|
V. Аня
10
В тот день было пасмурно и тепло. «Как в теплице», - сказала мама. Она не в первый раз так говорила, и я уже знала, что такое теплица. В ней помидоры выращивают. Но люди же – не помидоры…
Мама стала другая, и я уже привыкла, а сначала боялась немного. А вдруг и жизнь у нас будет другая и вдруг хуже, чем была? Но жизнь была такая же, и даже лучше. И всегда пахло цветами, к этому я тоже привыкла, и если бы Андрей Павлович перестал приносить цветы, то расстроилась бы. А по вечерам бы – скучала. Когда чего-то нет, то и не скучаешь, а если уже есть, а потом пропадает, - всегда плохо. Но не пропадало.
Накануне я спросила маму, любит ли она Андрея Павловича. А она даже не задумалась, как бывало, когда я спрашивала про дядю Олега, и я подумала: ничего себе, а как же я?.. Но это я только сразу так подумала, а потом поняла, что обрадовалась. Потому что я уже тоже, наверное, его «любила». Какая-то разная любовь у меня в голове получалась, но в общем – приятная.
Но вдруг захотелось спросить ещё и про то, про что я уже сто раз спрашивала, но как-то по-новому:
- А папу? Папу ты любишь?
- Да. По-другому. Как друга.
- Как меня?
Она своей самой нежной улыбкой улыбнулась и сказала:
- Нет. Как тебя, я никого не буду любить.
- И Андрея Павловича?
- И Андрея Павловича. Это ведь тоже – другое.
Много, много любви. И это я пока не знала, кого ещё мы скоро будем любить. Но его ещё и не было…
Утром приехал Андрей Павлович, и мы поехали в лес. Вдруг засветило солнце, и небо перестало быть серым, и мама сказала, как бабушка: «Распогодилось». Она вообще в это утро говорила мало, скажет слово, и опять замолчит. А Андрей Павлович обнимал её за талию, я шла впереди, но всё видела. Так мы шли, и молчали, и лес был чудесный, и небо синее, как море. И вдруг я кое-что вспомнила, и повернулась к ним, и сказала:
- А помните, вы говорили, что я научусь плавать? А когда?
Андрей Павлович пристально так посмотрел на меня, отошёл от мамы и подошёл ко мне близко-близко. Положил руку мне на плечо, я её почти не чувствовала, но как-то всё вокруг изменилось.
- Ты же говорила, что не любишь плавать?
- Не любила. А теперь, наверное, люблю, потому что хочу. Но я же не умею.
- А ты помнишь, что я тебе тогда сказал?
Я подумала.
- Да. Помню. Вы сказали, что папа меня научит. А папа и сам не любит. И даже в Испании мы с мамой одни к морю ездили, а папа дома оставался…
- А ты хотела бы, чтобы я не оставался? И научил тебя плавать? И всегда ездил с вами?
Я улыбнулась. Взрослые думают, что они хитрые, а дети уже давно всё знают.
- Вы хотите жениться на маме?.. Но «всегда» всё равно не получится. Мама же на гастроли ездит, а вы работаете.
Тут подошла мама, он убрал свою руку, и они вдруг стали как один человек, так вплотную стояли, хоть и не обнимались.
- Этот вопрос мы решим, - сказал Андрей Павлович и тоже улыбнулся. – Да, я хочу жениться на маме. Что скажешь?
Я преисполнилась собственной важности (знала, что спросят) и ответила:
- Я как мама. А что она сказала?
Тут они оба улыбнулись по-настоящему, в первый раз за утро, ура, и Андрей Павлович сказал:
- Она сказала, что не против…
- Ну, и я не против. А… а папа не против?
И тут Андрей Павлович сказал, что он и есть мой папа. Иногда, когда взрослые хитрят, я тихонько посмеиваюсь, а иногда – обижаюсь и даже сержусь. Сейчас я рассердилась. И захотела уйти, а они пусть остаются, если думают, что я такая маленькая дурочка.
- Так не бывает. У Гордеева тоже есть мамин муж, но он не папа. Папа сам по себе.
Это я сказала, только чтобы они поняли, и подумала: всё, больше не скажу ни слова. Пусть сами говорят такую ерунду, а я не буду. И вообще, я даже удивилась, как сильно разозлилась, и хотела повернуться и убежать, не хотела их больше видеть.
