|
20
Один из офисов «Макси-груп», где сейчас работал Малиновский, находился в отеле. Катя часто бывала здесь раньше; дела Миши вёл немолодой Павел Жуков, они с удовольствием работали с ним. С недавних пор его заменил Герман, а потом, как оказалось, и Малиновский, но ресторанов в Катиной жизни уже не было.
Почти. Это был последний раз.
Она толкнула тяжёлую дверь с позолоченной табличкой, изображающей знакомый логотип «Макси-груп», и чуть не задохнулась. Курили по меньшей мере трое. Инстинктивно разгоняя дым рукой, но невольно всматриваясь в завесу, Катя увидела незнакомых мужчин, сидевших за столами, но почти сразу же справа, из смежного кабинета, вышел Роман Дмитрич. Они замерли друг напротив друга, но, увидев её состояние, он взял за руку и почти поволок в кабинет. Здесь дышать стало легче.
- Простите, Катерина… Валерьевна, мы об удобствах женщин как-то мало задумываемся. Мужской коллектив.
- У Павла Сергеича в штате тоже не было женщин, - не согласилась она и закашлялась.
Роман усмехнулся, пережидая. Она заметила, что он разглядывает её. Когда глаза остановились на уровне талии, лицо изменилось. Побледнело? Она не была уверена, просто изменилось.
Он предложил ей воды и присесть. И сам сел – спиной к окну, тогда как её лицо было освещено. Но ей не нужен был яркий свет, чтобы увидеть, что за восемь с лишним лет и он изменился. И, пожалуй, ненамного меньше, чем она. На первый взгляд, всё было то же: и улыбка, и глаза, и даже причёска. Да, это был Роман Малиновский, но это был Роман Малиновский восемь лет спустя.
С делами разобрались быстро. Хозяин кабинета легко шёл на уступки, соглашался со всеми её просьбами, и в конце концов они договорились об отсрочке кредита на несколько месяцев. Катя с интересом наблюдала за ним, пытаясь понять, была ли эта коммуникабельность результатом неожиданности или действительно ситуация в «Макси-груп» позволяла. Пожалуй, второе, всё больше склонялась она. В глазах Романа отражалась работа мысли, он взвешивал, прикидывал, не был рассеян и не скучал. Но помимо рабочих моментов в глазах, конечно, светился вопрос, и о нём нетрудно было догадаться: что она делает в ресторанах бывшего мужа, если замужем за другим и даже ждёт от него ребёнка. И она решила помочь ему.
- У Михаила неприятности, - после очередной паузы объяснила Катя. – Много лет я помогала ему, а человек для замены ещё не найден.
Роман кивнул, еле заметно усмехаясь – тоже глазами.
- Ну, понятно. А Андрей?
Она посмотрела на него. Это имя он произнёс без особой значительности, барабаны не забили, и небо не обрушилось тоже.
- Что вас интересует? – задала она извечный уже вопрос, который задавала на протяжении многих месяцев самым разным людям. Привычка и усилия Андрея сделали для неё этот вопрос-ответ безболезненным.
- Ну, неужели Андрей так просто отпустил вас заниматься делами бывшего мужа? Без звука?
- Не просто, но отпустил. – Катя улыбнулась, чуть подняв брови, внутренне решаясь. – А вы помните, каким был Андрей?
Оказалось, что Роман «помнит». Уловки вообще не понадобились, этот разговор не был неприятен ему. Катя поняла: потребность поговорить об Андрее, о случившемся между ними давно копилась в нём. Но разговор шёл слишком легко, словно о чём-то давно пережитом и почти забытом, а то, что перед Романом сидела Катя, не только не смущало, но и подталкивало его. И всё это настораживало её…
- Я вижу, вам интересно, - говорил Малиновский. - Удовлетворю ваше любопытство… Когда Андрей влюбился в вас, я злился, но смирился…
Андрей влюбился в Катю, Роман злился, но смирился; быть может, потому, что влюблённость эта в конце концов ни к чему не привела. Андрей никогда не вспоминал о ней, а когда напоминали, отвечал так, что непонятно было, понял ли он вообще, о чём его спрашивали и о чём говорили. А то, что он изменился, избавился от своего образа жизни, привычек, пристрастий, когда-то сближавших друзей, виделось Роману следствием возраста, ладно, не всю же жизнь по девочкам бегать… И он как-то приспособился, сжился с этим новым Андреем и потихоньку даже забыл о том, как жили они раньше. Но появилась Левановская, и всё началось сначала. Роман просто не выдержал бы второго раза, физически невыносимо было смотреть на то, как друг погружается всё в ту же трясину. На этот раз уже с какими-то странно-тоскливыми глазами, будто у игрока в рулетку, поставившего на «красное» свои последние деньги и теперь умоляющего «красное» выпасть… И Роман, не думая, инстинктивно, принялся спасать друга от новой напасти. Только ради него самого – уж очень не хотелось для него снова перегара, выбитых зубов, расквашенных губ и прочих радостей от встречи с Прекрасным. А ведь так почти и случилось! Только расквашено было внутри, не показывал, а вёл себя, как будто между ним и миром ощетинившаяся стена появилась – Роман знает, ему рассказывали. Только вот Андрей-то не оценит его прозорливости, он именно ему-то губу и разбил… Так что Малиновский, можно сказать, в жертву себя принёс, на алтарь дружбы положил. Не искала Наташенька выгоды? А как же та самая необыкновенная и строго по пунктам (если не хватает хотя бы одного – Жданова и ребёнка от него в расход!) ею обозначенная любовь?..
