|
4.
Объяснять причину ее неверия почти не требовалось - от таких мошенников чего угодно можно ожидать!.. Вот Пушкарев оклемается немного, потом поднимется и пойдет к Жданову-старшему - посмотрит ему в глаза, спросит, как он дошел до жизни такой и такого же сыночка вырастил…
- Папочка, не надо… - терпеливо уговаривала Катя. - Ты пойми, это бизнес. Хорошо это или плохо, но ничего здесь особенного нет… Я сама разберусь, я справлюсь. Я же Пушкарева, я сильная… только мне нужно, чтобы вы были на моей стороне. Ты на моей стороне, пап?
Его колючие глаза внезапно увлажнялись.
- Что ты спрашиваешь… Мы тебя никогда не оставим, ты знаешь… Но как это - «ничего особенного»? - снова начинал закипать. - Ты беременная, и из-за всей этой чехарды, этого «бизнеса», не хочешь им говорить - и «ничего особенного»?!..
И она снова его успокаивала… Поправляла подушку, брала с тумбочки чашку с чаем, протягивала ему. Он приподнимался, делал глоток и опять в сердитом бессилии валился на подушку. Врач только что ушла… Рецепты, запах лекарства - укол делали… Гипертонический криз…
Ее версия чуть-чуть отличалась от настоящей, но как же она меняла все... После провала коллекции Ждановы попросили ее встать во главе «Ника-моды» - и она пошла навстречу - ведь отец сам учил ее людям помогать?.. Потом уволилась из «Зималетто», чтобы в Лондоне помогать Павлу Олеговичу… Но она не верит Ждановым и не хочет, чтобы они узнали о ее положении, пока она не разочтется со всей этой историей, с «Ника-модой». Пока у них не будет повода подозревать ее в корысти, не доверять ей…
- Так откуда же твое «положение»-то взялось? Тоже от недоверия? - кипятился обескураженный, сбитый с толку навалившимся на него чуждым миром отец.
- Папа, я любила Андрея, любила, - бледнея от своей откровенности, казавшейся в этом преломлении безжизненной, точно она предавала свое чувство, отвечала Катя. - Но дело не в том, что он что-то сделал, в чем-то ошибся… Такие крупные, серьезные люди в принципе не умеют до конца людям доверять. И я не хочу, чтобы они раньше времени узнали…
- Но это просто… они просто негодяи… - бормотал Пушкарев, тоже бледнея. - Втянули в свои махинации и еще и смеют «не доверять»!.. Ох, темнишь ты, темнишь, Катюха, - внезапно откидываясь на подушку, тяжело дыша и глядя в потолок, говорил он. - Не бегала бы ты от него, когда он сам кричит, что тебя любит… Ну, ничего… Вот я поднимусь, ты вернешься - вместе пойдем разбираться, и в бизнесе, и в положении…
- Все будет хорошо, пап, доверься мне… Обещай, что, пока я в Англии, ты не будешь искать встречи с Андреем или Павлом Олеговичем…
И так по кругу…
Но ей нужно было остановить его. После заявления Андрея, после того, как отец понял, «кто виноват», и порывался догнать, призвать к ответу…
Вчера Андрей позвонил в дверь еще один раз. Больше не пытался… Видимо, слышал шум, суматоху за дверями. А она слышала на лестнице его шаги. Но потом возле дома долго стояла машина. Катя видела кусочек багажника за углом. Выглянув в окно в очередной раз, уже после отъезда «скорой», кусочка не увидела…
Мама вошла в комнату, протянула выглаженную блузку и, наклонившись, тихо сказала:
- Я с Миланой Сергеевной договорилась, она тебя подождет. Она в субботу иногда принимает, нам повезло. Ну, иди, иди, - уже громче, выпрямляясь, сказала она. - Там одно лекарство в рецепте… его лучше до обеда принять. Раньше, как говорится, выйдешь - раньше вернешься, да?
Катя поднялась. Пройдется, «подышит», как говорит мама; до поликлиники пара остановок. В поликлинике - хорошая аптека, она купит все необходимые отцу лекарства, которые выписала врач.
Она шла по хмурой дождливой улице и печально улыбалась. Хэмпстед! Зеленые холмы, солнечные короны! Сказка, сон!..
