Antonella писал(а):
и сегодня будет?
Ой, нет, распечатала вот домой, буду вычитывать, править... Пусть вызреет. Завтра с утречка выложу.
Девочки! Вот просто чудно сегодня поговорили, спасибо вам!
Побегу, а вы пишите, приеду, почитаю. 
| НРКмания http://nrkmania.ru/ |
|
| Нельзя запереть ветер http://nrkmania.ru/topic3352.html |
Страница 4 из 6 |
| Автор: | natally [ 25 янв 2010, 18:06 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Antonella писал(а): и сегодня будет?
Ой, нет, распечатала вот домой, буду вычитывать, править... Пусть вызреет. Завтра с утречка выложу.
Девочки! Вот просто чудно сегодня поговорили, спасибо вам! Побегу, а вы пишите, приеду, почитаю.
|
|
| Автор: | vicher [ 25 янв 2010, 20:25 ] |
| Заголовок сообщения: | |
По поводу одежды Катерины. Помните её воспоминания о романе с Денисом - там она одета очень даже нормально, особенно ей был к лицу тёмно-васильковый пиджачок. Я всё время думала, почему же она его ни разу не надела в Зималетто. Потом пришла мысль, что эта одежда напоминала о Денисе и она её "забросила" на антресоли, а стала носить то, что когда-то сшили вместе с мамой (рюши, бант) для школы, чтобы было скромненько и неярко. Но... вязаная кофта грязно-терракотового цвета и юбки старушечьих расцветок времён "Очакова и покоренья Крыма" - это изыск родной сестры НУ. Не могло быть таких юбок у Пушкарёвых в принципе, это Уварова Елена надизайнила. Не знаю, куда смотрел Назаров. А про период Катиного преображения вообще хочется сказать - отстой! Чего только стоит узбекский "халат" с шароварами и бордовый "халат" на показе, это при Неллиной-то фигуре! Можно было одеть, как модель, а получили костюмы для уборки хлопка. Простите, Натали, наболело. |
|
| Автор: | mila1011 [ 25 янв 2010, 21:24 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Согласна с vicher полностью. У Бетти и то одежда выглядит приятнее. Перемудрили явно... Так и представляешь нашу Катю в чем - то струящемся, легком, открытом и цвет,конечно не бордовый... Тоже, наболело.
|
|
| Автор: | soli [ 26 янв 2010, 13:36 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Natally, спасибо 
natally писал(а): Потом она продолжала разрушать его план с методичностью отбойного молотка. Она вытесняла из его памяти всё самое главное и делала это второстепенным. От её запаха он бледнел, от телефонных звонков приходил в ярость и беззастенчиво и грубо врал, когда её звали к телефону. Они были совершенно разными, ни в чём не имели точек соприкосновения, и, когда их тела соединялись, не было ничего естественней и логичней этого.
Здорово тряхануло бравого военного! А к Елене, наверняка, уползет зализывать раны душевные. Потомучто Катерина, не тот человек, который будет подчиняться каким-то планам, она ветер, который нельзя запереть. 
|
|
| Автор: | natally [ 26 янв 2010, 15:14 ] |
| Заголовок сообщения: | |
soli, спасибо! 
soli писал(а): А к Елене, наверняка, уползет зализывать раны душевные
Не совсем так, сейчас увидим... 
