НРКмания
http://nrkmania.ru/

Не НРК. Офицер с розой
http://nrkmania.ru/topic2745.html
Страница 1 из 3

Автор:  natally [ 12 май 2009, 15:12 ]
Заголовок сообщения:  Не НРК. Офицер с розой

Выкладываю на Огоньке, дублирую здесь. :-)

Название: Офицер с розой
Герои: Агата, Станислав, Лилия и другие
Пейринг: Агата/Станислав

Примечание: римейк известного одноимённого югославского фильма 1987г., адаптация.

Изображение

Изображение
Изображение
Изображение

Ну, а мы представим себе экранизацию с Нелли и Григорием в главных ролях…

Действие происходит в послевоенном Гродно. 1946г., Западная Белоруссия всего 7 лет в составе Советского Союза. В городе военный гарнизон, комендатура, на границе с Литвой и близ города часто происходят стычки с «лесными братьями»…

Глава 1

Такого туманного утра Агата давно уже не помнила. Во время войны ей часто приходилось подниматься засветло и идти через весь город за молоком. Бочка приезжала в пять утра, а в семь сытый румяный немец в переднике, забрызганном молоком, уже завинчивал большую тяжёлую крышку. Очередь тихо расходилась: кто с полными, кто с пустыми бидонами…
Агата всегда старалась успеть наполнить бидон. Не могла она отказаться от кофе даже в войну. Помимо вполне понятных, здесь были ещё и более сложные причины. Глядя на то, как опускаются её соседи, некогда так же гордо носящие свои фамилии, она упрямо сжимала губы и крахмалила постельное бельё, хоть уже и протёршееся в некоторых местах, ещё усерднее. Всё проходит: революции, войны, а человеческое достоинство величина постоянная. Да она просто и не смогла бы жить, если бы перестала чистить зубы по утрам, как некоторые из её знакомых. Она не винила их, конечно, жалела, помогала, чем могла, но уважать, как прежде, было сложно.
Да, такого туманного утра она не припоминала. Туман лежал, как снежный покров, на земле и домах. И ступала она в туман, недаром вспомнила о молоке.
Утром она, как всегда, не спеша оделась, выпила кофе, позавтракала. Вещи были собраны, осталось лишь положить умывальные принадлежности, щётку для волос, тюбик с губной помадой. Грустно усмехнулась: вряд ли в том месте, куда её отправят, ей понадобится губная помада, да и зубной порошок тоже. И если, живя в своём доме в своём городе, хоть и почти без продуктов и в холоде, она ещё могла держаться, то там проверка на достоинство будет настоящей. Но она старалась не думать об этом, делала всё так, как делала всегда. Ещё отец говорил: помни себя, и жизнь будет считаться с этим.
Чемодан оказался нетяжёлым, да это и не удивительно: в основном одежда. И ещё одна сумка в другой руке, она пристроила её на плечо. Шла по пустынной улице, и шаги её гулко отдавались в рассветной тишине.
Перед зданием комендатуры остановилась, помедлила. Здесь уже было шумно, подъехали грузовики, солдаты с грохотом ставили на брусчатку какие-то ящики… А вот там, на третьем этаже, находился её класс, ведь это бывшая школа. А два года назад над этой крышей развевался флаг с фашистской свастикой.
Чуть повернув голову, Агата оглянулась через плечо на город. Позволила себе такую маленькую слабость. Но отец гордился бы ею, она знала это. И Лешек тоже. И мама. Это ради них она должна держать голову высоко.
Дежурный пробежал глазами повестку, черкнул в ней что-то, кивнул на кабинет в самом начале коридора: «Вам туда». На двери висел криво прикреплённый листок со старательно выведенными буквами: «Начальник комендатуры». Она постучала.
Начальник – пожилой, почти лысый, в не первой свежести мундире с вольно расстёгнутым воротничком – едва взглянул на неё. Сидел, водя карандашом по карте, губы его шевелились, лицо сосредоточено. Кивнул на стул напротив и снова уткнулся в свою карту. Она ждала.
Наконец он выдохнул как-то густо, смачно, отодвинул карту и поднял на неё глаза.
- Агата Клаевская?
- Да.
- Фамилия по мужу?
- Да.
- А родители?
- Филипп и Наталья Станкевичи.
- По национальности?..
- Отец поляк, мать белоруска…
Начальник неопределённо пожевал губами; казалось, он думает о чём-то постороннем. Ещё бы, ведь он прекрасно знает, кто её родители, спрашивает для проформы. И действительно, взгляд вскоре заострился, сосредоточился.
- Документы о гибели мужа имеются?
Она кивнула и достала из сумки смятые листки. Он прочитал, вернул обратно.
- Пригодятся… Что же вы, уважаемая гражданка Клаевская, мараете память мужа? Героя, можно сказать, войны, кавалера ордена Славы… Лешек Клаевский воевал с честью и погиб с честью, не пожелав унижений в плену… Да и родители ваши, несмотря на происхождение, много сделали для победы. А вы? Или вам что поляк, что русский, что немец, что еврей – всё едино?..
- Я не понимаю, о чём вы говорите.
Он добродушно усмехнулся.
- Не понимаете… Вы хоть знаете, почему вас вызвали?
- Догадываюсь. Пани Валенса, моя соседка, была вчера у вас…
- Ишь ты, сразу на соседку!.. – Но он решительно не умел выглядеть грозным. – Хотя, конечно, тут не догадаться трудно. – Он покачал головой, вероятно, вспоминая визит не совсем здоровой пожилой женщины. – Как война людей ломает…
- Война здесь ни при чём. Человеком нужно оставаться при любых обстоятельствах.
- Ого! – Он широко улыбнулся. – Так, может, и у неё есть свои секреты в шкафу? Поделиться не хотите?
- Нет. - Глаза Агаты холодно сузились.- За кого вы меня принимаете?
- За женщину, которая хочет смягчить свою участь, искренне рассказав о своих соседях…
- Вы меня с пани Валенсой путаете… Я не буду этого делать.
Он внимательно, задумчиво взглянул на неё.
- Ну что ж, пусть так. Считайте, что это была проверка. Не для этого мы вызвали вас.
Он снова помолчал. А по её спине уже поднимался холодок нетерпения. Почему он медлит? Чего ждёт?
- Но сперва всё-таки хотелось бы прояснить вопрос, ради которого гражданка Валенса к нам приходила. Какие отношения связывали вас с этим немецким офицером? Как, кстати, звали его? – И глаза его впились в её лицо.
- Эрих Тамдерг, - спокойно ответила она. – Ничего меня с ним не связывало. Я обучала его дочь музыке, как и многих других детей в нашем городе. И ещё немного заботилась о девочке. Как только они приехали в Гродно, её мать умерла, а отец не имел возможности…
- Мы всё это знаем, знаем, - нетерпеливо перебил он её. – Но соседи обвиняют вас в связи с этим Тамдергом… и вы вроде бы собирались выйти за него замуж…
- Да, он сделал мне предложение, вскоре после того, как стало известно о… о гибели Лешека. Но это было продиктовано скорее практическими соображениями, чем теми, которые вы, по-видимому, имеете в виду. И о замужестве не могло быть и речи. Я отказала ему.
- Гладко излагаете… - Он поднялся, с шумом отодвинув стул. Подошёл к окну, качнул головой, пробормотал: - Однако туман… А у нас отряд на задании… - Встрепенувшись, обернулся к ней:
- Ну, не буду больше мучить вас. Заслуги вашего мужа и родителей позволяют поверить вам. Но только в этот раз!.. Если мы узнаем ещё что-нибудь… что вы помогали немцам не только с детьми… или установим-таки факт вашего сожительства с Тамдергом или кем-то другим из вражеского гарнизона… вы понимаете? И это я ещё вызвался допрашивать вас. Попади вы в НКВД, никто бы подробностями не интересовался… Но что делать, есть здесь и моя выгода. – Он удручённо улыбнулся. – Гарнизон увеличивается, солдаты и офицеры возвращаются с фронтов… Пока армия реформируется, нужно их определять куда-то… Да и с бандитизмом ещё далеко не покончено, много всякой твари в лесах… Так что, гражданка Клаевская, придётся и вам послужить Красной Армии.
- Каким образом, господин…
- Гражданин… а ещё лучше – товарищ Михеев… Привыкайте, советская власть здесь надолго… Война, конечно, помешала, вот теперь самое время начинать… Так вот, квартира у вас большая, целых три комнаты…
- У меня две комнаты, - удивлённо проговорила Агата. - Третья комната принадлежала прислуге.
- Ну, в эти мелочи мы вдаваться не будем. Главное – есть жильё и вы живёте одна. Придётся потесниться.
Последние слова были уже сказаны тоном, не терпящим возражений. Агата поняла, что ход всей беседы был им определён заранее и ответы её, по большому счёту, мало что значили. Наверное, это тактика такая, но логику её понять было для неё недоступно. Следовало просто принять.
Михеев быстро подошёл к столу, достал из старого рассохшегося ящика какую-то бумажку. Протянул ей. Агата взглянула: фамилии, печати… Вопросительно посмотрела на Михеева.
- Капитан Громов и старший лейтенант Лилия Сильвич поступают к вам на место жительства. Они официально не расписаны, но… - Он крякнул от неловкости, недовольный тем, что вообще сказал об этом. – В общем, вы сами там уже определитесь, расселите их по своему усмотрению…