Нет, он не злится на него, не обижается. Андрей никогда не ценил его по-настоящему, так, только в зависимости от себя… Нужный он был человечек для Жданова, Катенька, только и всего!
- Это правда, - сказала она, пристально глядя на него. – Вы нужны ему.
Роман тоже прищурился.
- Какая вы стали… респектабельная. Важная… И цените каждое своё слово, да? На вес золота, не меньше… Но, может, пришло время и обо мне подумать, а? Или я должен, бросив всё, бежать на выручку, потому что Андрюша вдруг оттаял и вспомнил обо мне?
Катя услышала приглушённый звук мелодии своего мобильного.
- Вы ошибаетесь, - сказала она, расстёгивая замок сумки. - Нет, не ошибаетесь, просто… просто не совсем верно толкуете мои слова и мой приход к вам… Простите, я отвечу, это важно… Алло?.. Да, это я, добрый день, Татьяна Сергеевна. А что? Что-то случилось?.. Это правда, ничего страшного?.. Хорошо, я приеду… Через час...
Она положила телефон в сумку, поплывший расстроенный взгляд не укрылся от Малиновского.
- Что-то случилось?
- А? Нет… Это из гимназии, где учится сын… Просят приехать…
Роман склонил голову, взгляд снова заострился.
- Кто бы мог подумать… Андрей – и чужой сын…
Она устало, всё ещё немного рассеянно посмотрела на него.
- Это же мой сын, Роман Дмитриевич… - И после паузы, сделав над собой усилие, ибо ощущение бессмысленности крепло, продолжала прерванный разговор: - Андрей не знает о моём приходе, просто в его жизни в последнее время произошли вещи, которые… ну, скажем так, многое изменили, и ему сейчас нужна поддержка. Ваша в том числе.
- Моя? Именно моя, вы уверены? Сами же сказали – не знает ничего…
Роман помолчал, потом улыбнулся (морщины вокруг глаз стали заметнее) и, поднявшись, подошёл к небольшому сейфу, вделанному в стену, открыл его и достал какую-то папку.
- Вот это – все документы и договоры нашей фирмы с «Зималетто». Луховицын буквально вчера передал их мне; он ничего о моём знакомстве и ссоре с Андреем не знает, а мне как-то вводить его в курс не хочется. Так что я всё ещё раздумывал, принять «Зималетто» или нет. И, знаете… наверное, не приму. Верну Герману, а у него заберу одну тюменскую фирму, на которую Луховицын заставил его «Зималетто» поменять. Герман переживал… Они вроде как сблизились с Андреем… А Андрей даже ещё не знает, так и думает, что с Полянским работает.
Катя внимательно, серьёзно слушала; алгоритм был ей понятен, непонятно только – почему… И всё настойчивей что-то подсказывало ответ: этот человек просто стал чужим.
- Но почему, Роман Дмитрич? Вы не хотите иметь дела с «Зималетто»? С Андреем?
Роман метнул папку обратно в сейф, толкнул дверцу, не закрывая; она легонько ударилась и снова открылась, и связка ключей беспомощно повисла в замке.
Малиновский сел, наклонил голову.
- Катенька… вот ничего не могу с собой поделать, даже ваш рафинированный вид не выветрил желания называть вас так, простите… Так вот, это неважно, хочу я или нет. Сейчас (как и всегда) важно, чего хочет Андрей. А он хочет иметь дело с Полянским. И не только в бизнесе…
Она выпрямилась, пытаясь понять, к чему он клонит. Припомнилось: ну да, Андрей часто в последнее время упоминал имя Германа, тепло отзывался о нём после их поездки в Европу… И Герман – «переживал», когда дела передали другому… Может быть, здесь есть шанс? Может быть, Роман прав, ведь он всегда хорошо чувствовал Андрея?
