juliy, спасибо за поздравление!!!
mila1011 писал(а):
Сегодня пятница...
Угу...
3
Дорога к соседнему дому была короткой, но Андрей ехал медленно. После прощания с Катей он чувствовал в себе такое спокойствие, такую умиротворенность, каких не испытывал уже давно, даже когда дела шли отлично. Отпуск же начался отвратительно - но он был тих и улыбчив внутри. Главным ведь были не жуткие СМС, не преследователь, в какой-то подленькой игре решивший поиздеваться над ним и Катей. Главным было то, что сказала она, Катя, то, что уже свершилось, начало свое завораживающее движение, движение исподволь, внешне незаметное, как растут цветы, как крепнут деревья. Что еще он мог испытывать, наконец?
Высокие заборы не могли скрыть осеннего цветения, буйства красок ранней осени, тут и там вдоль дороги выбивались в небо рябиновые пожары… Он даже не испытывал сожаления от того, что покинул жену и дочь, словно знал, что в конце концов они смогут насладиться своим новым качеством жизни свободными, не омраченными ничьим тайным недоброжелательством. Его жизнелюбию был свойственен переход в некое созерцательное состояние, подобное временному отключению мощного и бьющего без устали фонтана, - так его маленькая дочка внезапно посреди шумной игры затихала, уходила даже не в себя, а в какой-то иной мирок, где отдыхали ее глаза, ее беспокойное сердечко. Иногда этот переход был вызван сомнением, тревогой, реальным беспокойством, от которых требовалось отдохнуть. Но сейчас умиротворение не было ложным, непростым - Андрей чувствовал, что его «тихая» сила превосходит не только силу неизвестного противника, но и его собственную кипучую энергию, способную вообще-то многое вокруг изменить. Все это было следствием его удовлетворенности от жизни, ее общим положительным КПД; когда-то он понял раз и навсегда, что, реализовав свою способность любить, он получит от жизни лучшее, что она могла бы дать ему…
Ворота были открыты, и во дворе у выведенной из гаража машины стоял Олег Щедрин. Нахмурившись, он едва взглянул на Андрея и снова повернулся к открытому багажнику.
- Не могу насос найти. Ну, что за бред? На что приходится себя тратить…
Андрей положил ему руку на плечо и развернул к себе, одновременно подтолкнув к дорожке, ведущей к дому.
- Потом найдешь. Я тороплюсь.
Олег, все еще поглощенный своим недовольством, прошел мимо него и вперед. Андрей, посмеиваясь, шел следом.
Они были почти ровесниками, но у Олега был уже большой сын, женился «в молодости по глупости», как принято говорить… Олег ушел из семьи год назад, как только родился второй ребенок, дочь. По его словам, он дожидался этого события именно для того, чтобы уйти. Андрей не верил ему. Этот человек был в чем-то ему близок, и он не мог представить себе Щедрина, который, едва взглянув на привезенного из роддома ребенка, молча закрывает за собою дверь и навсегда забывает. Да, он непутевый, бестолковый, авантюрист, но не легкомысленен, о нет, - напротив, он относится к себе и к жизни с излишней серьезностью, которая напоминает детскую… И не плохой в сущности. Не плохой. Скорее Андрей мог вообразить, как с утра до ночи слабый нелегкий Олег «пилит» нелюбимую жену - подготавливает, не решается, мучается, в общем, устраивает ад и ей, и себе. Но отрезать по живому, принять такое решение и твердо осуществить его, без лишних слов и объяснений, словом,
проявить характер, это было так не похоже на него…
Когда Олег наливал кофе из кофейника, его рука чуть дрожала. Андрей посмотрел на него: его лицо было осунувшимся и в то же время до предела напряженным.
- Ты в отпуск съездить не хочешь? - обронил Андрей. - Куда-нибудь, где тепло и скучно… Бери Соню, и рваните недели на две, на три.
Олег вскинул голову, рассмеялся почти озлобленно:
- С ума сошел? Как ты это себе представляешь? Теперь, когда так остро стоит вопрос?