Агата шла домой и смотрела на улицы, которые неожиданно вернулись к ней. Они действительно выглядели по-новому, как будто она не была здесь месяц… год. А прошло всего-то два часа…
Долгая жизнь в оккупированном городе, потеря близких, одного за другим, научили её принимать всё сдержанно, отстранённо и ничему не удивляться. И всё же она готова была заплакать… Такое же чувство владело ею, когда она вышла из комнаты, где только что умер отец. Его внезапная, несправедливая смерть закрыла что-то в её душе, покрыла коркой. На похоронах она не плакала. Соседи смотрели на её плотно сжатые губы, решительное бледное лицо и недовольно перешёптывались. Им не нравилось, что не было слёз и причитаний. Казалось, что Филипп Станкевич, сын великого Янека Станкевича, легенды здешнего края, да и сам крупный фабрикант, поддерживавший до 1939 года все окрестные предприятия, должен был уходить из жизни громко, значительно, так, чтобы запомнилось… И только самые близкие знакомые поняли, что слёзы, которые так и не пролились, на самом деле душили её.
- Стыдитесь, пани Валенса! – увещевала недовольных одна из соседок, когда-то близкая подруга матери. - Такую мягкую, добрую девочку, как Гаточка, ещё поискать… Гордая? Так все они гордые, Станкевичи, в этом и сила… Потому и не плачет…
А плакать очень хотелось, очень. Но вместо этого она приходила домой, открывала крышку своего старого фортепиано и играла. Играла до усталости, до онемения в пальцах, в голове, в сердце…

Поглощённая своими мыслями, она не сразу заметила у парадного людей, поднявшихся ей навстречу. Высокий мужчина лет тридцати пяти и худенькая, со впалыми щеками женщина, даже девушка, оба в военной форме. С первого взгляда Агата определила в девушке еврейку; это уже происходило автоматически. Благодаря этой внимательности нескольких она спасла в своё время, но она не любила вспоминать об этом. Большего унижения, чем прятаться на чердаках и в подвалах, для людей придумать было трудно. И это бесило её, и она вела их в дом, сажала за стол, это было её собственным, личным протестом… Глупо, конечно, потому что это была всего лишь отсрочка и через полчаса они снова вынуждены были спускаться или подниматься в свои временные пристанища. Потом они уходили. Куда?.. Она горячо надеялась, что они в безопасности.
- Товарищ Клаевская? – бодро окликнул её мужчина. – Мы к вам по распоряжению начальника комендатуры. Есть предписание занять жилплощадь…
Она кивнула устало и прошла мимо них в парадное. Пусть. Уж лучше так, чем то, чего она миновала.

Автор:  soli [ 12 май 2009, 15:18 ]
Заголовок сообщения: 

natally, спасибо. :Rose:
Фильм не смотрела, но так даже увлекательнее читать, представляя себе НАШИХ АКТЕРОВ. :oops:

Автор:  natally [ 12 май 2009, 15:26 ]
Заголовок сообщения: 

soli, фильм замечательный, только достать его нигде нельзя. :cray: В интернете многие ищут...

Я рада, что заинтересовало! Спасибо большое. :Rose: :friends:

Автор:  LUDAf [ 13 май 2009, 18:32 ]
Заголовок сообщения: 

Наташа, очень интересно начало .Спасибо!!! :good: :Rose:

Фильм можно скачать здесь.

http://torrents.ru/forum/viewtopic.php?t=1273110

Автор:  Дуся [ 13 май 2009, 19:29 ]
Заголовок сообщения: 

natally писал(а):
фильм замечательный, только достать его нигде нельзя.

Да, фильм замечательный. я помню его! Наташа, думаю, у тебя эта красивая и трагическая история получится со своей изюминкой и не менее волнительно! :Rose: :-) Очень интересно! :good:

Автор:  natally [ 13 май 2009, 22:43 ]
Заголовок сообщения: 

Людочка, Дуся, спасибочки :thank_you: Очень рада, что вы со мной!
Дусь, а ты на Огонёк не заходила? Заходи, если будет время и желание, там тоже отзывы и Болталка интересная... :wink: :friends:
Кстати, ты - первая, кто смотрел фильм! :Yahoo!: :good: Мне комфортно в этом материале, и я решила пока фильм не пересматривать, написать сперва. :grin:

Автор:  Дуся [ 13 май 2009, 23:18 ]
Заголовок сообщения: 

natally писал(а):
Дусь, а ты на Огонёк не заходила?
Наташа, я заглядываю иногда, но, если честно, я и здесь очень мало успеваю прочитать, да еще комп барахлит! :sorry:
natally писал(а):
Мне комфортно в этом материале, и я решила пока фильм не пересматривать, написать сперва.
Не пересматривай, пусть будет как канва, думаю, у тебя может получиться сильнее! :Rose:

Фильм видела давно, случайно включила поздно ночью телевизор, но он, что называется, торкнул и запАл в душу. :-) :good:

Автор:  natally [ 14 май 2009, 00:11 ]
Заголовок сообщения: 

Дуся писал(а):
но он, что называется, торкнул и запАл в душу

Да, точно... А я в первый раз смотрела ещё в кинотеатре, а потом несколько раз по ТВ. Запал вот на 20 лет...

Дуся писал(а):
Не пересматривай, пусть будет как канва

Ага, очень интересно писать по памяти, добавлять какие-то только свои детали. :grin:

Спасибо! :Rose:

Автор:  natally [ 18 май 2009, 21:08 ]
Заголовок сообщения: 

