НРКмания

А почему?

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

Одну главу я вы кинула...безвозвратно.
markiza
Спасибо......рада, что логично, потому что для меня - это все непостижимо и невозможно.

Может...спасибо вам за терпение и понимание!

А есть варианты иного развития? жду с нетерпением!

_________________
Перестаньте жалеть Антипку, не смешно.(c)

Боже мой, жертв оказалось еще больше!..
Они все сделали сами. Люди с завидным упорством убивают друг друга, не замечая, как убивают попутно и себя. Нет, все-таки, "подставить другую щеку" - мудро, надо прощать, а не увеличивать количество зла.
Арчи жалко, он лучше всех!
Спасиба, Совенка! Мне очень понравилось!
Надеюсь, ты еще сюда заглянешь, и порадуешь нас своим талантом.

_________________
Большая сила в человеке, который сможет промолчать, даже если он прав.
© Оскар Уайльд

Что ж...
Если бы не трагическая случайность на дороге (а я все-таки надеюсь, что это случайность), и Ольга бы осталась жива... Может быть со временем их с Ильей жуткие воспоминания и потускнели бы, да и жизнь с дочкой приобрела бы новые краски.
Но Ольги больше нет, и ее действительно очень жаль. А Илья, мне кажется, человек все-таки ведомый и зависимый. Вот он и остается с людьми, которых знает с детства, и уже нет ни сил , ни желания что-то менять в своей жизни...

_________________
Сны - грандиозный сериал подсознания (В. Блоньская)

L
Сократила до минимума Еще один эпиграф...
Спасибо...
Правда,спасибо, солнышки,я вам очень благодарна, что осилили.ЛЮ!

_________________
Перестаньте жалеть Антипку, не смешно.(c)

Будем ждать твоих новых произведений.

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

Совенка, с Новым Годом!

_________________
- А на той планете есть охотники?
- Нет.
- Как интересно! А куры там есть?
- Нет.
- Нет в мире совершенства! - вздохнул Лис... ( Антуан де Сент-Экзюпери)

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

_________________
Парадокс чтения: оно уводит нас от реальности, чтобы наполнить реальность смыслом. © Даниэль Пеннак

Совеночка ждем, обещала в понедельник Правда, теперь и то надо восстановить. , что утеряно.

_________________
Тот,кто никогда не смеется над собой,упускает множество отличных способов посмеяться.С.Дункан

Извините, девы, у меня манюня приболела...совсем днем спать не хочет......так что все, что придумано еще не записано...Постараюсь до вечера, но скорее всего - уже завтра......................

_________________
Перестаньте жалеть Антипку, не смешно.(c)

Самое главное, манюня, чтобы поправилась. А мы подождем.

_________________
Тот,кто никогда не смеется над собой,упускает множество отличных способов посмеяться.С.Дункан

Деть - это самое главное! Поправляйтесь, дорогие!

_________________
Большая сила в человеке, который сможет промолчать, даже если он прав.
© Оскар Уайльд

Пусть малышка выздоравливает!

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

http://newhouse-palata.flyboard.ru/topic1365.html

Девы, вероятность того, что конец я напишу года через три по-прежнему высока...я в остальном. Обещаю никого не убивать .

Часть первая.
Крым.

С ним так хорошо, что забываешь, что забываешься.
Вишневский, «Одиночество в сети»

1.
Согласно скучной медицинской статистики больше всего людей умирает от сердечно-сосудистых заболеваний. По показателям смертности наше кардиологическое крыло с кардиохирургией в придачу даст сто очков вперед даже желтому домику онкологии, затерянному в глубине парка. Хотя, кардиологи редко грустят. Просто не успевают. Судя по программе нашей конференции, они, собираясь два раза в год в Крыму, вообще только и делают, что пьют, объедаются, крутят романы и еще немного рассуждают о прелестях новых бета-адреноблокаторов и антагонистов кальция, но это только для того, чтоб не обидеть фармфирмы, которые за это платят. Кто ж поверит, что мы и старые схемы лечения помним и верим? Правильно, никто. За это нам уже не платят. Впрочем, некоторые их и не знали никогда.
Мы только успели, что поселиться и выслушать одну лекцию, как был объявлен перерыв до завтра и все вывалились из зала, чтоб обсудить планы совместного распития спиртных напитков за чужой счет. Мы потянулись следом. Мы – это четыре с половиной молодых дока. Светка, Светлана Игоревна, прихватила с собой своего десятилетнего сына, пообещав ему конную экскурсию в горы в обмен за пятерошный табель за четверть. Получилось два – на два с половиной, две дамы, двое мужчин. Замечательная компания, как хохотал наш Шеф, подписывая путевки, предвкушая из каких авантюр, он будет нас вытаскивать. Не то, чтобы я была злостной трезвенницей, нет, от запаха виски я вообще начинала мурлыкать, как кошка, да и Шефа не любила разочаровывать, но сегодня это были не мои планы.
- Ал, ну хватит ломаться! Пошли, - Вадик, Вадим Борисович беспардонно обнял меня за талию, подталкивая в сторону, противоположную той, которая манила с неослабевающей силой уже столько лет. Над его проделками Шеф хохотал всегда громче всех. Бесхитростный и упрямый, он тянул меня за общей толпой в кабак, уводя от моря, набережной, швартующихся у причалов кораблей, белых бликов парусов у горизонта. Всего того, что я любила куда больше кардиологии и что удерживало меня на этой нелепой конференции в одной компании с ним. Я свирепо вывернулась.
- Я. Тебе. Сказала. Что. Я. Иду. Гулять. Понятно?
- Не гони, лапочка, - предвкушая вечер, он был снисходителен и вальяжен.
Мой мучитель был высоким, атлетично сложенным, вот только маленькая голова совсем не вязалась с широкими плечами, а тело качка, выкормленного анаболиками не вязалось с лицом, блеклыми, невыразительными глазами, бесцветными волосами и ресницами, вечным высокомерием в изгибах бровей. Ему бы не кардиологом работать, а вышибалой. Он жутко обиделся, когда я озвучила это предложение, а вот Шеф был в восторге. У его родителей был дом в Крыму, он там проводил весь свой отпуск, и, мое нежелание отправляться с ними, пьянствовать воспринимал пустым женским капризом.
Я его ненавидела, люто и бескомпромиссно.
Мы одновременно пришли работать в нашу больницу. «Нашу», потому что наши матери работают там же, и дружат много лет, а мы, понятно, были излюбленной темой их разговоров за чашкой кофе. У нас было много общего, по их мнению. Мы и учились вместе, только на разных факультетах, так что раньше я могла позволить себе роскошь лишь кивнуть при встрече. У меня своя компания, у него – своя. Однажды он отдыхал с моими одногруппниками в лесу, на базе университета и возмущался, как они могут дружить с такой задавакой. Мальчишки недоумевали, ибо « задавакой» они меня не знали и от удивления рассказали все мне, но причиной вражды это не стало. На интернатуру мы вышли вместе, я не особо радовалась, но и печалиться не помышляла. Зря, роскошь осталась в прошлом, мы работали в паре. Через пару часов моя жизнь перевернулась. Я готова была съесть его целиком, подставить, высмеять. Виной тому был один единственный вопрос ко мне . На первой нашей совместной истории он всерьез спросил, как писать фамилию «Боткин» через «д» или «т». Я обалдела настолько, что даже не спросила, собирается ли он описывать остальные гепатиты. Балдею до сих пор.
- Ни коим образом.,- выкрутилась я. - Увидимся вечером.
Блеклые серые глаза недоуменно уставились мне в след. Вразрез толпе, я почти бегом спускалась вниз по лестнице, перепрыгивая ступеньки, и смеялась, представляя детскую обиду и пунцовеющие щеки ей под стать. Опять я его обставила. Свобода! Едва ли не самый лучший синоним одиночества?
Морем пахло везде. Морем пахли даже кипарисы и клены, туи и можжевельник, последние анютины глазки и петунии, но, только свернув за угол и увидев голубоватую дымку в просвете листвы, я сбавила шаг. Глубоко вздохнула и снова рассмеялась. Наконец-то. Море. Вряд ли я что-то любила больше. Лес оставлял меня равнодушной, степи – безразличной, горы- настораживали, а море заставляло хмелеть, как от шампанского и совершать глупости. Любое. Всегда. Но Черное- особенно.
Я почти добежала до набережной, когда меня окликнули.
- Алька! Стой!