- Я всё-таки не теряю надежды, – сказала она, поднимаясь. – Возможно, мои слова дойдут до вас и со временем вы сможете помириться с Андреем…
- Посмотрим, - изучающе глядя на неё, медленно сказал Роман. – В конце концов, я могу помочь Полянскому с «Зималетто» и мы с ним устроим нечто вроде конкуренции… выигрывает сильнейший, так сказать. Почему бы нет?
Она ощутила лёгкую боль. Да, это был прежний Роман Малиновский, но пустой, выхолощенный. «Если бы мы встретились сейчас, просто прошли бы мимо…» Она не могла понять этого человека, даже когда он любил Андрея, а сейчас не осталось и теплоты.
Медленно идя по коридору к лифту, она думала о том, что время неумолимо. И вернуться никуда нельзя, всё равно это уже будешь не ты и не те, от кого уходил когда-то. Только если новыми, заново… Удастся Малиновскому и Андрею или нет, никто пока не знает. И получится ли у Андрея с Полянским, тоже. И это уже только их усилия, а она просто поддержит, если будет нужно.
**
Красное пятно на щеке Алёши было красно-речиво… Катя едва сдержала себя, чтобы не броситься к нему. Рядом зло сопел другой мальчик, который пострадал гораздо больше: из носа только что перестала течь кровь, сообщила куратор. Она стояла здесь же, растерянно теребя в руках розоватое от разводов крови и воды полотенце.
- Вы же понимаете, пришлось сообщить родителям… Возможно, они захотят принять меры, Екатерина Валерьевна. Вам стоит дождаться их, поговорить. Я тоже сделаю, что смогу...
Катя поспешно согласилась с ней, и расстроенная не меньше неё Татьяна Сергеевна увела мальчика в свой кабинет.
Катя не сводила с сына глаз. Он стоял, опустив голову, добродушный, покладистый ребёнок, никогда никому не причинивший зла.
- Алёша… как ты это сделал?
- Я не знаю, - глухо пробурчал он, и она решительно шагнула к нему и положила руки ему на плечи.
- Посмотри на меня.
Он поднял глаза, и она увидела, что они сухие. Он не раскаивается, он уверен, что поступил правильно, а за правильные поступки она никогда не наказывала и не ругала его, значит, и бояться нечего. И плакать нечего. Катя вздохнула.
- Расскажи, как всё произошло.
- Он обзывал меня.
- Обзывал? Оскорблял?
- Да. Оскорблял.
- Что он говорил?
- Мам, я не могу сказать. Я не запомнил. Это плохие слова, я точно знаю.
Катя помолчала.
- Ну, а после чего он стал тебя оскорблять?
- После того, как я отдал Веронике свой сыр.
- Что? Сыр?.. Понятно… Значит, ты отдал свой сыр, потому что ты его не ешь…
- Нет, не потому, что не ем! Я бы и так его отдал, потому что Вероника любит сыр, она сказала.
- Ну, ладно: ты отдал ей сыр, а Виталик стал тебя оскорблять…
- Да, потому что он пожадничал и не отдал ей свой, а я отдал, и он разозлился...
Катя снова вздохнула. В общих чертах всё ясно. Но самое главное ей придётся понимать самой. Почему?..
- И ты ударил его?
Алёша покраснел, и глаза затуманились.
- Нет, сначала я подумал, что я мужчина, а потом ударил.
- Как это – подумал, что мужчина?
- Ну… дядя Андрей так говорил. И я сам знаю. Я должен быть, как настоящий мужчина, и защищать себя. Потому что он обидел меня, а я ничего ему не делал.
- То есть ты считаешь, что поступил справедливо?
- Да. – Его голубые глаза вспыхнули и снова прояснились. - Справедливо…
- Алёша…
Катя наклонилась и дотронулась щекой до его алеющей щеки.
- Ты разве думаешь, что всегда, когда считаешь, что прав, можно бить человека?
- Не знаю. – Он снова опустил голову. – Так я понял дядю Андрея…
- Хорошо, я пока ничего не буду говорить... Андрей сам объяснит тебе.
Алёша нахмурился и ничего не ответил. Он уже заподозрил, что дядя Андрей может не одобрить его поступка. Может, он сделал ещё хуже, чем если бы не поступил, «как мужчина».
