|
В желудке неотвратимо намечался буран.
Еще бы.
Вторая бутылка уже просто вливалась в горло, примитивно булькая при этом, опошляя происходящее, притупив не только боль душевную, но и горечь от впопыхах впихнутого бутерброда утром, холод от раскрытого окна, из которого в кабинет, то и дело врывался снег, ярость от неудобной позы, безраздельную обиду и жалость к самому себе. Больше ничего не исправишь. Аргументы иссякли, предел доверия исчерпан.
Все кончено.
Безразличие разливалось по всем клеточкам. Хотелось вот так сидеть, на полу, опираясь спиной о косяк двери, долго, пусть даже до утра. Вот пусть его найдут таким жалким, замерзшим утром и пожалеют. Скажут, что он ни в чем не виноват, и можно начать заново. Ведь все получится? Должно получиться. Хотя, без Кати черта с два что-то получится…
Стоп. О Кате пока рано…
О Кате только после третьей.
Это ведь последняя ночь в родном кабинете? Долгожданном, уютном, собственном. Он-то и оказался здесь сейчас из милости Потапкина, до которого еще не дошло, что его указания перешли в разряд просьб. Здесь даже болело не так, как болело бы дома или в каком-то кабаке. Здесь и одиночество не в тягость. Если б еще не верная подружка- то и дело подкатывающая к горлу тошнота, все было бы великолепно.
Сам виноват.
Заигрался.
Заврался.
Поверил, что все будет хорошо.
Идиот.
Андрей закрыл глаза, и съехал по косяку еще ниже, обхватив себя руками, почти лежа на полу. Так стало легче. Так стало казаться, что если его еще хоть раз угораздит пошевелиться, то только в сторону служебного туалета дальше по коридору. Естественно, он пошевелился. От пиджака избавился еще, когда начинал пить на красных «поцелуйных» креслах в компании первой неверной, слишком быстро опустевшей бутылки, заброшенной в корзину для бумаг. Теперь пальцы медленно расстегнули пуговицы на рубашке, стянули ее, отшвырнули прочь, заскользили по угловатой второй, стоящей рядом, ее содержимое уже не согревало, а раскаляло пищевод. Еще глоток, еще.
Здорово.
Сволочи шотландцы.
Блаженный эликсир.
Лекарство от всего на свете.
Еще глоток.
Андрей дотянулся до собственных пяток, содрал с себя ботинки и носки, медленно поднялся, опираясь о косяк двери, собственный стул. Каждое движение напоминало о себе пульсацией в висках, но что это было по сравнению с тем, что творилось с ним еще пару часов назад? Пустяк. Футбольнув любимый стул, олицетворение собственной значимости и оправданий надежд отца, он побрел по коридору.
Умываясь, увидел свое отражение в зеркале и насильственно улыбнулся, растягивая губы в злом оскале.
А чего он собственно хотел? Уж ни полного безоговорочного доверия, любви, понимания всегда и во…
Стоп.
Тошнота выплеснулась наружу.
Стоп!
Стоп…
Волшебно.
Горячие струи жестоко бились в затылок, и это было почти также приятно, как если бы волосы ерошили чьи- то руки. А он еще смеялся с желания отца поставить здесь душ, и с требования матери держать на работе запасной комплект одежды. Когда-то смеялся. Когда-то, когда жизнь была понятно и приятна, когда единственной неприятностью были выпады Сашки, а самым веселым приключением интрижка без последствий в виде разъяренной Киры.
Странно, но и теперь, когда на смену тошниловки вернулась боль, он не чувствовал себя опьяневшим. Сознание ясное, как лезвие опасной бритвы, которой всегда пользовался отец, и которая была, в том числе и здесь, в ящике с нехитрой аптечкой и запасом полотенец. Ею так легко полоснуть себя по запястью и ждать, пока разольется по телу настоящий покой и расслабленность.
Стоп.
Сашка будет рад.
Малина будет долго пить за двоих. Кира изрежет наконец-то на лоскутки свадебное платье.
