ну вот и я))))
_________________
48 и последняя.
Когда Катя через несколько лет вспоминала то время, ей казалось, что все дни слились в один – долгий, тяжелый, серый. Все время шел дождь, служа фоном для разговоров с Колей. Говорил в основном он, то срываясь на крик и оскорбления, то со слезами на глазах вспоминая прошлое. – Ты считаешь, вся наша жизнь, совместная жизнь, была ошибкой? – спрашивал он. – Нет, ты что, – врала она, потому что не могла сказать правду, повторить то, что сказала недавно – им надо было остаться друзьями. Он обвинял ее, а потом винил себя. Он сам успокаивал ее, вслух планировал свою жизнь без нее, убеждая себя, что сможет. И тут же делал вид, что ничего не произошло, спрашивая Катю о том, как они проведут совместный отпуск. Катя слушала, стараясь молчать даже тогда, когда он говорил страшные, несправедливые вещи. Она кивала, не спорила, давая ему возможность выговориться, слушала, пока он сам не уставал. Уже под утро, когда сон уже валил с ног, Коля уходил спать, Катя падала на диван, стаскивая с себя одежду, и думала – насколько ее хватит? Потом вспоминала, что скоро ехать в Москву – через четыре, через три, через два дня… Накануне отъезда – поезд был ночной – Коля предупредил, что поедет с ней. И сказал так, что было понятно – все равно поедет. – Хорошо, я… – Я сам соберусь, – буркнул он, уходя на работу. Катя налила себе еще кофе. Что ей предстояло еще? Встреча с Андреем, которой она стала за эти дни бояться. Как бы часто они ни говорили по телефону, как бы нежен он ни был, ее не покидала тревога – как они встретятся теперь? Как они теперь будут? Ей казалось, что за последние дни она так изменилась, что он ее не узнает при встрече. Она чувствовала эти перемены, хотя вряд ли смогла бы сказать, в чем именно они выражаются и, случайно видя себя в зеркале, недоуменно разглядывала свое отражение. Так уже было однажды, но тогда перемены были совсем другими, а сейчас в ней что–то мучительно умирало, и она боялась, что это коснется её любви и она не сможет простить ни себя, ни Андрея. Но она уже не могла, даже если б захотела, помириться с Колей. Он еще не смирился, но она видела, что такой мягкий и спокойный Колька не забудет этих дней, а жить, делая вид, что ничего не произошло, они уже не смогут. Она смотрела на мужа иначе, как на чужого человека, которого совсем не знала, и этот человек очень отличался от того Кольки, которого она привыкла видеть рядом. Наверное, эти перемены не были результатом одного дня, точно так же как те, что произошли с ней, но было легче не замечать их, не задумываться об этом… А еще родители. Им надо сказать, сказать твердо, уверенно, так, чтобы не было желания начать уговаривать «попробовать снова», а с другой стороны… с другой стороны надо преподнести новость таким образом, чтобы как хоть немного смягчить удар. Катя была уверена, что для родителей это будет ударом, и от этого сердце ныло еще больше. О Даньке было думать страшно. Она представляла его глазенки в тот момент, когда она возьмет его на колени и скажет: «Дань, такое дело, мы с папой решили пожить отдельно, но мы оба тебя любим все равно…» От таких мыслей и какой-то невозможной, неимоверной усталости все валилось из рук и она работала через силу. Иногда ей хотелось, чтобы как можно скорее все кончилось, иногда – забиться в уголок, сбежать в Египет или куда еще можно рвануть без визы? – оказаться в другом мире и забыть, хоть ненадолго, обо всем. Но неподкупный внутренний голос твердил прописные истины про то, что от себя не убежишь, что надо решить проблемы, а потом обязательно станет легче, когда-нибудь, да станет, и много чего еще умного. И тогда Катя выпивала очередную порцию эсспресо и набирала номер Андрея.
*** Своим бодрым голосом Катя могла обмануть кого угодно, но не его. Он сам не заметил, как научился в малейшей смене интонации угадывать изменения настроения. Андрей точно мог сказать – на самом деле она спокойна и весела или только хочет такой казаться. Но ей он ничего не говорил, храня ее тайну. Если ей так легче – то пусть. Он ждал ее. Дни тянулись невозможно долго. Он волновался. Он опасался, что она передумает и помирится с мужем, потому что видел – их связывала дружба, давняя и прочная, а иногда дружба крепче любви. А еще были родители и самое главное – Данька. Он видел его фотографии, знал, что Данька любит мультики, но не все, а там, где про машины или про животных, любит фантазировать и придумывать и, самое главное, очень привязан к Коле. Андрей не тешил себя иллюзиями, что стоит познакомиться и подарить Дане шоколадку, а потом, словно невзначай, сказать, как он любит его мать, как ребенок тут же проникнется к незнакомому взрослому дяде нежными чувствами. Конечно, так не будет, конечно, будет трудно. Знать бы – как. Андрей в жизни не боялся трудностей, а тут представить не мог, как подступиться к этой задаче, и старался пока просто меньше думать о ней. Они все решат, обязательно, главное – чтобы она вернулась, чтобы сделала все те шаги, которые никто, кроме нее, не сделает. Главное, чтобы не передумала.