2

Самым примечательным местом в квартире Агаты был коридор. Длинный, широкий, он шёл вдоль стены с входной дверью. В левом конце была дверь в комнату прислуги, пустовавшую уже несколько лет, и вход в маленький коридорчик, ведущий на кухню. Справа от входной двери, чуть поодаль, в маленькой нише (здесь коридор сужался) – дверь в спальню Агаты. И почти напротив входа – гостиная, самая большая комната в квартире.
Лилия (девушка напомнила хозяйке своё имя) остановилась посреди гостиной, огляделась, растерянно обернулась.
- Такая большая… Как казарма. – Простодушно покачала головой, глядя на своего спутника, который пока не сказал ни слова. – Славик, мне здесь будет не по себе. А у вас другой комнаты нет? – обернулась она к Агате.
- Есть. Но эта комната совсем маленькая, я полагала, там будет жить господин… - Агате было жутко неудобно, но она забыла фамилию своего нового жильца. Он спас положение, правда, несколько надменным тоном:
- Товарищ Громов. – И вдруг ещё раз с нажимом повторил: - Товарищ. Конечно, такой высокородной даме, как вы, трудно дастся это слово, но я советую вам привыкать.
Агата удивлённо посмотрела на него. Откуда такая нетерпимость? Даже немецкие офицеры себе такого не позволяли.
- Да ладно тебе, Славик, зачем ты пугаешь хозяйку, - примирительно рассмеялась девушка, и смех её был хриплым, Агата уловила в нём болезненные нотки. Возможно, чахотка. Только этого ей не хватало. – Вы не смотрите, что он такой строгий, он добрый, просто насмотрелись мы в Чехословакии на этих буржуев… Но мы знаем, что вы не такая, ваш отец здорово помог подпольщикам деньгами…
- Я рада вашей осведомлённости, - холодно проронила Агата. Она всё ещё не могла прийти в себя.
- А если вы про то, что Славик будет жить в той маленькой комнатке, - весело продолжала девушка, - то мы и вдвоём там поместимся, вас не стесним…
- Об этом не может быть и речи. Там всего одна узкая кровать.
Лиля снова рассмеялась и, слегка покраснев, подмигнула Громову.
- Это то, что нам надо, правда, Славик?
Агате показалось, что и «Славика» покоробила эта прямота, и, чувствуя себя отомщённой, она вышла из комнаты. Товарищ офицер сколько угодно может кичиться своей идеологической правильностью, однако в его моральных принципах явно имеется брешь.
Но желание гостей есть желание гостей, и, если им удобно жить вдвоём в семиметровом помещении, принуждать их она не станет. Напротив, она рада, что её гостиная осталась в её же распоряжении. Хотя, конечно, если служба позволит им располагать своими вечерами, им придётся бывать и здесь.
Но изменения в жизни катились, как снежный ком с горы, и уже к вечеру она поняла, что ей действительно «нужно привыкать». Новый жилец в самом деле побывал в её гостиной, но только не так, как она ожидала.
Проводив ученицу, села играть. Так бывало всегда: после бесформенных, неуклюжих, не поддающихся слаженности звуков хотелось восполнить что-то в себе, вернуть себе музыку. Всего лишь Шопен – тихо, печально, больше душа, чем звуки. Но не прошло и пяти минут, как в проёме большой стеклянной двери возникла высокая фигура.
Агата повернула голову. Мысли её были далеко, глаза почти не видели. Но вскоре рассмотрели белеющее в сумерках пятно его сорочки, он уже был без мундира.
- Товарищ Клаевская, вы не могли бы играть потише? Мы две ночи не спали и очень хотели бы отдохнуть.
Плохо скрываемая неприязнь была в его голосе. Но, как ни странно, Агата подумала в ту минуту не о её причине, а о том, что он мог бы стать неплохим певцом – профессиональный слух уловил в этом баритоне хорошие данные…
Она вздохнула и убрала пальцы с клавишей. Как можно «играть потише»? Как устала она от этой невежественной враждебности. Мир перевернулся. Воспитанность, образованность ругательные слова, а такие, как он, - на коне. Лицо у него породистое. И голос неплохой, и речь правильная. Бывают и среди них такие. А вот комендант – простой, деревенский, но разговаривает уважительно, добродушно. Бывают и среди них такие…
Не сказав ни слова, повернулся и ушёл. Ну что ж, предсказуемо. И с этим невежей ей придётся жить под одной крышей.
Снова вздохнула, аккуратно закрыла крышку фортепиано. Сколько? Сколько они проживут здесь?.. А разве это важно. Уйдут они – придут другие. Её не оставят в покое, трёхкомнатная квартира – слишком лакомый кусочек. Лишь благодаря влиянию отца те два года до войны им с Лешеком удавалось сохранять за собой квартиру.
Но и сейчас – разве не отделалась она «малой кровью»? Могли ведь выселить, забрать… А так живут просто на правах квартирантов, а она остаётся хозяйкой. Приходится радоваться и этому.
Вскоре стало понятно, что радоваться действительно было чему. Жильцы ей достались не слишком обременительные. К соседям тоже вовсю заселялись квартиранты, и в очередях она наслушалась жутких историй – о пустых бутылках, один запах из которых способен был отравить всё живое вокруг, о грязных оборванных беженцах, которые «останавливались» у военных, получивших жильё, да так и оставались в квартирах. Белоруссия вся стояла в руинах, тысячи людей скитались в надежде найти хоть какое-нибудь пристанище.
У её жильцов родных почти не было. В первое же утро словоохотливая Лиля поведала Агате многое из их жизни. На осторожный, но необходимый вопрос Агаты о том, не больна ли она, Лиля со смехом ответила: просто курила во время войны очень много, «вот махорка в горле и застряла». Агата также узнала о том, что СтанИслав – не могла она привыкнуть к русскому ударению, и в разговорах с Лилей называла его только так, - родился в интеллигентной московской семье (так вот откуда эта правильная речь, намеренно огрубляемая простыми словечками!). Но в восемнадцать лет ушёл в армию и за все эти годы почти не видел родителей. Он собирается разузнать о них позже, когда «с контрреволюционной и антисоветской сволочью» будет покончено. Он пламенный коммунист и верный ленинец. Лиля тоже очень надеется вступить в партию и делает всё для этого. Она, как и Станислав, прошла через всю войну.
Они познакомились в 42-м – когда полк, в котором служил Станислав, расформировали и его сделали командиром стрелкового батальона. Батальон весь сплошь состоял из девушек, но комбат выбрал её, с гордостью поведала Лилия. Ей самой чудом удалось спастись из минского гетто, родители и сёстры с братьями – все погибли, и только надеется она, что тётку ей удастся разыскать: когда Лиля уходила из города, тётку спрятали в их посёлке, минском пригороде, друзья-белорусы.
Агата с опаской сперва относилась к Лилии, уж слишком велика была пропасть между ними. Резала слух простонародная речь, коробило от выражений, в которых прошедшая суровые армейские будни Лиля не стеснялась. Но постепенно Агата начинала привыкать к этому доброму, даже ласковому существу и иногда с удовлетворением слышала звук дверного звонка. Когда живёшь одна, к одиночеству привыкаешь, но когда рядом появляется другая жизнь, чьи-то шаги, чьё-то дыхание, - невольно начинаешь прислушиваться и ждать.
Но со Станиславом она не могла найти общего языка. За первую неделю они не сказали друг другу и нескольких слов. Сначала она думала, что ей показалось, но вскоре убедилась: он смотрел на неё с презрением и подозрением. Агата догадывалась, что дело может быть только в одном: по долгу службы (да и не только) он в курсе её знакомства с Тамдергом и относится к ней не лучше, чем к пауку, которого видит под ногами. «С таким рвением ему в НКВД служить, а не в армии», - с трудом вспоминая неудобоваримое название учреждения, неприязненно думала она. В её роду были военные, и она не помнила, чтобы это имело какое-то отношение к идеологии. Её миролюбивая, аполитичная натура противилась любому проявлению классовой неприязни, и впервые она сталкивалась с ней так близко, лицом к лицу. Хотя, наверное, и к ней Станислав относится как к солдату вражеской армии и, будь его воля, поставил бы её к стенке, как какого-нибудь военнопленного или бандита, отловленного в лесу…
Потому что для него война не заканчивалась. Лилю поместили в комендатуру – бумаги печатать, а Громов был на переднем крае, в самом жерле. Чистки лесов проводились регулярно, часто Станислав приходил под утро, а то и вовсе не ночевал дома. Лиля в такие ночи безумно волновалась, то и дело вставала, пила воду на кухне, часто подходила к входной двери и замирала, прислушиваясь. И, тоже лёжа в постели без сна, Агата слышала её беспокойные шаги.
Эта особенность службы непримиримого борца за идеалы революции, которые никак для него не желали блекнуть, как-то смягчала отношение Агаты к нему. В конце концов, какой бы он ни был, но ему угрожает смерть, а такого она не пожелала бы никому из живущих. И она невольно тоже вздыхала с облегчением, когда в предрассветных сумерках слышала осторожный стук в дверь (и это тоже не могло не тронуть её), - но Лиля шумно выбегала ему навстречу, а она сама просто отворачивалась к окну и наконец-то засыпала.
И перед сном иногда успевала подумать и о своём, вспомнить. Ей всего 30. Всего 30 лет, а за плечами уже столько всего, что кажется – прожита целая жизнь. Она успела выйти замуж, овдоветь, потерять родителей. И её родители уже никогда не станут дедом и бабкой, и детям не суждено их даже увидеть. Да и дети, будут ли они? Когда-то они с Лешеком мечтали о детях. Она не сомневалась, что всё у неё будет, как у всех, она была так похожа на свою бабушку. Молодая красавица Юзефа Станкевич в венчальной фате и венком из мелких розовых розочек смотрела на неё со старой, под стеклом фотографии. Те же огромные, проникающие в душу глаза, маленький прямой нос, пухлые губы – абсолютно правильные черты, образующие переменчивое, умеющее быть самым разным лицо. Агата помнила её немного и помнила, что она улыбалась так же, морщила лоб так же… Мама ревновала чуть-чуть к этому сходству, считала, что и её род не менее важный и дочка могла бы унаследовать что-то и у её предков…
А Лешек мечтал о дочери, он уверен был, что дочка будет похожа на Агату. Всем этим мечтам уже не суждено сбыться. Лешек лежит в земле где-то в Курской области, его похоронили наспех, у какой-то деревеньки, вместе с несколькими бойцами, вместе с ним попавшими в окружение. В ящике стола лежит письмо – ей написали, где находится его могила. Сколько ещё вдов, таких же, как она, ждёт по всему миру, когда можно будет побывать на могиле, положить цветы.
Это всё, что осталось ей. Это там, за стеной, слышны еле сдерживаемые стоны и жизнь, в очередной раз победившая смерть, заявляет свои права. А она так и будет лежать и оплакивать свою молодость-старость…