Потом был час кошмара. Поглядывая на складки её блузки, свободно спадающие на джинсы, отец мальчика всё-таки не мог сдержаться и, постепенно багровея, читал ей лекцию по воспитанию детей. Мать, стоявшая рядом, печально закатывала глаза. Это была Голгофа, но Татьяна Сергеевна предупредила её, что лучше выслушать это, чем стоять потом перед судилищем комиссии администрации района, а то, что эти люди заставили бы её предстать перед ней, сомнения не вызывало. Кате пришлось согласиться со всеми доводами и принести все извинения. И даже больше. Под конец она уже готова была признать свою вину во второй мировой, только бы выйти отсюда.
Вырвавшись наконец на крыльцо, она попросила Алёшу подождать и позвонила Антону. Оказалось, что он не уезжал и всё это время ждал их возле гимназии. Катя быстро повела Алёшу к машине и, усевшись, прижала к себе сына. Антон улыбнулся, повернулся к ним.
- Ну что, ученик? Домой?
Алёша хмуро взглянул на него из-под её руки, а Катя слабо улыбнулась:
- Поехали.
Предстояло решить ещё, говорить ли о случившемся Мише. Андрею она решила не звонить, пусть спокойно доработает остаток дня. У него и так сейчас нелёгкие дни на работе, к коллекции из-за премии такое внимание, как будто по меньшей мере по лекалам Лагерфельда шьётся...
Придя домой, Катя всё-таки набрала номер Миши. Он долго не отвечал, потом она всё же услышала в трубке его обычный в последнее время потухший голос.
- Как дела?
- Ну, ты же знаешь… Ничего хорошего. Антонова выпустили, обещает всё возместить. А я ничего не могу сделать, даже надавить на него…
Катя аккуратно промолчала. Это опять был камень в её огород.
Они поговорили ещё о её встрече с поставщиками оборудования и попрощались. Мишино раздражение решило всё – она не будет говорить об Алёшке. По крайней мере, сейчас.
Открытие об Алине сбило её с ног. Она помнила, как девушка смотрела на Мишу. Ведь тот давний день тоже был открытием: Катя поняла, что может ревновать, что ей неприятно внимание к нему других женщин. Отыскав в себе собственницу («как все!»), привязала себя к нему такой непрочной, такой изменчивой нитью… Сейчас Алина, по-видимому, считает, что «возвращает своё»; ей нравится идти по Катиному пути, это реванш за положение нелюбимой и отвергнутой… Но если она любит Мишу, это почти всё уравновешивает. А он?.. Он тоже наслаждается реваншем. Но только им. И вряд ли даже у Алины щиплет глаза от фимиама иллюзий. А жертвы в этой сознательной игре – Олег и Павлик. Катя зажмуривалась и медленно качала головой. Нет, они не «разрушат»… Не могут они не понимать, что если это и отражение, то в сильно искривлённом зеркале.
**
Андрей обдал запахом уже наступающей поздней осени и безопасности. Наконец-то. Катя испытала такое облегчение, словно вырвалась из кабинета в гимназии только в эту минуту.
И он почувствовал что-то. Долго не отпускал от себя, пока у неё не перехватило дыхание.
- Ну, ты пальто хоть сними… Голодный?.. Голодный, я знаю… В вашем ресторане только аппетит разожжёшь…
- Вооот… Возвращайся быстрее, и всё исправишь. – Улыбаясь, он вешал в шкаф пальто.
…Придя в себя, она решила пока только отложить эти слова в памяти. Надо свыкнуться, подумать, почему он это сказал… «Возвращайся»… Вернуться нельзя! Разве он не знает об этом?..
Вглядываясь в его лицо, пока он ел, она думала о том, рассказать ли ему о встрече с Малиновским. Теперь, когда она знает, что драмы никакой больше нет, это будет легко сделать. Но зачем? Не причинит ли боли Андрею сознание того, что что-то умерло, как и положено – безвозвратно?.. Лучше спросить о том, что сейчас. И, только произнеся имя Германа и увидев оживление в глазах Андрея, Катя подумала о том, что Роман всё-таки был прав, а значит, опять помог ему…
- Разговаривал с ним днём. Мы приглашены. Рай на земле, мангал, баня… Кстати, Полянский неплохо играет на гитаре, прямо как твоя Тамара… Как она?
- Хорошо. Завтра выписывают.
- Я рад… А тебя Герман вообще боготворит. – Андрей взял её руку и поцеловал. – Ну, как? Ты не против?
- Конечно, нет…
Улыбались не просто губы, улыбалось всё её существо.
