Фреска вторая
В квартире было сыро и дурно пахло. Она вошла и тут же захотела выйти. Но мысль о том, что в подъезде ещё хуже, остановила её. А куда ещё идти, кроме подъезда? Нет, есть, конечно, улица. Там хорошо пахнет, тёплые такие, летние запахи. Акации, свежескошенная трава. Но это если не нужно спать, не нужно есть… да много чего не нужно.
А здесь всё это можно. Пока относительно, конечно, но перспектива есть, а это главное. Самые простые перспективы: выдраить, пропылесосить, проветрить. Постелить постель, повесить шторы. И всё. И больше пока никаких перспектив, ни в мыслях, ни в желаниях.
И она всё это сделала. Заткнув полу халатика за пояс, как когда-то делала мама, когда была молодой. Потом-то всё медленнее стало получаться, основательней как-то. Да и папа стал помогать. А тогда, в молодости, - за час справлялась с генеральной. Так и видит она маму стоящей на стуле и протирающей люстру, а через пять минут уже – выбивающей «половики», коврики так назывались…
Да, она всё это сделала и, расправив халат, присела на диван, покрытый новым покрывалом, – полюбоваться этой красотой. Сидела и смотрела на свою единственную комнату – которая должна была отныне консервировать только её запах, запах её новой жизни. И уже получалось… Та, неизвестная старая жизнь комнаты постепенно улетала в открытое настежь окно. Лети, лети… Быть может, кто-то вспомнит о тебе.
Комнатка была маленькой, стены оклеены такими древними обоями, что рисунок стёрся. И квартира была старой, и город старый… Если бы кто-нибудь спросил её: «Что вам запомнилось в этом городе больше всего?», она бы ответила: памятник. Откуда в этом затерянном городишке такой памятник, она не знала. И видно было, что его не на место Ленина поставили, а так, стоит себе и стоит лет двести… В агентстве недвижимости не выдержала, спросила, опасаясь, что не поймут её праздного любопытства. Но нет, охотно ответили: основателю города памятник, Пин… Пеняеву. Она даже разочаровалась слегка. Простецкая фамилия. Во всяком случае, для такого внушительного мужчины из бронзы на постаменте. На вздыбленном коне. С горящим взглядом.
День катился к закату. Она с интересом разглядывала комнату при новом освещении, ведь она ещё не видела её вечером. О том, какой комната станет ночью, думать не хотелось. Ночь придёт и придёт, её не отменишь. Она ляжет в постель, накроется своим одеялом и спокойно уснёт. И приснятся ей… да, вот этот самый, Пеняев, приснится.
И на кухне было почти уютно. Тоже новые занавески, чисто вымытое окно. Как это мама говорила?.. Приятельницы хвастались: «У меня окно чистое-чистое, просто блестит!» - а мама отвечала: «А у меня нет окна». Да, идеально вымытое окно – это когда кажется, что нет окна.
Она ела ложечкой варенье, привезённое с собой, и опять вспоминала маму. Что-то сегодня целый день. Ну, а как иначе? Столько вещей, сложенных родными руками, перетрогала сегодня, вот тепло и передалось… Только звонить она им не хочет. Звонить она им боится. И вздыхает теперь, глядя на незнакомое небо и почти скрывшееся за горизонтом солнце: надо.
…Да, мамочка, конечно, мамочка... Не надо, мам, ну ты что!.. Здесь всё-всё есть, несколько магазинов, один даже во дворе… Ой, всё-таки забыла? Ну, ты же знаешь, как они меня торопили. Вот сами только что позвонили, спросили, когда могу приступить к работе… Ну, что ответила. Завтра в девять буду на фирме. Зарплата?.. Очень хорошая. Правда. Больше… Ну, честно, больше, это же крупная фирма. И квартира хорошая. И тоже большая. Комнаты? Одна, но просторная… можно даже стеной на две разделить… Что там у вас? Да слышу, слышу… Привет, пап!.. Зарплата и квартира хорошие. Большие. Я завтра позвоню, как только освобожусь. Да, первый рабочий день… Всё будет в порядке, не волнуйся! Да не переживаю я… Что?.. Кто?.. Я очень плохо слышу, извини, пап, здесь такой телефон… Завтра с мобильного позвоню. Да нет, евроремонт, паркет, просто хозяин домашним телефоном не пользовался, вот и не подумал о хорошем аппарате… Не нужно ничего Кольке передавать, я завтра сама куплю… Ну, пап, не спорь… Всё, ложитесь спать. И я ложусь. До завтра!