***

Однажды, когда жильцы её завтракали и Агата, извинившись, вошла на кухню за водой, Станислав снизошёл до неё, заметив почти доброжелательно:
- Агата, а почему вы не устроитесь на службу? Сейчас ведь открываются школы, в Вербинском районе нужны учительницы…
Подавив по обыкновению желание возмутиться его тону, она произнесла миролюбиво:
- Благодарю вас, я подумаю над этим.
Он небрежно пожал плечами, беря салфетку.
- Не понимаю, на что вы живёте. Ну, кому нужна музыка в такое время? Сколько у вас занятий? Одно? Два?
- Три ученицы, и все – дочери поляков, с которыми я занималась до войны.
Он кивнул.
- Нет, конечно, советской стране нужно своё искусство… культура… но разве сейчас это можно считать работой? И откуда у них самих деньги, чтобы платить вам? – Он провёл ладонью по затылку и вдруг, полуобернувшись, сузил глаза: - Или у вас есть средства на то, чтобы жить безбедно? Драгоценности, например… Или немецкие марки…
У неё перехватило дыхание, и Лилия испуганно посмотрела на неё. Затем перевела взгляд на своего возлюбленного, во взгляде были укор и сожаление. И тут же, увидев, что Агата побледнела, неловко дёрнулась к ней и обронила стоявшую на столе солонку. Охнула и кинулась подбирать соль.
Агата подошла к умывальнику, взяла веник. Лиля удивлённо подняла голову.
- Что вы, не надо! Я сейчас всё соберу, пол чистый!
- Спасибо, Лиля. Я с пола не ем, - медленно проговорила она и принялась подметать. Едва наклонившись, почувствовала, что полились слёзы. Непонятно было, ни откуда они взялись, ни как их остановить. Она вспомнила, как добывала эту соль. Чего вообще ей стоило жить так, чтобы теперь эта жизнь раздражала таких, как он.
И всё-таки – она с пола не ест.
Упрямо сжав губы, она вытерла слёзы тыльной стороной руки и, прислонив веник к стене под умывальником, пошла мыть руки. За спиной её стояла мёртвая тишина.
Когда она выключила воду, услышала голос Лили:
- За что ты с ней так? Она хорошая, она…
- Хорошая, - глухо отозвался Громов. – А детей немцев учить тоже хорошо? А с немцем спать?
- Тогда всех, кто жил в оккупации, сажать надо! Они все работали, кто где, чтобы с голоду не помереть!
- Она честь мужа опозорила, - упрямо проговорил Громов.
- Да с чего ты это взял? У нас в комендатуре все знают: не было у них ничего! Когда похоронка пришла, он её замуж звал, а она не согласилась!
- Замуж, может, и не согласилась…
Прижав пальцы к вискам, Агата вошла в спальню. Захлопнула за собой дверь и долго стояла, прислонившись к двери.
Когда он постучал, ей показалось – пальцами дотронулся до её спины. Она вздрогнула и открыла.
Он стоял перед ней, уже одетый для выхода.
- Я хотел бы извиниться перед вами за грубость. И за бестактность. Признаю, я был не прав.
Она молчала, пристально глядя на него снизу вверх.
- Но вы тоже должны понять, - теряя терпение, проговорил он. – Сидеть дома в шёлковом халате в то время, когда детям на улицах нечего есть… Вы поймите – там, за окном, совсем другая жизнь!
- Вы так говорите, как будто война прошла мимо меня. Вы учите меня жизни, а сами об этой жизни понятия не имеете. – Голос её звенел от волнения, но наливался твёрдостью. – Вы не знаете, что такое доставать хлеб, молоко, тёплые вещи. И если я всё это, - она бросила короткий взгляд на комнату, - сохранила, то это не значит, что мне живётся легко. Я иногда не ем, но я не жалуюсь. Не ною, не опускаю руки, как другие… - Разгневанная, гордая, она смотрела на него, тяжело дыша.
В его лице что-то дрогнуло, смягчилось.
- Ну, хорошо, хорошо… Вы всё-таки извините меня. И ещё.. – Он помолчал немного, отвёл глаза. – Я принесу всё, что нужно. Соль, продукты, керосин… Плохо, что мы раньше не подумали об этом.
- Благодарю, но только для себя. Я справляюсь сама.
Он хотел сказать что-то, но промолчал и, повернувшись, пошёл к двери. А она снова закрыла свою дверь.
С этого случая что-то изменилось между ними. Она перестала вздрагивать от звуков его голоса, а он перестал видеть в каждом её движении подвох. Всю жизнь иметь дело с врагом и не очерстветь душой невозможно, она понимала это. И то, что отец её имел фабрики до 39-го года; и то, что она была вежлива с человеком, которому эта война была так же противна, как и ей, но волею судьбы он оказался в армии нелюдей; и то, что квартира её не напоминала взорванное бомбоубежище, как многие другие квартиры в городе, - всё это было чуждо ему, не укладывалось в его сознании. Но теперь он хотя бы видел в ней человека, хоть немножко, хоть чуть-чуть приблизился к уважению.
И она всё вспоминала тот момент, когда он провёл ладонью по затылку. У его были такие красивые руки, такие красивые пальцы. Для неё, прирождённого музыканта, не было ничего ценнее, что могло бы сказать о человеке. Скорей всего, такое же противоречие и в ней вызывало у него смутный протест. Ведь внешне она никак не напоминала тех, против кого он всю жизнь боролся. И снова мысль об НКВД приходила в голову: вот уж где не питают иллюзий между внешним и внутренним… А он просто глупенький прямодушный мальчишка, поверивший когда-то в красивые идеалы. И теперь, столкнувшись с тем, что было красивее этих идеалов, но противоречило им, растерялся и разозлился. Вот и всё, а она уже придумала себе железного коммуниста…

…Лето уже тепло дышало откуда-то с востока. Приближался её 30-й день рождения, и, как всегда в это время, почему-то хотелось надеяться и думать, что впереди у неё ещё многое.

Автор:  Дуся [ 18 май 2009, 21:33 ]
Заголовок сообщения: 

Наташа, спасибо! Не могу передать. как нравится! :good: :bravo:
Извини, за "минимализм", все время отключается комп! :cray: Прошлый раз на "Фрески" трижды писала отзыв под впечатлением, и трижды он глюкнул! :sorry: Читаю "короткими перебежками". :grin:

Автор:  natally [ 19 май 2009, 09:14 ]
Заголовок сообщения: 

Дуся писал(а):
Прошлый раз на "Фрески" трижды писала отзыв под впечатлением, и трижды он глюкнул!

:grin: Дусь, ты не поверишь, но вчера мой инет глюкнул как раз в тот момент, когда я писала в посте, что вот мы поругаемся на твой комп и он образумится! :LoL: Наверное, мой собственный не выдержал такого обращения с "коллегами"... :pooh_lol:

Дуся писал(а):
Не могу передать. как нравится!

:dance: Дусь, правда, я так рада. Это пока необходимая подводка, дальше будет интересней, да ты и сама знаешь.

