Аффтар пришел... У аффтара комп упал, а с ним тырнет, принтер и прочие полезные весчи
Плюс неделю с ребенком дома болели. Но я допоплзла, наконец, до дружественного тырнета и выладываю
Она кладет заявление на стол и поднимает глаза. Я выдерживаю ее взгляд.
- Вы уверены?
- Абсолютно.
Она вздыхает, раскручивая и снова закручивая ручку. Кремовый лак, ухоженная кожа… Молодец, Юлиана, ничего не скажешь.
- Кира Юрьевна, я хочу, чтобы Вы знали, что между мной и Андреем… Павловичем…
Махонькая такая пауза.
- … давно ничего нет и быть не может. Я понимаю, Вам тяжело переносить мое присутствие и тем более мое положение в компании, но Вы же понимаете, что это временно. Скоро я уйду, и все станет, как прежде. Вам нечего опасаться.
Будь я более великодушной, сказала бы что-то вроде «Любовь слепа» или «Удивительная самонадеянность». Но я никогда не была великодушной.
- А я и не опасаюсь. Я устала от фэшн-индустрии и от работы, которой мне приходится заниматься. Мне интересно попробовать себя в новом качестве, а в семейной компании это не представляется возможным. Думаю, Вы меня понимаете.
Она откидывается в кресле. Да, кое-что о ее семье я все-таки знаю.
- Может быть, мы сумеем найти какой-то компромисс?
- Это маловероятно.
Она молчит, явно просчитывая в уме возможные пути отступления. Небо за окном нежно-голубое, с прозрачной россыпью облачков.
- Вы и сами знаете, что сейчас в компании тяжелое, важное время. Может быть, у Вас на примете есть возможные кандидатуры? Не хотелось бы видеть на этой должности случайного человека.
Интересно, а кем считает себя она?
- Нет уж, Екатерина Валерьевна, обязанности отдела кадров я на себя брать не собираюсь. Я ведь не отказываюсь доработать положенные две недели, а остальное – не моя забота.
Она кивает и тихо вздыхает, прежде чем поставить подпись. Аккуратные, по-детски округлые буквы. Забавный у нас получился президент.
- Спасибо. Я принесу расчеты ближе к вечеру.
Аккуратно прикрываю за собой дверь. Почему-то очень спокойно на душе.
________________________________
- Ой, Кать, как хорошо у нас теперь! Спокойно!
- Ага! – дружно кивают девочки.
- А раньше не спокойно было?
- Скажешь! Ну, при Пал Олеговиче, разве что…
Они улыбаются, делясь отрывками воспоминания о времени, которого я не знаю.
- Ну да, а потом, как Андрей Палыч президентом стал, так и закончилось наше золотое время.
Маша пожимает плечами в ответ на мой недоуменный взгляд.
- С Кирой бесконечные скандалы – раз! Нет, это, конечно, их личное дело, если бы вот эти самые скандалы потом на нас не отражались. Особенно на Амуре. Как она ее тогда на работе до одиннадцати держала? А кричала на нее из-за какой-то ерунды? Подумаешь, забыла Еремееву позвонить?
Амура примирительно машет рукой.
-Еще неизвестно, какие у нового начальника будут тараканы. А с Кирой, по крайней мере, всегда можно было договориться. Жалко, что она уходи. Хотя чисто по-человечески я ее понимаю: сколько можно ждать у моря погоды?
- Вот-вот!
Не хочу. Только не об этом.
- Так что вы там про беспокойное время говорили?
- Говорю, несладко нам было. Следом за Кирой Клочкова появилась – это два! – с воодушевлением продолжает Маша, - Это ж сколько нервов нами было потрачено, дамочки! А нервные клетки, сами знаете, не восстанавливаются.
Наверное, не стоит высказывать свое предположение о том, что от перепалок с Викой получают явное удовольствие обе стороны.