|
|
| Автор: | natally [ 26 янв 2010, 15:15 ] |
| Заголовок сообщения: | |
3 - Так ведь уехала, Валерий Сергеевич… Перед Валерием было пустое и растерянное лицо Елены Аркадьевны. Как будто, попрощавшись с соседкой, она попрощалась со всем, связанным с нею, и теперь смотрела на Валерия, не узнавая его. Он недоверчиво улыбнулся и прошел мимо нее к двери. Елена Аркадьевна, уже пришедшая в себя и даже кое-что вспомнившая, пробормотала: - Ключ… Я сейчас, - и, сходив в свою комнату и там погремев чем-то, вынесла ему ключ. Он открыл и вошел в комнату. Елена Аркадьевна не уходила. С сочувствием глядя на него, сказала: - Она просила вам открыть, если придете. И ключ оставить. Но, я думала, вы знаете… Ничего не изменилось. Машинка, накрытая чехлом, стояла на своем месте. Постель была заправлена голубым покрывалом, в шкафу, который он приоткрыл, висели Катины вещи. Картина (он собирался ее повесить сегодня) стояла у зеркала, повернутая к стене. Валерий обернулся. - Зачем она просила вас сказать, что уехала? Ведь это дурость. Я все равно увижу ее. Глаза Елены Аркадьевны расширились. - Катенька уехала, уверяю вас… вчера вечером… - Куда? – Валерий накрыл ее тяжелым взглядом. - Я не знаю… честное слово… Оделась, взяла сумку и сказала, чтоб я забрала ее…. ваши продукты. Там еще много всего, если хотите… - Не надо, - лицо его окаменело, и он отвернулся. Чуткая женщина тут же исчезла. Заложив руки в карманы брюк, он подошел к окну. Внизу галдели дети, пенсионеры играли в домино. Занавеска надувалась, как парус. Он захлопнул форточку. Он все еще не верил, но уже болело. И одного предположения достаточно, это как сон, в котором умирает кто-то очень близкий. На чехле противного горчичного цвета лежала записка, он сразу не заметил ее. «Я ни в чем не обманывала тебя. Я любила и люблю. Твоя Катя». Это все, что она оставила от себя. Еще старые платья, в которых не было ее, потому она их не носила. Все, что носила, она забрала с собой, это он уже тоже понял. Сгорбившись, он присел на кровать. Постель прогнулась под ним, и он вскочил, как ужаленный, с перекошенным лицом, и пересел на стул у письменного стола. Еще позавчера… Они ели жареную, с колечками сосисок и луком картошку, запивали кефиром, и Катя жмурилась от счастья – казалось, что только с его появлением в ее жизни (на ее кухне) она по-настоящему почувствовала вкус еды. Она все не наедалась, он все подкладывал, а потом сказал: «Пойдем попьем», и она побежала переодеваться. Смысл этой кодовой фразы понимали только жители окрестных домов. Неподалеку, где еще недавно стояли деревянные, с окнами в наличниках, дома частного сектора, была колонка с водой, и в такие жаркие дни возле нее собиралась очередь. Катя пыталась ловить губами ледяную струю, струя разбрызгивалась и заливала ее бледно-красное, из тончайшей прозрачной марлевки платье. Оно облепляло ее ноги, мужчины пялились на них, он сердился, она смеялась, но, в общем, счастливыми они возвращались домой. Катя сбрасывала мокрое платье вместе с бельем и прыгала в кровать, а он спустя какое-то время развешивал все это на веревках в ванной. Так было и в тот день. Получив от нее согласие, он успокоился, стал улыбаться, стал таким, каким она любила его. И в тот день они окончательно все решили. Вернее, он решил, а она соглашалась. Со всем, со всем соглашалась, как же он не понял, не догадался!.. Она, верно, и не слушала его… Теперь он вспоминал: она становилась иногда задумчивой, печальной. Перехватив его взгляд, встряхивала волосами и улыбалась. А однажды ночью он проснулся и ее щека показалась ему влажной, но он подумал, что это от жары… Через два дня они должны были уехать. А вчера он провел весь день и вечер у тетки, помогал с уборкой, и они с Катей по телефону договорились, что он поедет от тетки в гостиницу. - Завтра придешь… Я люблю тебя, - это было последнее, что он услышал. Но как… это подло. Она дала ему пощечину с улыбкой на губах. Не обманывала… Люблю… Ударом кулака он сшиб со стола машинку, и она, тяжело качнувшись на краю, сверзилась