|
Прощание
Уж если ты разлюбишь, - так теперь,
Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя!
И если скорбь дано мне превозмочь,
Не наноси удара из засады.
Пусть бурная не разрешится ночь
Дождливым утром - утром без отрады.
Оставь меня, но не в последний миг,
Когда от мелких бед я ослабею.
Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,
Что это горе всех невзгод больнее.
Что нет невзгод, а есть одна беда -
Твоей любви лишиться навсегда.
В.Шекспир, сонет 90, перевод С.Я.Маршака
Как хорошо, как удобно, что сознание можно разделить на две части, запихнуть опасные, запретные мысли во вторую, скрытую часть и захлопнуть за ними дверь, надёжно заперев её на замок! Чуть только почувствовать, что вот, сейчас, придёт такая мысль и завладеет тобой - и тут же прогнать её, загнать в чулан сознания, забыть о ней! И когда хлопнет со стуком дверь - прислушаться к себе: не выскочила ли, не спаслась?.. И облегчённо вздохнуть, и порадоваться: надёжно упрятана, загнана, забыта! Фокус снова получился, фокус снова удался.
И - думать только о привычном, думать только о простом. Вот только с каждым днём привычным становится то, о чём раньше думать боялся, о том, что в чулане скрывал. То ли щели в двери, то ли ветер какой-то вольный, неуправляемый выносит эти мысли снова на первый план сознания и ставит их лицом к лицу с тобой. И каждый день сдаётся новый рубеж, и каждый день запретные мысли обживаются в мозгу, приобретают чёткие очертания, постепенно становятся данностью, фактом, неотъемлемой частью… И это - тоже фокус, в отместку за тюрьму, куда их заключали в надежде на их постепенную гибель.
Но пока - дверь на месте. Пока - чулан есть. И пока удаётся ещё сказать своё веское слово в этой борьбе, которая каждый день заканчивается поражением, но каждое утро возобновляется снова.
Ещё вчера - боль от удара, ещё вчера - тоска от того, что ты видел, как она не тебя жалеет, как она не тебя спасает. Не тебе поправляет одежду, не тебе надевает очки. А когда-то тебе поправляла, когда-то тебе надевала. Ты помнишь?.. Ты помнишь. И вчера из тюрьмы это воспоминание вырвалось - и заявило своё право на жизнь. И - прижилось, и - стало частью. Под тёмным небом, на котором не было звёзд. Но тебе они и не были нужны. Ты смотрел на небо, а видел звёзды, которые зажигались у тебя в душе. Они зажглись давно, но освещали лишь пыльную темноту тайника твоей души. Но вот проник их свет и тебе в глаза…
И ты - смирился, ты принял это. И если наряду с другими, уже прежде сданными рубежами, тобой был сдан и этот, предпоследний, рубеж, то оставался ещё один, самый важный, самый главный, за который ты боролся до последнего.
Я хочу, чтобы она была только со мной…
Я хочу, чтобы она смотрела только на меня...
Я хочу, чтобы она принадлежала только мне...
Я ревную её!!!
Я её…
И лязг засовов на двери сознания ясно даёт понять - правда надёжно упрятана. И можно обольщать себя иллюзией, что все вслух произносимые слова - по-прежнему ложь, по-прежнему лукавство.
Ведь сегодня, именно сегодня она нужна тебе, как никогда. Она должна спасти тебя. Ведь ты сам, как и она, только по-другому, - смесь невинности и силы, наивности и глубины. И, загоняя подальше понимание того, что спасти тебя можно лишь правдой, ты упорствуешь в своём мальчишеском стремлении доказать, что ты - сильный, что ты - лучший. А ведь эта навязчивая идея и есть доказательство твоей незрелости, и есть - твоя слабость.
Она поддерживала тебя в твоей слабости, она помогала тебе укрепиться в ней - потому что любила тебя. Безоглядно, безоговорочно, преданно и верно… Но не показала ли она тебе в последний месяц в полной мере, что это слабость? Не увидел ли ты, не понял ли ты благодаря ей, что, как маленький, хочешь достать луну и хватаешь руками воздух? Что есть что-то более ценное, что-то более важное, чем твоё честолюбивое стремление доказать всем своё превосходство?
Показала. Ты увидел. Ты понял. Но дверь с грохотом закрылась, оставив на переднем плане всё то же, бывшее когда-то целью и смыслом. И, обманываясь этой инерцией прошлого, ты решил начать всё заново - но только завтра, только не теперь.
И ты цеплялся за неё, как за последнюю соломинку, ты кричал, ты умолял… Ты умолял её забыть на время о том, что наступила новая жизнь, что пришло понимание, что пришло прозрение. Умолял - закрыть глаза, вспомнить безвозвратно ушедшую веру, безвозвратно ушедшую всепрощающую любовь… Ты скучал, ты тосковал по её полному обожания взгляду, который принимал когда-то, как дань от неё, снисходительно сожалея в душе, что никогда не сможешь ответить ей взаимностью.
Но она больше никогда не посмотрит на тебя так. Ты всё разрушил - разрушил тем, что стоял на месте, что упрямо продолжал оглядываться назад, в то время, как она, презрев все замки и запоры, смотрела правде в лицо и упорно шла вперёд.
И даже когда она, в последний миг не выдержав и окликнув тебя, взметнулась к тебе через стол и отчаянно прижала твою голову к своей груди, - даже тогда ты почувствовал, что любовь её повзрослела, что в любви её больше не будет детских восторгов и преклонения.
Она вела тебя за собой, а ты боролся и упирался. Ты пытался убедить её, что эта уловка будет последней, и она, зная, что это неправда, что ты так же убеждаешь в этом и самого себя, - решила поддаться на этот обман, решила отдать последнюю дань своей любви.