- Какой вопрос, Олег? - отведя глаза, устало спросил Андрей. Увлечение соседа стало походить на безумие.
- Я тебе объясню, - внезапно ослабевшим голосом сказал Щедрин и с чашкой кофе в руке присел на диван. На самый краешек - будто находился не у себя дома, а в гостях и вот-вот встанет и уйдет. Он всегда так садился, везде.
Андрей, напротив, откинулся на спинку. Его совесть была чиста.
Щедрин проговорил, продолжая смотреть на пар, идущий от чашки:
- Я женюсь.
Андрей чуть не выронил свою чашку. Наверное, он все же недооценивал его.
- Серьезно? Я очень рад. Правда, Олег! Ну, сколько можно мучить девчонку…
- Да какую девчонку. - Щедрин поставил чашку на стол и отряхнул брюки. Все-таки, видимо, пролил. - Я женюсь на Жанне Алекмановой. Не слыхал? Дочь Руслана Алекманова, о нем, уж наверное, слышал. Немного нефти, немного золота… Всё вместе - много. Короче, дядя при деньгах. А мне деньги нужны, как ты знаешь. Хотя дело не только в деньгах, как выяснилось.
Щедрин поднял на него глаза, и потрясенный Андрей почувствовал в этом взгляде еще и упрек. Упрек, направленный лично ему. Надо же, все ему должны, этому вечно в чем-нибудь нуждающемуся! В деньгах и не только…
- В чем же еще? - спросил он.
- Ты не хочешь отрезать для меня кусок земли, - просто, как всегда, как жестокий и хитрый ребенок, ответил Щедрин. - И, если даже я найду нужную сумму, власти не дадут добро, потому что ты не идешь навстречу, а заставить я их не могу. «Заставить» тоже денег стоит.
- Чего доброго, ты меня сделаешь ответственным за свою, ммм… женитьбу?
Олег секунду непонимающе глядел на него, потом улыбнулся.
- В десятку!
- А вот мне не очень нравится… Это называется - шантаж. Я все-таки надеюсь, что ты или шутишь, или пугаешь - как всегда, самого себя. Так что… - Он поднялся на ноги быстрым движением, повернулся к Щедрину. - Ты мне звонил. Просил заехать. Я и сам хотел посоветоваться с тобой, но вижу, что это бессмысленно. Вот что я тебе скажу: оставь ты эту свою затею, как сотню других, таких же безумных, о которых мы с тобой много говорили. Подумай о Соне. Подумай о себе! Если так хочешь этот ипподром - найди выход! Только по-мужски, а не так… Тебе Соня-то хоть чуть-чуть дорога?
Олег вызывающе поморщил губы.
- Что ты хочешь этим сказать?
- С тобой стало невозможно разговаривать, - вздохнул Андрей.
Он стоял и с сожалением глядел на него. Они могли бы стать друзьями. Но он все время чувствовал, что мешает что-то, и вот наконец выяснилось, что. Этот запутавшийся в самом себе человек был близок ему прежнему, а нынешний Жданов испытывал, быть может, желание помочь. Но кто или что помогало ему самому в примерно такой же ситуации? Он был влюблен - это делало его сильным, хоть можно было бы подумать иначе. А Олега любовь неспособна сделать сильным. Возможно, дело в том, что он просто не умеет любить так, чтобы это делало его сильным… В общем, Андрею было жаль Соню - это единственное, что он чувствовал наверняка. Он представил себе, как станет жалеть Соню Катя, привязавшаяся к веселой талантливой девочке, смешившей их, игравшей с Марусей, делавшей их жизнь светлее. Все прошлое лето они были почти неразлучны. Андрей приезжал на воскресенье, они катались на лодке, смеялись. Смеялся и Олег, тогда он не был одержим и при взгляде на него не приходило в голову, что его лицо сжимает маска. Злость внезапно поднялась в Андрее. Он понял, что совершенно не способен выносить подлости. Нет, он не будет делать вид, что «все понимает».