А Катя? Интересно, она будет сожалеть? Горевать о нем? Может быть, она тогда поверит, что его ложь совсем не была ложью?
Проехали.
Резать себе вены - это пошло.
Удивительно.
Босиком так приятно было возвращаться в кабинет, жар из живота давно улизнул куда-то вниз, и прохладный пол был почти бальзамом на душу. То есть на ноги? То есть просто бальзамом. Андрей вернулся в кабинет, высунул на мгновение голову в метель, струсил капли с волос, глубоко выдохнул. Что ж, можно продолжать? А если бутылка закончится, то точно можно переехать в Малине, там тоже есть бар и окно, что еще нужно человеку для счастья?
Он снова сел на пол, оперся спиной о косяк Катиной двери, закрыл глаза, и погладил наполовину пустую бутылку. Любимая моя.
А ведь с ней было хорошо. Легко, как ни с кем другим. Он предал самое драгоценное, нежное, доверчивое, любящее существо на свете…
Глоток. Еще глоток.
Самое искреннее, теплое, ласковое…
Еще.
Самое…
Да заткнись ты!
Глоток.
Тихо как…
Он услышал быстрые легкие шаги, и сердце собралось выпрыгнуть из груди, ведь не узнать их невозможно.
Глюки? Вот это да! Здравствуйте, Катенька! Не ожидал вас увидеть здесь сегодня. В смысле вообще не ожидал вас и сам не в форме.
Она замерла в нескольких шагах от него, очевидно, не сразу заметив, что он здесь сидит. Странно, но он никогда еще не видел одетой ее ТАК нелепо. На пижаму в жутких медвежатах накинуто пальто, на ногах все те же уродливые ботинки. Распущенные волосы еще миг назад стягивала пушистая косынка, которую она стянула, уже уставившись на него, переминаясь с ноги на ногу, словно решая бежать сию минуту или еще поглазеть.
-Я хотела… - судорожно сглотнув и отведя глаза от его груди, начала оправдываться она и тут же запнулась.
Глюки умеют разговаривать? Господи, вот это клоунада! Последняя бутылка была лишней? Или это уже «белка»?
Поиграем что ли?
Андрей ухмыльнулся. Потянулся, разминая затекшие от долго сидения мышцы.
Весело. Почти беззаботно.
Он протянул девушке еще миг назад любовно ласкаемую им бутылку. Громадные глаза налились паникой, которая плавно перелилась через дужки очков и пролилась на него. Но вот ее рука потянулась на встречу, и на миг, прикоснувшись к его пальцам своими, она забрала бутылку, рывком подняла ее и глотнула из горлышка - так, как он пил еще пару минут назад. Глоток. Еще глоток. Судорожно пробежала игра хрящей на шее, из уголка рта вытекла струйка виски и скатилась вниз по подбородку.
Никогда в своей жизни он еще не хотел ее так, как в тот миг, когда он протянула бутылку ему назад и вытерла след от капли рукой. Раскрытой, подрагивающей ладонью.
- Я забыла вернуть …- она снова запнулась, разглядев то, что творилось с ним. Круто развернувшись на каблуках, бросилась бежать. Прочь, словно от прокаженного.
Невероятно.
Андрей слушал перестук каблуков и медленно осознавал, что перед ним была не галлюцинация.
Что это была Катя.
Катя.
Он в прыжке оторвал свое непослушное тело от пола и побежал за ней следом. Босиком? Плевать.
Бутылка опрокинулась и закружилась вокруг своей оси, проливая содержимое на пол.
Он влетел в лифт в тот момент, когда двери уже закрывались, напугав ее до смерти. Катя вжалась в стенку, словно желая растечься по ней, закрыв грудь руками, и глубоко и быстро дыша. Неужели она его настолько боится? Не желая видеть ее страх, он нажал на кнопку остановки, зная, что тогда и свет потухнет, что этот дефект так никто и не исправил.
В кромешной тьме, он тихо позвал ее.
- Катя…Катенька…
Даже не запомнив, где она стояла, он бы нашел ее по громкому дыханию, по запаху, по стуку сердца. Ее страх казался отвратительным. Ее страх вызывал в нем все самое гнусное, что только было. Или всему виной полторы бутылки на голодный желудок?