Я остановилась. Так в больнице меня назвал только один человек, парадоксально из всех возможных вариантов выбрав то имя, которым меня называли в школе, и которое я любила больше остальных. По лестнице, которой я слетела вниз, почти так же быстро спускался Антон, еще один док из нашей банды. И он, Брут, тоже будет меня заставлять? Он был так же высок, как и Вадик, только соразмернее, с приятными чертами всегда серьезного лица и карими печальными глазами. Его первый рабочий день пришелся на последние дни моей заочной интернатуры, и заведующий «дал ему меня в нагрузку», «официально» устав от нашей с Вадиком бесконечной ругни. «Неофициально» меня вызвал Шеф - всезнайка, и под кофе с конфетами, рассказал, что его родители недавно погибли, и один жестокий запой едва не лишил его диплома и рассудка. Жена не удержала. Второго нужно избежать. Я безропотно писала его истории и обследовала больных, пока он входил в роль, заполняла журналы и делала все, что нужно даже раньше, чем он вспоминал этом, напропалую кокетничая и остря по поводу и без. Вадик зубоскалил, но мне это было безразлично. В отличие от меня с Вадькой, он не был «потомственным» доком, всего лишь другом сына одного из наших заведующих, но заведующего уважаемого, и часть этого, равно как и негласная опека над «своим» передалась и Антону. Потом, освоившись, он доказал, что его выбор был ненапрасным. Он не морозил глупостей, не ленился лишний раз посмотреть больных, не играл на дежурства в страйк или карты. Редко когда приносил какой-нибудь фильм и включал его фоном под писанину и вечные споры ординаторской. Его обожали медсестры, потому что он никогда ни на одну из них не наорал. Мне же наш новый док через некоторое время стал напоминать плюшевого мишку, к которому хочется попасть в объятья и уснуть.
Хотя спать всю свою сознательную жизнь я предпочитала в одиночестве. Да, если честно, он мне нравился, и даже немного больше, чем просто коллега или плюшевый медведь. Ведь он спас меня от Вадькиного общества на целые три недели. Если бы он меня просил остаться, я бы сдалась, и это нервировало.
-Чего,- насупилась я. – Пьянствовать не желаю!
- Поэтому несешься, как угорелая? – рассмеялся он. – Или Вадик надоел?
- Я его убью когда-нибудь. Вколю ему какую-нибудь хрень на дежурстве, и откажусь реанимировать.
- Ты же добрая, реанимируешь! – ухмыльнулся он.
- Неа, сломаю пару ребер и брошу, - рядом с ним почему-то всегда становилось светлее на душе. Все мои собственные проблемы отступали. Тем более, нам, похоже, по пути. На всякий случай, я уточнила: – Ты на набережную?
- Ага, пополняшку хочу в телефон купить по-больше, интернет все съел.
- Порносайты? – улыбалась я, подстраиваясь под его широкие шаги.
- Фу, думаешь, там есть что-то, чего я не знаю? – расхохотался он.
Я смутилась. Лезет же всякая дурь в голову! В клетчатой рубашке и джинсах он и внешне был похож на медведя. Плюшевого. Эх.
- А вдруг? Что тогда?
- Машину хочу другую. Висел на одном форуме, читал о ней.
- Только не рассказывай мне какую, я все равно ничего в этом не понимаю, - отмахнулась я.
- Я помню. Деу-матиз – машина твоей мечты.
- Желтая! Да, да разрешаю над этим насмехаться, сколько влезет, – я показала ему язык и снова рассмеялась. Он шел быстрее, чем я бежала, и мы вскоре вышли на набережную. Он свернул к супермаркету, я – к кованым ограждениям у самой кромки воды.
Вот оно, родимое. Насмешливое. Веселое. Гонит барашков к берегу, перекидывая через волнорезы и окидывая их фонтанами пены.. Ветер здесь был еще сильней. В небе истошно голосили чайки. Яхты колыхались у причалов, а одна, капитан которой, наверное, утратил рассудок, колыхалась почти у горизонта. Я глубоко вдохнула и зажмурилась. От гремучей дозы йода и ультрафиолета у меня закружилась голова. Пришлось спуститься к пляжу и упасть на забытый кем-то топчан.


- О чем мечтаешь? – вывел меня из задумчивости Антон несколько минут спустя.
Внезапно из-за туч выглянуло солнце, и я прищурилась, пожалев, что не взяла с собой очки вместо зонтика. Я все- таки в Крыму. Пусть и ноябре.
- О смерти, - отрезала я.
Я вправду об этом думала. Если я и мечтала сейчас о чем-то, так о том, что когда состарюсь и не смогу работать, куплю себе где-то здесь жилье и буду обманывать ее. Вряд ли мне захочется умирать, когда можно просто сидеть и смотреть на море. Мне частенько удавалось на работе обхитрить смерть, отбирая у нее своих пациентов, почему не удастся отобрать себя, пока жить не надоест? Говорят, это тоже случается.
- Во как, - удивленно присвистнул он и уселся рядом. – Не рано ли?
- В самый раз. Недвижимость все дорожает. – От него веяло теплом, а я изрядно продрогла, после того, как меня окинула волна брызг. Я непроизвольно немного отодвинулась. Соблазн велик. Метр девяносто и добрая сотня килограмм.
- В смысле?
- В смысле хочу в старости купить себе тут жилье и обмануть ее, чертовку. Разве я захочу умирать, если утром буду все это снова видеть?
- Точно не захочешь, - расхохотался он и обнял меня за плечи.
Во как , повторила я про себя и сжалась. Больше внутри, чем внешне, но он явно почувствовал.
- Замерзла?
- Да нет, что ты! Раньше я и купаться могла в это время года.
- А теперь задумалась о смерти и холоде? – подначивал он меня. – Может, все-таки пойдем, напьемся? Еще заболеешь.
- Неа, - я покачала головой и твердо отрезала. Хотелось верить, что твердо. - Я пойду гулять.
- Куда?
- Как минимум, до макдональса и обратно, махнула я рукой вдаль.
- А максимум?
- Пока не знаю. Но я не потеряюсь, не переживай, - я аккуратно выпуталась из объятий и направилась к любимой своей тропке. Кривое дерево спилили, порисованную скамейку без одной планки на сиденье убрали, ресторан еще не работал… Самые сладкие воспоминания - родом из беззаботного детства окутывали меня не хуже его рук. На полпути моих раздумий в кармане джинсов утробно зарычал телефон, а следом полилась «Долгая зима» Савичевой.
Ну, здравствуйте голубые глаза…как же я долго вас не видела?
Действительно, уже больше года.
Мой любимый одногруппник.
Я раскрыла телефон и счастливо выдохнула вместо приветствия:
-Подонок! Наконец-то. Ты куда пропал, чудовище? Мы хотели уже в розыск подавать? – ворчала я в трубку.
- Ты лучше обернись, староста, - раздался хриплый воркующий голос.
Я послушно обернулась. Темыч широко улыбался и раскинул руки для обьятия. Я взвизгнула и кинулась к нему.