Однако «Зималетто» и Павел Олегович не были сном. Катя позвонила утром, сказала Жданову о болезни отца. Он разрешил задержаться еще на день… А она и не знала, радоваться этому или нет. Конечно, с папой беда и она переживает за него, но оставаться в Москве - это все равно что постоянно, каждую минуту ждать удара в спину.
Милана Танеева была старой маминой знакомой, благосклонно встретила ее; услышав о Лондоне, сделала большие глаза и замахала руками: «Что вы, и не думайте! Вы знаете, какие деньги там платить придется? А здесь, дома, в знакомой обстановке, «проведем» вас в лучшем виде и почти, ну почти бесплатно…» Проведем - это значит, наблюдение во время беременности… Хороший сленг, ей нравится… К свету бы, к свету…
Она зашла еще в аптеку на первом этаже и, выйдя на темное, под низким козырьком, крыльцо поликлиники, - увидела Андрея. Он стоял далековато: места для машины на стоянке, видно, не было. Он стоял среди машин и смотрел в сторону входа…
На мгновение ослабела, колени подкосились. Но уже в следующую секунду быстро спускалась по ступенькам и шла в обратную сторону, к остановке, на ходу поднимая воротник своего коричневого пальто. Несмотря на начало мая, на то, что деревья стояли уже вовсю зеленые, было очень холодно. Андрей догнал, она чувствовала его рядом:
- Катя, подожди. Ты должна выслушать меня…
- Мои родители уже выслушали. Папа слег. У вас осталось еще что-то - для меня?
- Катя, ты можешь иронизировать, даже смеяться надо мной. Мне все равно. Я заслужил все это. Но я не хотел, чтобы Валерию Сергеичу стало плохо. Я всего лишь хотел сказать, что люблю тебя. Что в этом такого?
- Ничего. Ничего, кроме того, что папа - это не я. И у вас не получится обманывать его, как меня… - Она вырвала локоть из его руки и побежала к открывшимся дверям автобуса.
- Где ты живешь? Работаешь? Катя, где ты? - выкрикнул он ей в спину. Поставив ногу на ступеньку, она повернула к нему лицо и покачала головой.
- Ты моя… была моей, и я имею право знать, - тихо сказал он. И она услышала его - ведь он был совсем, совсем рядом, как бы ей ни казалось обратное… Понимая, что она не ответит, он добавил вдруг обычным голосом, с обезоруживающей простотой: - Я хочу, чтобы Зорькин и Валерий Сергеич вернулись в «Ника-моду»…
Она нахмурилась:
- Я надеюсь, у вас хватит совести не тревожить больше моего отца… - но сзади стали напирать, и вскоре Андрея уже не было видно. Толпа внесла ее в автобус, и она не чувствовала ног, губ. Сильная? Да, наверное, сильная…
Только бы он не догадался, зачем она была здесь. Но отцу ведь действительно плохо, приходил врач, и Андрей знает об этом. И «скорую» видел… И в аптеку она зашла… Автобус повернул, и в окнах выросло здание поликлиники, стоянка перед ним. В пустой квадрат, где до этого стояла машина Андрея, пыталась протиснуться чужая голубоватая «Мазда»… Катя неловко прислонилась, привалилась к поручню. Отца она как-нибудь убедит. Они уедут куда-нибудь, навсегда уедут. «Ты моя», «имею право»… Нет, никаким его сиделкам не добраться до…
Перед отъездом неожиданно выяснилась еще одна проблема. Мама… В первый момент слепо и свирепо бросившись на ее защиту, потом уже спокойней выслушала ее и, как-то уклончиво скомкав разговор, больше к нему не возвращалась. Катя встревожилась. Если мама не поверила ей, то она останется совсем одна, с отцом, который видит все в сильно искаженном свете.
Уезжая, спросила:
- Мама, скажи, ты не поверила мне?
- Поверила, - опустила глаза Елена Александровна, энергично потирая запястье, как всегда, когда нервничала. - Конечно, поверила! Только, Катюша, думается мне… даже такой гадкий поступок можно простить любящему человеку. Вдруг он правду говорит? Ну, вдруг, Катенька?..
Итак, она одна! Конечно, чтобы поверить и понять сполна, нужно все это пережить, как пережила она.
- Простить? И слова? И его слова, мама?
- Какие слова?
