|
- О-очень интересно, - Зорькин стоял посреди собственной гостиной, озадаченно глядя на зажатую в руке телефонную трубку, издающую жалобные гудки.
- Что там? – Жданов вернулся с кухни со стаканом сока.
- А? – встрепенулся Коля, - А! Не-е-ет… Ничего… Это по работе, - повесил трубку и пошел к лестнице на второй этаж, - Жданов, будь другом, кофе свари, помру сейчас просто, - крикнул, открывая дверь в спальню шурина.
Воропаев мирно спал и видел сны. В воздухе стоял крепкий запах перегара.
Коля плотно прикрыл за собой дверь и, прислонившись к ней спиной, с минуту смотрел на распластавшегося на кровати родственника, собираясь с мыслями. А мыслей было много…
- Александр Юрьевич, проснитесь, сделайте одолжение электорату, - Зорькин подошел к кровати, по ходу подбирая с пола рубашку и пиджак и пристраивая их на спинку кресла, и тронул Воропаева за плечо. Тот не шелохнулся.
- Воропаев! – потряс сильнее. – Сашка! Беда у нас!
- Ммм? – Александр заворочался, но в Колькину сторону не повернулся. – На чем взяли?
- Кого? – растерялся Зорькин.
- Тебя!
- В смысле?.. Тьфу! Да ну тебя к черту! Малиновский убился! Вставай, давай!
- А! Ну это - ради бога! – Воропаев приподнялся, подсунул под голову еще одну подушку, взбил и снова улегся. – Помажьте его там… зеленкой, что ли…
Колька на мгновение аж опешил от такой наглости, а потом, уже не стесняясь, рявкнул:
- Подъем!!!
- Отвали,старушка, я в печали, - отмахнулся Воропаев и накрыл голову подушкой.
- Угу. Скорее, в запое! – хмыкнул Зорькин. – Вставай! - встал и, расстегивая рубашку, направился в ванную, какое-то время рассматривал свое помятое отражение в зеркале над умывальником, потом взял воропаевскую электробритву и принялся водить по щекам.
Сашка тут же рыкнул:
- Положи!
- Вставай… А то кредит не заплачу.
- Садист! - огрызнулся Воропаев. Но перевернулся на спину, сел и, прислонившись к спинке кровати, бросил в сторону Зорькина взгляд Ленина на буржуазию.
- Ну и чего тебе надобно? Рыбка ты моя золотая!
***
Снег… «Белое Рождество» - для Европы большая редкость и настоящий праздник, а здесь, в Москве – даже это мало кого радует, - Роман, продолжая держаться за спинку, обошел кровать и оперся о широкий подоконник. Отсюда, с четвертого этажа больничного корпуса, был виден изъезженный колесами «Скорых», покрытый грязным слоем снега, двор; на ветках деревьев снежок еще держался, но поднимающийся ветер норовил стряхнуть его - еще чистый и пушистый - на влажную землю. Люди, торопливо пробегающие по двору, ёжились от попадавших в лицо снежинок и, забежав на крыльцо, торопливо стряхивали с голов и плеч налипший снег. За больничным забором был виден кусочек парка – аллея с протоптанной в снегу тропинкой, небольшая горка с накатанной дорожкой, по которой на ногах или на собственной «пятой точке», визжа и хохоча, скатывалась собравшаяся окрестная ребятня. Визг и вопли сюда долететь не могли, но Роман вспомнил, как еще совсем маленькая Анюта сначала очень боялась съехать с такой же горки в их дворе, а потом, подбадривая себя визгом, все-таки скатилась – прямо им с Катей в руки. Катя…
Закрыл глаза, пытаясь представить ее лицо. Ничего. Впрочем, как всегда… Образ жены словно разбился, разлетевшись на множество осколков в его памяти. Улыбка, взгляд, смех, жесты вспыхивали искрами и тут же гасли. И никак не хотели складываться в единое целое.
Жданов считает, что все дело - в нервах, что у него просто заскок случился из-за всей этой истории. Не раз советовал обратиться к специалисту. А сам-то - из-за нее чуть не спился когда-то...
Он тоже пытался, не помогло…Да и бабочки не радовали, в общении с ними ему стало чего-то не доставать. Важного чего-то…
- Пушкаревских мозгов, - пьяно ухмыльнулся Воропаев, однажды увидев, как он устало отмахивается от блондиночки с кукольным личиком и выслушав его пояснения.
Он стал работать. Пахать по двадцать четыре часа в сутки. Чтобы не оставалось времени. Чтобы не видеть, не знать, не думать. О том, сколько времени она пробыла в Борщевском ресторане, о чем говорила со Ждановым. И всё равно знал… и думал. Стараниями женсовета.
Стоило Борщеву выйти из лифта, Кривенцова словно по волшебству возникала в Ромином кабинете и заговорщицким шепотом сообщала любимому шефу об этом радостном событии.
Любимый шеф отмахивался, глухо рыча, что его это не касается, а через десять минут влетал в президентский кабинет с какой-нибудь «срочной» бумажкой и честными глазами.
Мишенька откровенно спадал с лица, а она подписывала, пряча улыбку…
А Жданов всё так же был на связи и в Москву не торопился…
Неизвестно сколько бы еще продержалось такое положение вещей, если бы…
Ха! Если бы он знал, чем это обернется, то никогда бы не позвал Лозинского на ту презентацию. Да что там! На пушечный выстрел к Зималетто бы эту дрянь не подпустил! Но он не знал и Лозинский пришел. Галантно поцеловал Кате руку, сделал комплимент на французском, из которого Рома понял только то, что Борщев – это еще не самое плохое в его жизни, далеко не самое…
- Что и требовалось доказать!
Малиновский вздрогнул и обернулся. В дверях стоял Воропаев.
- Смешно… - сделал шаг и… Нет, не упал, рухнул куда-то… На мгновение все звуки пропали, а потом в висках застучало и будто дождь пошел…
- Тихо-тихо… - мелькнуло лицо Воропаева и всё пропало…
_________________ 
Последний раз редактировалось леди Неизвестность 23 июн 2010, 01:41, всего редактировалось 1 раз.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Получил мыш свой законный четвертак 
Умный и старательный мыш 
И теперь совсем-совсем свободный? 