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

2.
- Ты куда пропал, безбожник? Чем занимался?
- Мы посидим где-то или? – он махнул рукой в сторону кафешки, но я отмахнулась. – Тогда уж на лавочке.
Усевшись, он обхватил меня одной рукой, другой вытянул из кармана джинсов сигареты, ключи, еще одни ключи, пока нарыл зажигалку, закурил, и так же медленно засунул все обратно. Я терпеливо ждала и смотрела в небо. Судя по всему, разговор будет обстоятельным. Тяжелые сизые облака то и дело прорывала бескрайняя синь и косые лучи солнца.
У Темыча были самые пронзительные голубые глаза из всех, которые я только видела в жизни, в фильмах, в мечтах. Мы были одного роста, у него уже вырисовывался легкий животик, потому как покушать он любил, а напрягать себя - нет. Примечательнее глаз в нем была только невозможная растительность на теле. Везде, даже на плечах спине. Мы с девчонками подозревали, что даже на попе, но ее нам не удавалось ни проперкутировать ни пропальпировать, ни, тем более, осмотреть.
Он был единственным мужчиной, которому я могла устраивать чисто женские истерики, рассказывая о кавалерах, со слезами, ломанием рук, топаньем ногами. Причем не только я. Он все выслушивал с героической стойкостью. Потом обнимал и лез целоваться. Обрушившиеся на него удары (я его обычно лупила) или поцелуи (некоторые утверждали, что в поцелуях он – Бог) гасили проблемы на корню. Он стал психиатром. Подозреваю, потому что я как-то попросила его взять для меня этот учебник, ведь учиться ему было откровенно лень, а мне - ехать в главный корпус в библиотеку после цикла в другом конце города, но, возможно, это и было его призванием.
С ним здорово было молчать. Сидеть и смотреть по сторонам, пока он курил. С ним могло быть беззаботно весело, когда он рассказывал бесконечные анекдоты о сексе и пошлостях, от которых хочешь, не хочешь, а будешь смеяться через пару минут. Только с ним могло быть безмятежно грустно.
Он был моим лучшим другом. Возможно, единственным близким другом. Безопасной, надежной норкой. Возможно потому, что наши отношения никогда не омрачало восприятие друг друга, как сексуальных объектов. Напыщенно, но факт.
Не многие из наших знали, точнее, о факте знали все, а о размерах трагедии – единицы. Он был влюблен. Еще со школы, в одноклассницу, которой носил портфель и привязывал косу к парте. Они закончили школу, поступили в институты. Он – в наш мед, она – на юридический факультет университета в соседнем городе. Сначала встречались каждые выходные, потом реже, реже. Потом он узнал, что она живет с другим парнем, причем, вместе с его родителями в одной квартире. Это Темыча убило. Я называла его в то время «рыцарем печального образа», кокетничала и острила, давала списывать и кормила бутербродами. Он пользовался моей жалостью и получал неплохие отметки, списывая и слушая подсказки. Ему они были не нужны, но он хотел, чтоб все, включая меня, побыстрее отстали и не тревожили его грусть. Из упрямства, а может быть, идиотского побуждения спасать мир (что иначе могло меня поступать в медицинский?) я продолжала его тормошить. Много лет подряд заставляла наплевать на гордость и потребовать объяснений, просто увезти ее оттуда. Однажды согласился, но поставил условие, что поедет на джипе и только так. Я нашла подружку, у мужа которой было два джипа, и один он сдал бы в прокат на пару дней. Бесполезно. Она писала ему в одноклассники письма, а он их не открывал. Я взломала его пароль и, рыдая, пыталась читать ему вслух. Он зажимал мне рот рукой. Не оборачиваясь, я все равно знала, что он плакал.
Когда университет остался позади, мы встречались реже, но где-то раз в пару месяцев перезванивались и по паре часов висели на телефоне, жалуясь и насмешничая. Последний раз он звонил мне на Новый год, а потом пропал.
Слава Богу, что сидит и улыбается, ждет, когда мое любопытство вскипит и прорвется наружу.
- Ну, - толкнула я его в бок, дождавшись, когда он затянется и выпустит дым из носа. Мерзкая привычка.
- Я женился, - с ухмылкой проговорил он.
Я подпрыгнула на лавочке.
- Ах ты, мерзавец, ты что позвонить не мог?
-Ну, свадьбы то почти не было, не то, что у тебя. Штамп в паспорте, бабки, детки. Зато сейчас - медовый месяц, - он едва сдерживал смех, глядя на мое ошеломленное лицо.
- Здесь? – уточнила я.
- Ага, - он махнул рукой в сторону гостиницы над портом. – Пошел за сигаретами, глядь – староста с Антохой зажимается. На пляже. Развратнички, - с чувством уточнил он, но я и не думала смущаться. - Потом подорвалась и понеслась. С Антохой поздоровался и дернул за тобой. Ты куда летела?
- Негодяй, что ты мне зубы заговариваешь? – взорвалась я. – Ты, что не мог позвонить? Сказать? Написать? Или прошла дружба, отдавай мою жвачку?
- Аль, не ворчи, - он белозубо улыбнулся, погладив меня по щеке.
- Я с тобой не разговариваю, - буркнула я и отвернулась от его дыма.
- И даже не спросишь, на ком я женился?
Любопытство обиду явно перевешивало. Если он так спрашивает, значит, я ее знаю? Но девчонки, которых я знаю и с которыми у него случались романы или замужем или … Или у него слишком подозрительно счастливое лицо и он меня разводит.
- Ты издеваешься, да, паршивец? - с надеждой я взглянула на него.
- Только я сначала извинюсь, можно? – он состроил самую раскаявшуюся свою улыбку и глянул на меня снизу вверх. Голубые глаза заискрились от наигранного волнения. – Прости меня, пожалуйста, что я тебя не послушал. Я бы все равно тебе звонил, когда мы вернулись домой и просил прощения. Я – твой должник.
Точно разводит.
- Прощу, если скажешь правду, - отрезала я.
- Катька тоже захочет с тобой познакомиться, так что пошли к нам.
Катька? Мне должно это что-то сказать? Ни турчанка Эля? Ни отличница Дина? Ни хохотушка Инночка? Так, кто ж у нас Катька? Мозги судорожно перебирали всех знакомых, но единственная девушка с этим именем, о которой я вспомнила, была дочерью профессора с кафедры кожвена, которая вышла замуж за его аспиранта еще на первом курсе.
Он встал и потянул меня за собой.
И тут меня осенило.
Я забыла имя той девчонки, в которую он много лет был влюблен. Я и не назвала ее никогда по имени. И он тоже. Достаточно было емкого местоимения «она». Почему бы ей не быть Катькой? С восхищением глядя на него, я поднялась и выдохнула:
- Ну ты и подлец!

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

3. Она была похожа на румяное яблочко. Хрустящее и сочное внутри, глянцевое и розовое снаружи. Неунывающая хохотушка, Катя тоже кинулась меня обнимать, словно мы давно знакомы, потом поила кофе с восточными сладостями, то и дело, требуя рассказать смешные университетские истории, выслушивая пару минут, и перебивая. Я, признаться, жутко оробела. Да что можно было ей рассказать? Как Темыч обрадовался, что сдал тестовую часть на биохимии, что напился в подсобке с лаборантом-арабом в перерыв и проспал часть опытную? Или как мы за перемену на спор с первой группой выпили 9 бутылок вина – все, что было в прибольничном ларьке, пошли сдавать итоговую и все- таки ее сдали? Или, как он чхнул на патофизиологии и на него обрушился кусок штукатурки с потолка? Или как Машка фотографировала его на захламленной общажной кухне, когда он жарил гренки в одном переднике, после того, как остался на ночь с ее соседкой и та стонами не давала ей спать? … Не рассказывать же ей про то, что он так и не научился перкутировать и слышать митральные пороки, читать рентгеновские снимки, выписывать на латыни что-то, кроме нейролептиков? И о том, сколько боли он вытерпел я бы тоже рассказать не смогла. В остальном, получалась, что мы пропойцы и бунтари, ничуть не лучше Вадика. Она тарахтела без умолку, я пила кофе и криво ей улыбалась. На самом деле, Катя мне нравилась, но сам этот гостиничный мирок оказался очень интимным для моих глаз. Хотелось выдохнуть и бежать дальше вдоль набережной, вдоль волн и катеров у причалов.
Когда Темыч ушел на балкон курить, она села ближе ко мне и, смущаясь, попросила:
- Аля, а ты могла бы мне объяснить?
- Что? – удивилась я. На ее розовой кукольной мордашке застыла такая гримаска , что мне вдруг стало страшно.
- Саня мне рассказал, что ты все время настаивала, чтобы он …ну поговорил со мной, встретился, потребовал чего-то. Это правда?
- Да, - я пожала плечами, мысленно уравнивая ее романтичного «Саню» и моего немного сумасшедшего «Темыча». Получилось с трудом.
- Почему? – она так пытливо уставилась на меня, что мне стало еще и неловко. Я порылась в воспоминаниях, и не могла уловить момент, когда все это началось, и о чем, собственно, я должна ей рассказать. На ее лице было столько искреннего внимания, настойчивости. Словно от этого зависела ее жизнь.
- Понимаешь…, - подобрать слова было тяжело, но я пыталась. – Я знала, что тебе плохо. Там.
- Откуда? – продолжала настаивать она.
- Знала и все, - я пожала плечами. - Он должен был тебя спасти.
- У тебя очень развиты экстрасенсорные способности, - важно ответила она. Я облегченно расхохоталась. – Правда, мне действительно было тяжело.
- Кать, ты не должна мне ничего объяснять, - заверила я ее, хотя мне было очень любопытно.
- Нет, подожди, - отмахнулась она, - должна. Я хочу, чтоб ты знала. Поначалу я купилась на его родителей, они очень важные и обходительные люди, моим до них… Мне было с ними так комфортно, что я всерьез думала, что я им дочь, а он …мой брат, что ли. Но потом…
Она замолчала, а я не понимая, почему продолжила:
- Потом ты поняла, что не сможешь их обидеть, хотя и прекрасно понимаешь, что они так стараются только потому, что с ним никто так долго не мог ужиться.
Она распахнула глазища и облегченно улыбнулась:
- А ты еще мне не веришь!
- А ну да, я Урфин, великий и могущий, а ты, Гуамоко, будешь мне служить? – расхохоталась я , заметив, что Темыч возвращается.
- Гуамоколатокинт – запросто, а у Гуамоко…
- Не хватит на это проницательности!
Старая наша присказка. Он с такой нежностью смотрел на свою любимую, что мне вдруг страшно захотелось есть. Двойная доза глюкозы и кофеина, плескавшаяся в крови потребовала белка и жира. Много. Срочно. Благо, что Макдональдс недалеко.
Я потихоньку стала прощаться. Катя предложила поехать с ними завтра в Форос, но я сослалась на конференцию, банкеты и попойки. Темыч напрашивался меня провести, но я отмахнулась и дернула вниз. Я знала, что ему очень интересно мое мнение, а он знал, что сейчас я все равно ничего ему не скажу. Но наперекор голоду и легкому налету зависти, я была счастлива.