- Олег, я уезжаю дня на два… Когда вернусь, позвоню. Если захочешь, увидимся, но только если ты выбросишь эту мерзость с женитьбой на дочке олигарха из головы. Еще раз говорю: подумай, поищи выход. Не заставляй людей объяснять тебе очевидные вещи. Соседи - не твое приложение, у них могут быть свои дела и соображения. И Соня не кукла, которую можно включить и выключить. И ты не робот, чтобы спать с женщиной, которую даже не видел. Или видел?..
Олег не поднимал головы, и Андрей видел только его лысеющую макушку.
- Видел… Мельком… На одном приеме… Бывший шурин снизошел, познакомил с самим Алекмановым… И показал его дочь… Я устроил так, чтобы случайно столкнуться с ней… Я ей, кажется, понравился…
Андрей стоял и качал головой. Такое чувство, что Щедрин вот-вот проснется, обведет туманным взглядом комнату, поймет, что наговорил, и виновато расхохочется, умоляя забыть все, что заставил его выслушать.
- А мне казалось, что ты любил Соню, - холодно сказал он.
Щедрин ничего не ответил, только кивнул покаянно, опустив голову еще ниже.
Когда Андрей вышел на воздух, ему показалось, что какое-то время он провел в тюрьме. Кто бы мог подумать! Год с лишним назад они так радовались знакомству с соседской парой…
Идя по дорожке, он почувствовал, что кто-то смотрит на него. Что-то мешало ему идти, заставляло оглянуться. И он оглянулся: в окне на первом этаже, около кухни, дрогнула занавеска. Соня, догадался он. И даже не вышла поздороваться с ним. Скорее всего, знает обо всем или подозревает. Ведь и для них, хозяев дома, этот дом стал тюрьмой. Олег не был для Сони загадкой. Наверняка она день и ночь думает о том, как выбить из этой упрямой безжалостной башки мысли о лошадях и ипподроме. За несколько месяцев, с тех пор, как он окончательно забросил свою недвижимость, перестал довольствоваться лишь разведением и продажей и стал бредить скачками, эта лукаво-улыбчивая, с ранними морщинками у губ, способных сложиться в какую угодно конфигурацию, угловатая, нескладная, но удивительно гибкая и ловкая девочка превратилась в грустную куклу… Во второй раз он подумал о ней: кукла.
Если человек вынужден вести себя противоестественно своей природе, он в каком-то смысле становится похожим на куклу. А может, это ее естественная защита: ведь она - будущая актриса.
Когда он садился в машину, занавеска в окне была неподвижна…
***
…Марья выпрямилась на стуле. После того, что утром она выслушала от бабушки, она стала чувствовать правду.
- Соня слышала, о чем они говорили?
Лена, тезка ее бабушки и вторая ее сегодняшняя визави, полная миловидная женщина лет пятидесяти, с плавными медлительными движениями фигуры и черт лица, грустно улыбнулась.
- Слышала. Она, конечно, ничего не знала о великих матримониальных замыслах своего кумира. Но я бы не удивилась, если бы он ей рассказал, глядя честными глазами, попросил понять, подождать… Я всегда удивлялась, что она в нем нашла. Ведь я застала его - какое-то время он еще жил здесь, потом пару раз приезжал… Соня слышала этот разговор с твоим отцом и готова была сделать все, чтобы остановить своего Щедрина. Ты ведь уже знаешь, наверное, многие женщины рассуждают так: слабых мужчин надо направлять. Опекать. Защищать. От самих себя в первую очередь! И это в крови у самых, независимых, казалось бы, женщин… Эта юная, не знающая жизни девочка уже знала: она должна защитить.
- Ну, и как? Защитила? - насмешливо спросила Марья.
Не верить в эту сказку о самоотверженности ей было легко: она, кажется, сразу поняла, в чем было дело... И кому понять это, как не ей.
- Нет… Но натворила много.