А вот кульминационный отрывок из фильма, Аня на Огоньке выкладывала. Пересматриваю по нескольку раз в день :oops:
http://smotri.com/video/view/?id=v8006271baf

Спасибо, Дусечка! :Rose:

Автор:  soli [ 19 май 2009, 12:40 ]
Заголовок сообщения: 

Cпасибо, natally! :thank_you:
Повествование завораживает! :Rose:

Автор:  Дуся [ 25 май 2009, 14:47 ]
Заголовок сообщения: 

Ну где наш офицер с розой?!!!! :cray: :acute:

Автор:  natally [ 26 май 2009, 11:57 ]
Заголовок сообщения: 

Дусенька, сегодня! :friends: Сейчас только перепечатаю...

soli, спасибо! :thank_you:

Автор:  natally [ 26 май 2009, 16:58 ]
Заголовок сообщения: 

3

Всё дорожало не по дням, а по часам. Ходили слухи, что в Минске можно купить икру, и трофейные рыбные консервы, и всё это без карточек… рай на земле! А здесь, на границе, приходилось выстаивать очереди, чтобы купить буханку хлеба или литр молока.
Но сегодня Агате везло. Перед её хорошим настроением все тяготы отступили. Ей даже удалось достать немного муки, а ведь она уже почти смирилась с тем, что останется в этот день без пирога. Поистине царское угощение она приготовит, и они посидят вдвоём с квартиранткой, тихое домашнее торжество. Вспоминались довоенные дни рождения – с тортами из пышных взбитых сливок, с привезёнными из Франции устрицами и клубникой, с подарками – колечко с бриллиантом от Лешека и серебряный пюпитр от отца… Как упростилось всё. Щепотка соды кажется удачей, а уж сахар… И у неё всё это было!
С приятной тяжестью в руке – небольшая старая сумка наполнена продуктами доверху – она медленно шла по бывшей улице Лонтена, теперь Красногвардейской, тянувшейся вдоль реки. Нёман этой весной разлился – берегов не видно. Наступит лето, мальчишки начнут плескаться, шуметь. Вон там, где расступаются камыши и осока и пологий песчаный берег ведёт прямо к глади воды. И сюда, на верх некрутого откоса, ветер (он дует сильнее, чем в городе) доносит сырой речной воздух.
Агата с удовольствием вдыхала его. Приезжая к отцу на фабрику, она непременно брала с собой купальный костюм и всегда улучала минутку, чтобы побывать на речке. Плавала и смотрела на крепкие кирпичные стены, на трубы, из которых вился светло-серый дымок… В детстве её удивляло, почему этот дым не сладкий, а горький, как любой другой дым. Казалось, что на кондитерской фабрике всё должно быть сладким, даже дым.
…Подходя уже к тому месту, где улица плавно сворачивала влево, к выходу в город, она вдруг вспомнила вчерашний вечер и слегка покраснела. Отвернулась, опустила голову, как будто ей было неловко перед самой собой. Странное, невозможное происшествие. Невозможное ещё месяц, две недели назад.
Воспользовавшись тем, что Лилия со Станиславом были заняты до позднего вечера на работе, она нагрела огромный бак воды, чтобы принять ванну. Разогрела плиту до красноты, плотно закрыла окна. Пролежала в ванне всего минут десять, как в дверь кухни постучали. Она не успела ещё крикнуть, что входить нельзя, как дверь открылась и Лилия просунула голову в проём.
Как страдала Агата от этой бесцеремонности. Вульгарность девушки мучила её, как зубная боль. Но необычайная доброта и ласковость оправдывали и смягчали её поведение, и Агата терпела эти просторечные выражения, странные порой выходки. У неё не хватало духу быть резкой с этой девушкой. Она чувствовала, что Лиля – единственное существо на свете, по-настоящему привязавшееся к ней, чужому человеку. Девушке не хватало тепла, семьи, родственников. Всё это было у неё в крови, и всем этим ей необходимо было делиться с любыми, способными принять это, людьми. Агата оказалась таким человеком.
Не дожидаясь разрешения, Лиля вошла, принялась жадно оглядывать её, даже не пытаясь отвернуться. Лицо светилось любопытством и радостью. И тут же потянула гимнастёрку из юбки. Агата, побледневшая от потрясения, молчала.
- Какая у вас белая кожа… А можно я к вам залезу? Здесь так тепло…
- Это негигиенично, - тихо проговорила Агата, заливаясь наконец краской от гнева и смущения.
Лиля непонимающе уставилась на неё из ворота гимнастёрки.
- Грязно?
- Нет, инфекции… Лиля, я прошу вас, выйдите отсюда.
Лиля скомкала одежду в руках. Худенькие руки, маленькая, почти детская, грудь под тонкой рубашкой…
У Агаты, как обычно, дрогнуло сердце.
- Если вы хотите, можете принять ванну позже. Мы нагреем ещё воды. Или… - Ей вдруг пришла в голову мысль, от которой она похолодела. Она испуганно посмотрела на Лилю: - А Станислав… он тоже вернулся?
- Нет, - засмеялась девушка. – Он поздно придёт, это меня отпустили…
- Ну, хорошо. Идите, подождите меня.
Вытираясь и выходя из ванны, она всё ещё не могла прийти в себя и болезненно морщилась. Вспоминала ту минуту, когда увидела Лилю в белье, и сознавала, что испытала не только жалость. Ничего не могла поделать с собой – помимо воли взгляд притягивался к этому телу, которое ночью мужчина держал в объятиях. И она знала, какой мужчина, и точно знала, что держал… Эти соски, чуть темнеющие сквозь белую ткань, он захватывал губами, ласкал…
И сколько бы она, совершенно не умевшая лгать, ни говорила себе, что всё это не имеет значения, что это недостойно, стыдно, нехорошо, в глубине души признавалась себе: ей хотелось быть на месте этой девушки, испытать то же, что испытывала Лиля.
Она чувствовала себя старой-старой девой, которая не может усмирить природу и чувствует всё, что положено чувствовать, при том, что совсем не хочет этого. Потому что желания эти бессмысленны. Но куда девать этот бешеный стук сердца, это неясное ощущение полёта и падения одновременно, когда вдруг из-за стены раздаётся приглушённый стон или скрип кровати?..
А наутро они оба выходят из комнаты, как ни в чём не бывало, одетые по форме, застёгнутые на все пуговицы. И он смотрит на неё своим строгим, серьёзным, хоть и смягчившимся, взглядом, а Лиля бесстыдно и счастливо улыбается. Станиславу тоже было не по себе от полного отсутствия стеснительности у его избранницы, и не мудрено: становясь обычным слабым человеком в глазах хозяйки, он как бы падал в своих собственных глазах. А ему очень хотелось сохранить превосходство. Даже теперь, когда у них наступило перемирие.
Агата опасалась, что девушка станет ещё развязнее после того, как бесцеремонно вторглась в её личное пространство. Мало того – как бы между прочим поведает «о забавном случае» Станиславу за столом. Агата представляла себе выражение его лица: чуть насмешливое, презрительное. Ну как же, буржуи в ванне нежатся; по-простому окатить себя водой - их не устраивает…
Но Агата напрасно беспокоилась. Лиля и думать забыла об инциденте, болтала как ни в чём не бывало о всяких пустяках. С горящими от предвкушения глазами рассказала Станиславу, что завтра у Агаты день рождения и она приглашена. Они будут есть пирог!.. А у неё самой тоже, конечно, есть день рождения. Только зимой, ещё очень нескоро… Как всё-таки хорошо, что закончилась война! Теперь можно и о праздниках вспомнить…
С этим не смог поспорить даже он. Нет, конечно, в другое время у него б нашлось, что сказать: то, что война закончилась, не значит, что наступило время праздновать; восстанавливать мирную жизнь почти то же самое, что воевать, и так далее… Но в этот раз промолчал. Вероятно, и у него был свой день рождения…
Тем более, что она пригласила и его. Он вежливо ответил, что будет занят весь день. Приличия были соблюдены.