4.
Чизбургер и пирожок, щедро залитые колой примирили меня с действительностью. Думать о вреде холестерина тоже не хотелось, эту гадость я любила еще после первого своего гамбургера, съеденного в Москве в самом первом Макдональдсе, хоть и позволяла редко. Зато поход назад вдоль набережной уже не казался невыполнимым подвигом. Пока добиралась в гостиницу, изрядно продрогла, зато обзвонила всех своих домашних и выяснила, что в мое отсутствие еще ничего сверх обычного не произошло. По мне еще даже не успели соскучиться. Что ж, это была свобода. Лучший синоним одиночества.
На море иногда появлялись барашки, но в целом шторм утихал, ветер уже не трепал жестоко волосы и я стянула заколку с головы. Потом, поднявшись по лестнице вверх к гостинице, обернулась и долго смотрела на рассыпавшиеся внизу фонари, темные кроны деревьев, нечто невидимое и заполняющее пространство вдалеке.
На полпути в гостиницу в кармане замяукал «Мумий Тролль». Вадик. Я сердито буркнула:
- Изыди, Сатана! – и быстренько захлопнула телефон. Нет, уж, родной, не сегодня.
В номере я быстренько разделась и влезла под обжигающий душ. Согревшись, завернулась в гостиничный халат и одеяло. Спать не хотелось. Любовно погладив купленный утром глянцевый и еще пахнущий типографской краской атлас по эхокардиографии, с чувством выполненного долга пролистнув несколько страниц, прочитав список редакционной комиссии, улыбнувшись знакомым именам, я с облегчением выдохнула и потянулась вниз. Там, на самом дне тумбочке меня ждали потертые и не раз утопленные в ванной «сумерки», сникерс и хурма. Это будет оргия!
Я же свободна?
Самый прекрасный в мире вампир едва успел представиться, а я разомлеть и окончательно согреться, как в номер постучали. Сначала я малодушно решила промолчать, но потом любопытство взяло верх. Обругав себя и пообещав, что это будет последняя эскапада на сегодня, я поднялась с кровати. Да и потом это может быть только Светка, у мальчишек не хватит наглости врываться ко мне в номер. На всякий случай я уточнила:
- Кто?
- Алька, открывай, – я повернула замок, крепче запахнула халат, и уставилась на Антона, прислонившись к косяку двери. Док был в очень теплом белом свитере и еще больше, чем утром похож на медведя.
- Чего тебе? – он был выше и книжка, блюдце с конфетой и хурмой от него не укрылось. Мне стало стыдно и очень жарко. Хорошо, хоть книжка раскрыта и названия не видно. Решил бы, что я впала в детство, что недалеко от истины.
- Ты что спать собралась? – его брови недоуменно поползли вверх, а в глазах заиграли бесенята.
- Да, - для убедительности хотелось зевнуть, но я сдержалась.
- В общем так. У тебя есть пятнадцать минут, чтобы собраться. Одевайся теплее, на улице холодно. Возьми шапку и перчатки. Жду тебя внизу.
Уходя по коридору, он вдруг обернулся:
- Банкет можешь прихватить с собой. А вот книжку не стоит. Будет темно читать.

Он быстро шел по набережной в сторону причалов, я едва успевала следом. Я так и не поняла, зачем я так послушно впрыгивала в джинсы и куталась в теплую вязаную кофту, искала в сумке палантин вместо шапки, которых я не признавала и перчатки, которые я обожала. Эти, длинные, из тончайшей кожи, с маленьким рюшем, были новыми, запечатанными в фирменный пакет, который я жестоко изорвала, пытаясь их достать.
- Куда мы идем?
- К порту, - он махнул рукой, указывая направление. - Вот тот причал, где иллюминация.
- И что мы там забыли? – пришлось почти бежать, и я уже начинала пыхтеть маленьким паровозиком, но любопытство еще перевешивало раздражение.
- Помнишь, ты когда-то говорила, что хочешь покататься ночью под парусом?
- Помню и что? – я такое ему говорила? Впрочем, над моим столом в ординаторской висит пару морских снимков, могла и рассказывать.
- Мы идем кататься.
- Ты спятил? – я остановилась.
-Нет, - он как-то виновато на меня глянул и пошел вперед. Опять пришлось бежать. - О безопасности не переживай, с этим дядькой, который поведет яхту, мой брат рыбачит каждое лето. Они по нескольку дней в море проводят.
Безопасность. Нет, в море, это важно, конечно. У меня в груди забурлило что-то очень дикое и захотелось смеяться. Ночью. В море. Но я все-таки зачем-то спросила:
- Зачем ты это делаешь?
- Думаешь, я не понимаю, что я твой должник? Ты столько раз меня спасала перед шефом.
- Идиотский ответ, ты ничего мне не должен. Другой придумай, - отмахнулась я, но от его быстрых шагов не отстала. Меня теперь саму магнитом тянуло к приближающемуся причалу с маленьким суденышком, качающимся рядом.
- Алька, расслабься, мы просто идем развлекаться. Кроме того, что мне сегодня хочется поработать волшебником – ничего особого.
- Ты точно спятил, - усмехнулась я.
- Возможно, но мне куда больше нравились твои прежние мечты.
- А может, ты просто решил утопить меня сейчас и здесь, выполнив сегодняшние?
- Алька, ты неисправима!
Мы оба смеялись.

Это было волшебство. Черная бездна тягучими волнами перекатывалась передо мной, в редкие минуты, что луна не пряталась за облаками, была видна дорожка и горизонт, а потом – просто темнота, и неторопливые покачивания, и легкие плески волн о борт.
Антон оставил меня одну, и изредка до меня доносились их с «дядькой», круглым, смешным татарином, смешки из рубки. Что, интересно, он сказал ему? Кто я? Кто он мне? Должник? Самое глупое объяснение нынешней поездке. И не смотря на грызущее изнутри недовольство, я была… В сказке. В моей собственной, лично для меня написанной сказке. Где мне снова 12 лет, и засыпая, я мечтаю о том, чтобы сбежать юнгой на парусник и плыть к невозможному, далекому и счастливому для меня берегу. Не знаю, откуда взялась эта мечта, из книжек Жюля Верна, наверное, но они меня преследовали очень долго. Мы плыли вдоль берега, обернувшись и рассматривая огни, я могла бы рассказать, что за чем мы проплывали. Не больше, ни меньше, до Мисхора и обратно. Жаль, что сейчас не лето и нельзя прыгнуть вниз, в воду и плескаться. Жаль, что шторм совсем утих и волны и не бьют о борт, рассыпаясь миллионом брызг. Жаль, что действительно холодно и платок съезжает с головы. Я не оборачивалась и смотрела только вперед, где мелькала луна, и виднелись только пара огоньков почти у горизонта. Примерно через час, мы развернулись, чтобы плыть назад и татарин принес мне железную кружку с обжигающе горячим глинтвейном. Теперь это было уже кстати.

- Спасибо за прогулку, - неуверенно проговорила я, когда молчание переросло все возможные пределы. Мы просто шли по набережной. Медленно. Он – засунув руки в карманы, я – обхватив себя за плечи руками, хотя холодно мне не было. Если так уж честно, мне было страшно. Эта дорога была дорогой в никуда.
- Не за что. Я – твой должник, - его голос показался мне охрипшим, но слова изрядно удивили.
- С чего бы это?
- Думаешь, я не знаю, сколько ты раз оправдывала меня перед шефом? - он остановился, глядя на меня.
Я хмыкнула. Мечтательница. Идиотка. Пожалеть меня решил?
- Ты заблуждаешься, - я постаралась сделать голос как можно отрешеннее. Словно внутри не бурлил гремучий коктейль из ночных волн и глинтвейна.
- Не думаю. Он всегда к тебе прислушивается.
- Тебя оправдывать мне не приходилось, - я пожала плечами и пошла вперед. Он тремя шагами догнал меня, удерживая за локоть.
- Подожди, я…
- Хватит, - мне расхотелось его слушать. Видеть звезды на прояснившемся небе, чувствовать легкий бриз, щекочущий лицо. Я вспомнила о теплом одеяле и атласе по эхоКГ. – Прекрати. Мне ты ничего не должен.
- Должен, - настаивал он. Что я здесь делаю? Странно, что этот вопрос я не задала себе два часа назад.
- Ты идиот, если думаешь, что шеф прислушается к мнению интерна.
- Да я не думаю так, я знаю, мне Борис Федорович говорил. Ты была моим экзаменом при поступлении на работу. А подарок ты бы никогда не взяла.
Я расхохоталась.
- Твой Федорович - старая плут и взяточник, - еще бы, старый мамин сокурсник, похожий на объевшегося сметаны кота дядя Боря. Три раза «ха». - Если б мое слово что-то значило, то Вадика выгнали бы в первый день за профнепригодность.
- Вадик – свой. Ему простят, а мать его всему научит. Пусть даже не сразу. А я – чужак, пришелец.
Это было очень странным. Я вспомнила еще одно кофе с конфетами и лукавые глаза шефа, когда он спросил мое мнение. Я рассказала ему даже про плюшевого медведя, честно хлопая ресницами. Чем черт не шутит?
Мою фамильярность с шефом оправдывало только одно. Я много лет выгуливала собаку вместе с его матерью. Тогда Шеф еще не был шефом, а я и понятия не имела, кто та милая женщина, с которой я обсуждала корма и прививки.
- Антон, прекрати. Ты говоришь чушь, - он крепче ухватил меня за руку, но я вывернулась. Еще чего. Это уже лишнее. Если я и променяю пороки сердца на что-то сегодня ночью, то только на вампира и хурму. – Пошли, уже поздно.
Я двинула вперед. Мы снова замолчали до самой гостиницы. Когда до входа оставалось метров двадцать, я остановилась и спокойно, как мне показалось, произнесла.
- Еще раз спасибо за прогулку и выбрось из головы всю ту чушь, что ты мне наплел. Шеф и без того знал, что ты умница. Так что теперь я твоя должница. Спокойной ночи.
- Ты сама это сказала, - пробормотал он, развернул меня и впился поцелуем в губы.