Какая к черту разница? На смену желанию пришла захлестывающая, будоражащая злость.
Он вжал ее своим телом еще крепче в стенку, нашел ее ладонь своей и опустил под ремень своих брюк. Бесцеремонно. Ласкающим движением содрал с ее лица очки и сунул их себе в карман.
- Что же мы с вами будем с этим делать, а, Катенька?
Она попыталась вырваться, но его хватка стала еще сильнее и она билась в руках, словно воробушек, раззадоривая его.
-Ненавижу тебя! – пропищал воробушек и затих.
Он рассмеялся ей в шею и сунул руку глубоко вниз. За резинку мягких пижамных брюк и даже еще глубже, окунувшись в жаркую, пылающую глубину и слизав с губ ее стон.
- И с этим? – прошептал он ей в ухо и лизнул мочку, завиток, не давая никакой передышки, не веря, что это реальность.
Реальность.
Звенящая от удара сумкой в его собственное ухо, полыхающая Катиной злостью, не меньшей, чем бурлила в нем еще миг назад.
От неожиданности он ее отпустил.
От неожиданности, она оступилась и упала на пол, запутавшись в пальто или просто в собственных ногах.
Он опустился следом, беспорядочно шаря руками, пытаясь найти ее. Схватил за лодыжку, потянул на себя. Темнота была оглушительной. Катя честно пыталась его оттолкнуть, даже когда, поднимая окутывавшую ноги ткань, целуя их, он добрался до коленки. Даже когда он поднялся вверх и уткнулся лицом в ее теплый подрагивающий от дыхания живот.
-Прости меня, - бесконечно шептал он, задыхаясь от пьяной жалости к ней и себе, лаская так, как она любила, и как намертво отпечаталось в его подсознании, в кончиках проворных пальцев, жарких губ. Он старался быть нежным с ней, настолько, насколько позволяло его отравленное спиртным восприятие. Перестав сопротивляться, Катя стала похожа на покорную теплую куклу, которую он раздевал, опустившись спиной на пол, усаживал на себя и лишь проникнув в нее, убедился, что это не безразличие, не апатия, а просто она чувствовала слишком много, чтобы как-то реагировать.
Она безвольно опустилась грудью на него, сильно сжала плечи руками, уткнулась носом в его шею и застыла, издавая странные, чарующие звуки, которых он еще не слышал. Потом к своему удивлению, он почувствовал ее губы у себя на виске, щеках, губах. Ее поцелуи были так требовательны и жарки, что он опешил, и не скатился в алчущую пропасть удовольствия вместе с ней.
А может быть, остатки рассудка продолжали самобичевание?
Она несколько минут оставалась неподвижной в его руках, а потом повторила движение, уже не направляемое его руками. Раз.
Еще раз.
Скользнув неуправляемой волной к его губам и вцепившись в его волосы.
Это был вихрь, яростнее которого он никогда не переживал.
Настолько сильное чувство, что он даже не понял, что сотрясаемая его дрожь – это вовсе не дрожь, а движение кабины лифта, а свет, заливающий глаза вовсе слабый отблеск наслаждения.
Он едва успел снова нажать на кнопку, как совсем близко раздались шаркающие шаги Потапкина.
- Что-то странное с лифтом, - бормотал он. – А Андрей Палыч наверху. И Катя тоже. Как же они спустятся, а? Нужно монтерам позвонить. И их предупредить, наверное.
И он позвонил.
Телефон сердито зарычал в кармане.
Катя дернулась в его руках, как от удара и мигом сжалась в комок.
Он обнял ее еще крепче и достал телефон.
-Андрей Палыч? – бодро проорал Потапкин. – Лифт не работает, вы по лестнице спускайтесь, хорошо? А я пока монтеров вызову.
- Иди спать, Потапкин! – рявкнул шепотом Андрей в трубку и отключился.
- Святой человек, - прокомментировал Потапкин, отправляясь в дежурку. – На работе спать отправил! Что ж мы будем делать, если его выгонят?