на пол. Разорвав записку и выбросив клочки, он вышел из комнаты. Дверь мастерской открыл заспанный хозяин. Два часа дня… Крас-са-авец… Схватив Павла за ворот банного халата, Валерий прижал его к стене. Лицо его было бледно. - Где она? - Кто? Валерий тряхнул еще разок. - Я не знаю! Дома, наверно, где же еще!.. От художника он ничего не добился, как потом и от десятка таких же, как он. Их глаза были так же пусты и растерянны. Куда пропадает человек? Внезапно и без следа? Это в книжках можно вот так, за день, очутиться на другом краю земли, но не в Советском Союзе в восьмидесятом году! Никаких особенных знакомых, никаких хлопот – визы, приглашения, паспорта – у нее не было! Последние три месяца он жил ею, он знал ее жизнь лучше, чем свою!.. Он был уверен, что Катя в Москве. И от этой уверенности становилось еще злей и больнее. Она отсидится до той минуты, когда отойдет его поезд, и вернется домой. За что? Что он сделал? Нежней и заботливей его не было никого, он бы любил ее так, как никто еще не любил. Да он и любил… От его заботы и сбежала. Не нравится ей забота. Лучше так – неизвестно где, неизвестно с кем, зато – свобода. Ну, в чем, в чем эта свобода? В вокзалах и аэропортах под боком, чтобы удобнее было сбегать? Из гарнизона так просто не убежишь… Или в людях? В книгах? В музыке? А он всего этого не может ей дать… Только себя – всего, всего, всего… А еще Лену жалела. Готова была на себя наступить, только никого не обидеть. Ну вот, наступила… На него. Он даже пить не мог. Опьянение казалось ему таким ничтожным, таким недостаточным. Чем дальше шло время, тем отчетливей проступала в памяти каждая минута, проведенная с нею. И он уже знал: он не сможет забыть. Ничто, никогда не сможет дать ему того, что он испытал. Наконец кто-то сжалился над ним. Парикмахерша Лариса, в первый раз холодно встретившая его, когда он пришел снова, покорно вздохнула. Был, был знакомый. Давно, еще в прошлом году, предлагал Кате по приглашению съездить в Финляндию, у него там родственники. А сам он из Ленинграда. Валерий изучил расписание и решил, вернувшись в Забайкалье, уже через несколько дней лететь из Читы через Иркутск в Ленинград. Начальство после учебы предоставляло ему отпуск. А пока еще оставалось время. Он сдал билеты на свой поезд и купил новые. Два. Потом снова сдал и снова купил, и опять два твердых темно-коричневых корешка лежали в нагрудном кармане. Последний день он провел в Катиной комнате, плотно завесив окно. Комната, лишившись ее тепла, ее голоса, ее узких босых ступней на половицах, отражения ее гибкого тела в зеркале, становилась другой. Теперь это была комната его страдания, его одиночества, его невозможности поверить и осознать случившееся. Он отдал ключ Елене Аркадьевне и уехал на вокзал. Стоял до последнего на перроне и смотрел на вход в здание, где, как пчелы в улье, суетились люди. Ни красного платья, ни светлых волос он не увидел. Кати больше не было, а он, любящий ее, - по-прежнему был. Он стоял, и она шептала ему: «Любимый…», и заливала его, как заливает сухие луга вышедшая из берегов речка. Таким, наполненным и питаемым ею, он вернулся в свою жизнь. Поезд пришел ранним туманным утром. Едва он ступил на перрон, налетела, бросилась на шею Ленка. - Валера! Валера-а-а… Он смотрел на ее гладко причесанные рыжевато-каштановые волосы, милое, чуть веснушчатое лицо и улыбался. Немного удивленно – его степенная Лена будто снова превратилась в девчушку, щебетавшую под дождем. И по дороге на автостанцию, и в самом автобусе глаза жены светились радостью, счастьем. И он (как всегда он чувствовал и понимал ее всю) почувствовал, что, как ни велика была ее радость от его приезда, причина ее особенного восторга не в этом. Он даже хотел строго попенять ей на то, что она что-то скрывает от него, но порыв ветра в открытое окно автобуса снова показался ему шепотом, и он промолчал. От остановки Лена повела его другой дорогой, в обход, и он опять удивлялся, а она только улыбалась, едва сдерживая радость. У поворота к улочке, на которой