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

5. Утро было жемчужным. Не зная толком почему, ноги привели меня вниз, к морю. Хотя, куда тут еще можно прийти? На топчане, с которого начался вчерашний беспредел, сидела Светка, поджав под себя ноги и с наслаждением затягиваясь сигаретой. Ее рыжие волосы, обычно красиво уложенные, уныло рассыпались по плечам. Первым побуждением было сбежать, но меня заметил ее сын, который носился у кромки воды, распугивая чаек и вопль: «Тетя Алла!» заставил Свету обернуться. Пути назад не было. Оставалось верить, что утренняя прохлада уже проветрила мои мозги настолько, что я могу разговаривать. Я подошла к ней, зябко кутаясь в кардиган и села рядом.
- Славик, просто Алла, мы же договаривались, - попросила я мальчугана. – Привет, дорогая.
Светка обернулась, сняла с глаз очки и, близоруко сощурившись, оглядела меня с головы до ног, кивнула своим мыслям и усмехнулась. Я подняла воротник и выудила из карманов небрежно скомканные вчера перчатки.
- Паршиво выглядишь, - выдала она после пары минут молчания и еще одной глубокой затяжки.
- Ты тоже! – улыбнулась я, натягивая их на ледяные пальцы. Сегодня было гораздо теплее, но меня морозило.
- Еще бы, - она снова затянулась. Даже очки не срывали синяков под глазами, а сигаретный ментоловый дым - шлейф выпитого вчера шампанского. – Не знаешь, обо что я ударилась головой, когда решила взять его с собой? Откуда у детей столько энергии?
-Не знаю, - я стала наблюдать за его попытками разогнать всех чаек с побережья. Чайки улетали, мальчишка громко смеялся. Хотелось гонять вместе с ним, но ноги сегодня вряд ли бы меня послушались. Море сегодня было тихим, совсем не пахло или я привыкла? Почти неподвижная ртуть плескалась у наших ног.
- Как ты с ним набраться то умудрилась? – кивнула я на мальчишку. – Где был материнский инстинкт?
- Детям не всегда три года. Где тебя вчера носило? – Светка хмыкнула и скосила на меня глаза. Она бы мне позавидовала, я точно знаю. Был когда-то у нас с ней пьяный разговор, о том, кто кого хотел бы затащить в постель из персонала. Странно, но в то время ее вариант меня удивил. Впрочем, он был не единственным, и самым безобидным из всех. Да и где меня вчера только не носило. Пришлось озвучить официальную версию. Мы с ней не подруги, хоть и учились на одном потоке, и даже совсем друг другу не нравимся, куда деваться. Видимость доверительных отношений – максимум, на что мы способны, пройдя общую интернатуру. Может, оно и к лучшему.
- Темыча встретила. Он женился, представляешь? – невинно сообщила я.
- Сидоренко? – усмехнулась она и снова затянулась. – Не верю. Он же бабник. И по тебе сох.
Я округлила глаза. Темыч? Что ж внешне оно, наверное, так и выглядело. То, что он сох и то, что мы проводили много времени вместе.
- И на бабника нашлась управа. Медовый месяц, - я скупо улыбнулась ей в ответ.
- Мда, и как?
- Такая любовь, что я потом объела весь макдональдс, - Светка расхохоталась. Она всегда была на диете, и этот мой поступок казался для нее подвигом. Доказательством отвратительности увиденной мной картины и моего добросердечного отношения к приятелю. – А вы?
- Вадик после всего подрался и разбил витрину в ресторане, - усмехнулась она.
- О, под дичь что ли? - что я еще могла сказать. Ресторан то назвался «Плакучая ива». – Шефу звонили?
- Нет, мы же только первый день. Он не все деньги пропил, отделался взяткой.
- Значит, все в порядке.
Мы обе обернулись, услышав жалобное пыхтение за спиной.
Вадик, шаркая ногами, и жалобно вглядываясь в наши разом непроницаемые лица, шел к берегу.
Плюхнувшись рядом, от чего весь топчан зашатался, он склонил голову мне на плечо и начал стонать:
-Предательница…
- Солнышко, - усмехнулась я. – Банкет удался?
- И как ты после этого взглянешь в глаза моей маме? – нагло поинтересовался он.
- Я оправдаюсь в твоих глазах, - отшутилась я. – Сегодня и глаза с тебя не спущу.
- То-то же…, - успокоившись, он жалобно взглянул на Светку еще более бесцветными, чем обычно глазами , и та безропотно выдала ему сигареты и зажигалку. – А рассола нет?
- Ой, извини, в задний карман бутыль с огурчиками не влез, - сердито рявкнула она. Интересно, они то когда успели поругаться? Светка обычно ни с кем никогда не ссорилась. Может потому, что она была тоже «пришлой». Представляю, как ее раздражали наши склоки и невозможность в них участвовать.
- Может, в аптеку сгонять? – примирительно предложила я, хотя знала, что ему это не поможет. После пары утренних сигарет на него найдет небывалый всплеск активности, длящийся два-три часа, а потом - глубокий здоровый сон. По понедельникам он частенько приходил раньше всех, писал свою горку дневников, потом отсыпался в изоляторе, и только к вечеру продирал глаза и начинал осматривать больных и писать первичные осмотры. От матери ему, конечно, попадало, но другого такого давно уже выгнали бы взашей.
- Неа, - затянулся он, в глазах стал появляться проблеск мысли. – Прочитай за меня доклад, а ?
Я охнула. Мне только этого не хватало! Пробубнить перед не слушающей аудиторией знакомых – куда не шло, но здесь! Почему я должна за него отдуваться?
- Вадик, ты обнаглел, - начала я, но он тут же меня перебил и состроил умоляющую мордашку.
- Пожалуйста? Ты же обещала за мной следить?
Я обернулась на Светку, но она невозмутимо смотрела на облако дыма из тлеющей сигареты.
- Ал, я не смогу. Я двух слов сегодня не свяжу. Да и куда мне с такой физиономией? Мы же пили вместе. Все, кроме тебя. Ты у нас одна трезвенница.
Я догадывалась, что кое-кто с ними тоже остался трезвенником, но думать об этом не хотелось.
- Господи, и зачем я сюда приехала? – выдохнула я в небо. Резко встала, спасаясь от ударной волны раскуренных с двух сторон сигарет и пошла к бегущему на встречу Славику. Через несколько шагов, не оборачиваясь, я все-таки смирилась и приказала:
- Через полчаса распечатки в номер!
Чайки проклянут это побережье.

Я должна была читать четвертой. В длинном перечне соавторов хоть и стояло мое имя, но, если я что-то и сделала, так это перевела ее на украинский и английский. Больше всего меня смущало отсутствие халата, универсальной и удобной во всех отношениях робы. Что под ним – уже не важно, главное, чтоб еще обувь и руки были в порядке. В дорогу я брала только походные топы и джинсы. Единственная нарядная вещь - белая, почти мужская рубашка. С моим красным палантином на вечеринке сошла бы за праздничную, но читать доклад в таком виде было неловко. Ничего не оставалось, как влезть в черную водолазку, джинсы, придать пару ярких мазков бледной физиономии и заштукатурить синеву под глазами. По сравнению с дамами- устроительницами в деловых костюмах и на шпильках – ужас. Но пять минут регламентного позора я выдержу. Точно выдержу.
Я хорошо помнила, что из объявленных в статье 68 испытаний провели только 7 и что результаты были… не те, что описаны. Все остальное – скачено из интернета, переведено на русский, и красиво разрисовано диаграммами и графиками. Просто конфетка под заказ. Как и все здесь. Зазубренное правило еще из университета- пара шуток, одна простая, одна с подковыркой, для интеллектуалов, стараться не смотреть в одну точку, стараться не читать, а рассказывать. У меня обычно хорошо получалось.
Я бы никому не рассказала, насколько мне это неприятно делать. Больше чем публичных выступлений я боялась только закрытых дверей. Но и то, и то научилась преодолевать – просто ломясь напролом первой, пытаясь разрешить ситуацию еще до того, как страх комком подступит к горлу.
Я закончила доклад и лениво обвела зал глазами. Дежурные вопросы, дежурные шутки, никому не нужный ритуал. Страх подкатывал, но пора было уже спускаться вниз с трибуны и занимать свое место.
Вряд ли намеренно, но Вадик пересел. Вместо комка страха, подкатило привычно недовольство им. Свободное место оставалось одно. Утром я коварно проигнорировала его, устроившись рядом с чудовищем ближе к трибуне.
На негнущихся ногах я прошла оставшиеся пару метров и села рядом.
- Ты гениальна, дорогая, - обернулась с ряда передо мной Света.
- Спасибо, - шепнула я и закрыла глаза.

