Глава 2.
Сентябрь в Москве был на редкость неуютным и холодным, и если бы не дрожащие от пронизывающего северного ветра, но так и не успевшие пожелтеть и осыпаться зеленые листья на деревьях, то вполне можно было предположить, что на календаре давно уже поздняя осень, с неба вот-вот посыплется снег и наступит настоящая зима…
Сегодня у нее был первый съемочный день, и по выработанной годами привычке никогда не опаздывать, Катя, учитывая возможные проблемы на дорогах, выехала из дома заранее, и, как нарочно, нигде не задержавшись, приехала на студию что называется «ни свет ни заря».
Хмурый невыспавшийся охранник, открывая массивные, памятные еще по советской кинохронике ворота, удивленно косился в ее сторону, и прежде чем пропустить машину на территорию студии, долго рассматривал документы, словно сомневался, что в такую рань, да еще в такую «нелетную» погоду, кто-то вообще может хотеть заниматься столь несерьезным делом, как кино.
Медленно проезжая по непривычно пустынным «улицам» и «переулкам» старой московской киностудии, Катя думала о печальных изменениях прошедших лет, о странном, так не гармонирующим с ее былым представлением об этом некогда шумном и многолюдном месте, запустении, о превратностях судьбы, разрушивших, казалось бы, незыблемые основы советского кинопроизводства. Ведь когда-то на этой знаменитой на весь мир киностудии яблоку негде было упасть от жаждущих приобщиться к великому искусству, а уж найти парковочное место для машины даже на примыкающих к студии улицах, было делом совершенно безнадежным. И вот теперь, она в гордом одиночестве разъезжает на своем Мерседесе по огромной территории бывшей советской «фабрики грез» и ей не у кого спросить, как проехать к павильону номер семь, потому что к своему стыду она, кажется, заблудилась…
В павильоне, как и следовало, ожидать, никого из киногруппы еще не было, только несколько рабочих занимались установкой декораций, подготавливая площадку для предстоящих съемок. У монтировщиков что-то не ладилось, и они негромко переругивались между собой, время от времени, недовольно поглядывая в ее сторону.
Сообразив, что мешает, Катя прошла в свою персональную гримерную (ей как «приме» полагалась такая отдельная комната), бросила на стол сумку, сняла и повесила в шкаф плащ, потом села в кресло и, положив руки на подлокотники, откинула голову назад и закрыла глаза.
Вчерашняя, неожиданная встреча разволновала и, что скрывать, сильно испугала ее.
Ей казалось, что все прошло, что время навсегда излечило ее от болезни по имени Андрей Жданов, но видимо ей это только казалось… Стоило на мгновение увидеть его лицо, заглянуть в глаза и все вернулось: и восхищение, и боль, и желание, и мучительная безысходная тоска.
- Я люблю тебя, - сами собой не слышно прошептали ее губы.
Многие годы Катя старательно пыталась забыть Жданова, а добилась прямо противоположного - будто в насмешку над ней, память сохранила каждую их встречу, каждую самую мельчайшую подробность.
- «Пора признаться, Екатерина Валерьевна, ты не в силах вычеркнуть его из своей жизни и не в силах забыть ничего, ни одного мгновения, проведенного рядом с ним, потому, что не было в твоей жизни ничего прекраснее этих мгновений».
Все началось почти десять лет назад, во время работы над их первым фильмом. Снимали эпизод, когда по сценарию ее героиня, робкая и тихая девушка, испугавшись чего-то, неосознанно приникала к герою, инстинктивно ища у него защиты. Один, второй, третий дубль… Режиссер раз за разом заставлял их повторять мизансцену, добиваясь полной достоверности. И вот, в очередной раз доверчиво прижавшись к груди Андрея, она вдруг совсем близко от себя услышала биение его сердца, настолько близко, что ей даже показалось, что это сильное мужское сердце каким-то непостижимым образом проникло к ней внутрь и бьется сейчас рядом с ее взволнованным сердечком. Прислушиваясь к этим гулким мощным толчкам, она на мгновение замерла, и вдруг каждой клеточкой своего тела, каждым его нервом почувствовала неодолимое желание прижаться к Андрею как можно сильнее и как можно крепче. - Вот-вот! – закричал взволнованно режиссер. - Это то, что надо! Она не понимала, что с ней происходит, но была уверена - так тепло и так счастливо, как в его объятьях, ей никогда и ни с кем еще не было! Съемки закончились, и она, заливалась краской стыда, словно совершила что-то недопустимое и неприличное, боясь поднять глаза и встретиться взглядом с Андреем, чуть ли не бегом покинула съемочную площадку.
