Поезд из Новосибирска прибывал в четыре утра, можно было, наконец, покинуть душный, нагретый за двое суток пути плацкарт и дожидаться открытия метро, на улице, благо, на дворе был август, подышать московским воздухом – полтора часа, но такси Катя позволить себе не могла, денег было в обрез, а просить у мужа не хотелось, соврала, что достаточно. Миша, конечно, соглашался, что ей надо поехать, помочь родителям, раз уж у Елены Александровны проблемы со здоровьем, но был последние дни перед ее отъездом недовольным и раздраженным – жена впервые уезжала без него, и без обратного билета. И свекровь – Катя знала, слышала! - жаловалась перед ее отъездом за чашкой кофе соседке, как всем им сложно уживаться с невесткой – молчаливой, всегда себе на уме, и что все проблемы и неудачи в Мишиной жизни из-за нее, а так ведь хорошо пробивался в Москве, родители им гордились, свой ресторан открыл, и мог бы пробиться дальше, и выше, но уехал – из-за нее же – в Петербург, а в Петербурге невестка начала болеть, климат ей не подходил, и помощи Мише от нее никакой не было, одни расходы. Вот и вернулся Миша домой, и ее привез – жена, как же. Скучная, смурная, не обнимет сама мужа никогда, не поцелует. И ребеночка никак не родит, не беременеет. Ходила она к врачу, конечно, настояли, – здоровая, сказал, ждите. А чего ждать, сколько ждать, если они два года уже вместе живут? Соседка соглашалась, что всегда хорошим парням не везет с женами, уж как выберут, так обязательно с изъяном, и тянут потом эту лямку всю жизнь, не видя просвета, вон у соседки брат, нормальный парень, женился на такой смурной, так и спился, а надо было проучить один раз, чтоб как шелковая… В кофе щедро доливался коньячок, на стол выставлялась закуска, голоса становились громче, присутствие в соседней комнате Кати, собирающей дорожную сумку, совершенно не смущало соседку, вспоминавшую, как муж наподдал ей на второй же день после свадьбы за немытые тарелки – неделю с синяком ходила, после чего прожили они сорок лет душа в душу, двоих детей подняли, выучили, внуков рОстят, и поныне живут, довольные всем и друг другом. Вот и невестку Ларискину отходить разок надо как следует, сразу поймет, что такое муж, и как его почитают, как благодарят, а свекровь вздыхала – что ты, Миша не такой, не так воспитывали...
Она старалась быть с мужем нежнее, ласковее, но ночью все равно помнила, что в соседней комнате его родители, а попытки убедить Мишу снять жилье заканчивались одинаково – у них нет такой возможности. Сейчас нет, потому что все вкладывается в бизнес, они в третий раз начали все сначала, это не шутки, Катя должна понимать. Вот в конце года подобьют баланс, выплатят кредиты – тогда посмотрят, посчитают. Она же и посчитает. А пока нет ничего страшного в том, чтобы пожить у родителей – две семьи в трехкомнатной квартире. Другие и хуже живут, стесненнее, с родителями, младшими братьями-сестрами, а бывает, и с парализованными стариками, и ничего, не делают из обычной жизни трагедии, не жалуются, детей рожают…
Встречать Катю в Москве было некому – отец боялся оставлять маму одну, давление у нее постоянно ползло вверх и даже больничное лечение помогало плохо. Кольку же еще в пору их работы в Зималетто подцепила приехавшая покорять Москву моделька из Новгорода – Катя все время путала, то ли из Нижнего, то ли из Великого. Звали ее Настей, через месяц она заявила Кольке, что беременна, а явившаяся на свадьбу Настина мама приказным тоном школьной директрисы велела молодым ехать в Новгород, потому что в Москве не жизнь, а ужас, и сплошная химия вместо нормальных продуктов, а им не о себе надо думать, ребенку же, чтобы расти здоровым, нужно натуральное молоко, а у Настиной бабки в деревне своя корова. Колька с Настей уехали, потом у них родился сын, и Кольке купили подержанную машину – вывозить ребенка на молоко. Ну, и осенью ездить копать картошку. Колька копал, работал бухгалтером в банке, помогал теще с закрутками, присылал Кате по электронке фотографии смешного толстощекого мальчишки, мечтал о новом автомобиле, вечерами уходил поговорить за жизнь и выпить пива к соседу-холостяку, а Настя, простившаяся с мечтой о модельной карьере, ругалась, но Колька прощал ей вечную раздражительность, потому что они ждали второго ребенка.
