|
Офисная история. Цветная сказка.
Автор Север.
И когда Ромка продумывал маршрут командировки, а Кира паковала чемоданы, собираясь улетать в Милан, он стоял на пороге своего нового кабинета. Пустовавшего после ухода Ярослава, большого и светлого, который отныне ему предстояло делить с ней - таково было решение его отца. А дверь в президентский кабинет для них обоих с этого момента была открыта только для отчетов перед Павлом Олеговичем. Он не возражал против такого решения, это помещение было ничуть не хуже любого другого в огромном здании, и, вообще, был готов идти куда угодно, хоть в подземелье, и один... А получил настоящий подарок - просторную комнату и ее рядом. Он, выслушивая решение отца, опускал глаза, потому первая радость сменилась страхом, она не поднимала взгляд, чтобы никто не разглядел блестевших в нем слез.
Он предоставил ей обустраиваться первой - как попутчице, с которой предстоит ехать в одном купе, и целый час просидел в кабинете у Ромки, сосредотачиваясь на договорах о продаже франшиз. Но думал - о ней, как войти, что ей сказать, и выбрал худший вариант, за который потом себя казнил: Не беспокойтесь, докучать вам я не буду...
Она выбрала стол у окна, Он занял второй, ближе к двери, и осматривался: гладкие пустые стены, почти белые жалюзи, два светло-серых офисных стола, такие же шкафы для документов, темно-серые офисные кресла, молочно-серые папки-регистраторы. Идеальный рабочий порядок и ничего личного. Картины, фотографии, даже разноцветные скрепки и яркие листочки стикеров - все осталось где-то далеко, в другом мире. Она появлялась на работе в белоснежных блузках и строгих серых юбках, Он, собираясь по утрам, доставал из шкафа темно-серые костюмы и белые рубашки.
Они оба приходили к девяти, коротко здоровались и потом, в течение дня, молча занимались делом, старались лишний раз не встретиться взглядами. Обоим в первый день казалось, что находиться в одном помещении будет невыносимо, но ошиблись. Трудно не было. Легко - тоже. Иногда они просили друг друга посмотреть рабочие документы и оставляли замечания и предложения на приложенных листах бумаги. В шесть она, не глядя на него, прощалась и уходила, он оставался допоздна. Ее встречал уже знакомый ему тип в белых брюках и белой куртке и с обязательной белой розой, целовал, и они уезжали - он наблюдал раз эту милую картинку и специально пережидал время, не уверенный, что в следующий раз стерпит, и не даст типу в зубы. Его никто не ждал дома, встречать с работы ему было некого, а белые розы он стал считать банальностью. Тип каждый день звонил ей, и в разговоре она была сдержана: "Привет, Миша. Конечно, как всегда. Я тоже". У него нашлось бы больше слов, чтобы разъяснить типу, кто здесь лишний.
Через неделю вежливого ледяного отчуждения он завел в их кабинете кактус, зеленый и колючий. Живой.
Три дня он старательно поливал зеленую колючку, устроенную на подоконнике, пока за этим занятием его не застала Шурочка, разносившая почту, выговорила, что кактус от такой заботы сгниет, переселила растение к нему на стол и велела поливать раз в десять дней. Она немного расстроилась, потому что привыкла уже наблюдать украдкой, как он возится с несчастной колючкой, и отругала себя за молчание: в конце концов, кактус - вполне безопасная тема для разговора.
Пятница выдалась совершенно сумасшедшей. Сначала они оба были заняты на совещании, потом ей позвонили из банка и попросили срочно приехать с документами, потому что решение вопроса о выдаче кредита перенесли на час и ее присутствие было обязательным, а после визита в банк ей нужно было опять вернуться в компанию - просчитывать расходы на новую коллекцию, и Милко нервничал уже с утра, подозревая всех в намерениях загубить его гениальные фантазии. Его же планы на относительно спокойную вторую половину дня были нарушены доставкой нового оборудования, но он все-таки успел выскочить пообедать, и, убегая на производство, оставил на ее столе большое красное яблоко и записку: "мытое". Когда поздним вечером он вернулся в кабинет, замучив вопросами и придирками начальника производства, ее уже не было. И красного яблока на столе не было. И его согрела надежда, что она все-таки поела.
Когда в понедельник она пришла первой, в вазочке на столе ее ждала розовая гербера. Ожидая с минуты на минуту его прихода, она мучилась сомнениями - сказать спасибо или не сказать? Или сделать вид, что ничего особенного не произошло и вазочка, и цветок появились сами по себе? Через час его все еще не было, она сначала огорчилась, потом рассердилась и решилась, наконец, выпить кофе с Амурой - должна же хоть та знать, где он и что с ним. Кофе не понадобился - бессовестно опаздывавший женсовет безо всяких гаданий и ухищрений знал, что он уехал в Подмосковье, смотреть выставленную на продажу фабрику, еще в шесть утра, потому что на месте ему надо было быть к восьми. Она дернула плечиком - значит, с Женсоветом он делится своими планами? - вернулась в серый кабинет и осторожно погладила нежные розовые лепестки.