Марья посмотрела в окно: по двору ходили куры. Таким милым казался ей этот деревенский двор. Георгия не было, он уехал с утра в Москву, и ничто не мешало им с Леной предаваться воспоминаниям. Правда, Марья была уже не так уверена, что ей все еще хочется вспоминать. Она приехала к Лене после завтрака с бабушкой, во время которого та рассказала ей, что было здесь с мамой, когда отец уехал…
Она не знала, что в 3000 метрах отсюда на восток и в 5000 - в высоту - сейчас, в эту минуту, вспоминают прошлое еще двое. Спустившиеся с вершины,
взявшие гору Оля и Игорь Весенины сидели в палатке с открытым входом - чтобы можно было зажечь огонь. В проем был виден тающий снег, стремительно теплело, и решено было не ложиться, чтобы не проспать безопасный спуск. Оля, в перерывах между приступами кашля, ощущая в груди холод и боль, передавала Игорю термос и говорила об отце: «Я так его любила! Я все надеялась, что он вернется. А мама даже не сомневалась. Она ждала его так, как ждут человека, который вышел в магазин: без драм и истерик, не думая, не помня. И в этом и была драма - она думала и помнила всегда. А я ждала его, даже когда он погиб. Он погиб так странно, так глупо даже. И никого рядом не было, и почти никого на похоронах… К тому времени он был одинок: с женой жил только номинально, с друзьями рассорился, ипподром потерял, конный бизнес развалил, измельчил - тесть давно перестал помогать ему. Дядя Эдик нам рассказывал. Дядя Эдик следил за ним… ну… не следил - наблюдал. Он как будто ждал подтверждения своим пророчествам… чему ты улыбаешься?» - «Он говорил мне об этом, так и есть», - потрескавшимися от ветра губами отвечал ей муж. - Ты умница… Держи, выпей еще. У тебя плохой кашель». И Оля прижималась к нему крепко-крепко, и оба делали вид, что не замечают, как цепенеет его плечо. «Я поняла со слов дяди, что если он и любил кого, так это Соню, актрису Лаврентьеву, с которой он жил сразу после того, как ушел от нас… Но вообще его сердце было каменным. Он не мог любить. Бедный человек… А Соня его любила!»
***
Да, Соня его любила.
…Андрей сделал последний глоток кофе, поднялся, сполоснул чашку, убрал в шкафчик. Вдруг он почувствовал острый приступ тоски - захотелось в Испанию, к Кате, или чтобы она оказалась здесь. Дочь его не хочет видеть, это ясно. Она хотела видеть Елену Александровну - увезла ее куда-то, забрала с собой. Он был утром на Авдеенко, дома была только Лара, жаловалась, что осталась одна - Марья заезжала, велела вещи собирать и увезла старую Пушкареву. Сумасбродство! Она хочет быть взрослой, но не повзрослела ни на грамм. Костик - другое дело. Мужчина - другое дело! Андрей вдруг понял, что все утро ждет. Костя звонил вчера поздно вечером, сказал, что летит в Москву. Андрей не может увидеть Катю, Марью, но он увидит сына - уже через несколько часов. И жизнь будет понятна и предсказуема - они поедут в «Зималетто», Костя посмотрит последние данные о продажах, - он экономист от бога, с такими, как он и Катя, «Зималетто» ничего не страшно. Андрей с нетерпением ждет того дня, когда они все вместе соберутся в «Зималетто», когда Костик пройдет все свое обучение, в Москве и в Европе, и наконец обоснуется в компании уже навсегда. Он заменит его и Катю, а Марья будет дизайнером, - его родители, да и Воропаевы, были бы довольны! Господи, сколько лет прошло, а он все думает о них… Его дети в этом смысле неизмеримо свободней. Они принимают «Зималетто» как данность, не как наследство, обязательство, взятое на всю жизнь перед самими собой. (Естественно, бывали минуты, когда Андрей Павлович разуверялся в своем пути…)
Еще было время, и он решил принять ванну. И снова нахлынуло: гостиничный номер, но теперь уже не Челябинск - Петербург… Он был молод и полон сил, и даже ту неприятную поездку в каком-то уголке подсознания принимал как приключение. Интересно все же, какую преследовали цель, думал он тогда, лежа в ванне и ожесточенно драя мочалкой сильные руки… Опорочить Катю, отомстить ей за что-то… или рассорить их? Тот, кто придумал это, знал, возможно, о его взрывном характере, о том, что механизмы ревности сработают как нельзя успешней. И в то же время он его не знал. Не знал о силе, с которой он любит, о том, что им с Катей пришлось пережить. Попал пальцем в небо, голубчик…
