НРКмания

Крокодил в коконе

Масштабных театральных работ у Сухорукова вообще преступно мало, словно режиссеры боятся выпускать его на сцену, боятся не справиться с его многосложностью. Сухоруков и сам уже себя боится — пытается подстраиваться под партнеров, словно испрашивая у них разрешения поиграть. Использовать его в качестве типажа на сцене бессмысленно — он притворится типажом, как крокодил корягой, но рано или поздно выпрыгнет из болота, и всем присутствующим на сцене мало не покажется.

Пригласивший его на роль Тартюфа Павел Сафонов должен был знать, что засунуть Сухорукова в кокон, как гусеницу, невозможно. «Тартюф» Сафонова в Театре на Малой Бронной вряд ли может стать бенефисом Виктора Сухорукова в силу своей буффонадной антрепризности и нестройности ансамбля, в котором не соблюдаются никакие нормы драматургического общежития. Каждый тянет одеяло на себя, упивается своей провинциальной игрой, и лишь один Сухоруков пытается протащить сквозь действие хоть какую-то мысль.

На сегодняшний день его лучшая, самая значительная роль в театре — царь Федор Иоаннович в спектакле Юрия Еремина «Царство отца и сына» (Театр имени Моссовета). Тот редкий случай, когда масштаб режиссерского замысла адекватен масштабу личности исполнителя.

Трагическая, путаная линия жизни столько раз приводила Виктора Сухорукова к краю, не оставляя ему шансов на выживание. Но он выжил, выдрал себя из воронки, заставил изменить карту своей судьбы. «Мое прошлое догнало меня», — сказал он, пережив несколько лет назад обширный инфаркт. Но притворившись когда-то здоровым и счастливым, Виктор Сухоруков, видимо, так вошел в роль, что сумел обмануть даже свое прошлое.

– Эти мысли созвучны вашей последней работе – Тартюфу?

– Во всяком случае, я преследовал такую цель, чтобы публика увидела в мольеровском герое знакомые черты. Работая над спектаклем, мы часто употребляли слова «лицемерие», «оборотничество», «притворство». Казалось бы, перед нами правильный человек, святоша, однако на наших глазах он меняет обличье. Он только что был перламутровый, а уже серый. Он только что улыбался, но уже это не улыбка, а оскал. На его лице есть вроде бы задумчивость, но это уже не задумчивость между бровей, а грозность. Я действительно появляюсь на сцене как монах, святоша. Войду в спектакль невинным человеком, но во что обернусь, во что созрею – страшно себе представить. Кстати, мы больших высот достигли в демонстрации этого ужаса, этой беды и мрази, как Тартюф. И в итоге спектакль, мне кажется, получился удачным. А еще его удача и в том, что режиссер Павел Сафонов собрал интересную команду. Мы уже встречались с Павлом в одной работе, и потому я откликнулся сыграть в его «Тартюфе» – для меня было важно, что за режиссер, каков материал, под какой крышей я буду существовать часть своей жизни и, конечно, коллектив. Мы работали несколько месяцев подряд и ругались только на творческой почве. После премьеры я им сказал: «Ребята, я вам признаюсь в любви за то, что мы добились главного – коллективной энергии. Вот это редкость в наши дни».

Пьесу я помнила очнеь смутно, так что помимо повидать интересных актёров, преследовалла и ещё одну цель - окультуриться освежить в памяти пьесу.
Всё-таки я не очень люблю злободневно-назидательное. Не сотвори кумира, не доверяй людям... Если четсно после такого вот прям грусть-тоска и очередное подтверждение, что всё плохо.

Вообще шла на Сухорукова Тартюфа. Порадовал. Противненький до ужаса. В своей праведности и подлости, во внешности и в душе. По идее коимчный персонаж, но смеяться вот совсеем не хочется, а, скорее, выть. Порадовал в образе "солнца" ))
Неожиданным было присутствие Александра Самойленко. Не знала, что он здесь и, собсно, открыла его для себя. Во-первых, имхо, самый живой сам по себе персонаж. И сыгран прекрасно. Когда находился под влиянием Тартюфа был не неприятен, а вызывал сочувствие. Настолько он проникся человеком. Во всяком случае я не почувствовала в его поведении и речах фальши снобизма, мол, посмотртите все - я сироту облагодетельствовал. Да, выбрал кумира, ему, праведнику, и поклонялся. Зато как же было его жалко в его разочаровании. И даже не денег жаль-то... В душу-то наплевали... Да как!
В последнее время я в разных спектаклях могла бы иметь возможность лицезреть Агриппину Стеклову, но попадала на другой состав. В этот раз была она. Собственно, вторым составом там Татьяна Тимакова - я бы не отказалаьс на неё посчмотерть тоже. Но об Агриппине в этот раз. Боевая, расторопная, зажигательная. Всё, что я любвлю в Стекловой.
Обворожительна в сцене соблазнения была Ольга Ломоносова. Собсно, роль по всем статьям её. Причём, больше всего понравилась, сидящей на столе завёрнутой в скатенрть, слушающей разговор мужа и Тартюфа.
Влюблённая парочка Дубакина и Сердюк. Дубакина как Дубакина. Сердюк же понравился в сцене объяснения с любимой.

