффектную бизнес-вумен. Но я справлюсь.
Маргарита устало опустилась в кресло, взяла чашку со столика.
- Все как-то кувырком сейчас. Я многого не понимаю. Вот и ты говоришь… Чего доброго, Катя и сама не в восторге от того, что сейчас выглядит по-человечески… прости, Андрюш.
- Это правда, - опять улыбнулся Андрей. - Ей тоже надо привыкнуть к этому.
Маргарита вздохнула.
- Ну что ж, тогда буду и я привыкать. Вы уж простите старуху, если что не так скажу или сделаю…
- Мама… - сказал он с ласковым упреком.
***
Прошла неделя, и Андрей стоял у окна президентского кабинета. Потеплело, и его пиджак висел на спинке стула; поджарая фигура в темных брюках и футболке, открывающей смуглые руки, выделялась на фоне ясного неба. Накануне совета директоров отец попросил его о разговоре, и Андрей ждал его. Деревья стояли уже вовсю зеленые, и крыши пятиэтажек у подножья башни «Зималетто» были скрыты листвой. Андрей стоял и думал о том, что все случается так, как должно случиться. Его уверенность в том, что ему удастся реформировать «Зималетто», чтобы марка загремела в России и Европе, оказалась обманчивой, мечта - осталась мечтой. Ему и теперь еще трудно примириться, поверить в это. Но все верно: Катя достойна президентского поста больше остальных, а он… Он отошел, отдалился от «Зималетто» и завис в вакууме. Он очень надеется, что ему удастся найти свое собственное место - должно же оно быть где-то; будущее не кажется ему мрачным и в целом он доволен всем.
Открылась дверь, и Андрей, не трогаясь с места, повернул голову. Отец подошел и стал рядом.
- Ты видел Катю? - спросил Андрей.
- Нет. Сразу прошел сюда.
Андрей удивленно поднял брови, но ничего не сказал.
- Сядем.
Отец обошел стол, уселся в кресло и задумчиво поглядел на него.
- Я хотел поговорить с тобой до совета, чтобы мое решение не было для тебя неожиданностью.
Андрей кивнул. Это было понятно, как понятен и предмет разговора.
- Вчера вы с Катей продемонстрировали отличный тандем. Не в личном смысле. Твоя речь произвела впечатление, ко мне многие подходили с одобрительными словами. В том числе и те, с кем ты работал, когда был президентом. Но мне показалось… ты потерял интерес? Тебя уже не так трогает судьба «Зималетто»?
- Нет, что ты, - твердо ответил Андрей. - Я, как и раньше, буду делать все для того, чтобы поднять фирму. Я буду помогать Кате.
- Помогать Кате… - Без улыбки, внимательно отец глядел на него. - Считаю, что в непростой ситуации, в которой сейчас находится «Зималетто», мы не можем рисковать и проводить выборы. Я принял решение назначить главу компании. И я считаю, что во главе компании должен встать ты. - И, увидев выражение лица Андрея, спросил: - Ты удивлен? Ты ожидал другого?
- Я и сейчас жду. Я, наверное, что-то не так понял?
- Ты все правильно понял. А я вчера понял, что лучшее решение в том, чтобы Катя - помогала тебе. Она, конечно, справилась бы. Если бы главой фирмы стала она, я был бы спокоен за «Зималетто» на десяток лет. Но тоже не без определенных условий, конечно. И я думаю о ней - и о тебе. Ей не нужен пост президента, тебе - помощника. Со временем этот вопрос все равно бы возник. А я не хочу репетировать. Пора наконец начать писать историю «Зималетто» на чистовик. И если ты совершишь ошибку… прости, но больше шанса не будет. Самое неприятное в том, что я думаю - не будет его тогда и у «Зималетто». Потому что ты нужен фирме, и даже Катя не справится - без тебя.
- Пап, я отказываюсь. Я… я считаю, что это неправильное решение.
