Сколько веревочке ни виться, а все возвращаться - фики по НРК писать. А все Амалия с Мотыльком! Это их гениальные произведения вызывают у давно затихших маньяков жесточайшие рецидивы, выражающиеся в просмотре клипов, перечитывании старого-доброго и избранного нового и, конечно, в непреодолимом приступе графомании. В опчем, выкладываю. Если после первой главы помидорами не закидаете, то будет еще три. Повествование от первого лица, в настоящем времени, рассказчик периодически меняется - словом, полный беспредел. Любые комментарии, от конструктивно критических до откровенно флудерастических, категорически приветствуются. Поехали?
Название: Не погасить огонь
Жанр: мелодрама
Рейтинг: G
Пейринг: Катя/Андрей
Точка отсчета: возвращение Кати в ЗЛ
…Я не унижусь пред тобою…
- Андрея Жданова больше нет в твоей жизни! Нету!
Я успеваю повторить Юлианину мантру про себя пять раз до того, как начинает звонить телефон.
- Екатерина Валерьевна?
- Да, узнала. Да, понимаю. Вероятно. Надо подумать…
Губы еще что-то произносят, но в ушах стучит, и внутри что-то раскручивается со все нарастающей силой.
Нет!
Не хочу!
Хватит!
Сколько сил!
Слез!
Мучений!
Я вычеркнула компанию Зималетто и все ее составляющие из жизни!
И я не позволю.
Снова.
Влезать в мою жизнь, в мою душу и топтать своими лакированными сапогами все то, что мне далось с таким трудом!
Юлиана делает знаки, я машинально повторяю за ней слова, но к тому моменту, когда я кладу трубку, решение уже сложилось в моей голове.
- Извини, но я должна сделать это сама. Да, я уверена. Да, обязательно позвоню. Спасибо тебе. За все.
Она открывает рот, потом мотает головой и отворачивается. Я беру сумку и выхожу.
И в ушах уже почти не стучит.
- Да, мама, я рано, но ненадолго. Нет, все хорошо. Нет, есть не буду. И чай тоже. Пожалуйста, погладь вот эту юбку и эту кофту. Да, прямо сейчас. Да, надену. Уверена. Так нужно, мам. Пожалуйста.
Ты смотришь и молчишь, и хорошо, что папы нет дома. Ты выходишь из комнаты, и через пару секунд раздается равномерное пшиканье пластмассовой прыскалки. Надо все-таки уговорить тебя на паровой утюг.
На столе бутылка с водой. Открываю, делаю глоток, потом еще и еще. Утереться по старинке, рукавом. Ну вот и все. Можно начинать.
Первым делом – в ванную. Молочко заканчивается… Ладно, хватило. Ногти долго растила... Так, глубоко вдохнуть, сосчитать до двадцати… Вот уже и руки почти слушаются. Все равно кривовато отстригла. Пусть, так даже убедительней. Теперь затянуть свежеприобретенные кудри, чтобы ни намека на волну не осталось. Шпильки: раз, два, три. Четыре для верности. Мама возвращается с поглаженной одеждой и замирает, прижав ладонь ко рту. Я не слышу ее слов.
- Спасибо, мам.
Ну, вот и все. Отражение в зеркале привычно своей серой непривлекательностью. Именно такую Катю Пушкареву они ждут. Значит, не стоит разочаровывать публику. Пусть посмотрят и посмеются, и почувствуют свое мнимое превосходство. Не стану лишать их удовольствия. Меня это не коснется, потому что меня настоящую они не увидят. В мою новую жизнь им нет хода. И их самих для меня больше нет. Я не хочу им ничего доказывать. Не хочу их ставить на место, унижать, втаптывать в грязь лицом. Я сама себе все доказала. А они могут катиться к черту!
-------------------------------------------------
- Екатерина Валерьевна! Ну наконец-то! Мы по Вам соскучились!
- Катька! Катька наша вернулась!
- Совести у тебя нет, вот что! Совсем пропала!
- Выглядишь просто замечательно!
Да уж. Замечательней некуда.
- Пушкарева, наконец, изволила явиться?
- Здравствуйте, Кира Юрьевна.
Она окидывает меня взглядом, нарочито медленным, акцентируя каждую деталь моей внешности новым насмешливым изломом брови. Потом встречается со мной взглядом и запинается. Да, я больше не боюсь. Меня больше не унижает Ваше презрение, потому что это – не я. Это лишь обертка, выставленная напоказ. И я могла бы сейчас так же картинно искривить губы, чтобы показать, что вижу Ваши тщательно замазанные синяки под глазами, и первые морщинки на мраморном лбу. Не стану. Потому что мне это уже не нужно. Мне от Вас уже ничего не нужно. Только никогда больше Вас не видеть.