И все же он едва удержался от желания вцепиться в горло этому тщедушному Павлову, когда тот открыл ему дверь. В подъезде пахло прорванной канализацией и жареной картошкой, дверь коммуналки была обита дерматином. Когда она отворилась, Андрей забыл обо всем, о запахах, он только помнил лицо Кати и тайну в ней, оклеветанную, поруганную… Несколько минут ушло на то, чтобы разобраться, что парень, открывший дверь, - не посылавший СМСки Павлов, что Ваня Павлов в настоящий момент находится на теплом берегу Крыма, на фестивале, потому что он артист, играет в музыкальной группе на электрогитаре… В общем, несмотря на всю решительность Андрея, от этого визита удалось добиться мало. В биографии мальчишки совершенно не за что было зацепиться: родился, учился, школа, институт, коренной петербуржец.. Знакомые? Ну ясно, знакомых тьма, а какие именно его интересуют? Он и хотел узнать - какие… Андрей решил ехать обратно и думать вместе с Катей, что делать дальше. Лететь в Крым? Но он не хотел надолго оставлять Катю и дочь.
***
…Бабушка рассказала: вечером того дня Катя повела Марусю на речку гулять. Как всегда. Ничего необычного. Перед прогулкой бабушка сплела ей венок из самых стойких осенних цветков, и Маруся носилась по берегу с венком на своих черных кудрявых волосах.
Страха за себя Катя не испытывала, только за Андрея. Это дурацкое «берегитесь!» в конце каждой СМС, как печать, как сургучное резюме, было словно намеком на несерьезность, призывом позабавиться, и только. Она могла бы бояться, если бы муж не поверил ей. Но она вышла замуж за человека, который не мог не верить ей, - что еще нужно было, чтобы оставаться спокойной? Но он уехал в неизвестность, и это тревожило ее. Он и сам мог навлечь на себя проблемы. Катя знала о его осмотрительности, знала, что люди часто недооценивают его, доверяя первому, внешнему впечатлению. И все же в этом впечатлении было много верного. Тем более когда речь шла о ней и детях.
Катя несла Марусю на руках, ей не хотелось выпускать ее. Но девочка начала ерзать и тихонько ворчать, и Кате пришлось ее отпустить. Как всегда, Маруся бежала по только ей известной траектории, и бесполезно было пытаться проследить за ней: через полминуты начинало рябить в глазах. Катя вздохнула и посмотрела на небо. Солнце зашло за тучу, по небу плыли яркие облака. Она подавила первый легкий приступ тошноты и, поспешно опустив голову, стала размышлять о том, как назвать мальчика. В том, что будет мальчик, они с Андреем не сомневались почему-то. Интересно, почему? Катя широко улыбнулась.
- Маруся! - позвала она через минуту. Дочки не было видно, но это нормально, ее никогда не «видно». Чтобы ее «увидеть», надо поискать. И она пошла ее искать, не сердясь, привычно подавляя тревогу. «Маруся!..» - иногда это срабатывало…
Не срабатывало. Нигде ее не было, этой теплой, вкусно пахнущей девочки, три года и три месяца назад отделившейся от нее и становящейся совсем отдельной. Маруся!.. Катя прибавила шаг и побежала к камышам, потому что ей почудился с той стороны какой-то звук. Камыши серебрились под поднявшимся ветерком, но Маруси не было. «Андрей», - прошептала Катя и беспомощно оглянулась. Было пусто, тепло, тихо. Как когда-то, когда не было у нее никого, ни его, ни ее.
Когда она была смелой и ничего не боявшейся, рванувшейся навстречу опасному счастью связи с почти женатым начальником, без тени настоящего сомнения, опасения, ни разу всерьез не испугавшейся, не захотевшей забиться в угол, заткнув уши и закрыв глаза: боюсь, не хочу, пусть лучше ничего не будет!.. Она не только не боялась сама, с его подачи она преодолевала и его страхи, его, закомплексованного, трясущегося как осиновый лист перед лицом настоящего, как перед первым причастием.