В ушах звучали голоса - Киры и Ткачук, полный испуга и недоверия возглас Нади… «Подсидит» и прочие гадости - неужели и отец думает об этом? Вот уж не ожидал Андрей, что когда-нибудь увидит в лице отца защитника…
- А у тебя есть другое? Собираешься взвалить на плечи женщины такую махину? - в голосе отца звенело раздражение. Внезапно он встал, подошел к окну. Обернулся: - Андрей, я не буду больше терпеть твои детские выходки. Здесь, сейчас, ты должен решить, останешься ли ты мальчишкой или проявишь себя наконец как ответственный человек, мужчина. Здесь и сейчас, Андрей.
Он сидел, опустив голову, опираясь локтями на стол… Он отошел, отдалился - и все же его тянуло назад, до конца не отпускало. Он спрашивал себя: может быть, и нет никакого «назад»? Никогда он уже не станет прежним. Может быть, это измененное «назад» - и есть его «собственное место»?
Павел продолжал стоять за его спиной и вдруг увидел, как плечи его распрямились. «Ну, так, - подумал он, чувствуя, как осадок раздражения растворяется в заботе о делах, - с этим покончено. Будем продолжать!»
- Ждем вас с Катей в конференц-зале. - И теперь уже Андрей, обернувшись, смотрел ему вслед.
Через минуту из приемной с папками в руках - отец как будто знал - вошла Катя. Она снова была в брючном костюме, только на этот раз бежево-молочном, и бледно-коралловая косынка облегала шею под воротником жакета. Андрей потянулся к ней, как к источнику тепла и света… С иронично-обескураженной улыбкой, похожей на его прежние беззаботные улыбки, он сказал:
- Я буду президентом, Катя.
…И не заметил, как папки были кое-как опущены на стол (одна из них, конечно, упала на пол), и Катины руки обвились вокруг его шеи, а сам он уверенно и крепко, как когда-то, обнимал ее. Всю эту неделю их прикосновения были осторожными, а тут нахлынуло вдруг безрассудство, беспамятство чувства, которое, пока живет, рано или поздно преодолевает любую перемену.
- Ты президент, Андрей! Я знала, всегда…
И, словно опомнившись, словно в это мгновение перед ней пронеслись все месяцы, прошедшие с того времени, как она «знала», - она застыла и начала медленно отстраняться. С тех пор, как она изменилась внешне, она словно заново переживала всю свою жизнь. Положив ей руки на плечи, он остановил ее.
- Подожди…
Он прислушивался к ней. Он чувствовал, он знал, что сможет вызвать проблеснувшую искру, что эта искорка, блуждающая, где-то рядом. Затаив дыхание, он сжимал ее плечи - и в какой-то момент понял, что ее тело меняется, так узнаваемо и желанно; он положил руку на ее шею, ослабил косынку, он погладил ее и почувствовал наконец, что эта шея только кажется другой, чьей-то колдовской волей, - из-за высоко, стильно зачесанных волос… Ее губы были близко, он наклонился и поцеловал ее.
- Улыбнись… Пожалуйста…
Он не был уверен, что она выполнит его просьбу, но ее губы послушно раздвинулись в улыбке. И он продолжал, без перерыва, целовать их, закреплял поцелуями всю ее улыбку - от уголков до верхнего и нижнего края губ. Наконец, заглянув Кате в глаза, он сам улыбнулся.
- Запомни, как это было. Улыбайся почаще.
- Но тогда и ты… почаще…
Он снова улыбнулся и снова поцеловал ее.
Он представил себе зиму, предстоящую зиму. Пройдет всего несколько месяцев, и закольцуется то светлое, то снежно-белое, что связало их. Она только учится смеяться, и он не отступается: он вернет ее себе самой - и себе. Но вот какую маленькую истину видел он в своем сне в самолете: способность счастья заключена внутри нее - какой бы она ни была; вдвоем они или среди толпы.
Он обнял ее за плечи, и Катя тут же машинально чуть отклонила голову, - но он взглянул на нее, и она склонила голову к его плечу.