Андрей Павлович отошёл от мамы и сел передо мной на корточки, а я отошла от него. Я больше ему не верила, я его не любила. Но он встал, и опять подошёл, и опять сел. И глаза у него были добрые и какие-то жалостливые, а я уже знала, что он меня обманывает. Но решила, что не буду убегать, а в своей комнате дома закроюсь и они меня не увидят.
- А у некоторых людей бывает два папы, - сказал Андрей Павлович, и голос у него стал, как у мамы, когда она волнуется. А она стояла за его плечом, и, хоть ничего не говорила, я видела, что и она волнуется. И зачем они сегодня волнуются? И меня разволновали. Мне уже хотелось плакать. – Настоящий и ещё один… который вырастил. Понимаешь? Твой папа – который вырастил, а я… я – настоящий.
- Папа тоже настоящий, - насупленно сказала я.
- Конечно, настоящий. Но и я ведь настоящий. Я для тебя настоящий?
- Были настоящий, - сказала я и почувствовала, что глаза уже мокрые. И от этого ещё больше рассердилась. – Были, были! А теперь… врёте. А я не маленькая и всё понимаю!
И тут у него вдруг сделалось такое странное лицо, и он быстро наклонился и меня крепко обнял и поцеловал. Он меня и раньше целовал, но как-то по-другому. А сейчас я чуть не задохнулась и слёзы высохли. И я поняла, что всё равно его люблю, хоть и сержусь.
- Я тебе не вру. И никогда не буду врать! Не думай так плохо обо мне, ладно? – каким-то очень взрослым шёпотом сказал он. – Я знал маму давно… очень давно, когда тебя ещё не было.
- До Египта? Раньше папы?
- До, до Египта, раньше папы. Я знал маму… а потом мы расстались и теперь встретились. И я узнал, что ты моя.
Он опять говорил что-то странное, но я уже не могла думать, что он обманывает, и мне вдруг понравилось, как он это сказал, и я поняла, что хочу быть его. Но я же ещё и папина!..
- Андрей… всё, - тихо сказала мама и тоже меня обняла. Так нежно и ласково, и сказала мне в волосы:
- Доча, Андрей Павлович тебя не обманывает. Он твой папа, но вы об этом не знали…
И тут мне опять стало плохо, ещё хуже, чем было.
- А ты… ты знала?.. Значит, ТЫ меня обманывала?..
И я всё-таки заплакала.
И мама тоже плакала, только потом, дома, когда они думали, что я не слышу. А я уже жалела, что так сказала, и маму жалела, и боялась, что она меня разлюбит, и теперь уже от этого плакала. И прибежала в её комнату, и бросилась к ней, и обняла, только чтобы она знала, что я её люблю и просто так это сказала. А она сказала, что виновата передо мной и перед Андреем Павловичем и очень хочет, чтобы мы её простили. А мы ей сказали, что она ни в чём не виновата и это мы хотим, чтобы она нас простила. И Андрей Павлович называл её «любимой» и «единственной», и я плакала от радости, что это он так называет мою маму.
…У меня в голове всё смешалось, и я сказала себе, что не буду думать об этом всё время. Просто иногда подумаю, чтобы не забывать и быть готовой. Я уже поняла, что не получится забыть, потому что они не забывали. Андрей Павлович стал другой, и я не понимала, это он сам по себе таким стал или только для меня, потому что я теперь знаю. Знаю, но всё равно не понимаю. Как папа может перестать быть папой?..
- Может, - сказал папа. Он тоже меня обнял и поцеловал – в машине, а потом в кафе мы просто сидели. – Ты прости меня, пожалуйста. Я просто хотел, чтобы у тебя был папа…
- А Андрей Павлович? Он не хотел?
- Но он же не знал, что у него есть ты. А мы с мамой не знали, захочет он или нет. И решили, что…
- …что не захочет, - мрачно сказала я. – А он хочет. Хочет!
- Прости, - ещё раз сказал папа. – Так бывает… ты потом поймёшь. Мама думала, что он её не любит, а значит, и тебя не будет любить. Она думала, что так будет лучше для тебя.
Так вот за что он пил шампанское в роддоме, потом поняла я. Это и был их «правильный выбор». Я перестала злиться на маму, но ещё долго злилась на него.