- Ну и наконец, при нем Буренка появилась! Я уж не знаю, как наша Светочка это все выдерживала, я бы на ее месте…
- Даже Буренка, - вмешивается Светлана, - это на самом деле ерунда по сравнению с Воропаевым.
Дружное бормотание, временами не совсем цензурное, убедительно в своем единодушии.
Просто детективная история какая-то с этим Воропаевым.
- Так уж все было плохо?
- Да ужас! – округляет глаза Таня, на всякий случай придерживая живот, - дресс-код ввел? Ввел! А зарплату на покупку одежды не прибавил!
- За опоздания штрафы назначил! – возмущается Маша, кого это задевает больше остальных.
- Ходил по компании как Кощей Бессмертный какой-то, - рубит воздух Шура, - всех запугивал, работать мешал только!
- Ох, - тихонько вздыхает Ольга Вячеславовна, - по мне, так правление Воропаева было гораздо лучше, чем то, что тут творилось, когда Андрея с поста президента сняли.
Старательно сглатываю.
- А что тут творилось?
- А, ну да, тебя же не было, - Маша качает головой, - слушай, не зря Андрей Палыч за тебя так держался: ты у него как талисман была. Ты уехала – и все под откос пошло. Такие скандалы были каждый день! Ругался со всеми: с Кирой, с Романом, с родителями. В таком виде на работу приходил – нам прям страшно становилось!
- Небритый, неопрятный, - подхватывает Таня, - и глаза ну совершенно ненормальные.
Пытаюсь глубоко вдохнуть, чтобы не так сжималось сердце, но не получается. Кажется, так и хотела, когда вкладывала в папки настоящий отчет?..
- А-а-а, а когда он избитый пришел, помните? Интересно, кто его так приложил старательно?
…чтобы ни камня на камне?
- Федька еще машину его забирал. И не только в тот раз. А еще все спрашивал: «Катя не звонила?» «Катя не звонила?»
Вцепилась в стакан, чтобы не заметили, как ходят ходуном пальцы.
- И в глазах надежда такая, как будто от того, позвонишь ли ты, зависит вся его жи…
Она вдруг осекается и замирает. В повисшей тишине девочки медленно переглядываются. Потом, словно по команде, переводят взгляды на меня, и я начинаю краснеть, все гуще и гуще, и Света тихо охает:
- Катя! Да как же..?
Я хватаю сумку и бегу, не поднимая глаз, прочь из зала, в дверь, на воздух, на ветер, и там окончательно подкашиваются ноги.
----------------------------------
Мама тихо входит и присаживается на кровать.
- Катюш, я тебе чаю принесла.
Медленно качаю головой. На слова нет сил.
- Может, расскажешь, что случилось?
Утыкаюсь носом в коленки.
- Это из-за него, да? Из-за Андрея?
Молчу. Ты встаешь и начинаешь ходить по комнате.
- Господи, да за что же нам все это? Почему он никак не оставит тебя в покое? Да я не знаю, что я с ним…
- Не надо, мам. Он тут не при чем. Его вообще нет в Москве.
Ты опускаешь руки.
- Тогда что?..
- Ой, мама, мамочка, - шепчу я, - я такая дура…
Я прижимаю ладони к глазам, но это не помогает, и я утыкаюсь лицом в твое плечо и начинаю рассказывать, сбивчиво, давясь слезами, а ты обнимаешь меня, и гладишь по голове, и плачешь вместе со мной.
--------------------------------------------
…
Не ждал меня? Скажешь, дурочка?..
Я выхожу из такси и поднимаюсь по ступенькам. На сегодня встречи закончены. Можно поужинать, поработать с проектом договора и ложиться спать. Завтра опять подъем ни свет ни заря.
Через неделю в Москву. Потом можно опять устроить какую-нибудь командировку, только, желательно, более длительную. А потом, может, и полегчает. Очень хочется на это надеяться.
В самом деле, сколько можно? Каждый день, каждую ночь… Каждую свободную минуту одно и то же: а что, если?
А что, если это был спектакль?