…На площади Агата встретила свою давнюю знакомую. Они вместе учились в гимназии. В Краковском университете Ванда была первой красавицей и умницей: готовилась получить степень магистра. Потом Агата потеряла её из виду и не знала, что с ней. Но сразу после победы случайно встретила Ванду: она вернулась в родной город из Кракова, с маленьким сыном на руках. Поговаривали, что ей пришлось совсем плохо, стояла на краковских площадях, прося милостыню. Агата и не узнала бы её, если бы Ванда сама не окликнула её. Агата не могла отвести поражённого взгляда от её лица: оно постарело на двадцать лет. И только умные голубые глаза в сеточке морщин она узнавала.
Теперь Ванда выглядела посвежевшей. Хоть и не новая, но опрятная одежда; волосы аккуратно собраны сзади в косу и заколоты шпильками. Агата была рада видеть её, они обменялись новостями. Новость у Ванды действительно была замечательная: она снова вышла замуж. Хоть и за немолодого, но очень надёжного и заботливого мужчину. Со сказочной по нынешним временам должностью: военного интенданта..
- Теперь у нас всегда есть еда, - гордо говорила Ванда.
Искренне порадовавшись за знакомую, Агата прошла остаток пути, улыбаясь. Люди, подобные Ванде, - люди из её юности, другого, ушедшего мира, были ей как родные; у неё было чувство, что она встретила сестру. И тем более приятно было, что они выкарабкивались. Это значило, что жизнь не закончилась; это значило, что есть надежда.
Она грустно усмехнулась, поднимаясь по лестнице. Сама она не смогла бы разделить свою жизнь с нелюбимым. Если бы встал выбор, замужество или голодная смерть, от безысходности она всё равно бы выбрала второе. Она помнила, как смотрела на большие красные руки Тамберга, которые он в волнении тёр и тёр одну о другую, делая ей предложение. Смотрела и думала о том, что никогда не сможет почувствовать их на своих плечах. Представить его обнимающим её было невозможно. А ведь ей тогда грозила виселица. Немцы, зверствовавшие в предчувствии скорого поражения, пронюхали о связи её отца с подпольщиками. Но Тамберг спас её, так и не дождавшись согласия.
Квартира встретила её косыми пыльными лучами солнца. Это было обычное лицо её одиночества, она привыкла к нему. Но теперь всё было не так. И хоть плотно закрытая в маленькую комнату дверь отгораживала мир её жильцов от её собственного мира, и её мир тоже изменился. Сейчас эта тишина не была тишиной одиночества. Это была тишина ожидания.
Она размешивала тесто и невольно прислушивалась. Недавно в старой мастерской возле их дома, которая снова открылась, ей сделали ещё два ключа, которые она вручила Лиле и Станиславу. Неудобно жить с одним ключом, она ведь тоже не может всё время сидеть дома. Теперь по ночам Лиля не выбегала навстречу Станиславу, а ждала его в комнате. Он входил тихо, почти бесшумно. Но Агата всегда знала, что он пришёл.
И она всё-таки услышала поворот ключа, но только когда этого совсем не ожидала. Ждать было нечего и некого: Лиля уже сидела напротив неё в белом платье в синий горошек, которое Агата ей только что подарила. Лиля и обрадовалась, и огорчилась почти до слёз: сказала, что это неправильно – получать подарки от именинницы, в то время как самой ей нечего подарить. Агата улыбалась грустно и тепло, заверила, что она больше огорчится, если её гостья будет так расстраиваться.
Они уже перебрались в гостиную и Агата раздумывала, что бы сыграть такое лёгкое и простое, что смогла бы оценить и Лиля, как входная дверь открылась и вошёл Станислав. Шинель была распахнута; на улице уже было совсем тепло. Он остановился в дверях гостиной, с сожалением посмотрел на свои сапоги. И вдруг улыбнулся. Едва ли не впервые Агата видела его улыбку.
В уборной он долго чистил сапоги, как делал это каждый раз, приходя домой. Лиля вся расцвела из-за его неожиданного возвращения. Агата видела, что она слушает её рассеянно и нетерпеливо поглядывает в сторону коридора. Ей самой было и приятно, и странно от того, что он вернулся так рано.
В открытую дверь они видели, как Станислав достал что-то из кармана висящей на вешалке шинели. Он подошёл к Агате, и она долго смотрела на алеющий в его руке цветок. Не может быть. Ведь это роза. Настоящая роза, и, если она возьмёт её в руки, сможет почувствовать, как она пахнет. Как давно она не видела роз… вообще цветов.
- Извините, Агата. Это такой скромный подарок.
- Ну, что вы… Я даже не знаю, как сказать... Благодарю вас, вы доставили мне настоящее удовольствие.
Он серьёзно всматривался в её лицо, как будто хотел понять, говорит ли она правду и действительно ли ей приятно. И она постаралась вложить в свой взгляд всё чувство, владевшее сейчас ею. Как мало таких вот минут, минут понимания между людьми. Как же она была рада, что они смогли поверить друг другу.
Они даже не заметили, как омрачилась, расстроилась Лиля. Лишь через какое-то время Агата посмотрела на неё и удивлённо подняла брови:
- Что с вами, Лиля? Что-то не так?
- Нет, всё так, - кусая губы и едва не плача, ответила девушка. Взгляд её, полный обиды, был тоже обращён на цветок, который Агата держала в руке. Агата еле заметно улыбнулась с нежностью. Бедное дитя. Ей никто никогда не дарил цветов. Она бросила встревоженный взгляд на Станислава; тот, выйдя из комнаты, вернулся с ещё одной розой, поменьше. Агата вздохнула с облегчением. А он внимательный. И умный.
Лиля, по своему обыкновению, обрадовалась, как ребёнок; ей ни к чему было вникать в тонкости и видеть что-то унизительное для себя в том, что ей подарили цветы «заодно». Станислав и рассчитывал на это.
Но это было ещё не всё. На столе в кухне стоял большой вещмешок. Чего в нём только не было: и настоящий пахучий чёрный хлеб, и консервы, и тушёнка, и крупа… И даже печенье. Сладкое и солёное, в двух бумажных пакетах. Агата не стала упрямиться, а просто заново накрыла на стол.
- Завтра будут ещё конфеты, немного удалось достать, - извиняющимся тоном, улыбаясь глазами, сказал Станислав. – Но сегодня не вышло, как я ни старался…
- Ничего, у нас и так настоящий пир, - отвечала она.
Был, правда, момент, когда знакомая тень снова легла на его лицо. Когда она хлопотала, расставляя тарелки, его взгляд остановился на её левой руке. На среднем пальце было кольцо. Простое серебряное колечко с тиснением, она сохранила его. Усилием воли Станислав заставил себя сдержаться и отвёл глаза. А она подумала, что могла бы и предвидеть это. Но с другой стороны, не может же она специально ходить в лохмотьях, чтобы только не раздражать его. И вдруг совсем некстати (наверное, она вспомнила о своём шикарном обручальном кольце, которое пришлось продать в самом начале войны) прилетела неожиданная мысль об одежде Лешека, висевшей в шкафу в спальне. Станиславу бы всё пришлось впору. Если бы он не был таким непримиримым…

…На адрес комендатуры пришло письмо для Лилии Сильвич. Тётя, оставшаяся в Минске, разыскала её. Лиля собиралась в дорогу.

Автор:  Дуся [ 27 май 2009, 07:19 ]
Заголовок сообщения: 

Наташа, вчера в полночь, придя с "Пигмалиона", наконец-то добралась до "Офицера"! :grin: Проглотила на одном дыхании долгожданную проду! :good: Поблагодарить опять не дал проклятый комп, но я сама виновата - забыла, что мое время ограничено! :evil:
Наташа! Я когда читаю, просто погружаюсь в атмосферу того времени, как тебе это удается?! :bravo:
Станислав уже "с розой", он думал об Агате! А вторая розочка для Лили - это только отступные... И у Агаты уже не ощущается того бездонного одиночества, как в первых главах, особенно горького оттого, что ее, вроде бы окружают люди - все равно, она как будто во враждебном мире. Сейчас ее душа немного раскрывается, как лепестки цветка! Ведь жизнь все же продолжается, и желание, готовность любить - тоже!
natally писал(а):
Лиля собиралась в дорогу.
Ну вот, Лиля уедет...она была как изолятор между двумя проводами высокого напряжения...
Наташа! Спасибо, буду с нетерпением ждать продолжения! Эта история меня пленила! :bravo: :bravo: :thank_you:

Автор:  natally [ 27 май 2009, 11:06 ]
Заголовок сообщения: 

Дуся, как я рада, что тебе нравится! :dance: И по отзыву чувствую, что удаётся выполнить задуманное! Спасибо! :Rose:

Ещё не ходила ни в какие темы, так обрадовалась, что ты ходила на спектакль. А отзыв будет? :oops: :Rose: Загляни на Огонёк. :drinks:

Автор:  natally [ 05 июн 2009, 22:58 ]
Заголовок сообщения: 