Так могла поступать только уверенная в себе, в своей мечте, в своем праве женщина… Если и задумывающаяся об уходе, то только о зрелом - из-за душка подлости, неизбежно овевающего острые углы всех на свете треугольников, - но не из-за комплексов неуверенных в себе, «домашних» девочек…
Потом было много всего. Она совершила большой круг, в котором были редкие, неведомые многим страхи, прежде чем вернуться к себе прежней…
Но такой, которая стояла сейчас на берегу речки, она не была никогда. Что означали те минувшие смешные страхи по сравнению с тем, что завладевал ею сейчас! Она боялась. Боялась! Ей хотелось кричать, она только шептала. В эти минуты ей казалось, что в ней рождалась какая-то новая Катя, в которую страх-захватчик приходит вместе с болью - ей было больно, где-то между грудью и животом, и постепенно боль стекала вниз, и потом она вспомнила, что там уже есть чему болеть, и испугалась еще больше. И заболело еще больше…
Она долго металась по берегу, потом брела, наконец стала садиться прямо на землю. Увидела Сонину машину - по ее звонку Соня мчалась на помощь, но чем она могла помочь? Они побежали к дому, потом обратно, и снова к дому, а Катя не смогла бы сказать о том, что с нею нет Маруси, ни матери, ни мужу - она молила бога, чтобы он не позвонил. Наконец, когда они в третий раз поехали на речку, откуда-то сбоку, из кустов, Катя услышала Марусин голос и, думая, что это, конечно, галлюцинация, выскочила и пошла в ту сторону, но дочка действительно сидела на берегу, довольно далеко от воды, и перебирала увявший за день венок. При виде матери подняла голову и сказала: «Мама, завяли мои цветочки…» И слезы хлынули у Кати из глаз, и опять она не могла говорить, только хватала ртом воздух и сухо всхлипывала, потому что слезы очень быстро закончились.
Маруся сказала, что была голубая машина, и добрая тетя, она сказала, что ее тоже зовут Машей, а когда Маруся ей сказала, что она не Маша, ТА Маша сказала, что когда-то она тоже была не Маша, а потом ее все равно стали звать Маша. Нет, они не были ни в каком доме, они все время ездили, ездили, и Маша давала ей соленую водичку, а она же ее не любит (Маруся морщилась) и задерживала во рту, пока минералка там сама собой не растворялась. И Маруся показывала - крепко сжимала яркие губки, а потом широко открывала рот и требовала, чтобы Катя подтверждала: действительно, растворилась. Но Катя была тенью, Марусю отвлекала Соня, она брала на себя функцию слушателя и зрителя. И, когда на Катин телефон пришло СМС, она тихо вышла в коридор - уйти в спальню, как предлагала Соня, не могла, надо было видеть или хотя бы слышать Марусю - и, прислонившись к стене, прочитала его.
Ей писали: «Это только начало. По-дружески: уезжайте завтра с утра. Ничего не говорите мужу. Иначе расстанетесь с девочкой надолго».
Она стояла у стены - это было удобно, потому что оставалось только сползти вниз. Она сидела на корточках и думала о том, что если испугалась она - испугается и Андрей. Она не знала себя такой, могла не знать и его. Он и сам себя не узнает. И как они тогда будут бороться, два испуганных человечка, ослабленных тем и виновных лишь в том, что с какой-то спокойной и беспощадной обреченностью любят друг друга и своих детей?
…- Соня вернулась домой за полночь, - сказала Лена. Ее мягкий голос от многочасового рассказа немного охрип. - Ей было стыдно и больно, поверь… Ее подруга, та, что увезла тебя, а потом привезла обратно к речке и посадила на землю, уехала в Москву.
Соня вошла в дом, Олег сидел на диване, потухший, безразличный… Спросил только:
- Ну что? Все нормально?
- Что ты называешь нормально, это подло, а не нормально, - на одной ноте, устало, проходя мимо, сказала она ему.