А потом был показ коллекции в «Зималетто», и я думала только об этом, и волновалась, и даже в гимназию в те дни не ходила, а только в «Зималетто». Все были очень довольны, и приехали мама и папа Андрея Павловича и поздравляли его с такой «удачной идеей». Папа Андрея Павловича взял меня за руку и долго разговаривал со мной, спрашивал, как я живу и учусь и не хочу ли «связать свою судьбу» с «Зималетто». Я отвечала, что мне понравилось в «Зималетто», но «не люблю загадывать, глупое это занятие». Он улыбался и, «пожалуй», соглашался со мной. А потом подошла мама Андрея Павловича, и я увидела, что у неё по щеке течёт слеза. Она погладила меня по голове и, наклонившись, поцеловала. И сказала, что хочет, чтобы я приехала к ним в гости – у них красивый дом прямо посреди леса. А потом подлетел Андрей Павлович (он в последнее время всегда «летал»), встал рядом со мной и, положив мне руку на плечо и улыбаясь, сказал им, что мы все вместе обязательно приедем. А «Аня, возможно, погостит несколько дней».
- Да? – спросил он меня, и я ответила: «Да!».
Они были старенькие, но очень красивые и очень добрые. Совсем как бабушка с дедушкой, хотя и не похожи. И мама вечером мне сказала, что они же и есть бабушка с дедушкой. Мои. Я это услышала и опять поняла, что не получится забыть. Я, конечно, знала, почему плачет «бабушка», просто не думала об этом.
Потом был мамин день рождения, и мама с… Андреем Павловичем поженились. Была красивая свадьба, и я была красивая, а красивей всех была мама. Народу было не много, только все бабушки и дедушки, дядя Коля и Роман. А потом был Новый год, и начались каникулы, и мы поехали на какие-то «острова». Я вообще боялась летать на самолёте, но мама сказала, что тоже боялась, а потом привыкла, и что я привыкну тоже. На островах светило солнце и было тёплое-тёплое море. Когда они ещё в Москве мне говорили, что так будет, я не верила, потому что была зима и лежал снег. В Египет мы ездили весной, и я не очень удивлялась, что там жарко. А на этих островах зимой было жарко. Стоял январь, и были пальмы, и белый песок, и… Андрей Павлович учил меня плавать. Я сразу же поняла, почему этого всегда не хотела, я захлёбывалась и боялась, но это только сначала, а потом поняла, что даже когда он меня отпускает, то всё равно держит. И не позволит, чтобы случилось что-то плохое. Но один раз я всё-таки выскользнула, и волна меня понесла, и я почувствовала, что его нет рядом. Нет!.. И я закричала: «Папа, держи меня!», и он тут же меня подхватил, и, когда я открыла глаза (они водой были залиты), увидела, что он не испугался, а улыбается. Так, как я больше всего любила, и ещё что-то было, чего я раньше не видела.
- Я тебя очень-очень люблю, - сказал он, и я ответила:
- Я тоже. Но я устала плавать, - и мы «поплыли» к берегу. А там сидела мама, и папа ей что-то сказал, и она уткнулась лицом в его плечо, но не плакала, потому что я видела, как он счастливо улыбается и гладит её по спине.
А потом мы приехали, и мама заболела, и я злилась, что только папа переживает, а остальные, особенно бабушки, только улыбаются и говорят, что «ничего страшного, скоро пройдёт». А потом…
А потом было ещё много чего, и хорошего, и волнительного, и последнее трудное было, когда один маленький мальчик (он родился в тот день, когда мне исполнилось 10 лет) научился говорить и сказал «папа». И я ревновала не потому, почему они все боялись, что я буду ревновать (я уже знала, что любовь не делится, а для каждого она своя, особенная), а потому что для меня папа когда-то был Андреем Павловичем, а для него сразу папа. Но потом и это улеглось, и забылось, и началось новое, красивое и некрасивое, потому что ведь некрасивым можно выглядеть, пусть даже твоё лицо будет тысячью «лиц» тысячи коллекций. Одно было безусловно красивым для меня: мои папа и мама, потому что вместе. И я очень хорошо понимаю бабушку, когда вспоминаю и всё слышу её слова: собирайся, поедем в мир красоты...
------------
КОНЕЦ
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
[/quote]
Сегодня вряд ли, надо дописать и вычитать, завтра выложу. 
Сейчас довычитываю, и выложу. Сразу две. 