Им удалось встретиться только через четыре дня после Катиного возвращения, если не считать мимолетной встречи возле ее дома, когда она выбежала якобы за хлебом, а он поджидал ее. – Все так тяжело, – она уткнулась в его плечо и всхлипнула, – так тяжело… – Я знаю, но … Любые слова казались сейчас напыщенными и пафосными, лишними, и он просто обнимал ее, тихонько целуя волосы. Она вздохнула, прошептала: – Все, надо идти, я позвоню…
***
Разговор с родителями, предсказуемо, выдался тяжелый. Данька был отправлен спать, и только после этого Катя и Коля, вместе, позвали родителей на кухню. – Что это у вас лица такие, случилось чего? – спросила Елена, которая с того самого момента, как открыла детям двери, чувствовала неладное, и тревога все нарастал а нарастала. Да и Валерий хмуро косился на молодежь и даже не шутил. Данька и тот был непривычно капризен и вел себя ужасно. И как они все дотянули до вечера? – Мам, пап, мы с Колей… мы разводимся, – выдавила из себя Катя. Елена всплеснула руками, охнула, закрыла ладонями лицо, замотала головой. Валерий забарабанил пальцами по столу: – И что это вдруг? – Не вдруг, – ответила Катя, – мы все взвесили и … – Мы все взвесили, – перебил ее Валерий, – это что ж такое должно было случиться, чтобы вы взвешивать принялись? – Это я виновата, во всем, – ответила Катя, не поднимая головы. Она давно не боялась гнева отца, давно поняла, что за криками и приказным рыком скрывается страх за нее, и этот страх делает отца беззащитным. И эта беззащитность трогала больше, чем любой окрик, и заставляла ее поступать так, как хочет папа. – В чем во всем? – не унимался отец. – Действительно, ну что это вы? – вступила в разговор Елена. – Все было хорошо. – Ничего хорошо не было, – ответила Катя. – Мы все решили, – добавила твердо. – А ты, глава семьи, чего молчишь? – обратился Валерий к Коле. – Ты тоже так думаешь? – Не силой же мне Пушкареву к себе привязывать? – буркнул Коля. – Так может, если б силой привязывал, то она б не… не ерепенилась? – вскипел Валерий. – Черте что такое! Маленький ребенок, а они разводиться надумали! Есть проблемы – решайте! А то – не сошлись характерами, понимаешь, и бежать в разные стороны, а страдает – ребенок! – Папа, мы все решили, – Катя поднялась, – мы не обсуждаем, мы… Тут разом заговорили все, спорили, то и дело срывались на крик, сразу переходили на шепот, перебивали друг друга: – Стерпится–слюбится! – Ну что за ерунда? – Ребенок ерунда? – Разбитого не склеишь! – Ну что рубить сплеча? Подумайте, поживите… – Разве можно жить во лжи! – Тише, тише… – Да что же это такое! У Кати голова шла кругом, Колька бледнел и все судорожнее сжимал кулаки, мама плакала, отец пошел красными пятнами… – Хватит! Все, хватит! – Катя выбежала из кухни и увидела Даньку, который стоял в темном коридоре, прижимая к груди любимого медведя. – Даня! – Мама… Она обняла его, он уткнулся лицом в ее плечо. – Все хорошо, все будет хорошо, – она отнесла его в комнату и положила в кровать, – я тебе обещаю, все будет хорошо. Он ничего не спрашивал, только сильнее и сильнее сжимал ее руку. Катя с трудом сдерживала слезы. Она знала, что будет тяжело, но и предположить не могла, что настолько. Не знала, что чувство вины так прочно обоснуется в душе, заслоняя собой все остальные чувства…
*** Когда им, наконец, удалось остаться вдвоем, они долго сидели, обнимая друг друга. Слова казались лишними. Она думала о том, как ей не хватало его: его рук и объятий, и что ради этого счастья, вот так сидеть рядом и чувствовать его дыхание, наверное, стоило и пострадать. Он думал, что за последнее время его жизнь, вроде бы незаметно, почти без видимых серьезных потрясений, о которых стоило б снимать кино, изменилась кардинально, да и сам он стал другим, словно по дереву прошлись рубанком, очищая и высвобождая внутренний рисунок. Она вспоминала себя, пришедшую устраиваться на работу и влюбившуюся без памяти в шефа, себя, такую с виду серьезную и такую наивную, полагающую, что эту жизнь, свои и чужие чувства можно удержать под контролем. Он вспоминал, как долго не хотел принимать изменений, как делал вид, что все идет по-прежнему. И оба не хотели, не могли думать о будущем, хоть эти мысли приходили, и не было возможности избавиться от них. – Как же мы будем? – тихо спросила Катя. – Как? Вместе…
КОНЕЦ…
PS. Автор отдает себе отчет, в какой момент оставляет героев, но у автора свои резоны. Мне было важно довести героев до точки «невозврата», когда каждый не только сделал выбор, но и подтвердил этот выбор действиями. Мне было важно, именно в этом фике, чтобы герои были вместе. Мне было важно, чтобы они оба изменились к концу фика (ага, развитие характеров, то да се ) Дальше героев ждем много чего разного, и хорошего и плохого – как в жизни. Но это – совсем другая история. Может быть, я вернусь к ней, может быть – нет. А может быть, ее напишет кто-то другой.
А вот теперь точно – конец.
_________________ Все бывает. Абсолютно все. Просто кое-что – редко и не со всеми. Но это не значит – ни с кем и никогда(с)https://litnet.com/ru/lina-palen-u412431
|