- Он допускал, что можно избавиться от ребенка. Сказал: почему бы и нет… Размышлял, как это лучше устроить... Но ребенка не было, и я отпустила его. А сейчас ребенок есть, и повторения я не смогу простить. Мне придется жить с этим всю свою жизнь. А я не хочу ненавидеть его, мама. Ради ребенка - не хочу…
Елена Александровна молчала, подавленная этой новой, для нее слишком глубокой мыслью.
- Да-да, ты права, конечно… Но откуда ты знаешь, что он опять так скажет? Может, он обрадуется, может, он…
- Я не хочу пробовать, мама. Не хочу рисковать. Это слишком серьезно. Я боюсь, я постоянно боюсь, что опять что-нибудь такое от него услышу. Так жить тяжело, мам…
Мама заплакала. Прижимала ее к себе.
- Бедная моя, бедная… Ты, главное, помни, что мы с тобой. И за папу не волнуйся, он тоже ничего не сделает тебе во вред. Все будет так, как ты захочешь, как ты решишь. Езжай и ни о чем не беспокойся, о плохом не думай…
Не думай… Если бы это было возможно. Если даже угрызения совести словам Андрея удалось в ней разбудить. Да, с Колей и папой она не слишком церемонилась. Но кто когда-то дал им эту работу, если не она? И кто сейчас работает, чтобы ее семья ни в чем не нуждалась?
***
Вадим Кестер, совладелец крупной торговой сети модной одежды в Европе, - улыбчивый тридцатипятилетний блондин; его отец был когда-то близок с Павлом Ждановым, но рано умер, и дальнейшие дела с «Зималетто» вел Вадим. С Павлом он держал дистанцию, Воропаевых не знал совсем, а с почти ровесником Андреем - хорошо ладил. Приехав в «Зималетто», сразу осведомился, где кабинет Андрея, и прошел к нему; бесхозная ныне Клочкова, сомнамбулически бродившая от стенки к стенке, не преминула воспользоваться случаем и сбегала с докладом к президенту. Президент нахмурился, но решил обождать: положение Андрея как главы «Ника-моды» связывало ему руки. Через несколько стен, в одном из кабинетов, слышался смех…
Отсмеявшись, Андрей широко улыбался.
- Да, веселая у вас жизнь… Может, и мне наплевать на все и рвануть куда-нибудь в Пуэрто-Рико? И удача тогда сама найдет…
- Не получится… - тоже улыбаясь, покачал головой Вадим. - Для этого нужна хотя бы иллюзия, что ты доделал все, что хотел. Ты доделал?
- Ха! Никогда до этого не было так далеко…
- Ну вот, видишь…
- Так что, по рукам? - неожиданно пристально улыбнулся глазами Андрей.
Вадим поднял брови.
- Ты о наших московских магазинах?
- Ну, ты подумал о том, что я говорил?
- Подумал. В принципе, никаких препятствий ни я, ни Лео не видим. И Гауберт тоже не против. Только насчет старой коллекции… - Кестер вздохнул. Покачал головой. - Боюсь, что ничего не выйдет. Слишком высокие цены.
- Но ведь в Лондоне - получилось?..
Вадим взглянул на него. Андрей еще больше сощурил глаза, но оставался безмятежным, спокойным. У Вадима возникло ощущение, что за ним наблюдают, как кот за мышью. Это ощущение не было неприятным - ничего личного, как говорится; у Андрея еще какой-то свой, параллельный сделке интерес. О залоге Кестеру известно не было, и о причине этого интереса он догадаться не мог.
- В Лондоне была другая ситуация, - взвешенно ответил он. - Не забывай, что там совсем другая торговая система. И это не может не отражаться на нашей, частной системе продаж. К тому же…
- Да?
- К тому же Катрин так ловко умеет вести переговоры, что она в два счета убедила меня в выгодности сделки. Я и сейчас считаю ее такой. «Зималетто» набирает вес в европейских деловых кругах (и это твоя заслуга, между прочим; ума не приложу, в чем причина ваших административных перестановок), и первое место среди покупателей - это важно…
- Катрин, - свел брови Андрей. - О ком ты говоришь?
- О вашей помощнице, референте Павла. Или ты ничего не знаешь о ней? Катерина… Валерьевна, кажется. Она отсюда, из Москвы. Я думал, Павел переманил ее у вас с Александром… Он очень гордится ею. Как лучшим приобретением в коллекцию. - У Вадима и улыбка была снежно-блондинистой, у Андрея на мгновенье заслепило в глазах.