Выходит, знал?
Быстро же тут разносятся новости…
Пока лифт поднимался вверх, он укутал замершую ледышкой Катю в пальто. Подхватив на руки, вместе с разбросанной одеждой, вынес из лифта и унес по коридору назад, в кабинет. В приемной, он опустил ее на диван и лег рядом, крепко прижав ее к себе.
Несколько минут прошли в молчании.
Это было сказочно.
-Катька, я тебя люблю, - нарушил тишину его шепот.
Катя дрогнула, словно пробуждаясь от сна, и отстранилась, испуганно глядя на него.
- Меня отец ждет внизу.
Он улыбнулся. Внутри бурлила смесь почти щенячьего восторга и уверенности в себе.
- Валерий Сергеевич, - пропел он в трубку. – Жданов беспокоит. Вы не переживайте, катя еще задержится не надолго, но я ее потом сам отвезу.
Катин отец сердито ворчал в трубку, но он его не слушал.
- Ну вы же сами понимаете, ситуация нештатная…Нет, не беспокойтесь, если такое случится, я сам уволюсь вместе с ней.
Андрей даже не дослушал его ответ. Девушка отстранилась и молча, принялась одеваться, не глядя на него. От нее повеяло холодом, словно из раскрытого в кабинете окна.
-Что? – недоуменно уточнил он.
- Зачем ты опять лжешь, Жданов? – близоруко щурясь, сердито спросила она.
Ни что и никогда не казалось ему прекраснее, чем Катька в пижаме, сердитая и раскрасневшаяся, упрямо выпутывающаяся из его объятий.
Он счастливо рассмеялся.
Он подняла пальто с пола, вытащила из его кармана свои очки и пошла босиком прочь из кабинета. Ее уродцы так и остались в лифте.
Ошарашенный, он почти поверил, что это была галлюцинация.
Догнал ее возле стола Торопинкиной, прижал к себе и проворковал в ухо:
- Ты что уходишь? Сейчас?
Катя обернулась, дернув плечами, попыталась сбросить его руки, но только крепче их сжал.
- Отпусти меня, - почти умоляюще прошептала она.
Он выдохнул.
Что-то тяжелое ударило о ребра изнутри. Что-то настолько болезненное, что, казалось, предыдущий выдох был последним.
- Ты не можешь удержать меня силой, - твердо добавила Катя.
Он отпустил руки. Она посмотрела на него, и, даже потеряв часть решимости, добавила:
- Я забыла оставить ключи от твоего кабинета. Я только поэтому приехала…И уеду завтра да… - она запнулась и отвела глаза, – далеко. И не нужно меня искать.
Может быть, это все–таки галлюцинация? Не может быть, чтобы снова стало так больно.
- Пожалуйста, - добавила Катя и дотронулась к его перекошенной от напряжения щеке.
Он смотрел, как она вызывает лифт, как дверцы жестоко и медленно отрезают пространство, скрывая ее, неловко натягивающую ботинки, как неумолимо мелькают светящиеся цифры…
Тупо, безвольно, сосредоточенно.
Сволочи шотландцы.
Блаженный эликсир.
Лекарство от всего на свете.
Еще глоток.
Андрей дотянулся до собственных пяток, содрал с себя ботинки и носки, медленно поднялся, опираясь о косяк двери, собственный стул. Каждое движение напоминало о себе пульсацией в висках, но что это было по сравнению с тем, что творилось с ним еще пару часов назад? Пустяк. Еще раз футбольнув любимый стул, олицетворение собственной значимости и оправданий надежд отца, он побрел по коридору.
Умываясь, увидел свое отражение в зеркале и насильственно улыбнулся, растягивая губы в злом оскале.
А чего он собственно хотел? Уж ни полного безоговорочного доверия, любви, понимания всегда и во…
Стоп.
Тошнота выплеснулась наружу.
Стоп!
Стоп…
_________________
Перестаньте жалеть Антипку, не смешно.(c)
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
можно и почаще 
И не надо, не надо говорить: Стоп! 
[/b]
)