Тартюф был жёлтым.


Безнадёжно. Изнутри и снаружи. С головы до ног. Целиком и полностью.


Насквозь!


Он долго скрывал это, маскируя свою любимую краску серыми, тёмными, а иногда и белыми оттенками. Но она всё же будто так и сочилась из персонажа, выскальзывала, прорывалась, пусть проявляясь поначалу только в мелочах – всего лишь в некоторых деталях его одежды. Жёлтыми оказывались то платки, то галстуки, то носки, принадлежащие герою. Разумеется, он старался не привлекать к ним внимания, делая вид, что это случайность, совпадение, не заслуживающий никакого интереса пустяк.


Но внимание привлекалось.




Уж очень яркий цвет! И – противоречивый. Вроде бы, он солнечный, радостный и тёплый, но в то же самое время ведь именно жёлтый давно стал символом обмана, лицемерия и предательства.


Это все знают.


А раз все – то, значит, и зрители, пришедшие в Театр на Малой Бронной на спектакль «Тартюф», недавно поставленный здесь режиссёром Павлом Сафоновым, который и решил окрасить заглавного героя в жёлтые тона. И который пригласил для своей постановки блистательных актёров: Виктора Сухорукова (Тартюф), Александра Самойленко (Оргон), Ольгу Ломоносову (Эльмира, жена Оргона), Агриппину Стеклову (служанка Дорина). Их зрители тоже знают. И то, что Тартюф – обманщик и лицемер, умело выдающий себя за святошу – знают. И то, что в итоге он будет выведен на чистую воду – знают. И каким образом – знают. И то, что после этого герой будет всячески пытаться насолить своим разоблачителям – знают. И что у него это почти получится – знают. Но и то, что конец истории вопреки всему будет счастливым (комедия, как-никак!) – знают!


Безусловно, в таком «знании» есть свои плюсы и минусы.


Один из плюсов заключается как раз в том, что именно благодаря нему многие режиссёрские решения и актёрские находки зрители считывают сразу: например, то же использование жёлтого цвета в качестве символа лицемерия (использование не только на сцене, кстати: даже программка спектакля абсолютно жёлтая). Но и не секрет, что тем сложнее постановщику и артистам удивить таких осведомлённых, хорошо подготовленных зрителей, отыскав в знакомой пьесе и, как следствие, воплотив в действии что-то новое, особенное… Своё!


Интересно то, что в «Тартюфе» Павла Сафонова, как и в одноимённой пьесе Мольера, тема мошенничества и плутовства служит основой. Но не для главной идеи спектакля, нет – это, пожалуй, было бы слишком предсказуемо и поверхностно – а основой, из которой вырастает другая, более важная и значимая тема постановки – тема семьи.


Тартюф – не просто хитрец, ловко устроившийся в чужом доме на выгодных для себя условиях, воспользовавшись доверием простодушного хозяина. В нём заключена угроза для благополучия людей, в жизнь которых он вмешался. Угроза настолько явная и сильная, что близкие Оргона с самого начала – ещё задолго до его решения выдать дочь замуж за Тартюфа и переписать на него всё принадлежащее имущество – её ощущают. И затевают борьбу с неприятным гостем не из чувства зависти или обиды и не из-за одного лишь только желания по совести наказать безнравственного обманщика, восстановив тем самым справедливость, а чтобы устранить опасность, способную погубить счастье их семьи.


Именно эта проблема – защита дома («дома», прежде всего, не как собственности, а как своего очага), спасение семьи – здесь выходит на первый план и неоднократно подчёркивается в спектакле.


Она просматривается уже во время самого первого появления героев, которые впоследствии и будут сражаться против лживого святоши.