Она поджимает губы и скрывается в кабинете. Девчонки облепляют со всех сторон, и я позволяю потоку вынести меня в президентскую приемную. Поток стихает и откатывается назад. Гигиеническая помада для искусанных губ. Безуспешная попытка заправить пару выбившихся прядей. Быстро же отвыкла от пучков. Все. Поднимаю руку, чтобы постучать. Она почти не дрожит.
- Входите.
Павел постарел. Как-то резко похудел и ссутулился. Я вдруг вспоминаю, сколько ему лет, и еще что у него проблемы с сердцем. Он предлагает мне присесть и сам с видимым трудом опускается в кресло. Пальцы начинают теребить пряжку на сумке. Усилием воли расслабляю их.
Павел, не спеша, говорит, а внутри снова начинает звенеть, сжиматься стальная пружина. Снова… в эту липкую паутину ненависти, презрения, страха, подковерной возни, уколов исподтишка в самое уязвимое место, смешков за спиной и в лицо… Надоело… наигралась досыта… Наелась большой ложкой… И как можно так спокойно, уверенно… Неужели он совсем ни о чем не догадывается?
- Я не могу. Простите меня, Павел Олегович, но я не могу.
Он долго смотрит на меня. Ежусь под его цепким взглядом.
- Вы взрослая самостоятельная женщина, Екатерина Валерьевна, более того, Вы больше не являетесь сотрудником компании. Я знаю, что не имею права диктовать Вам условия. Я обратился к Вам, потому что знал, что могу рассчитывать на Вашу честность и добросовестность. А еще я уверен, что, как специалист высокого класса, которым Вы являетесь, Вы умеете отделять личное и не позволять ему влиять на Ваши суждения. А как человек ответственный, - он сдвигается в сторону и морщится от резкого движения, - Вы захотите принять участие в восстановлении Зималетто из руин. Как-никак, в развале компании Вы тоже некоторым образом поучаствовали.
Он все знает. Это здесь, в его выцветших от возраста глазах. Он знает. Неужели ему все равно? Пусть он, не задумываясь, швырнет в топку бизнеса чужую ему девчонку, но как же его собственный сын? Или, как всегда, все это имеет значение для меня одной?
Павел медленно пьет воду из стакана, ходит туда-сюда острый кадык. Я смотрю на исчерченные синими венами руки и понимаю, что не смогу ему отказать. Он не просто так много лет был президентом успешной компании. Этот тихий и спокойный человек съел на ужин не одного несговорчивого партнера. Съел и меня. Приковал чувством ответственности за собственное детище и стыдом, припорошил почти искренними комплиментами и заткнул рот нездоровой бледностью, даже желтизной и тем, как время от времени, наверное, и сам не замечая, устало прикрывает на миг глаза. Никуда я от него не денусь. И это он знает. Это тоже в его мутно-серых глазах, там, где за показным добродушием мерцает холодом гранитный камень.
- Мне нужно позвонить.
-------------------------------------
Я нажимаю «отбой», поворачиваю руку и с отстраненным любопытством рассматриваю свои ногти. Похоже, номер не удался. Трагедия обернулась фарсом, и герой, шагнув на сцену для рвущего душу монолога, обнаружил на себе шутовской колпак. И как-то нужно теперь из этого выбираться. Главное – не потерять лица.
Один.
Два.
Сейчас я открою эту дурацкую дверь, и со мной ничего, абсолютно ничего не случится. Потому что их нет. Их для меня больше нет.
Три.
- Добрый день. Простите, что заставила вас ждать.
Они молчат, презрительно кривят губы. Милко толкает локтем Кристину и что-то бормочет ей на ухо, а она фыркает, прикрывая рот ладонью. Кира равнодушно отворачивается. Роман изображает приветливую улыбку.
Стоп.
Дальше смотреть я не буду.
Не буду, и все.
Я сажусь, глядя перед собой. Молчу в ответ на колкости. Потом говорю – нейтрально и по делу. Удивляюсь своему спокойному голосу. Потом слушаю адвокатов, недовольных акционеров, язвящих акционеров, снова адвокатов, снова акционеров… и сдерживаю желание потереть горящую щеку.
Он не смотрит на меня.