И как теперь говорить об Алёше? Придётся…
Андрей знал, что стал другим. Что его жизнь больше не ожидание или, когда уже ничего не ждёшь, топтание на месте. Что Катя больше не мечта, что он стоит обеими ногами на земле и, стремясь к лучшему, наслаждается настоящим. Он забыл обо всех ресторанах на свете, обо всех туманных утрах и давно уже знал, что его семья состоит из троих человек, а скоро будет четвёртый.
Он всё это знал и всё же поразился тому, что во второй раз после разговора с Мишей у гимназии испытал странное чувство: он понял, что беспокоится о Лёше не потому, что должен, а потому, что испытывает в этом потребность. Когда-то он не любил его; потом выделил из всех, чтобы доказать себе, что долг исполнен. Сейчас он волновался за него просто так, просто потому, что мальчик был ему дорог, был его семьёй, братом его ребёнка, наконец. Он был ему родным человеком.
Как и Катю, его потрясло то, с какой серьёзностью принимал Лёша всё, что он говорил. И он понял также, что даже самые осторожные шаги не застрахуют, что, говоря, надо взвешивать каждое слово, и что каждое слово важно и нужно растущему в семье человеку. В этот вечер он долго разговаривал с ним. Справедливость? Иногда она в том, чтоб не замечать обидчика.
- Будь выше этого.
- Выше? Как это?
- Внутри. И люди почувствуют это даже больше, чем если ты подерёшься с ним и докажешь, что сильный. Внутри тоже можно быть сильным. – Андрей задумался. – Знаешь, бывает ведь и по-другому. Бывает, что человек важен для тебя, приятель там или друг…
- Друг? Как Никита, Полина, Пашка? А они никогда не станут обзываться…
- Бывает… Бывает, Лёх. И тогда тоже нельзя кулаки распускать. Разговаривать надо. Просто сесть и поговорить… Иначе можешь потерять друга, а потом пожалеешь об этом…
Когда Алёша лёг спать и они остались вдвоём в гостиной, Катя улыбалась:
- Откуда ты знаешь всё это? Ты о Малиновском говорил?
- И о нём тоже… - Андрей протягивал руку и рассеянно перебирал её волосы. – А может, о тебе?
- Обо мне?
- Ну да… Если бы я посадил тебя вот так, рядом, ты бы распустила волосы, и выслушала, и всё поняла… - Его лицо становилось мрачным. – Как там наш многострадалец?
- Андрей…
- Ну, не буду… Так как у него дела?
- Ничего определённого. Светотень. Поставщика освободили, но счета-то заморожены…
- Ты отправила ему отчёт?
- Нет пока. Завтра. Доделать кое-что нужно…
Треньканье телефона в этот поздний домашний час, в весьма коротком, уютном и тёплом, пространстве между ними, показалось сначала ошибкой слуха. Но нет, это был Катин телефон. Светлана Локтева. Давно не слышали…
- Кать, извини меня, я думала, думала, звонить тебе или нет, но решила, что ты должна знать… Лучше, если я скажу, чем кто-то другой! Сегодня узнала, что Кира распустила слух по «Зималетто», будто бы Андрей вернулся к Наташе… ну, что вроде было у них что-то, а она видела. - И Света поспешно завалила саму себя лавиной оправданий: - Нет, ты только не подумай, что это правда, ничего подобного! Наташа порядочная женщина, и Юру любит, и ни о чём таком не думает! То, что они с Андреем однажды сидели у него в кабинете 40 минут, ничего не значит, если услышишь что-то такое, не верь, ну то есть это правда, только ничего, кроме работы, там не было!.. В общем, прости меня, Катюш, но я подумала: если тебе кто-то другой расскажет, тот, кто не знает Наташу и поверит, тебе же плохо будет… Ну, я же права? Да? Кать?..
- Ты права. Да. Свет… То есть ночь. Спокойной ночи…
Катя положила телефон в карман халата и подняла на Андрея глаза. Он вопросительно смотрел на неё.
- Так, ерунда, - сказала она. – Насчёт встречи с девочками, помнишь, я тебе говорила.
- Помню. И всё?
- А что ещё? – Но, поняв, что голос прозвучал слишком резко, она улыбнулась и взяла его за руку. – Пойдём спать… Я ужасно устала.
Среди всех потерь и непотерь, заслуженных и естественных, причинявших боль и оставляющих надежду, одна была очевидной и не вызывала сожаления. Светиного голоса Катя больше слышать не хотела…
Последний раз редактировалось natally 23 апр 2010, 16:45, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Своя рубашка ближе к телу, а другой не моги. 
Хорошо бы еще дать это Свете понять. 