Эльмира, её брат Клеант (Владимир Яворский), пасынок Дамис (Дмитрий Гурьянов), падчерица Мариана (Екатерина Дубакина) и горничная Марианы Дорина – такие разные, не похожие друг на друга люди – выходят на сцену одновременно и выглядят как неразлучная команда единомышленников. Они заодно! Поэтому действуют сообща. И постоянно держатся вместе. Все действия, которые совершаются ими во время разговора с матерью Оргона – госпожой Пернель (Анна Антоненко-Луконина), ещё одной защитницей «чистейшего праведника» – дружны, синхронны и слажены. И пусть персонажи немного путают расположение входов и выходов в своём доме, в ответ на вопрос сварливой мадам, желающей покинуть неугодное ей помещение: «Где тут дверь?» – показывая в разные стороны. Пусть! Зато в самом важном они на удивление собраны. Герои то стоят стеной, то вдруг, не сговариваясь, начинают ходить кругами в едином ритме, почти маршируя, будто демонстрируя таким образом свою сплочённость и – главное – несогласие с речами в поддержку Тартюфа.


Напряжение усиливается в ходе действия, во время бесчисленных диалогов то одного, то другого персонажа с Оргоном, направленных на то, чтобы раскрыть, вроде бы, неглупому, но излишне доверчивому человеку глаза.


Все оказались более зрячими, чем глава семейства! Даже совсем недавно приехавший в гости и ещё мало знакомый с ситуацией Клеант, не отличающийся сильным зрением, вмиг во всём разобрался. Несмотря на то, что герой носит очки и, увлекаясь своими длинными монологами «к слову», не только путает ударения в словах, но и, теряя из виду собеседника, часто разговаривает с пустым местом, когда тот отходит в сторону, в жизни он проявляет себя человеком дальновидным…


И наконец (возвращаясь к главной теме), накал дважды достигает наивысшей точки!


Прежде всего – в финале первого акта, когда Оргон всё-таки решает оформить дарственную на имя Тартюфа. Первое действие спектакля заканчивается показом того, как дом – большая декорация – начинает двигаться вдоль сцены, в прямом смысле ускользая, уплывая из рук членов семьи Оргона, всеми силами пытающихся остановить этот ход. Они встают на пути его движения, препятствуют ему, отчаянно удерживая стены. Не получается. Исчезает дом! Рушится семья. И это – уже начало катастрофы.


Собственно катастрофа случится почти в самом конце спектакля, когда после визита судебного пристава испуганные, потерянные, сбитые с толку домочадцы собирают вещи, чтобы покинуть свой дом, теперь перешедший в пользование на тот момент уже разоблачённого всеми, включая Оргона и госпожу Пернель, Тартюфа. Их движения при этом становятся лихорадочными, суматошными, будто совсем не контролируемыми. Они раскачиваются, почти падают, теряя равновесие, и не могут найти опоры. Дом, теперь уже, кажется, окончательно утерянный героями, напоминает тонущий корабль. И самое страшное не в разорении – бедствие, своё окончательное крушение, терпит семья! Такая большая семья – Оргон, его матушка, жена, дети и Дорина.


Именно так – и Дорина. Горничная.


В списке действующих лиц имя этой героини дано почти в самом конце, как и полагается, когда дело касается служанки. Но это – всего лишь формальное следование определенным правилам построения пьесы. В сущности же, роль Дорины огромна!


В доме Оргона Дорина не ограничивается тихим, безропотным выполнением приказов своих хозяев. Она никогда не остаётся скромно стоять в стороне, как это предписано людям её сословия. Скромность – вообще не её черта.


«Дерзка и чересчур горласта», - вот первая характеристика Дорины, которую мы слышим от госпожи Пернель в начальной сцене спектакля. Именно так! Дорину, исполняемую Агриппиной Стекловой, всегда видно и – во всех смыслах – слышно. У неё есть право голоса. Заслуженное право! Но заслужено оно не дерзостью, хотя этого качества у Дорины не отнимешь: ведёт она себя до невероятности смело. Нет, дело не во вздорном характере! Развязность и нахальство – это только видимость. Просто следствие бурлящего темперамента и безудержной экспрессивности, присущей героине.


Дорина давно стала своей, благодаря тому отношению, которое она питает к окружающим её людям. Людям, близким ей. Искренне, преданно и бескорыстно ею любимым.


Ведь они – её жизнь. Такая. Единственная. И дом Оргона – это её дом. Семья Оргона – это её семья! Другой у неё нет. Совсем нет... И пусть в этой семье для неё не нашлось никакого другого звания, кроме как звания служанки. Она не переживает: это тоже просто формальность, о которой забыли все, включая саму Дорину. Ну, почти забыли.