Катю предупреждали, что Жданов очень непростой человек, что с ним тяжело общаться, он бывает резким, несговорчивым и партнеры часто жалуются на него, но ей ни разу не пришлось испытать на себе ничего подобного, наоборот, им с Андреем очень интересно было работать вместе, они часами обсуждали сценарий, разбирали мизансцены, оттачивали и согласовывали жесты, движения, и вообще так хорошо понимали друг друга, что всем казалось, будто они давние и хорошие знакомые. Но с того памятного дня их отношения изменились, во всяком случае, они изменились с ее стороны. Слава Богу, Андрей, не замечал, что с ней творится, и не догадывался, как трудно ей стало изображать любовь и понимать, что настоящее чувство все сильнее и сильнее проникает в душу, захватывает ее, и поглощает всю без остатка. Он не мог и предположить, как мучительно ей было целовать его, ощущать на себе его «рабочие» поцелуи и казаться при этом спокойной и сдержанной.
Так продолжалось практически до самого конца съемок. Она мучилась, сгорая от любовной тоски и от страха ненароком выдать себя, Андрей, поглощенный исключительно работой, ничего не замечал, режиссер благодарил ее за талантливую игру, и все вокруг предсказывали фильму необыкновенный успех… А потом случилось то, что навсегда лишило ее всяческих иллюзий. И этот, пожалуй, самый тяжелый в ее жизни день, она тоже помнила так, как будто он случился только вчера.
Закончив съемки очередного эпизода, она пришла в свою гримерную и вместо актрисы, с которой делила комнату на двоих, застала там незнакомую женщину. - Здравствуйте, вы Катя? – обратилась к ней с улыбкой незнакомка. - Да, - улыбнулась она в ответ, а у самой от нехорошего предчувствия мурашки побежали по коже. - А я, Кира, - представилась ей женщина, - жена Андрея Жданова. Никто никогда не узнает, каких титанических усилий ей стоило ее внешнее спокойствие, сколько артистического таланта понадобилось для того, чтобы, вежливо улыбаясь, невозмутимо разговаривать со своей гостьей. - Знаете, Катенька, Андрей так много рассказывал о вас, что я давно мечтала с вами познакомиться, но в моем положении, - Кира многозначительно дотронулась до своего слегка обозначившегося живота, - это было очень сложно сделать. Токсикоз, - развела она руками, сокрушенно качая головой, и как бы ища у нее, у Кати, сочувствия, только глаза ее в это время «говорили» совсем другое: – «Я знаю твои помыслы, я вижу тебя насквозь, и я не позволю тебе отобрать у меня Андрея…» Как же ей тогда было стыдно и как горько от пережитого унижения и обиды. Да она полюбила Андрея, но разве она виновата в том, что любит? И разве она не старалась скрыть свою любовь от всех и в первую очередь от него самого? И разве можно ее заподозрить в посягательстве на Андрея? Ведь ей даже в голову такое никогда не приходило! Так в чем же она виновата?
Работа над фильмом подходила к концу, они отсняли уже весь материал и хорошо, что режиссеру не пришла в голову мысль сделать дубли каких-нибудь сцен. Она ни за что не смогла бы их повторить. После встречи и разговора с Кирой, она не то что прикоснуться, она не могла посмотреть Андрею в глаза. Ей тогда хотелось только одного, быстрее все закончить, и навсегда исчезнуть из жизни Жданова. Катя очень надеялась, что судьба сжалится над ней, и, расставшись с Андреем, она забудет и его и свою нелепую неправильную любовь. Только видимо судьба думала по-другому, она еще раз свела их с Андреем и та, вторая их встреча стала для нее не менее драматичной, чем первая…
- «Нет, хватит! Ни к чему хорошему это путешествие в прошлое не приведет!»
Стараясь отогнать от себя мучительные воспоминания, Катя открыла глаза и огляделась по сторонам. Комната, в которой она находилась, выглядела роскошной – удобная мягкая мебель, яркие вычурные светильники, большие зеркала, со вкусом подобранные шторы на окнах и даже телевизор и холодильник. Предполагалось видимо, что все эти предметы обстановки совершенно необходимы для актрисы ее статуса, но ей, так и не привыкшей ни к этому своему статусу, ни к роскоши, они были абсолютно не нужны.
- «Красиво», - подумала она. – «Только вот холодно и из окна, кажется, сильно дует. Ну это у нас, у русских, в крови, пыль в глаза пускать умеем, а вот сделать так, чтоб сквозняков не было…».
Последние три года, она практически все время жила в Европе, переезжая из города в город и из одной страны в другую. Много снималась и всегда у самых известных режиссеров, играла в самых знаменитых европейских театральных труппах. Ее уже несколько раз приглашали в Голливуд, но она каждый раз под благовидным предлогом отказывалась, ей казалось, если она уедет в Америку, ее связь с Россией и с домом прервется навсегда. Она привыкла к своей новой кочевой богемной жизни, но в тоже время всеми силами старалась сохранить и не разорвать те немногие нити, которые связывали ее с прошлым. Каждый раз, приезжая на короткое время домой, она шла в свой театр, где с удовольствием играла в старых и неизменно идущих с аншлагом спектаклях. Она прекрасно понимала - если бы не доброе отношение к ней главного режиссера, не терпение ее собратьев - актеров, ей пришлось бы уйти из театра, а так, сохраняя хотя бы частицу своего присутствия на родной сцене, она могла ощущать себя не вынужденной эмигранткой, а актрисой российского театра, уехавшей на долгие гастроли.