- Не читай мне мораль. Она поверила?
- Трудно не поверить, когда пропадает твой ребенок…
- Она уедет?
- Да.
Больше она ничего не сказала, поднялась в спальню. Скорчила у зеркала одну из своих бесчисленных гримасок, постояла у кровати и, раскинув руки, упала лицом вниз. Ну вот, она добилась своего. Она согласилась помочь Олегу с СМСками, потому что ее точила досада и она боялась стать похожей на червивое яблоко. С самого начала этого знакомства она улыбалась Ждановым, смешила их дочь, но в глубине души завидовала им. Перед встречей с ними она как раз поняла, что чудовищно хочет замуж за Олега. И бывали моменты, когда она была уверена: еще чуть-чуть. Но время шло, и ничего не происходило, а она уже не представляла себе жизни без него… И вообще, другой жизни: без заботы о ком-то, без шагов в соседней комнате, без тепла. Но она часто оставалась одна, и тогда ее звали к себе Ждановы. Там было много тепла, даже чересчур - для ее обнаженного, с кровоточащей раной самолюбия. И, улыбаясь им, как родным, она чувствовала, что становится плохой; их счастье пробуждало в ней агрессию, ей хотелось быть причастной к нему, хотелось стать кусочком этого или такого же счастья. Ей хотелось превратиться в Катю, иногда она смотрела на нее и остро, до боли завидовала, хотела иметь те же руки, глаза, такое же платье или джинсы - это было смутное желание быть любимой, не Андреем, нет, и даже, наверное, не Олегом - хоть кем-нибудь. На учебной сцене она часто применяла жесты или взгляд, позаимствованные у Ждановой, - и испытывала при этом наслаждение. Зависть рождала в ней и неприязнь, и непонятную нежность. Ведь хищные звери, прежде чем съесть, лижут свою обездвиженную жертву - как детей, как возлюбленных… Соне было страшно, и, чтобы это прекратить, она согласилась услать куда-нибудь Катю, соблазнить Андрея, чтобы уговорить его на продажу земли, и покончить с этим. Потом Катя вернется, и все будет по-прежнему. Может быть, немного сглаженней и добрей к другим, потому что безжалостно-ослепительный небосвод семейного счастья будет притушен изменой. Они станут похожими на обычных людей, с их недостатками и ошибками, и Соня сможет даже пожалеть Катю, пожалеть по-настоящему, - мало ли за что можно обычного человека пожалеть.
Просто так, одними СМСками, «услать» не получилось. Соня особенно и не рассчитывала на это, скептически глядя на энтузиазм Олега. Но он не верил в любовь. В ревность, в чувство собственничества - верил. И очень удивился, когда Андрей явился к нему - холеный, умиротворенный, явно после приятной ночи с женой. И, хоть он и раздражил его своим заявлением о женитьбе на Алекмановой и Андрей не сказал ему, куда едет, особого труда узнать это не составило: Елена Александровна выболтала, стоило Соне позвонить. Уехал зять в Петербург, по делам. Вычислил Ваньку, Сониного одноклассника, понятно… (Олег особенно не беспокоился, никто не знал, что Соня родом из Петербурга.)
Значит, между ними все по-прежнему идеально и Жданов просто занимается поисками врага… Нужно было придумать что-то другое. И, когда Олег сказал Соне: нужно Катю припугнуть, и самый лучший способ - через ребенка, она согласилась, потому что все еще хотела замуж и все еще плакала по ночам, взирая на себя иногда с удивлением, как бы со стороны, из-за кулисы. А если она этого не сделает, он женится на другой. Все просто! А он милосердно дает ей шанс. Он мог бы прямо сейчас собрать вещи. Но он пытается что-то предпринять, чтобы остаться. Значит, она дорога ему. Значит, не так уж он черств.
- Что ты будешь чувствовать, когда я буду спать с ним? - спросила она, когда он лег в постель.
- Гордость, - ответил он и погасил свет.
Он всегда восхищался актрисой в ней, больше, чем остальным. Его это возбуждало…
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Очень сильная глава!