Я это знаю.
И хватит уже себя накручивать!
Я резко поднимаю глаза и натыкаюсь на его взгляд.
Вокруг тишина. Мы сидим и смотрим друг на друга, и мне хочется закрыть глаза, чтобы он с той же нежностью, что в его взгляде, прикоснулся к моей щеке.
Роман подталкивает друга плечом, чтобы привлечь его внимание, и снимает морок. Акционеры все так же спорят, адвокаты все так же сыплют аргументами, а я убираю руки под стол, чтобы никто не заметил сцепленный намертво замок. Главное – не потерять лица.
------------------------------------------
Коридор все никак не кончается. Надо бы идти быстрее, чтобы убраться, наконец, из этого места, но ноги не слушаются. Ужасно устала.
- Катя! Екатерина Валерьевна!
Говорила же – надо было быстрее. Повернуться, высокомерно задрать подбородок.
- Подождите, пожалуйста.
Мой задранный подбородок не достает ему даже до плеча.
- Я тороплюсь.
- Я не отниму у Вас много времени. Пожалуйста. Я хотел бы с Вами поговорить.
Скрещиваю руки на груди:
- Говорите.
Он оглядывается. Да, я тоже вижу Женсовет у стола и Вику, маячащую в дверях.
- Или то, что Вы собираетесь сказать, не для чужих ушей?
Он склоняет голову набок. Я действительно думала, что он не примет вызов?
- Нет, отчего же. Я могу и здесь. Чужие уши, а также глаза, меня совершенно не смущают.
Вика просачивается ближе к столу. За дверью конференц-зала слышен голос Романа.
- Хорошо, пойдемте… куда-нибудь.
-----------------------------------
- И это ваш кабинет?
Ты пожимаешь плечами и предлагаешь мне стул.
- И очень удачный кабинет, как показала практика. Здесь мне удалось добиться чрезвычайно хороших результатов. Здесь очень мало отвлекающих факторов, зато присутствует, так сказать, погружение в процесс производства. Я даже советовал бы Вам серьезно рассмотреть перемещение части административных помещений в это благоприятное место.
Ты говоришь быстро и с каким-то неубедительным оптимизмом. Я смотрю на синие стены за пределами кабинета и думаю о тех месяцах, что вы проработали здесь вдвоем.
- Расскажите мне о президентстве Воропаева.
- Обязательно расскажу. Но не сейчас, можно?
Обхожу стул и опираюсь на него руками. Смотрю, как ты нервно ходишь туда-сюда, потом садишься на край стола напротив. Вынимаешь руки из карманов, сцепляешь перед собой, расцепляешь и кладешь на ребро столешницы. Но и там они не находят места, перемещаются на колени, оттуда – вверх, по волосам, где равнодушный люминесцентный свет лениво выхватывает пару серебряных нитей.
- Я ужасно рад тебя видеть.
Вот как.
- Я… волновался за тебя, когда ты пропала. Думал, может, случилось чего, а твои родители ничего не говорят, - и еще тише, почти шепотом, - мне тебя не хватало.
Я молчу. На производственном этаже тишина. Ты резко поднимаешь голову.
- Я знаю, что ты обо мне думаешь. Ты имеешь на это полное право. Но ты не права. Я знаю, что виноват, сто раз виноват, но ведь есть не только это…
Больше не могу. Еще минута – и затрещит, поползет по сварочным швам обертка из фольги. Только не потерять лица.
- Не надо, Андрей Палыч. Я сейчас не готова все это обсуждать. Я ужасно устала и тороплюсь.
Бесконечное дежа вю.
Ты вздыхаешь. Упрямо мотаешь головой. Еще серебристые искорки – на затылке и висках.
- Хорошо. Ну, может, встретимся сегодня вечером? Обо всем спокойно поговорим. Просто поговорим. Где-нибудь, где тебе удобно.,. - горькая усмешка трогает губы, - «Лиссабон»? «Ришелье»?
- Зачем же? – голоса почти не слышно. Откашливаюсь и продолжаю громче, - Это мы уже проходили.
- Где хочешь, - снова молчим, - Я за тобой заеду.
Спокойно встаю. Натянутая до предела фольга тихонько звенит.
- Это лишнее. Я прекрасно доберусь сама. В семь часов у «Мандарина». Не опаздывайте.
Я ухожу, не оглядываясь. Ты не пытаешься меня догнать.
Ни за фто 
Нерв в каждой строчке 
)
Без скорого продолжения 