4

Платформу пронизывал злой ветер. Дым из трубы паровоза напоминал об облачках пара изо рта зимой. Странными были эти ассоциации в начале лета.
Станислав и Лиля стояли друг напротив друга. Это были минуты, когда уже всё сказано, и словами, и взглядами, и прикосновениями, а поезд всё не отправляется. Уже отшумели носильщики, отбегали мальчишки с газетами, торговки сложили свой нехитрый скарб - в основном сало, завёрнутое в газету, да солёные огурцы - и ушли в здание вокзала до следующего поезда.
В такие минуты появляется ощущение, что прощание было бессмысленным, что никто не уедет, а так и будет стоять напротив тебя на платформе.
Возможно, кто-то радуется этой отсрочке; Станислав испытывал досаду. Он думал о том моменте, когда вздохнёт с облегчением, посадив Лилю в поезд и тот тронется наконец с перрона.
Сегодня у него был тяжёлый день, он быстро устал, с самого утра. Это был один из тех дней, которые давались ему труднее всего: бумажные, организационные, даже без изучения карты, без обсуждения ближайших рейдов. Конечно, эта бумажная волокита была тоже важна и нужна, но как же она тяготила его.
Мирная жизнь вообще давалась ему с трудом. Он вспоминал свою жизнь до войны; она казалась ему далёкой, потерявшей всякое отношение к нему самому. А ведь, несмотря на переезды, ещё совсем недавно он умел жить без боя, без этого странного и в чём-то даже привлекательного состояния в душе - подобного натянутой струне, и чем больше натяжение, тем больше твёрдого спокойствия и вместе с тем куража.
Теперь, глядя на Лилю, он всё отчётливей понимал, что и она - часть той уходящей жизни, того натяжения. И в новой, мирной его жизни для неё места нет. И не будет.
В тот день... нет, в ту ночь, почти три года назад, он принял решение. Никаких случайных связей с подчинёнными девушками у него не было и быть не могло. Он терпеть не мог разухабистые рассказы других офицеров о своих победах на фронте, всегда уходил, когда начиналось что-то подобное на посиделках со спиртом в периоды затишья. Он знал, что вслед ему презрительно улыбаются и даже злословят на его счёт, но ему было всё равно. Служи честно, и будь что будет, - это было главным для него на войне. Да и раньше тоже. С тех самых пор, когда он решил остаться в армии и прислал родителям покаянное письмо. Они были уверены: с ним всё кончено. Человек, на которого возлагались такие надежды, который мог бы стать известным учёным, но ушёл совсем в другую сторону, не имел шанса вернуться. В разумную, полную смысла, насыщенную жизнь. Они отрезали его от себя, а себя от него. Ничего не хотели слышать о нём, не распечатывали его писем. Но в 35-м он приехал в Москву в отпуск, прождал мать весь день у театра и всё-таки добился от неё тёплого взгляда. В первый момент она не смогла справиться с собой, слёзы брызнули из глаз. Потом она вспомнила о своём отступничестве, но было уже поздно, механизм был запущен. Он прожил два дня у её подруги, а потом отец сам пришёл за ним. И остальные годы до войны он прожил в уверенности, которая придавала ему сил. В уверенности, что есть на свете люди, любящие, ждущие его.
Этого было мало, конечно. К финской ему было уже почти тридцать, и понятно стало, что всю жизнь одному прожить нельзя. Несмотря на все свои убеждения, несмотря ни на что. Нужно, чтобы был рядом кто-то, кто хотя бы оплачет, если он однажды не вернётся. Может, тогда и вернуться будет проще.
В ту зимнюю ночь ему показалось, что он нашёл. Что эти карие смешливые глаза, простодушная открытая улыбка, искренняя доброта - то, что нужно ему рядом, что он искал и о чём с недавнего времени много думал. Смешно, конечно, во время войны думать о таком, но, как ни странно, многие создавали семьи именно на передовой. Это как физическая любовь - желание усиливается от страха смерти... продолжение рода... Только мужчины шли ещё дальше, хотели этого состояния долговременно, хотели, чтобы оно вошло в их жизнь.
В ту ночь было холодно, личико её было почти спрятано под шапкой-ушанкой, крепко повязанной под подбородком. Он притянул её к себе - через шинель руки ничего не почувствовали - и ткнулся губами в то место, где должны были быть её губы. Она не сразу ответила. Постояла с минуту, потупившись, застыв. Потом дрогнула, ожила. И раскрылась.
С тех пор они почти совсем не расставались. То, что Лиля была почти совсем не образована, понимала все слова поверхностно, только так, они звучали, ни меньше, ни больше, - не мешало ему. Какие разговоры можно вести между боями. Не до разговоров было. Ему хватало своих размышлений. Когда она засыпала и он, накрыв её поверх одеяла ещё и шинелью, долго лежал и смотрел в темноту. Иногда, если вой сирены не заставлял срываться и поднимать батальон по боевой тревоге, так и засыпал с последней, не успевшей проложить свой путь мыслью...
А в остальное время война не оставляла ни желания, ни потребности копаться в каких-то сложных вещах, искать смысл жизни, думать о самом себе, планировать что-то. Так и дожили они до конца войны. С Лилей. Теперь только с ней.
На перрон города Гродно пару месяцев назад они ступили одними людьми, теперь же стояли на нём другими. Во всяком случае, Станислав стал другим. Новая жизнь просочилась в него, вплелась неотделимо. Он стал смотреть на Лилю другими глазами, чувствовал, что больше не испытывает того удовлетворения, которое раньше ему доставляла её близость.
Ему это не нравилось, он противился этому. Последние три года были если не лучшими, то самыми гармоничными в его жизни - ему казалось, он наконец-то обрёл гармонию с самим собой. К началу войны он был совсем растерян. Одного за другим забирали офицеров, которых он считал своими старшими товарищами, на которых равнялся, они были для него чуть ли не богами. И вот в одночасье оказывалось, что Олимп населяли, нагревали себе тёплые местечки враги... Как так могло быть? Ему, знакомому с основами философии вообще и философии марксизма-ленинизма в частности, понятно было: не могло. Но всё-таки было. Это не укладывалось ни в одну из сконструированных им за годы схем, и он повторял слова верности без прежней убеждённости.
То ли дело - настоящие враги. Война пришла ему на помощь, вернула всё в привычные ниши. И, хоть и во время войны ему нередко приходилось видеть, как статных, гордых, увешанных орденами офицеров разоружали и лишали погон, этому можно было найти объяснение. На войне промедление смерти подобно, и законность придерживалась такого же принципа.
И вот снова - весна, и цветы, и небо, а на нём - лишь облака и солнце. Он часто смотрел на небо, ожидая увидеть в нём растущую точку. Много растущих точек, они даже снились ему. Он знал, что тогда нужно будет делать, он снова стал бы уверенным, спокойным. Но самолётов, которые нужно было сбивать, - не было. И, сколько бы он ни смотрел на небо, Великая Победа сделала его мирным - с плывущими, подгоняемыми лишь ветром облаками. И даже опасность, которая по-прежнему шла рядом с ним рука об руку, не могла вернуть ему прежних ощущений.
Он стал чувствовать, что, не будь его боевой подруги рядом, он быстрей приноровился бы к этой жизни. Она тянула его назад, как лишнее инородное тело, которое по злой иронии судьбы никак не может отлепиться от него. Но она была человеком. Человеком, за которого он уже чувствовал ответственность. И совесть не позволяла ему признаться, что что-то изменилось, и он упорствовал, намеренно делая вид, что остался прежним. Прямым, бескомпромиссным, беззаветно преданным. И убеждениям своим, и своей женщине.

...Раздался гудок паровоза, и он вдруг протянул руку и застегнул верхнюю пуговичку у неё на платье. Захотелось сделать для неё напоследок что-то очень хорошее. Она была такой домашней, такой юной в этом платье. Простом, горчичного цвета, с длинными рукавами и круглым воротником. Хоть на манжетах видны были следы штопки, понятно было, что платье дорогое, из хорошего натурального материала. Да у Агаты, их хозяйки, другого и быть не могло. И остальные подаренные ею Лиле платья были такими же.
Он не спеша застёгивал пуговицу; пальцы попутно гладили материал. Он специально не торопился убирать руку, отчего-то приятно было дотрагиваться до этого платья. Наверное, он становится сентиментальным, и эта подачка растрогала и его. Как бы там ни было, Лиля улыбнулась. Слабой, робкой улыбкой. Глаза у неё были красными; когда он поцеловал её на прощание, она расплакалась.
- Ну, иди в вагон, - хрипло произнёс он, заставив себя тоже улыбнуться.
Она кивнула, и две тонкие длинные чёрные косы соскользнули с плеч.
- Ты меня жди, я скоро приеду!
- Конечно, Лилёк. Если задержишься, напиши.
- Я не задержусь!
- Всё, беги, а то поезд тронется...
Когда она ступила на подножку уплывающего вагона, он всё-таки испытал долгожданное чувство освобождения. И ему было стыдно за это.