Такими они появились конференц-зале.
***
Спустя месяц Катя сидела в своем кабинете и проверяла подготовленный Светой Локтевой отчет. На очереди был отчет отдела маркетинга: ее коллега, второй вице-президент компании Роман Малиновский только что положил его перед ней на стол. Они все еще держались друг с другом отчужденно - пока Андрей не прояснит свои с Романом отношения, так и будет. И продлиться это может долго. Ну, не получалось пока подогнать под замочек счастливого исхода это звено. То, что Андрей отстоял перед отцом Малиновского на посту вице-президента, обнадеживает… Все правильно: в кабинете Андрея, в котором с мебели сняты чехлы и последняя пыль растворилась в ясной голубени распахнутого для проветривания окна, остался третий призрак…
В отчаянии и стремлении найти равновесие она поспешила, сравнивая Полянского и Малиновского. Андрей сам должен решить, дотягивается ли до него сейчас нить, связывавшая его с Романом Дмитриевичем.
Зазвонил телефон; Локтева сообщила о приезде Маргариты Рудольфовны.
- Попроси ее зайти ко мне, Света.
- Да она сама спрашивает об этом, Кать.
- Свет, ну зачем тогда ты держишь ее в приемной?
Вошла Маргарита. Катя в очередной раз восхитилась свежестью, исходившей от всего ее продуманного и вдохновенного, как произведение искусства, облика. Она ведь теперь, Катя, видя образцы стильности, не вздыхает с облегчением обреченности, а терпеливо срисовывает, запоминает. И делать это ей становится всё естественнее, всё легче - по крайней мере, так ей кажется…
Лицо Маргариты было замкнуто, и она не улыбнулась Кате. Кате было знакомо это выражение - напряжения и готовности защищаться от безымянного нападения.
Со вздохом озабоченности Маргарита выложила перед ней несколько листков А4, с вертикальными графами, плотно и мелко заполненными от руки. Катя узнала почерк Маргариты. При беглом взгляде на листки она поняла, что это имена и фамилии; некоторые были соединены фигурными скобками или стрелками - по-видимому, так Маргарита обозначала семьи…
- Катя, это списки приглашенных на свадьбу.
- Я поняла, Маргарита Рудольфовна, но я… Я не совсем понимаю, зачем они - мне.
- Как? - Маргарита тряхнула длинной, падающей на лоб челкой и помолодела лет на десять. - Разве вы не хотите просмотреть? Впрочем, неважно. Катя, я хочу, чтобы вы это просмотрели. Я не желаю выглядеть глупо, если окажется, что я пригласила кого-то, кто вам не нравится, кого вы считаете… - Маргарита умолкла и с изумлением наблюдала, как Катя с улыбкой, медленно подвигает листки от себя - по направлению к ней.
Катя подняла глаза. Покачала головой.
- Маргарита Рудольфовна, мы вам доверяем. Я думаю, что вы справитесь с этим гораздо лучше меня. Просто потому, что знаете всех этих людей, а я не знаю. Пожалуйста, помогите мне. Вы все сделаете правильно…
Взгляды двух женщин встретились.
Светлый весенний день за большим окном, легкое платье на девушке, которую выбрал сын - в жены и помощницы. Вчера они приходили к ней в гости, и, увидев, как сквозь полупрозрачную ткань, когда Катя стоит на свету, просвечиваются стройные ноги, Маргарита отвернулась в напускном возмущении и неловкости. Сейчас она вдруг подумала: а ведь настоящий свет находится внутри тьмы. Не было бы окутавшего любовь сумрака - лица Кати и Андрея не просветлели бы. Не эта история, так другая заставила бы их увидеть самих себя и свои отношения.
Не обремененная подробностями истории этой любви, Маргарита отогнала мысли о тьме и свете и так никогда и не узнала, насколько это мгновение было правдивым…
21.12.2011-17.01.2012г.
КОНЕЦ
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
конец.........
) читатель. 