В четверг они вместе вели переговоры, и взяли рискованный контракт - четыре часа потраченного времени, прения по каждому пункту, и потом, вернувшись к себе, еще продолжали обсуждать возможности выгоды и опасности провала. Ему почудилось, что у них появился шанс приблизиться друг к другу. Хоть на чуть-чуть, на один шажок.
И он принес себе черный кофе, а ей апельсиновый сок. Оранжевый, янтарный. Но, когда решился выйти вместе с ней после работы, пронаблюдал все ту же картинку - тип с белой розой все так же встречал ее, целовал и увез в неизвестном направлении. Он не знал, куда себя деть, чувствовал себя брошенным, обиженным, и отправился в бар. Наутро она застала его воюющим с минералкой, которая не желала нормально открываться, шипела и проливалась на документы. Вид у него был несчастный и виноватый, и она сама искала тряпку, вытирала его стол и стряхивала воду с того самого контракта. И, пряча улыбку, принесла ему аспирин и золотистый чай с ярко-желтым кружком лимона. И он до конца дня ничего не понимал в размытых строчках документов, стыдился самого себя и наблюдал, как она, отводя взгляд, уткнувшись в сжатый кулачок, пережидает звонки мобильника и не отвечает привычно: "Привет, Миша. Конечно, как всегда. Я тоже". И сбежал, измучившийся неловкостью, за час до конца рабочего времени, а она как раз решила сегодня задержаться...
После выходных его подвела лиловая сирень, ветка оказалась слишком длинной и вазочка грозила перевернуться - она вошла, когда он безуспешно пытался переломить стебель. Она отыскала в ящике стола ножницы, и они справились с веткой вдвоем, и он отдергивал руку, случайно коснувшись ее тонких пальцев. Она почему-то разволновалась, наделала ошибок в расчетах и пыталась замазать неверные цифры корректором. Но вязкая белая жидкость от неловкого движения пролилась на ее кофточку, и она запрокидывала голову, чтобы не заплакать. Он взял ее за руку, отвел в фэшн-зал, ждал, пока она выберет себе блузку, и откровенно любовался ею в мягко светящемся голубом шелке. Чего он испугался ближе к вечеру - он и сам бы не объяснил. Но ушел первым и, сидя в машине, клял свою глупость и свои страхи, потому что никакой тип ее не встречал.
С утра в среду она гладила блузку нежного фисташкового оттенка, а он отыскал в шкафу ярко синюю рубашку и был полон решимости вечером позвать ее прогуляться, пусть даже ее будет встречать десяток типов с охапками роз - он разберется. И с типами, и с розами. Но Павел Олегович просил ее вернуться с дороги и собрать чемодан: придется срочно вылететь в город, где у Ромки не получалось справиться в одиночку. Да, прямо сейчас, гостиницу ей заказали, и билет надо выкупить в аэропорту. Он узнал об этом от Федора, которому предстояло отвезти ей документы в аэропорт, пошел к отцу и сообщил, что отправляется в командировку в тот же город, вместе с ней. Потому что одна она никуда не полетит, он ее не отпустит. Он вытребовал у Тропинкиной новый номер ее мобильника, и, с замирающим сердцем, скороговоркой, не дожидаясь возражений, просил – Кать, не вызывай такси, я сейчас за тобой приеду. И ее мама вздыхала – доченька, ну, как же, Жданов.… А она попросила его: поднимайся в квартиру, Андрей, - и он пил чай с пирожками под строгим взглядом Елены Александровны, пообещав себе сразу по возвращении объясниться с ее родителями – он виноват, но он ее любит, и сделает все, чтобы она была счастлива.
В самолете она дрожала и бледнела, но он обнял ее, привлек к себе, и, уткнувшись ему в плечо, она слушала его, нашептывавшего ей какое удивительное лазоревое вокруг них небо и подсвеченные солнцем золотистые облака. И ей стало так хорошо и спокойно, что она рискнула взглянуть на это удивительное лазоревое небо, а потом вообще ничего не было страшно, потому что они целовались, и он шептал ей на ушко, как ужасно без нее скучал.
Ромка, которому Павлом Олеговичем было велено ее встретить, увидел счастливую парочку, державшуюся за руки, и понял, что черт знает что, начавшееся в его жизни зимой, никуда не делось, и, наверное, стоит уже с этим черт знает чем смириться и начать к нему привыкать. Раз уж его друг впервые за много месяцев выглядит таким довольным.
И они решили все вопросы с деловыми партнерами, а потом он решил все проблемы в гостинице, и утром озадачивал ее вопросом: Кать, а ты первого кого хочешь – мальчика или девочку? И веселил подсчетами: ну, как же, смотри, спальня, две детских, гостиная, столовая, кабинет, две гостевых – значит, сразу надо покупать дом, да?
Зеленым ковром травы расстилалась перед ним земля, и синим шатром – ночное небо, усеянное золотыми звездами. И маки в зеленой траве были алыми, а розы, которые он посадил у дома – пурпурными. И они любовались медового оттенка глазками дочки и шоколадного – сына. Мир вокруг них был теплым и многоцветным – таким, каким сами они его создали…
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Пойду перечитывать... 