…Положила трубку и посмотрела на неё. Ровно посередине огромная трещина склеена нежно-бежевым скотчем. Нужно и правда купить новый аппарат, этот может развалиться прямо в руках. А с мобильного не назвонишься… Хоть и зарплата хорошая.
Потом она разбирала вещи, складывала и развешивала в проветренном шкафу. В конце концов, сердиться на маклеров бессмысленное занятие, тем более, что она сама просила подешевле. Она привыкнет к своему новому жилью… уже привыкает. И под рукой всегда есть телефон, а в нём – знакомые, безопасные голоса. Сколько ей ещё предстоит услышать чужих голосов… И к ним она привыкнет тоже.
Легла в постель и сразу же поняла: утром бельё будет сырым. Интересно, если здесь так сыро, даже когда светит солнце, то что же будет, когда пойдёт дождь?.. И, словно в насмешку, услышала стук капель о подоконник.
Она не сможет нарисовать чёткий рисунок своей жизни в такой сырости. Но если уж так…
Выбралась из-под одеяла, пробежала босиком к столу, что у окна, за сумкой. Щёлкнула кнопкой торшера, квадрат постели осветился ровным розоватым светом. Улыбнулась. Она сразу поняла, что этот торшер будет любимым предметом в комнате. Приедет Зорькин и назовёт его «красной лампой». А она отмахнётся и будет сидеть под красной лампой на диване, поджав ноги.
Снова забралась в постель, посидела немножко, привыкая к новому освещению. Достала из сумки тетрадку и вдруг погрустнела, задумалась. Медленно протянула руку и выключила свою новую розовую жизнь. За окном шёл дождь.
Прилегла на бок, осторожно развернула тетрадь. Фиалка, ещё не засохшая, лежала между страницами. Она провела по ней пальцами; не удержавшись, наклонилась, вдохнула, зажмурилась. Приоткрылись другие страницы, ещё что-то пёстрое, забавное мелькнуло внутри… в темноте не разглядеть. И не надо.
Закрыла тетрадь, отложила подальше, к стене. Накрылась одеялом, устроилась поуютней и закрыла глаза. Лежала и думала о том, сколько ещё предстоит сделать. О том, что нужно искать работу, а она никого в этом городе не знает. О том, что зря она обманула родителей, ведь папа всё равно не выдержит и приедет. О том, что надо бы снять наконец кольцо с пальца, а оно как будто приросло и не снимается.
Она уже почти уснула, когда зазвонил мобильный. Вздрогнула, сквозь сон вспоминая, что собиралась отключить его. Снова включила свет, щурилась в экран телефона. Этого номера никто не знает, только родители и Зорькин. Он и есть.
Коль, поздно уже. Давай завтра поговорим, а? С Павлом Олеговичем я обо всём договорилась, я сама ему буду звонить. Ты работай спокойно, никто тебя не гонит. Не выдумывай… что за выражения? Что значит «вместо запада на восток»? Я и не собиралась никогда… не веришь – твоё дело. Ну, хотела, и что? Хотеть – не собираться… Коль, ты мне посреди ночи для этого позвонил? Беспокоишься… Не надо, у меня всё нормально. Спрашивал?.. А ты что?.. Коля, ты мне обещал… Помни об этом и не предавай меня… Оставит он тебя в покое, не волнуйся… Ну, помоги мне, потерпи, неужели это так трудно? Не хочу я, понимаешь ты, не хочу! Ни на запад, ни на восток…
Откинулась на подушку. Сердце отчаянно колотилось. Зачем, зачем он позвонил? Она уже так хорошо приладила свои мысли. Теперь нужно всё начинать сначала. Так и знала, что не надо было давать свой телефон. Но как объяснить родителям? И так смирились с её отъездом только потому, что Зорькин пообещал «позаботиться». Она сама это придумала. Им обязательно нужно, чтобы о ней кто-нибудь заботился.
И то ли от слова этого беззащитно-нежного – «заботиться», то ли от всего напряжения сегодняшнего наконец-то пролились слёзы. По привычке уткнулась в подушку, сдавленно всхлипнула. Потом заплакала открыто. Теперь ведь можно не сдерживаться, теперь никто не услышит.
Ну, и сырость в этом городе. Дождь и слёзы.
Нужно всё изменить. По-сухому нарисовать себе новую жизнь. У неё всё получится.
Где-то там, в центре города на площади, стоит под дождём бронзовый всадник. Но он ей так и не приснился…
|