стояло общежитие, потянула его в другую сторону – туда, где строились домики для офицеров и где они надеялись в скором времени получить комнатушку. О том, что это уже случилось, он и узнал сейчас. Ленка прижалась к его плечу, уткнулась счастливым лицом. - Ты почему не сказала мне? – недоуменно проговорил он. То, что он сам не смог обрадоваться вместе с нею, напугало его еще больше, чем невеселые его размышления о предстоящем объяснении. - Так я же хотела! Помнишь, на почту тебя вызывала? Но у тебя такой голос был, я подумала - что-то в академии не ладится… Потом всю ночь не спала… Вот и решила не говорить пока, не волновать. Зато сюрприз получился! Да, это был сюрприз. Двенадцать метров, шкаф, кровать, умывальник и стол с постоянно задвигаемой под него табуреткой, чтобы места больше было. В общем, мало чем отличалось от их угла в общежитии, но все-таки – своя кухня, и умывальник, да просто – свое… - Как же ты вещи перенесла? - Так ребятки помогли, они же у нас хорошие, только попросила – прибежали, прапорщик Антонов отпустил… - Лена встревоженно посмотрела на него. – Валера, ты не рад? Что-то не так? Все-таки что-то в академии? - Да нет, не выдумывай. – Он улыбнулся и стал разбирать коробки с посудой и одеждой, еще стоявшие на полу. Вечером они пошли в гости к соседям – через стенку, отмечать возвращение. Собрался весь состав, было шумно, весело, как всегда во время их праздников. Валерий, хоть обычно и не курил и курящих не жаловал, попросил у хозяина сигарету, тот подвинул ему пачку «Орбиты». Он вынул сигарету, взял спички со стола и вышел на лестничную площадку. Было душно, он расстегнул гимнастерку… Дверь квартиры открылась, и вышла Лена. - Что ты здесь? Куришь?! - Угу, - сказал он, прикуривая только сейчас, неумело, сложив руки домиком и не глядя на нее. - Валер… а я тебе еще не сказала… ты вот удивляешься, что я так радуюсь… - Да не удивляюсь я, ну что ты. Столько этого ждали. Ее лицо просияло. - Да… И еще одного… - Виноват?.. - Ну, еще кое-чего ждали... Ребенка… Беременная я… Спичка опалила пальцы. Он чертыхнулся и в сердцах отшвырнул коробок. Легко пролетев по ступенькам, он мягко шмякнулся внизу. - Это точно?! - Да, к врачу на той неделе ходила… Три месяца уже, даже больше… - И… когда? - К Новому году… Он крепко обнял ее, чтобы она не видела его лица. - Ты рад?.. - Конечно… Ну, что ты спрашиваешь… - А я все не верила. Думаю, мало ли что, всякое бывает. И, ты же знаешь, у нашей фельдшерицы на все один ответ. А тут врач приехал, я и записалась. Мамочкой меня назвал, - Елена засмеялась, - «поздравляю, мамочка»… Он продолжал обнимать и гладить ее по спине. Алые буквы «Л е н и н г р а д», венчающие здание Пулково и все эти дни то и дело встававшие перед глазами, моргнули огнем в последний раз и навсегда потухли. * Полгода он был замкнутым, хмурым. Лена видела перемену в нем, но ничего не могла добиться и в конце концов смирилась. Делала вид, что ничего не замечает, что ее не беспокоит, что с ним происходит. Он знал это и злился на себя, но, как ни пытался, ничего изменить не мог. По-прежнему не слышал слов, не видел лиц, будто выплывая время от времени из какой-то таинственной и съедающей его глуби. Лена была уверена: надо обратиться к врачу. Она боялась этих мыслей, но, насмотревшись на мать во время болезни, теперь все объясняла только одним. Но скоро и этого страшного, но понятного объяснения не осталось: офицеры проходили ежегодный медосмотр, майор Пушкарев был здоров. Все изменилось в один солнечный, искрящийся ослепительным снегом декабрьский день. Валерий был на учениях, когда позвонили из роддома. Старый газик мчал его двадцать километров до городка, но его ждало разочарование: к Лене не пускали, окна палаты были наглухо задраены и заклеены бумагой от мороза. Он написал записку и пришел утром, когда Лена, выглянувшая в окно, уже жмурилась от солнца. Исчезнув на секунду, она вновь возникла в окне и показала ему маленький белый сверток-кулек. Это была пока не видимая им, но угадываемая и уже существующая – дочка. Он