А что, если она жалеет?
А что, если еще есть шанс?
А что, если я ничего не понял?
И еще но.
Но если это был спектакль, то уж слишком блестяще он был разыгран, без капли жалости. Не так, как было в Лиссабоне. Не так, как в Ришелье. Нет у меня шанса. Да и нужен ли он мне с ней – такой?
Но если она жалеет, почему ни словом, ни взглядом не дала это понять?
Но… мате заваривают в калабасе, а не в калабусе. Вика могла бы этого не знать, а Катя могла только перепутать. Если готовилась наспех. Максимум за два часа.
Но… «я же сам этого хотел»
Но… на следующий день, у суда, на мгновение показалось, что она хотела что-то сказать… А впрочем, я тогда все равно не готов был ее слушать.
Но… ее рука в моей ладони чуть заметно дрожала.
У меня нет ответов на эти бесконечные но и если. И не будет, пока не вернусь и не взгляну ей в глаза. А может, и тогда не будет, потому что читать по ее лицу я никогда не умел. Может, и не нужно. В самом деле, сколько можно не спать ночами, и думать, и жалеть, и проигрывать в голове разговоры, которые никогда не состоятся, потому что…
Я замираю посреди холла, как истукан. Там, впереди…
Ты встаешь с кожаного диванчика. Сумочка падает с твоих колен, ты неловко подхватываешь ее и роняешь на сиденье. Несколько секунд я стою и смотрю, как ты крутишь пуговицу на куртке, а потом медленно подхожу на негнущихся ногах.
Простые джинсы. Высокий хвост. Водолазка под горло. Скучал, дурак… Даже по такой, другой…
- Добрый вечер, Андрей Палыч.
- Добрый вечер.
- Я привезла Вам последние расчеты. Мне, наверное, нужно их прокомментировать…
Ты берешь с кресла пластиковую папку. Интернет и телефон в Зималетто, конечно, не работают. Ты поднимаешь на меня глаза, вздыхаешь и бросаешь папку обратно. Качаешь головой.
- Я приехала сказать, что терпеть не могу мате. Я люблю черный чай с сахаром. И с вареньем. И на горных лыжах я не катаюсь. Я и в лесу-то с горки съехать боюсь. И на фитнес… не хожу… Может, начну…
Почему-то хочется смеяться.
- А куда ты ходишь?
- В лес с папой. За грибами.
Ты не поднимаешь головы, но мне все равно видно, что у тебя пунцовые щеки.
- Сто лет за грибами не ходил. Возьмете меня?
Ты, наконец, поднимаешь голову. Когда-то я наивно обещал себе, что больше никогда не заставлю тебя плакать, но, похоже, и сегодня мне это обещание выполнить не удастся.
- Возьмем…
Я понимаю, что не могу точно знать, когда ты говорила мне правду, а когда притворялась. Между нами столько вранья и боли, и я не уверен, что мы сможем через них переступить. Я знаю, что нам предстоит очень долгий трудный разговор, и не уверен, что мне хватит сил все тебе сказать и все выслушать. Я вижу, что ты изменилась, что мы оба изменились, и я не знаю, получится ли у нас что-нибудь теперь. Но я также знаю, что хочу попробовать. Я готов попробовать. Потому что иначе я себе этого никогда не прощу.
Я делаю шаг вперед и прижимаю тебя к себе. Ты утыкаешься мне в плечо, и мы стоим, молча и не двигаясь. Ты плачешь, стараясь не всхлипывать, чтобы я не заметил, и я послушно делаю вид, что не замечаю. А потом, когда ты перестаешь дрожать и крепче прижимаешься ко мне, целую тебя в теплый висок и неожиданно для самого себя говорю:
-Знаешь, а я и правда люблю селедку с луком.
Ты прыскаешь мне в плечо, потом шепчешь:
- Я тоже, - и мы начинаем смеяться в голос.
И в этот момент особенно верится, что все у нас будет, как надо.
КОНЕЦ.