Конечно, нет-нет, а у кого-нибудь из героев вдруг возьмёт и возникнет желание дать вконец потерявшей чувство меры служанке оплеуху. Но в итоге так и не дадут! Ещё и вместо обещанного наказания будут ждать от неё мнений и новых советов. Потому что она, как правило, оказывается права. И уж тем более, в случае чего, Дорину не позволят обидеть другим, защитят – от грубости всё того же пристава, например.


О том, что она служанка, Дорина, однако, напоминает хозяевам иногда – в тех случаях, когда ей самой это интересно и выгодно. Например, в своей воспитательной беседе с Марианой, на просьбу «юной тихони» о помощи, Дорина с притворным, показным изумлением воскликнет: «Кто? Я? Служанка?» Не потому что не хочет помогать. Хочет! Ведь проблемы семьи Оргона – это и её проблемы тоже. Просто Дорина никогда не откажется лишний раз подчеркнуть своё значение, дать понять, что без неё не справятся («Да где уж вам самим!» - приговаривает она, и это правда).


Но Агриппина Стеклова подарила своей героине не только яркую внешность и голос, сила которого меняется от крика (той самой «горластости»), до свистящего шёпота, используемого для реплик «в сторону» – тихого, не заметного для персонажей, находящихся в эти моменты на сцене, но чётко слышимого каждым зрителем, сидящим в зале. Самое главное, актриса будто передала ей свой актёрский талант.


Дорина артистична! Невероятно артистична! Неподражаемо!


В любом разговоре для неё мало просто сказать – ей необходимо обыграть чуть ли не каждое произнесённое слово. Часто – обыграть преувеличенно, утрированно. Такой способ игры больше свойствен не драматической актрисе, а клоунессе.


Дорина Агриппины Стекловой и есть самая настоящая клоунесса. Ироничная, насмешливая, находчивая. Умная! Острая на язык, беспрестанно ёрничающая. Из тех, кто за словом в карман не полезет. Но не «шутиха»! Её игра нужна не для того, чтобы лишь вызвать смех. Просто так доходчивее, нагляднее и действеннее!


Владея большим диапазоном самых разнообразных интонаций, Дорина способна не только изложить суть какой-либо истории, но и одним только голосом выразить своё отношение к ней. Так происходит в самом начале, во время её рассказа Оргону о том, что происходило в доме за время его отсутствия. О приболевшей госпоже героиня говорит сочувственно и мягко, а о ненавистном Тартюфе – грубо, резко, постепенно всё более и более заводясь. Перебивая и без того немногословного хозяина. И правда – «смеётся в лицо»!


Если Дорина чувствует такую необходимость, то она не ограничивается только словом. Вдруг начинает петь! Так текст своего «урока» Оргону она читает как проповедь – поёт почти на одной ноте, быстро, скороговоркой. В чём-то словно подражая тартюфовской «молитве напоказ».



Ещё она, при случае, легко может передать всё, что угодно: хворобу, испуг, вызванный приснившимся дурным сном, возню домового, даже вой собаки на луну. Ей под силу неожиданно для всех сыграть сцену пафосно-страстного признания в любви своему господину («А я!.. Люблю!.. Люблю!!! Пусть Вам назло!!!»), поставив его в тупик, запутав, и – выиграв, таким образом, время в важном споре. Наблюдательная, приметливая, она не только «разумеет натуры» людей – близких (Марианы, например), соседей (Оранты и Дафны с её «благоверным» - персонажей внесценических), да и незнакомцев тоже (старого фокусника из придуманного ею же рассказа о возможном карнавале, который ждёт Мариану в случае, если та выйдет замуж за Тартюфа) – но и умеет мастерски их изображать, точно копируя манеры и голос, а также передавая черты их характеров.



Не до чудачеств, да и почти не до слов, Дорине становится только в самом конце спектакля, когда выясняется: несмотря на все усилия, то, за что она так боролась вместе с остальными, спасти не удалось. Она молчит, напряженно, со страданием во взгляде наблюдая за тем, что происходит. Очень точно передаёт это состояние Агриппина Стеклова: оставаясь на втором плане, актриса не перестаёт играть ни на минуту. Это молчаливая, но сильная, многоговорящая игра!


Пожалуй, впервые Дорина не может помочь! Ей остаётся только одно – быть вместе со всеми, всё в той же сплочённой команде, к которой теперь присоединились и Оргон с госпожой Пернель, и делить с ними общее горе.


Да, всё неожиданно, в один момент, разрешилось благополучно – Тартюф оказался наказан, Оргон – прощён, дом – возвращён семейству. Но в любом, даже самом страшном случае, Дорина бы не ушла, она до конца осталась бы верной своим близким. «Не брошу вас в беде», - заявляет героиня прямо, и это не пустые слова. Им веришь!