безуспешно пытался разглядеть ее личико, и внезапно снова налетело, захлестнуло чувство к Кате, и, когда схлынуло, он понял, что это крошечное существо в окне - и есть его Катя. Только его, его собственная. Она не убежит, будет ласковой, любящей, благодарной. И он сможет заботиться о ней, сделает для нее все, как собирался сделать для той, другой, так и не вытравленной из сердца. - Катюшка! – прокричал он, запрокинув голову к окну, где улыбалась Лена. Она, смеясь, вытянула шею, покачала головой. - Ка-тю-ша!.. Но Лена не слышала, и тогда под тополями, обступившими роддом, он поискал ветку побольше и написал на снегу: «Катя». Лена восторженно распахнула глаза и подняла кверху большой палец. Для сына имя было готово давно, он должен был стать Сергеем, в честь отца Валерия, но о дочке они даже не говорили… И, только уже возвращаясь из роддома, Валерий вспомнил о том, что однажды сказала ему Катя. Она все знала, заранее, его ведьма светловолосая… Он в дочери души не чаял. Он так прикипел к ней, что отодрать можно было только вместе с руками, с сердцем. Везде и всюду ходил за ней, водил за руку, забирал из детского сада и школы, фотографировал. Он растрачивал свою нежность, не опасаясь, что она закончится, зная, что ей не будет конца. Он сделал все, чтобы ей не захотелось уходить. Он всячески поощрял ее увлечения, покупал книги, возил в театры и музеи, радовался ее успехам и гордился. Его дочь, его Катя и не могла быть другой – она всегда и во всем была лучшей. На родительских собраниях он светился, как начищенный пятак, и даже матери смотрели на него с недоумением. А ему было плевать. Он знал, что делает правильно. А мишура… все эти шмотки-духи-друзья… пусть их дочери разряжаются, как новогодние елки, ему не жалко. Но у его Кати естественная красота, а самое главное - внутренняя. И одежда хорошая, добротная, в этом он полагался на свою Елену – женщину с идеальным вкусом, во что он свято верил. Во все остальное он не верил, потому что, не забыв - не вспоминал. Так прошло 15 лет. С Байкала они уехали на Урал и все тревожные и голодные годы прожили там. Валерий жил легко и понятно. Словно какой-то станок обтачивал его, делал грубее и проще, и стружка слетала с него, иногда задевая, но не калеча. Он любил своих женщин до самозабвения, обустраивал их жизнь по своему, только им самим сочиненному образцу. Выйдя в 95-м в отставку и прописавшись со всем семейством у тетки в Москве, однажды утром проснулся и без перехода, как об обыденной вещи, как будто думал об этом всегда, подумал: ей 39 лет. Она еще красивее, чем была… Внешне ничем он не выдал себя, делал капуборку, обсуждал капремонт, ходил в магазин, а вечером позвонил бывший сослуживец и пригласил их в гости. Лена сказала: поезжай сейчас один, а в воскресенье пригласим их к себе. Он поехал и, выйдя из автобуса на тихой прежде площади-«звезде», несколько минут стоял и думал, не ошибся ли. Все здесь изменилось, прежнего города не было. Но восьмиэтажка стояла, что ей сделается. Только еще облупленней стала. А вяз – старше… Железные двери, кодовые замки. Здесь все еще жили обычные люди, массовое выселение коренных жителей центра началось позже. Ему повезло, из подъезда кто-то выходил. Когда поднялся на второй этаж, пришлось постоять, сердечко шалило. В последнее время с давлением был непорядок. Дверь открыла женщина, на вид его ровесница. К Шатровой? Катерине Александровне? Так не живет она здесь, давно, еще в 92-м квартиру им продала, а сама обратно уехала. Так в Штатах же, уже лет… ну, 10 точно. Но у нее и в Москве квартира есть, еще до того, как эту продала, купила. О, там хоромы. Сама-то женщина не видела, но дочка один раз была, документы возила. Адрес?.. женщина не уверена, что имеет право… но вот телефон?.. это пожалуйста… Шатрова часто в Москве бывает, говорила, что и совсем бы уже переехала, но из-за сына не хочет, учеба там у сына… Сыну?.. сейчас, наверное, лет 13-14, ну самое большое 15, женщина его только мельком видела… Да вы позвоните и сами все узнаете, что ж из