6. Мне показались вечностью те несколько минут, пока я собиралась с духом, чтобы их открыть. Шум в зале, объявление нового доклада, монотонное чтение выступающего, сопение Вадика с ряда впереди, обещающего Светке, что больше не будет, разговор по телефону с каким-то «котиком» на ряду сзади. В общем- то ничего страшного не произошло. По мой доклад уже забыли.
Я открыла глаза.
На это никто не обратил внимание.
Антон продолжал что-то писать в фирменном блокнотике, которые нам вручили сегодня утром вместе с ручками, портфелями, рекламными листовками. Ручка быстро скользила по глянцевой странице, он казался увлеченным и сонным. Не смотрел на меня. Я скосила глаза и захлебнулась от возмущения.
Он не писал. Рисовал. Маленькими штришками. Неясные тени, переплетенные, размытые. Кроны деревьев, волны, русалок… Длинные пальцы небрежно держали ручку. И очень уверенно.
Спасаясь от комка, подступающего к горлу, я подскочила и унеслась в коридор.
В фойе первого этажа нашелся работающий кофейный автомат, в карманах – мелочь, я даже пнула от обиды ни в чем не виноватую будку, за то, что не было не капуччино, ни латте. Пусть будет черный. Под стать моему наряду и настроению.
- Староста… - едва я успела вытянуть обжигающий стаканчик, как его выхватил из моих рук Темыч и отхлебнул добрую половину.
Изумленно уставился на мою пылающую физиономию. Присвиснул…
- Ты, конечно, умная, как зараза, но…
- Заткнись, - сердито отрезала я.
Он усмехнулся. Еще глотнул кофе, на который я жадно уставилась.
- Скажи, а этот знает, что я женился?- кивнул в сторону лестницы. Что-то екнуло внутри, но я не обернулась.
- Нет, вряд ли.
Темыч очень нежно обнял меня за плечи и потянул к выходу.
- В общем, староста, тут такое дело… Мы ведь в Форос сегодня не случайно едим. Мы в Форос сегодня венчаться едим. И ты, моя любовь, будешь единственной свидетельницей.
Я остановилась и изумленно уставилась на него.
- У тебя есть пятнадцать минут, чтобы собраться, красавица моя. Одевайся полегче, на улице уже жарко, а днем обещают до 30ти. И платок возьми какой-нибудь на голову, церковь все-таки.
- А Катя? – уточнила я.
- Пошла за платьем и велела без тебя не возвращаться, солнышко.
- Ты уверен? Я точно не помеша…
Он меня перебил и проворковал.
- Алечка, радость моя, мы поедим на лимузине.


Я сдалась и поплелась за ним следом, вытягивая из кармана телефон.
- Вадичка, родной ты меня прикроешь? - Мелодично-елейным голосом я пропела в трубку, и откуда он у меня взялся? Вадик сердито буркнул, но я его уверила, - Нет, на банкете я точно буду, не переживай! Без меня не напивайся.
Не смотря на вопли Темыча, что «все уплочено», я купила громадный букет роз, и мы бодро понеслись к его гостинице.
- Темыч, только венец держать я не буду, даже не проси, - деловито начала я.
- А я и не попрошу, - ухмыльнулся он. – Там кто-то из своих церковных подержит. Говорят, примета хорошая, если так.
- А, понятно… скажи, - чертово любопытство опять захлестнуло остатки природной скромности. – Скажи, а как вы…?
- Что?
- Помирились, как?
Темыч задорно рассмеялся. За все почти десять лет, что я его знала, этот смех я слышала впервые.
- А никак.
- В смысле?
- Я приехал с работы, поставил машину в гараж, иду домой, а она мне на встречу.
- И?
-Ну, мать, конечно, чуть инфаркт не хватанул, когда я ночевать не пришел, и трубку не брал, а ее предки даже в милицию позвонили, но…
От неожиданности я остановилась.
- А где вы…
- Староста… - он снова обнял меня за плечи и, хихикая, потянул вперед.
- Извини, - почти обиделась я, больше на себя, чем на него за новую волну румянца на щеках.
- Нет, ты просто не видела мой гараж. У меня там даже спутниковая антенна есть, не говоря уже о диване…

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

7. Никогда не была сильна в православных обрядах. Видимо, слишком сильно во мне было языческое, варварское, а современная религия удовлетворяла эту потребность куда хуже, чем поп культура. Но в церковь я ходила. На Пасху, с мамой, c полной корзиной снеди, своеобразный ритуал памяти майским демонстрациям, на которых она выросла и которые еще даже я застала. На Спас- это уже из дачного детства, когда после утреней поливки мы с бабушкой гордо шествовали с лукошком первых покрасневших яблок под переливы колоколов в маленькую церквушку в соседнем селе. Потом, когда ее не стало, я так и продолжала ходить в этот день святить яблоки и мед, но больше в память о ней, чем о Преображении Господнем. Так что традиционный шлепок ледяной воды, пропахшей мятой и васильками был проявлением того же язычества.
Профессия добавила еще больше путаницы в мою веру. С одной стороны – я окончательно для себя решила, что загробной жизни нет и быть не может. С другой - еще больше поверила в некий высший разум, который нас создал и который решает, кому и сколько отведено жизни. Бывали у нас пациенты, которые не хотели жить и тихо угасали, не смотря на все необходимое лечение, бывали и те, кто поддерживал в себе жизнь только силой духа.Бывали и дежурства, когда единственным спасением от безысходности и усталости была маленькая часовенка у санпропускника.
Венчание, как и прочие необходимые обряды, вызывали во мне глухую тоску. Когда-то их придумали, чтоб хоть как-то упорядочить хаотическое течение жизни, но сейчас? Во времена виртуального секса, вебкамер и скайпа?
Венчаться в церкви?
Пусть даже она парит над волнами, бескрайней синью, ярко позолоченной проглянувшим, неожиданно жарким солнцем? Для меня, просто гостьи здесь это было слишком. Хотя и лучше, чем лекция о лацидипине. Хотя, влюбленный и спятивший Темыч таил в себе много сюрпризов.
Даже то, что венчания шли почти потоком, словно в росписи в зале регистрации трепета не убивало. Громогласно звонили колокола, снаружи жарило солнце, а внутри маленькой и уютной церквушки переплелись запах моря и елея, можжевельников и ладана. Пожилые иностранцы, прильнувшие друг к другу, она – в роскошном белом платье, он – в смокинге, после - парочка затянутых в кожу рокеров или чего-то типа и у обоих – выкрашенные в черный цвет ногти и полные глаза благоговейных слез. На их фоне Катя и Темыч в почти повседневной одежде выглядели торжественно, мирно и удивительно гармонично.
Как странно было наблюдать то, что мой друг так спокойно и уверенно выполнял все положенные действия, что для него сама процедура и последовательность молитв и песнопений была понятной и он даже подпевал местами. Катю я не знала до вчерашнего дня, но Темыч. Сумасшедший, упрямый, насмешливый? Форменный безбожник, так легко выуживающий анатомические препараты из заполненной ими бочки формалина?

Пока все закончилось, я успела нареветься от души.
На смотровой площадке было полно туристов, церковь по-прежнему парила, Темыч открыл шампанское и подшучивал над моей впечатлительностью. Мы немножко посетовали, что никто не взял фотоаппарат, и заказали все возможные снимки, предложенные местным фотографом. Стальной монстр покатил дальше катать молодоженов, а я, несмотря на уговоры, отказалась смотреть лебедей и гулять по парку.
- Все, ребята, надеюсь, в следующий раз увидимся на крестинах, - не удержалась я от простецкой шутки на прощанье, чмокнула разомлевшую от шампанского и солнца Катю и смущенно обняла Темыча.
Он продержал меня в объятьях чуть больше чем того требовали обстоятельства и шепнул в ухо:
- Староста, если ты не сделаешь сегодня то, о чем будешь жалеть всю оставшуюся жизнь, больше не звони мне.
- Идиот, - буркнула я нежно, погладила его по спине и юркнула в маршрутку. – Береги себя.

Когда я добралась до ресторана, там уже были танцы. Светка с Вадиком лениво покачивались под заунывные стенания Rolling Stones. Сцену я осторожно обошла, стараясь быть неузнанной. К моему удовольствию за дальним столиком у зеркальной витрины нашелся Славик, усиленно уминающий торт и запивающий его чаем из огромной чашки.
- Привет, - подсела я к нему.
- Привет, тетя Алла, - пробурчал он неожиданно грустным голосом.
- Алла, - опять поправила я и съехидничала, чтоб развеять скуку мальчишки. – Вкусный торт, наверно?
- Ага, - подтвердил он и снова посмотрел на мать. Музыка поменялась, но это не помешало танцующим. – Хотите и вам принесу?
- А где ты его взял? – я оглядела стол, уставленный неаппетитными нарезками.
- На кухне. И чай тоже. Там у повара день рождение, а тут, кроме бутербродов смотреть не на что.
- И чаю тогда, хорошо? – попросила я.
Славик вернулся через пару минут со следами красной помады на щеке и тарелкой с тортом и кружкой чая. У кружки была отбита ручка, но я не обиделась. Ужасно хотелось есть.
- Ты уже в любимчиках там? – кивнула я в сторону кухни.
- Ага, - с набитым ртом подтвердил он.- Ал, а вы …
-Ты…
-Ты сама сегодня ночевать будешь?
Я едва не подавилась.
- А что?
- Нет, я просто боюсь, когда просыпаюсь ночью один, можно я к вам … к тебе спать пойду? – он так деловито и прямо это произнес. 10 лет. Я в 10 лет и о сексе то не подозревала. Господи, я готова придушить Светку своими же руками.
- Если ты не храпишь - запросто.
У мальчишки прояснилось лицо. На миг, а потом опять стало серьезным и грустным.
- Я ногами пинаюсь.
Я улыбнулась и в тон ему серьезно произнесла:
- Я тоже.