Для Кати началась жизнь, заполненная походами в поликлинику, поисками врачей для мамы, работы для себя - с первой же минуты, переступив порог, увидев перепуганного отца и старавшуюся изо всех сил держаться маму, поняла - она остается. Надолго. На сколько понадобится. Катя впряглась в хозяйство, навела порядок в квартире, вымыла окна, с первого же раза сварила вполне приличный борщ и поставила в холодильник несколько баночек протертой с сахаром малины, на зиму - ягодами одарила мамина подруга. Единственным доходом была отцовская пенсия, и она отчаянно экономила каждую копейку. И рассылала резюме, звонила по объявлениям, ходила на собеседования - безуспешно, никаких документов, кроме паспорта, у нее с собой не было, и к ней быстро теряли интерес или начинали относиться с подозрительностью. Вечерами они с отцом - мама ложилась рано - сидели на кухне и Катя делилась, что никаких проблем со здоровьем у нее в Петербурге не было, и она привыкла бы, просто не пошел бизнес, так бывает, а признаваться в этом Мише было невыносимо, он все никак не хотел поверить, что таких поваров, как он, сотни, а уж экономистов, как Катя, и подавно - тысячи. Валерий Сергеич с этим не соглашался - да что ж он, дочку свою не знает, и университет с отличием, и на такой должности работала - и осекался, замолкал, потому что Катя бледнела, и лицо ее становилось неподвижным.
Она старалась ни о чем не вспоминать, каждый вечер звонила Мише, ласково с ним разговаривала, но ничего не могла ответить на вопрос мужа: почему она не едет домой, если, по ее словам, все нормально?
Катя сидела на очередном собеседовании, перед строгой теткой околопенсионного возраста, руководившей экономическим отделом из трех человек (одна вакансия) на небольшом заводике, и оправдывалась, что так у нее получилось, приехала в Москву из Новосибирска ухаживать за заболевшей мамой, пришлось задержаться, а в Новосибирске остался муж и все документы, и получить их сейчас нет никакой возможности. Тема больных родственников тетке была близка, она добрела, вздыхала и расспрашивала, где Катя работала раньше. В Зималетто. Сначала помощником президента, потом… президентом. Тетка недоверчиво качала головой, Катя казалось ей тихой, неконфликтной, совсем не карьеристкой, и соглашалась похлопотать, чтобы Катю приняли, лишь бы она принесла справку с предыдущего места работы…
Урядов напросился придти к Андрею Павловичу с документами еще с утра, и теперь Жданов с трудом пытался вникнуть в смысл приказов, которые подписывал - головная боль не отпускала, сжималась обручем, всегдашняя теперь его спутница. Мама и Кира в два голоса твердили, что это не шутки, ему надо пойти и сделать анализы, но мама, к счастью, была в Лондоне, а на Киру, решившую проявить чрезмерную заботу о его самочувствии, Жданов рявкнул так, что несколько дней они вообще не разговаривали.
Год назад Кира все-таки вышла за него замуж, теперь он с ней разводился, а попытки Киры вернуть его в семью, пресек просто: зазвал к себе в кабинет болтающуюся в Зималетто Изотову и спросил: Лера, скажи, ты мне друг? Через пять минут он демонстративно целовал Леру у лифтов, Кира, наблюдавшая романтическую сцену, злобно шипела "скотина", а на улице Лера залепила ему пощечину, потому что быть другом Жданову не собиралась.
В папке у Урядова остался последний листок, и он мялся, чем Жданова разозлил - не знает, как быть, тут пришел по почте запрос на справочку, так что Андрей Павлович скажет, будем ли исполнять… Листок был заявлением Пушкаревой Е.В. с просьбой выслать справку, подтверждающую ее работу в компании Зималетто по адресу… Московскому, хорошо Андрею известному. Жданов холодно осведомился, есть ли у них основания не выдавать справку, а если нет - подготовить немедленно, никаких завтра, он подпишет сейчас. Урядов рванул выполнять, а Жданов, откинувшись в кресле, смотрел на лежавший перед ним листок с ровными строчками, которые ему безотчетно хотелось погладить.
Он старался ни о чем не вспоминать, но в последнее время творилось с ним что-то непонятное, снились странные путаные сны, а утром всплывал в памяти обрывок - он обещал кому-то, что придет Катя. Или начинал пристально всматриваться в уличную толпу, и постоянно попадались ему на глаза документы то ли Катей подписанные, то ли ей подготовленные, с ее поправками и пометками. Теперь все выстроилось, все сплелось, Катя в Москве, она вернулась.
Урядов стоял перед Андреем с широкой улыбкой и готовой справкой, ждал, чтобы ловко выхватить из-под президентского пера подписанный документ, но Андрей припечатал лист ладонью и объявил Георгию Юрьевичу, что тот свободен.
|
просто слов нет, как понравилсь. но ведь это только начало? можно ждать продолжения? спасибо!!!
Мама дорогая, и с чего ж в такой дождливый день такое солнышко образовалось 
а тут такой подарок!!!