третьих рук… Она даже понятия не имела, как дороги ему сейчас эти «третьи руки». Катино дыхание, ее привет… Как ему хотелось спросить у этой женщины, как причесана, как одета Катя… Как она улыбается, что говорит… Но этого он спросить не мог и не смог бы, потому что это жило где-то внутри, но в слова оформиться не могло. А о мужчине, о муже – боялся. И сына хватило. При мысли о сыне вдруг опять забилось сердце. Расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке, Валерий долго сидел на лавочке во дворе, но не под вязом, а с другой стороны. Вертел в руке бумажку с телефоном и понимал, что теперь выбора нет и он не позвонит. Можно убеждать себя, что сыну ее 13, а не 15, но от этого ничего не изменится, он просто не может рисковать. Ни спокойствием Кати и мальчишки, ни своей семьи. Это груз, непосильный для их безоблачной, размеренной жизни, фундамент которой – его, отца и мужа, непогрешимый образ, и прежде всего в его собственных глазах. И жизнь эта рухнет, даже не попытавшись выстоять. И не для того он столько времени разгонял облака, чтобы теперь вот собственными руками обрушить на Катюшу и Лену, да и на себя, нового, из камня выточенного, грозу… Он поднялся и пошел в другую сторону, к метро – к сослуживцу лучше было ехать на метро. Бумажка долго еще лежала в нагрудном кармане, пока Лена случайно не выстирала рубашку вместе с нею, не достала мякиш с расплывшимися чернилами и не выбросила в мусорное ведро. …Двадцать пять лет ему удавалось удерживать ветер. И даже когда появился Миша – хороший, добрый парень из Новосибирска, замечательный повар и ресторатор, сразу нашедший с ними общий язык и имевший более чем серьезные намерения, - Валерий не запаниковал, не разволновался. Видел, что Катя «правильно» любит Мишу, что он ей нравится, она ему благодарна, у них много общего… Вот такая семья и будет крепкой, Валерий мог предсказать их жизнь на десятки лет вперед. С почти философским спокойствием принял он факт, что не сегодня–завтра его дочери сделают предложение. Был уже готов принять в семью еще одного ребенка, благо практика была – Колька же вот, друг-одноклассник Катюшкин, как родной. И Миша для них уже почти родной, близкий, а значит, и для Кати. Что еще надо?.. Но ветер уже рвал занавески-паруса, собираясь в свое странствие. Сколько ни захлопывал Валерий форточки, это произошло. Когда Андрей Жигалов сел перед ним за кухонный стол, Валерий почувствовал опасность, знакомую, пугающую. Не то, что Катя выходила замуж вообще, а то, что она выходила замуж по любви, по сильной любви, которую он и сам испытал когда-то, уязвляло, тревожило, хоть вряд ли он и сам сознавал причину. Но это длилось несколько минут. Катя давно подчинила его себе, как бы ни хотелось ему думать по-другому. Да и… может, жившее в нем сожаление о неслучившемся, несостоявшемся сыграло роль, и следующей произнесенной им фразой была: «Я всегда знал, что у Кати будет самый лучший муж!»… Но внешне это объяснялось, конечно, положением будущего зятя… * Катя с мужем любят друг друга, свою дочку, родителей. Приезжают часто, ну стараются, по крайней мере, работа у них трудная и интересная. А они с Ленкой посильно помогают им, души во внучке не чают и по старинке ворчат, когда форточки слишком широко распахиваются и становятся сильными сквозняки. А Катя с Андреем смеются и говорят, что свобода и независимость Катеньке только на пользу и от них простудиться невозможно… Валерий уже и не спорит. Он давно понял, что нельзя запереть ветер, потому что от этого он перестает им быть. Иногда ему снится старое дерево. Оно протягивает узловатые черные ветки к окну и стучит ими по стеклу. А потом, в этом же сне, на них распускаются маленькие цветки и листья, и они шелестят под мятежным ветром, шепча седому, с расслабившимся во сне лицом, человеку: «Любила и люблю…»… КОНЕЦ |
|
| Автор: | Амалия [ 26 янв 2010, 16:38 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Наташа, прочитала всё сразу и залпом. Потрясающий рассказ!  Так неожиданно, точно и больно-радостно. Спасибо!