Еще одной из таких неразрывных связующих ниточек был ее Учитель. Катя была обязана ему всем. Достаточно сказать, что на главные роли в своих последних картинах Павел неизменно приглашал ее, Катю Пушкареву, что это он открыл ее как актрису, и именно он десять лет назад подарил ей ее первый успех.
Сам Павел никогда не стремился ни к популярности, ни к признанию, все, что он делал, снимал ли кино, ставил спектакли или обучал мастерству молодых актеров, все и всегда он делал основательно, профессионально и с огромной самоотдачей. Когда он позвонил и пригласил ее сниматься в своем новом фильме, Катя просто не смогла отказать, хотя и очень боялась встретиться на съемочной площадке с Андреем, ведь в двух предыдущих работах Павла, они играли вместе, и только когда выяснила, что в списке актеров, занятых в его новом проекте, Жданова нет, вздохнула с облегчением. И вот, пожалуйста, вчерашняя встреча…
У нее были веские причины жить вдали от дома и родных, и эти причины напрямую были связаны с Андреем Ждановым. Только вот что странно, замерзая, сейчас в продуваемом насквозь павильоне старой московской киностудии она думала не о том, как уберечься от нежелательных и очень опасных для нее контактов с Андреем, а о том, что с радостью отдала бы все, только бы никуда и никогда больше не уезжать…
Времени до начала съемок было еще предостаточно, и Катя решила пойти прогуляться - «подышать любимым киношным воздухом».
Она, накинув на плечи теплый шарф, не спеша, шла по коридорам павильона, всматриваясь в старые полуразобранные декорации и пытаясь представить, какие картины снимались здесь раньше, и какие сцены разыгрывались.
Задумавшись, не заметила, как забрела в какой-то отдаленный уголок, где хранились всевозможные, предназначенные видимо для постройки декораций, материалы: рулоны линолеума, банки с краской, какие-то доски и сложенные друг на друга листы фанеры и картона. Поняв, что заблудилась и в прямом смысле слова зашла в тупик, Катя уже собралась развернуться и уйти, когда увидела на одной из таких картонных куч спящего человека.
- «Вот еще одна примета нашей российской жизни», - подумала она, - «набирают в штат абы кого, лишь бы денег людям платить поменьше, и хорошо если это вечно нуждающиеся студенты, те хоть работают весело с огоньком, а то примут каких-нибудь алкашей, а они и работать не хотят, да и общаться с ними нет никакого удовольствия, хоть и жалко их, конечно».
Она с сочувствием посмотрела на спящего мужчину. Он должно быть сильно замерз и, чтобы было теплее, спал, натянув себе на голову воротник куртки и обхватив под ней себя руками. Куртка была короткой и, защитив с ее помощью голову, мужчина явно рисковал простудить спину.
- «Бедняга», - пожалела его Катя.
В это время человек пошевелился и, освободив одну руку, попытался еще больше натянуть воротник на голову, а когда ему это не удалось, положил руку себе на плечо.
Ей вдруг стало нечем дышать, перед глазами замелькали какие-то странные цветные круги, а в ушах раздался противный звон, словно кто-то в остервенении начал стучать молотком по железу. Она узнала эту руку!
- «Андрей!? Почему?» - взорвался и повис в воздухе немой вопрос. – Здесь?! Почему?! Почему! Почему!!!»
Она не следила за его жизнью, но иногда заглядывала на его неофициальный сайт, и благодаря почерпнутым оттуда отрывочным сведениям, а также по доходившим до нее публикациям в СМИ, была совершенно уверена, что у него все хорошо. Видимых успехов у Андрея не было, но он много снимался, правда, в последнее время чаще в эпизодах, участвовал в нескольких антрепризах, и регулярно мелькал на обложках раз и навсегда полюбивших его глянцевых журналов.
То, что она увидела, стало для нее настоящим шоком. Почему? Не понимала она, всматриваясь в казавшуюся сейчас меньше ростом его статную фигуру. Почему? Пыталась, и не могла осознать невозможное. Сердце сжималось от боли, слезы жалости и отчаяния подступали к глазам, когда она смотрела на полоску обнажившейся кожи над джинсами, и на его разутые ноги в дырявых носках
- «Как же ты могла, Пушкарева? Как позволила саму себя уговорить, что с ним все в порядке, что его жизнь складывается счастливо? Как могла так долго жить с закрытыми глазами? Как могла допустить, чтобы он очутился вот здесь? Как?»
Она долго, не в силах оторвать взгляда, стояла и смотрела на спящего Андрея, и только когда он в очередной раз пошевелился, встрепенулась и убежала, испугавшись, что сейчас он проснется и увидит ее.
Последний раз редактировалось Сплин 27 фев 2011, 15:49, всего редактировалось 3 раз(а).
|