Торт неожиданно оказался вкусным. А чай- по-столовски заваренный чай, после не выпитого утром кофе казался вообще произведением искусства. Мы общими усилиями доели мой кусок, когда за столик вернулась Светка. Она оказалась очень подавленной.
Вадик неуверенной походкой пошел на улицу.
- Все в порядке? – поинтересовалась я.
- Нет, - она отпила из бокала на тонкой ножке шампанское, которое уже даже не пенилось, и скривилась. – Не знаешь, как они умудрились здесь найти подделку?
- Думаю, с трудом, - я отхлебнула чаю. – Меня никто не искал?
- Да кому ты тут нужна? – пожала она плечами.
- Замечательно, - чая оставалось на два глотка. Больше все равно ее компании я не выдержу. Еще не дай Бог чудовище с перекура вернется. – Тогда я конфисковываю твоего сына и мы идем гулять.
Она пожала плечами. Славик просиял.
- Вперед.

Со Славиком было легко. Я затащила его в маленькую кофейню на набережной и накормила отбивными и картошкой, заодно поела сама. Потом зашли за моим фотиком и еще пару часов просто бродили вдоль моря, фотографируя друг друга и чаек. С таким компаньоном было здорово гулять. Он немного грустил, но мы уже здорово повеселились утром и такая прогулка все равно была лучшей участью, чем наблюдение за гуленой-мамой.
С мужем Светка разошлась так давно, что о нем все уже и забыли, включая и мальчишку.
Мне было его жаль, я была благодарна ему за компанию и прогулку вдоль моря. Бескрайней уже посеревшей задумчивой лужи, так похожей на мое сегодняшнее настроение.
Когда стемнело, мы решили найти Светку и еще раз уточнить, можно ли мне забирать мальчика на всю ночь. Мать все -таки.

Взъерошенная и веселая, она ждала нас у входа в гостиницу, быстро прижала к себе Славика, обняла меня, видимо в благодарность за свободное время без «хвостика» и утащила его спать.
Как ни странно, мне спать не хотелось. Я вытянула из необъятной сумки палантин, укуталась, достала телефон и пошла вниз, названивая домашним. По мне все равно не соскучились, или тщательно это скрывали, но завтра это приключение закончится, а послезавтра начнет обычная суетливая жизнь. Я думала о ней уже почти с радостью.
Болтая, я вновь вернулась на набережную.
На моем любимом топчане кто-то сидел.


8. ...24 часа назад.
Я пропала.
В первый и последний раз со мной было такое на вечеринке в честь 8 марта, в 10м классе, с одноклассником, который встречался с моей подругой, и которого она держала в жутко ежовых рукавицах. Мы целовались на спортивной площадке за школой, и я чуть не спятила, от разорвавшегося внутри желания.
Первым порывом, от которого мои губы шевельнулись в ответ, было ликование. Это мне не приснилось? Так тщательно охраняемое от всех постыдное и сладкое воспоминание, так ни с кем и не повторенное. Фантастический, возможный вихрь, сбивающий все на своем пути, выбивающий все мысли и сомнения из головы, усталость и запреты из тела.
Тогда нас спугнул сторож, мы разбежались в разные стороны, и я все следующие две недели просидела на больничном, пока смогла взять себя в руки и вернуться на занятия. Так и не смотрела однокласснику в глаза до выпускного. Он же перестал списывать у меня задачи по физике.
Я все-таки попыталась вырваться, отстраниться. Остатки рассудка, до которых добирался фееричный восторг, пока еще существовали, и о них нельзя было забывать.
-Меня к тебе… тянет, - неуверенно и хрипло прошептал Антон в мою шею. К ликованию добавилась паника и дрожь. – Давно. Так что все остальное, бред, предлог.
- Я догадалась,- прохрипели ему в унисон остатки здравого ума . – Но у меня есть условие.
Антон поднял на меня сияющее, умиротворенное лицо и рассудок продолжил обугливаться.
- Утром все будет, словно ничего не было, - выдавила я.
- Все, как захочешь, - заверил он, наклоняясь ко мне.
- Нет, обещай мне, - пробовала настаивать я, пока его губы терзали мой висок.
- Как захочешь, - это было мучительно и очень нежно.
- Пожалуйста…
- Обещаю, - он снова поднял на меня глаза. В выражении лица что-то изменилось. Оно уже не было ни задумчивым, ни вскипевшим. Горящим – да, но словно огонь дошел до высшей своей точки и больше не усиливается, а ровно и ярко горит. И еще, словно, я отняла у него что-то очень важное, что случилось бы утром, в обмен на то, что случится сейчас.
Случалось сейчас.
Для него это было потерей.
Потом, когда я много месяцев подряд воскрешала себе перед сном эту ночь, что я только не передумывала. Что во мне разом воскресли слишком многие прежние, яркие, почти забытые эмоции и не хватало только секса, как завершающего штриха прекрасно проведенного дня. Больше ничего личного. Что в глинтвейн мне насыпали что-то вроде женского силденафила и это было разовое и ощутимое решение всех моих придуманных и нет сексуальных проблем. Вполне безопасно. Что у меня просто давно ни с кем ничего похожего на влюбленность не было, а здесь это просто разлито в воздухе, поэтому и оттягиваются все кому не лень. Нечего накручивать свои мозги. Что ему выгодней иметь меня в любовницах, чем в коллегах, поэтому Антон перестарался.
Потом, я свято отбрасывала то, о чем мне тогда пела каждая клеточка. О том, что я было безнадежно влюблена и безнадежно любима.

Расплавленные мозги воспринимали все урывками. На его этаже была застелена красная ковровая дорожка, а на моем, кажется, она была синей. Я жутко боялась, что откуда- то из-за угла высунется Вадик, начнет насмешничать и это меня разом отрезвит. Почему я этого боялась? Ведь тогда многих проблем просто и не возникло бы. Дико странно было ощущать свою руку так надежно спрятанную в его руках.
Он запер дверь в номер и припечатал меня к стенке. Иногда было тяжело дышать, потому что каким-то образом он удерживал меня животом и бедрами, а руки проворно стискивали одежду. Под свитером оказалась красная футболка с логотипом «манчестер юнайтед». И я с восторгом ждала, когда он стащит водолазку с меня и увидит купленный всего три дня назад за безумные деньги серо-голубой, под цвет моря, бюстгальтер. Он так долго оставался единственным куском ткани на мне. Толи был слишком красив, толи на него не хотелось тратить время. Остальное было похоже на ликующий шторм, невозможный, непередаваемый. Антон намного выше меня, но каким-то образом он держал меня на весу, подхватив ноги под бедра. А я, впившись руками в его шею, даже не задумывалась, что могу удержаться. Все было, как и должно было быть.
Он каким-то непостижимым мне образом сдержался, несмотря на мой победный стон, сделал пару шагов назад и рухнул спиной на кровать. Не пытаясь отдышаться, отдохнуть, я целовала его и скользила вперед-назад, а он цепко держал мои бедра.
Потом я жутко боялась заснуть вот так, лежа у него на животе, охваченная его руками, словно лапами медвежонка. Я сползла и ушла в душ. Долго умывалась, разглядывая потеки туши на щеках и недоумевая, когда я это успела поплакать. Заперлась в душевой кабинке, включила почти кипяток и рисовала мордашки смайликов на запотевающем стекле, прижавшись к нему лицом. С сердечками в глазах, слезинками, улыбкой, гримасой.
Порыв холодного воздуха заставил меня распрямиться, и нужно было поднять глаза и сказать ему что-то безразличное и смешное, чтобы обесценить все происходящее – иначе мне не выжить. Я откинула волосы с лица и постаралась принять самый невозмутимый вид.
- Это был самый непристойный секс в моей жизни.
Он расхохотался. Громко. Казалось, что стекла кабинки дрожат почти как я. Потом обнял меня за плечи и прижал к себе.
- Узнаю девчонку, которая носилась за мной хвостиком.
- Это я -то хвостик? – обиделась и разом успокоилась я.
- Ага, - улыбался он. - Причем просто очаровательный.
-Хватит, а? Пожалуйста…- так мы договоримся, бог знает до чего.
- И так, куда лучше, чем даже сегодня утром. И уж подавно лучше, чем после…
Я сделала единственно возможное, чтоб закрыть ему рот.
- До утра еще далеко, - согласился он, подхватывая меня на руки.
Не знаю, как мне хватило сил не заснуть, когда он задышал ритмично и глубоко, все еще обнимая меня. За окном стояла та непроглядная темень, что бывает только перед рассветом. Когда я оделась и нашла свою сумку, стало немного светлей, и сон вообще сбежал прочь. Вместо того, чтоб вернуться в номер, я вышла на улицу.
Утро было жемчужным.