|
|
| Автор: | natally [ 26 янв 2010, 16:43 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Амалия, спасибо!!! 
|
|
| Автор: | lenushka [ 26 янв 2010, 17:13 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Вот значит как. Твой ВС намного глубже и интереснее, чем показан в сериале. СПасибо!
|
|
| Автор: | natally [ 26 янв 2010, 17:20 ] |
| Заголовок сообщения: | |
lenushka, и тебе
|
|
| Автор: | Margarita [ 26 янв 2010, 17:41 ] |
| Заголовок сообщения: | |
lenushka писал(а): Твой ВС намного глубже и интереснее, чем показан в сериале
ППКС в нем нет "солдафонства" и ужасающей прямолинейности! Наташ, спасибо!  Рассказ
|
|
| Автор: | Antonella [ 26 янв 2010, 17:45 ] |
| Заголовок сообщения: | |
lenushka писал(а): Твой ВС намного глубже и интереснее, чем показан в сериале.
ППКС Спасибо
|
|
| Автор: | Dinina [ 26 янв 2010, 17:48 ] |
| Заголовок сообщения: | |
natally писал(а): И Миша для них уже почти родной, близкий, а значит, и для Кати. Что ещё надо?..
Но ветер уже рвал занавески, как паруса, собираясь в своё странствие. natally! Я в восторге. Такие параллели, которые Вы приводите в этом рассказе, нередки в жизни. Просто мы не всегда их замечаем или не задумываемся об этом. Миша - Лена. Лишние ли они в жизни тех, кого любили? Правильно ли судьба расставила их по местам? Как бы поступила Катя Пушкарева, если бы была уже замужем за тем же Мишей и родила от него ребенка, а уж потом повстречала Андрея? Спасибо Вам за такого Валерия Пушкарева! А как там наша "Бабочка"? |
|
| Автор: | natally [ 26 янв 2010, 18:04 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Margarita Antonella Dinina Большое вам, девочки, спасибо
Dinina писал(а): Лишние ли они в жизни тех, кого любили? Правильно ли судьба расставила их по местам? Вопрос вопросов... Правда, насчёт Миши я не сомневаюсь...  Dinina писал(а): Как бы поступила Катя Пушкарева, если бы была уже замужем за тем же Мишей и родила от него ребенка, а уж потом повстречала Андрея? Ой, мне уже захотелось это проверить, вот же писательский зуд.   Dinina писал(а): А как там наша "Бабочка"?
Пишется... Послезавтра постараюсь. Пушкарёв отвлёк, прям полюбила я его...  Теперь и к Андрею с Катей вернуться надо.
|
|
| Автор: | asharevich [ 26 янв 2010, 18:15 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Спасибо , Наталли , очень душевный рассказ
|
|
| Автор: | natally [ 26 янв 2010, 18:48 ] |
| Заголовок сообщения: | |
asharevich, спасибо!
|
|
| Автор: | Тигра [ 26 янв 2010, 18:54 ] |
| Заголовок сообщения: | |
natally Спасибо за историю!!!
|
|
| Автор: | natally [ 26 янв 2010, 18:58 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Тигра
|
|
| Автор: | natally [ 26 янв 2010, 20:04 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Ссылка на скачивание текста одним файлом: Нельзя запереть ветер Автор - natally http://ifolder.ru/16114977 http://webfile.ru/4256819 Лерочке
|
|
| Автор: | vicher [ 26 янв 2010, 22:51 ] |
| Заголовок сообщения: | |
Вот всё хорошо в семье ВС -любимая дочь, понимающая, любящая жена, да и он её любит-столько лет вместе, родные люди. А вот сердце нет-нет да и пропустит удар и радостно забьётся при воспоминании о светлой босоногой девушке, с которой был, как никогда уже потом, счастлив. Но спроси его: вот поменял бы он сейчас свою жизнь на счастье с девушкой из своей молодости? Нет, не поменял бы. И сколько людей вот так же живут с воспоминаниями о несложившейся когда-то любви, затаив её глубоко в сердце. Спасибо, Натали! 
|
|
| Страница 4 из 6 | Часовой пояс: UTC + 4 часа |
| Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group http://www.phpbb.com/ |
|