***

В квартире было пусто. Он сразу понял это, едва войдя. Он всегда знал, дома Агата или нет. Хотя бы по двери в её спальню. Когда она была дома, дверь всегда была плотно прикрыта.
Как она мучила его, эта женщина. С той самой минуты, когда он впервые увидел её, он всё старался уличить её, доказать (кому?..), что она не так хороша, как кажется. Ему было нужно это, потому что чувствовал: если такие, как Лиля, тянут его назад, то такие, как его хозяйка, способны поколебать что-то в нём настолько, что возврата уже не будет. Он подпадал под её обаяние, она имела над ним какую-то власть. Глядя на неё, слушая её своеобразный, с хрипотцой и самыми разными интонациями, голос, он не находил себе ничего, что могло бы оттолкнуть его от неё. И это бесило его, дезориентировало. Никогда прежде не сталкивался он с тем, что было так явно чуждо ему и настолько же близко. Когда он стоял здесь, в этой гостиной, перед ней и она брала из его рук розу, пронзило вдруг удивительное, ясное понимание: ближе неё у него нет никого на свете.
Это было дико. Забавно. Это не могло быть правдой. И он, конечно, отмахнулся от этого ощущения, посмеявшись над собой. Дело просто в том, что любой конфликт изматывает. А теперь она улыбалась. И так смотрела на него, что понятно было: конфликта больше нет. Да она и не ссорилась с ним. Это он противился её миролюбию.
Его просто взорвало, когда Михеев рассказал о её связи с немецким офицером. Он ещё не видел её, а уже ненавидел. Вспомнились многие, многие истории с оккупированных территорий. Он даже почти наорал на Михеева: почему эти ренегатки до сих пор свободно расхаживают по улицам. Михеев хлопал его по плечу, призывал к благоразумию. Доказательств этой связи не было. Так, слухи. И то, те люди, которым можно было доверять, говорили то же, что она сама. К тому же отец её был весьма состоятельным человеком, и вполне может быть, что у неё сохранились какие-то связи с банками...
Тут Станислава снова покоробило. Он мрачно взглянул на Михеева исподлобья:
- Ты предлагаешь мне шпионить за ней?
Бедняга комендант изменился в лице. Даже бросил испуганный взгляд за своё плечо, хоть в кабинете никого, кроме них, не было.
- Ну-ну, ты скажешь, - пробормотал он с кривой улыбкой. - Ох, уж мне эта ваша фронтовая прямота... Ты же знаешь, я такими делами не занимаюсь. Если кто-то и заинтересуется, нас с тобой это не касается...
В общем, к тому моменту, когда они с Лилей подошли к дому, в котором им предстояло поселиться, он был настроен уже почти спокойно. На самом деле, конечно, никому бы не пожелал он несвободы. Дрогнуло что-то в душе; он знал, как такими, как эта полька, "интересуются". Хотя, конечно, эта бабёнка могла оказаться действительно непростой, видел он и таких. Особенно в последний год войны, в Чехословакии.
Но вот увидел её - и всё разрушилось. До основания, в пыль. И нужно было заново что-то строить, а что - он не знал. И мучил и себя, и её, придирался по мелочам и в главном. Дерзил, почти хамил, пытаясь вызвать эмоции, которые ясно бы сказали: она не та, за кого себя выдаёт.
Но эмоции всегда были другими. Неожиданными. И в первую очередь - у него самого.

...Он вошёл в ванную комнату - высокие потолки придавали ей величественность, которую безжалостно разрушали натянутые бельевые верёвки. Лиля вчера много стирала, чтобы до её приезда у него всё было чистым... Он машинально потрогал рубашку, висевшую к нему ближе всего. Она высохла.
Снял с верёвки и понёс к себе в комнату. Бросил на кровать, подошёл к окну. Захотелось курить, но за махоркой нужно было идти на кухню, и он не сдвинулся с места. Весь подоконник был уставлен старыми цветочными горшками, зелёные листья заслоняли пол-окна.
Он вдруг увидел Агату. Она медленно шла по улице, немного наклонившись вперёд, в каком-то неестественном положении. Сначала он просто любовался ею, но потом насторожился, присмотрелся, тоже наклонившись к окну поближе. У неё что-то случилось... она выглядела такой несчастной…
Вылетел, не думая, на лестницу, за пять секунд преодолел расстояние до двери в подъезд. Распахнул дверь. Она стояла перед ним, испуганная, с гримасой боли на лице.
- Что с вами? Вы заболели?
- Поясница... Это бывает...
Он взял её под руку, повёл домой. Она тяжело дышала, хоть и старалась сдерживаться. Но оперлась на него доверчиво, всем телом. Видимо, ей действительно было очень больно.
Он подвел её к кровати, помог лечь.
- Может быть, снять покрывало?
- Нет, не надо, спасибо... Вот здесь, на стуле, плед, возьмите, если не трудно...
Он накрыл её пледом, постоял немного. Нужно было что-то сделать для неё. Делать ещё, делать долго. Внутри росла какая-то потребность, он чувствовал, что если уйдёт сейчас отсюда и закроется у себя в комнате, - задохнётся.
А она как будто почувствовала, что с ним происходит. Остановила на нём свой удивительный взгляд, улыбнулась.
- Вы можете заварить кофе? Там, в шкафчике у плиты... И к доктору Моритцу с третьего этажа можно сходить, у него бинты есть специальные...
Он радостно повернулся и вышел из комнаты.
Несколько дней он ухаживал за ней. Она не могла подняться, и пришлось отказать ученицам, которые приходили заниматься. Девочки были добрыми, заботливыми, предложили свою помощь. И Станислав, уходя утром на службу, вынужден был ревниво смотреть, как они приносят ей завтрак, разговаривают с ней, держат за руку. Ну, завтрак-то он сам готовил. Как умел. А она была благодарна...
В тот день, когда Агате стало лучше, в дверь позвонил нарочный. Станислава срочно вызывали по тревоге. Возле городской заставы объявились какие-то чужаки; лошади, оружие...
Он ушёл в ночь, она смотрела ему вслед. Оглянулся и увидел, что она шептала что-то - не разобрать. Она звала его?.. молилась?.. читала свои любимые стихи?..
У него не было времени разбираться, но он думал об этом всю эту бессонную неспокойную ночь.

Автор:  Дуся [ 07 июн 2009, 14:22 ]
Заголовок сообщения: 

Как я ждала эту главу! :-) Уже все было очевидно, но хотелось "копнУть поглубже", заглянуть Станиславу в голову и сердце! Он не прост, наш офицер с розой, время заставило его жить эти годы по законам войны, когда задумываться не надо, надо выполнять свой долг, а уж мечтать о будущем...
natally писал(а):
война не оставляла ни желания, ни потребности копаться в каких-то сложных вещах, искать смысл жизни, думать о самом себе, планировать что-то.
Там хватало просто ощущение человеческого тепла рядом. Но ведь до войны Станислав знал другую жизнь, и окружали его другие люди. Да и не только в этом дело...никто не знает, как приходит любовь и куда уходит! :unknown: Но мимо такой женщины, как Агата, трудно пройти, не заметив.
natally писал(а):
Несколько дней он ухаживал за ней. Она не могла подняться,
Да, прострел в пояснице - не романтично, зато очень сближает! :grin:
Наташа! :Rose: :bravo: :thank_you:
(мне любимый зять комп почистил - вроде работает! :victory: и я снова с вами)

Автор:  natally [ 07 июн 2009, 14:26 ]
Заголовок сообщения: 

Дусенька, передавай привет зятю! :dance: :victory:
Спасибо тебе! :friends:

Страница 1 из 3 Часовой пояс: UTC + 4 часа
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
http://www.phpbb.com/