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман

9. Утро принесло досадную неожиданность. Дождь. Упрямый, косой, холодный, смешавший
море и небо. Я долго смотрела в окно, и вид, помрачневший, теперь уже не ничем не похожий на раннюю осень, почти зимний, будоражащий, но совсем по-другому, словно предвестник беды, мне нравился. До лекций успела выкинуть скисшую хурму, собрать сумку, сунув в карман сверху наушники, книжку и в нее паспорт и билеты, чтоб не пришлось долго искать. Потом все-таки убрала их глубже, чтоб не промокли.
С бандой мы встретились на последнем ряду лекционного зала, сегодня выступлений уже не было, и никто даже не пытался делать вид, что интересуется тромболизисом и новыми стентами. Нашей главной проблемой был Славик. Он громко голосил, ведь сорвалась его награда за безупречный табель, запланированная на последний день. Я сидела с ним рядом и утешала. Пришлось пообещать свозить его дома в конную школу за городом, куда ездила заниматься моя соседка. Вадик, ничуть не смущаясь, спал, привалившись на Светкино плечо. Странно, я прогуляла всего две лекции за 6 лет университета, но за вчерашний прогулянный день не испытывала никаких угрызений совести. Да и мое отсутствие действительно никого не интересовало.
Нам выдали по портфелю канцелярского хлама, который мы сгрузили в один и поручили Антону доставить сразу на работу. К 12 лекции закончились, а дождь нет. Повязав голову платком и раскрыв зонт, я добралась до рынка, пытаясь скупить все, что завтра утром сойдет за сувениры для моих домашних. Домашних было много, вряд ли я кого-то чем-то могла удивить, но я старалась. Промокла до последнего клочка ткани серо-голубой ткани, так не похожей на скрытое пеленой капель бесцветное море. Когда принесла пакеты в номер, все-таки не удержалась от последнего безумства. Я снова завязала на голове отсыревший красный платок и спустилась вниз. Монетки я никогда не кидала, хотела просто постоять на гальке, пропитаться запахом тины и безнадежности. Интересно только было, кто и куда спрятал мой любимый топчан? Море было похоже на озеро, волн совсем не было, а горизонт терялся за пресными потоками.
Переодеваться было особо не во что.
Я с мазохистическим удовольствием думала о двух неделях простуды.

Дождь закончился, когда наша маршрутка перевалила за перевал. Так внезапно. Автобус резво покатил вниз, прояснилось небо, выглянул один луч солнца, другой, третий и вот оно залило все вокруг, и, если бы не капли, искрящиеся под ним и мокрая одежда, казалось бы, что все приснилось. Стало очень холодно.
К чему удивляться, ведь до зимы осталось 2 недели.

В поезде мне позвонил Темыч. Протяжно зевнул в трубку и принялся проявлять заботу.
- Вы добрались?
- Да.
- А то у нас гололед. Все блестит и похоже на каток.
- Здорово, - признаться, мне разговаривать не хотелось. Даже с ним. Укутавшись в плед, я держалась за поручень в коридоре и пыталась разглядеть Сиваш в темноте.
- Ты сделала то, о чем я просил? – так и видела его ухмылку.
- Иди к черту, - вяло отморозилась я. Он расхохотался.
- Значит, уже жалеешь. Я тебя люблю, детка. Ты - лучшая!
Я готова была плакать. Нет, не просто от избытка чувств, а по-настоящему. Как не плакала уже давно. Что-то страшное сдавило грудь, почти как напряженный пневмоторакс.
- Я тоже люблю тебя, чудовище. Жаль, что я не училась вместе с тобой.
Он проникся. Или сделал вид.
- Мне тоже. Береги себя. Ты мне нужна живой. А не то зомби, что…
- Целуй Катю, - перебила я его и захлопнула трубку.
Прижавшись лбом к стеклу, я долго рисовала на нем смайлики. С сердечками, улыбкой, слезинкой, гримасой.

Утром, мы естественно едва не проспали. Суетливо сдавали белье, глотали обжигающий чай, натягивали сырую верхнюю одежду.
С Антоном я столкнулась у выхода, когда поезд уже начал тормозить.
- Тебе кто-то встретит? - почти безразлично спросил он.
- Конечно, - почти безразлично ответила я. Выспавшись впервые за три дня, я могла себе позволить быть почти безразличной. – Свету подвези, пожалуйста.
- Конечно.
Из окна показались ярко-голубые привокзальные постройки.
- Спасибо тебе, - спокойно смогла выдавить из себя я.
Он удивился. Обернулся от окна и внимательно посмотрел на меня. Недоуменно поднял бровь.
- За волшебство, - отрезала я и отвернулась.

Оставалось меньше минуты, чтоб заковать себя в броню. Меня встречали мама с моим теплым пальто в обнимку, муж и дочь.

10.
…36 часов назад.

Мне, наверное, нужно было уйти? Мне этого не хотелось. Ноги налились свинцом, в животе распахнулась бездна. Не знаю, чего хотелось – повторений вчерашних безумств, каких-то признаний, обещаний? Я долго не решалась спуститься вниз по последним двум ступенькам, но, спустившись, никакая сила не заставила бы меня повернуть назад.
Антон обернулся, когда я оказалась всего в паре шагов, и открыл объятия. Я юркнула и прижалась к нему.
- Где тебя носило? – спросил он через несколько минут. Нет, мы не целовались, просто сидели рядом, слушали шелест моря. Если бы не огоньки фонарей, отражающиеся в воде, его бы и не было видно.
- Темыч женился, - усмехнулась я.
- В какой раз?
- В тот же. Они повенчались в Форосе.
- Красиво. Тебя в свидетельницы взял?
- Просто в гостьи.
- Понятно.
- А ты где был?
- Спал.
- Здорово.
Ленивый тихий разговор. Господи… Искуситель всемогущий. Я бы пережила еще один секс, но не это.
Я развернула его лицо к себе, словно это был мой последний шанс. Впрочем, это и был мой последний шанс.
- Может, есть другие предложения?
- Может, сначала поговорим? – поднял бровь он. Завтра будет еще больней. Не мне одной, и от этого стало еще хуже. Страх, боль, желание, какой-то трепет внутри – слишком. Для меня это слишком.
- Неа, - я потянулась к его губам.
- Уйдем? – прошептал он мне в шею, когда я смогла оторваться.
- Неа…

Со мной никогда такого не было. В тот момент, стала понятна разница между двумя парадоксами – что есть «занятия сексом», а что «занятия любовью». «Любовью» - я занималась в первый раз в жизни. Не потому, что первый раз на пляже и не в помещении, а в том, что вообще это вообще было все иначе. Иные движения, поцелуи, вздохи. Иные ощущения. Вроде бы ничего особенного, а сладко так, что хочется выть. Вроде бы быстро, но время течет медленнее, чем ты его осознаешь. Вроде бы тихо, но мириады звуков в тебе, в нем, вокруг звучат так громко и мелодично, что хочется петь. Вроде бы неудобно, но все внутри так нежится и трепещет от каждого порыва, что хочется еще.
Топчан, парк.
Я чувствовала себя языческой вакханкой с компании дикого фавна.

В номер он занес меня на руках. Страха встретить кого-то уже не было. Больше ничего не было. В душе было слишком тесно, раковина шаталась, когда я пыталась за нее ухватиться, сушилка для полотенец просто рухнула вниз. Кровати жалобно попискивала.
Под утро он меня все-таки спросил:
- Почему?
- Почему я здесь? – промурлыкала я, пытаясь уйти от ответа.
- Что с тобой случилось? - настоял он.
Я отвернулась и долго смотрела в стенку. Он спрашивал не о том, и я это понимала.
- Я думала, что хорошо держусь.
- Прекрасно, но я помню тебя другой. Когда-то ты меня вернула к жизни, я правда твой должник.
- Почему?
- Не знаю, просто однажды проснулся и понял, что я с удовольствием думаю о новом дне. Чтоб с тобой встретиться. Только ты ушла на очку.
Я рассмеялась. И смирилась перед откровенностью.
- Что ты хочешь знать?
- Я знаю, что у тебя было двое малышей… Где второй?
- Умер. У меня на животе. Родился и умер, - я старалась говорить спокойно, но за слезы, струящиеся из глаз, в первый раз не было стыдно. Поэтому добавила, - я так кричала.
-Не спасли? – он обнимал меня и это успокаивало. Не так, как обнимал Темыч, а еще родней.
- Не знаю. Меня накачали чем-то. Последнее, что помню – полные ужаса глаза мужа, который держит Дашку на руках.
Он помолчал и все-таки спросил.
- Почему?
- Представь, что тебе отрезали ногу, руку, глаз…Привыкаешь. Можешь жить. Но все становится иначе. Только не говори мне, что он там, на небе работает ангелом, как мама или, что спасся от великой беды, как говорит Марат, если вообще об этом говорит. Я от этого свирепею.
- Не буду. А нужно что-то говорить? – он положил подбородок мне на голову. Было приятно. Слишком.
- Лучше – нет.
Мы опять помолчали.
- Мысль о банальной послеродовой в голову не приходила? – уточнил он.
Я ухмыльнулась и повернула к нему лицо.
- Темыч меня даже к заведующему своему возил. В первый раз за все время нашел точку соприкосновения с мамой. Колеса мне прописали, но не помогло.
- А ты их пила?
- Нет.
- Дальше обычно спрашивают, не помог ли уход за выжившим ребенком, да?
- Да. Помог. Я привыкла жить без одной руки.
Он держал меня на руках и укачивал, как маленькую, а я засыпала в лапах самого уютного медвежонка на свете.

_________________
Уезжают таланты, творцы и умы,
едут люди отменно отборные.
И останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.

И. Губерман