И ещё. Наверное, такое противопоставление не подразумевалось, но оно словно напрашивается само собой: Тартюф и Дорина. Два человека, пришедших в семью со стороны и завоевавших её доверие. Тартюф – одного человека, Дорина – всей семьи. Тартюф – на время, Дорина – навсегда. Тартюф – обманным путём, Дорина – честно. Тартюф, милый внешне, на самом деле оказывается предателем, Дорина, прямолинейная, дерзкая, не стесняющаяся в выражениях и поступках, сильна, благородна и искренна внутренне, остаётся верной до конца.


Вот такой счастливый и одновременно трогательный получился у спектакля финал. Хотя – счастливый ли?


Да, все радуются и танцуют. Все. Кроме Оргона. На последней минуте он остаётся на сцене один. А прямо над ним повисает огромная – невероятных размеров – электрическая лампочка. Простая такая лампочка, голая, без абажура. Загадочный символ! Первое, с чем это ассоциируется – ощущение чего-то чужого, неуютного… Неуютно Оргону без Тартюфа. Одиноко. Он потерял человека, которому верил. Что же теперь делать? Как герою жить без этой веры? Непонятно.


«А Тартюф?»


С ним связана ещё одна загадка спектакля. Да, обманщик получил своё. Вот только почему приговор Тартюфу читает сам Тартюф? Разве может преступник зачитывать обвинение сам себе? И как! Громогласно, победно, торжественно! Триумфально проезжая, будто в колеснице, с одного края сцены к другому. В одеянии, напоминающим королевскую мантию – широкую, просторную, пышную. Жёлтую! Кричаще жёлтую!


Так может, это уже и не Тартюф вовсе? А сам король с лицом Тартюфа?! Окрашенный в его любимый цвет. Обманщик не меньший, а то и больший, чем он. Причём совершенно не скрывающий своей натуры обманщик. Обманщик, который, как сказала бы Дорина, «обтартюфившись от головы до ног», борется с другими мошенниками, получая за это признание поданных? Мы видели, с какой готовностью продемонстрировали государю свою благодарность наши спасённые им герои!


А может, ответ в другом символе, более понятном и простом – зеркале, которое было использовано в сцене соблазнения Тартюфом Эльмиры? Зеркале, которым она защищается, направляя его на обманщика. Зеркале, которым и обманщик играет, ответно направляя его на Эльмиру. А потом – и на зрителей. Будто говоря: оглянитесь вокруг! Посмотрите на себя. Все вы – Тартюфы. Или Оргоны. Эльмиры, Дорины, Марианы… Список можно продолжать.

В Москве объявлены финалисты театральной премии «Гвоздь сезона»

26 января в Москве были названы финалисты ежегодной театральной премии «Гвоздь сезона». В финал премии вышли 5 постановок столичных театров: «Тартюф» (Театр на Малой Бронной, режиссёр Павел Сафонов), «Таланты и поклонники» (Театр имени Маяковского, режиссер Миндаугас Карбаускис), «Пристань» (Театр имени Вахтангова, худрук Римас Туминас), «Дороги, которые нас выбирают» (Театр сатиры, режиссер Валерий Архипов), «Великая магия» (Театр имени Пушкина, режиссер Евгений Писарев).




Все названные постановки, как и определяет устав премии, получат свой «гвоздь». Главного победителя, который станет обладателем «Большого хрустального гвоздя», назовут только 12 февраля на церемонии в Театральном центре «На Страстном» 12 февраля. Нынешняя церемония станет одиннадцатой по счету.

Премия «Гвоздь сезона» учреждена Союзом театральных деятелей РФ и является профессиональной премией театрального сообщества. Это значит, что коллеги судят коллег, а получить такой приз – большая честь. Претенденты отбираются экспертным советом, но последнее слово за секретариатом СТД, председательствует в котором Александр Колягин. Он на церемонии награждения и оглашает окончательный вердикт.

Традиционно церемония награждения будет проходить в неформальной обстановке – никакого пафоса или официоза. Пародии на нашумевшие театральные премьеры сезона для театрального «капустника» сочиняет автор церемонии и её неизменный ведущий режиссер Константин Богомолов в соавторстве с актером Сергеем Епишевым, который является соведущим церемонии.

По общему мнению, церемония премии «Гвоздь сезона» - единственная, на которую действительно приходят ради церемонии, поскольку само шоу бывает едко злободневным и феерично остроумным.