Он снял очки; на губах все еще блуждала улыбка. И вдруг из груди вырвался смешок. Один, второй… Он намеревался нащупать причины делового подъема отца, а узнал такое… Он вновь смеялся, но на этот раз Вадим не совсем понимал отчего.
- Господи, бывает же такое… Извини, Вадим. В последнее время мне бывает трудно контролировать себя.
- Неприятности?
- Как сказать, - не сразу ответил Андрей с улыбкой. - И да, и нет. Вроде как да, но в то же время та-ак нет…
- Мне становится уже любопытно. Кажется, здесь речь не только о делах.
- Ну, что ты. Только о делах. Исключительно…
Прощаясь, он пожал Вадиму руку:
- Мне никогда не переиграть наш лондонский офис. Уж я-то знаю, что говорю… Так что - считаю нашу сегодняшнюю договоренность оптимальной. Воропаеву, во всяком случае, останется только согласиться. Я поговорю с ним и позвоню тебе.
- Буду ждать твоего звонка. И всегда рад тебя увидеть.
- Взаимно, Вадим, взаимно…
Когда Вадим ушел, Андрей услышал в приемной голоса - его и Малиновского. Он встрепенулся, но тут же опять откинулся на стуле. Нет, он ничего даже Малиновскому не скажет. Нельзя… Теперь, когда он знает, что Катя совсем рядом, - она рядом с его родителями, а это почти что с ним самим, - он будет очень осторожен. Он затаится и подумает, как вернуть ее.
Он поднялся и подошел к окну. Какие хмурые дни… А он наконец-то может позволить себе перебрать и свои не-неприятности.
Он был вознагражден за свое ожидание - подавленное происшествием у Пушкаревых, но упорное… Ждал - в злополучную пятницу, ждал в субботу… Поставил машину так, чтобы Катя не увидела ее, когда выйдет. Ему удалось незамеченным подъехать к поликлинике, куда ее привез автобус. Бедный Валерий Сергеевич; он надеется, что у него все в порядке; но что плохого в простом признании в любви? Если б он знал, что на ее отца это произведет подобное впечатление, остерегся бы вот так ходить к ним. А ЕленСанна!.. Ну, здесь понятно… Катя все же рассказала ей - и это плохо… Это означает, что она не дает шансов ни ему… ни себе… Только бы не рассказала и отцу, но она не пойдет на это, что бы там ни было. И не в здоровье отца дело. Не пойдет, и все… А если он ошибается, то - скрываться, а не свататься придется… Жених, заявился в дом…
И все-таки он пережил несколько счастливых минут. Он забыл, как всегда забывается, подлинность своих ощущений, знал только, что очень пусто ему жить без нее… А сейчас испытал вновь - но она же еще больше очаровывала, и он уже знал втайне, что так и будет при встрече, что по-другому и не может быть.
Испугу не удалось побороть ни румянца, ни лучистости в глазах… И губы больше не бледны, не сливаются с безжизненным лицом, как в те страшные дни, когда она добивала свое прошлое, расправлялась с ним. И Лондон… Надо все же попытаться выяснить, где отец поселил ее.
Как он гордился только что в разговоре с человеком, видевшим ее, восхитившимся ею. Умница, талантливая, с неиссякаемым источником свежих мыслей в голове. Самая лучшая. Андрей… Я хотела тебе сказать… У меня никогда не было такого дня рождения, этот самый лучший. И - самая лучшая ночь…
Он с легкой горечью усмехнулся. От нее хотели, чтобы она стала такой, как все, - и, чтобы успокоить всех, она могла притвориться такой, сделав макияж, накупив модной одежды; но все равно это останется в какой-то степени иллюзией. Она никогда ничему не будет полностью принадлежать - почти тщетные, наивные хлопоты над верхушкой айсберга! Это не она, а пресное и предсказуемое окружающее приспосабливается - к ней. Она особенная, и всегда останется такой… Только бы знать наверняка, что ее, что их любовь уцелела! У него получится, получится сохранить ее…
Когда Малиновский вошел в кабинет, увидел его, обернувшегося от окна со странной, и бодрой, и отчаянной улыбкой.
- Где-то у нас, кажется, визитка Зорькина была, не помнишь? Ветров - человек Воропаева, а у нас свой, собственный, финдиректор должен быть…
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Все, все, бегу, чтобы на "завтра" иркутское не перенеслось... 
Неужто думала, что Андрей долго не узнает, что она у Павла работает? 