И ты, снова почувствовав себя сильным, любимым, способным на многое, взлетел к небесам и, не обращая внимания на родителей, невесту, работу, думал в этот вечер только о ней, мечтал только о ней. Ты думал, что она, всё же решившись помочь тебе в твоей слабости, теперь твоя безраздельно, так же, как благодаря ей оставалась твоей и компания. В этот вечер они впервые соединились для тебя - без уловок, без лжи и предательства.
И ты решил, что именно сегодня наконец она останется с тобой. Потому что просто не может быть по-другому. Потому что ты…
Но дверь закрыта, и крепок замок.
***
Я собираю себя по кускам. Я смертельно устала от этой постепенно разрушающей меня борьбы. Я хочу - забыть… Я не хочу - любить… Эта любовь убивает меня, она лишает меня сил. Зачем, зачем я посмотрела на него тогда, у лифта, поднимая с пола это проклятое пирожное?.. Ослепнуть, заболеть, вычеркнуть из памяти… Но ведь эта любовь - и есть болезнь, и есть слепота. И что, как не амнезия, превращает меня в растаявший, растёкшийся лужицей у его ног кусочек льда, когда я вижу его?..
- Кать…
Она не успела. Не успела. Она так устала, что не успела уйти и спастись. И ведь всего-то без десяти десять…
Нет больше сил бороться. Нет больше сил не любить. Пусть хоть сегодня отдохнёт он, пусть сам наберётся сил. Ведь она уйдёт - он будет жить. Где-то, далеко, без неё, но будет жить, дышать, ходить… Пусть у него всё будет хорошо.
- Вы вернулись… уже… Как всё прошло?
Какой тихий, но уверенный у него голос… Как будто что-то решил для себя, но боится, что она не примет этого.
- Отлично. Правда, отлично. Появилась надежда на новые контракты, на возможность расплатиться с долгами, так что… У нас всё, Кать, получится.
Она подойдёт к нему. Отсрочка. Отсрочка перед неизбежным.
- Я тоже так думаю. У «Зималетто» всё будет хорошо… - задумчиво говорит она, глядя в пустоту.
Как всё перепуталось. Раньше думал - это просто игра, а теперь - ведь она действительно говорит о компании… Но надо во что бы то ни стало показать ей, что он не понимает этого по-прежнему, ведь иначе он спугнёт её и она уйдёт, а он тогда просто не сможет жить…
- У «Зималетто»? - с улыбкой дотронулся до её шарфика. - У нас с вами, Кать, всё будет… всё будет хорошо.
Улыбаясь, она подняла на него глаза.
- Всё в порядке?
Он хочет, чтобы она заверила его - в чём?
- Вы об отчёте?.. Да, я его закончила… - Давала же слово не играть с ним сегодня, не мучить его… Он, улыбаясь, забирает у неё папку и кладёт её на стол. - Завтра сделаю копии и раздам всем членам правления…
С каждым мгновением всё больше тает она, всё больше растекается… Эта опасная близость снова лишает её сил, снова кружит голову. Каждое слово - неестественно, каждое слово - вымучено…
Ещё ближе, ближе… и вот он протягивает руку, и сердце камнем падает вниз. Но - всего лишь осторожно снимает сумку с её плеча и, не глядя, кладёт её на стол.
- Вы в очередной раз, Катюш, меня спасаете… - Голос, вкрадчивый, нежный, дрожащий от скрытого нетерпенья… И - вот оно: кладёт руки на плечи, обнимает, целует в шею… Не спаслась… Но зачем? Зачем ему это - теперь? В благодарность за то, что сделано?
- Не… не нужно… - она отстраняется и упирается руками в его грудь. Но сил по-настоящему сопротивляться нет, и эта слабая попытка оттолкнуть больше напоминает ласку. Господи, какая же она нежная… таких нежных женщин больше нет на земле… И она хочет его, и любит его, и надо убедить её, и заверить ещё раз в том, что она и так знает.
- Кому не нужно, Кать? - Снова улыбнуться, развести руками. - Вам - или мне? Мне нужно как раз именно вот… вот это. - Перестать думать о том, что это ложь, впитать в себя всего его, без остатка… ведь это - последнее, что у неё осталось… - Я хочу, Кать… - задумался на мгновение и улыбнулся беззаботно: к чему тратить слова? Разве не понятно было во всей этой многодневной гонке, чего ему хотелось? - Ну, впрочем, вы сами знаете, чего я хочу… Поехали?
Вспомни, вспомни, как ездили раньше, как нам было хорошо с тобой… И внутри - напряжение всех сил, направленных только на одно: как убедить вспомнить, как сделать снова слабой и любящей…
- Катюш… Кать… - И отдаться своему желанию наконец, не боясь, что она не примет его - ведь это то, в чём сливались они и душой, и телом… Обнять за шею, поцеловать эти нежные, податливые губы… и она отвечает ему… и разве может быть иначе… только так можно жить в полную силу, не думая ни о чём больше… И разве есть в мире что-то важнее этого?..
Утонуть, пропасть, исчезнуть… И там, на глубине, вздохнуть свободно, увидеть наконец, как мир переливается всеми красками, блеск которых заполняет черные дыры боли и отчаяния… Наполнить собой его - и наполниться им… И унести его с собой, в своём сердце. Он всегда будет жить там - как бы он ни просил и как бы она сама ни хотела отдать его.
…Раньше она готова была целовать ему руки - только бы он признался ей… Ей казалось - намекни он ей хоть словом, хоть взглядом или жестом, что он раскаивается, что он готов признаться - и она безоговорочно простила бы его, приняла бы его. Но он ничего не сказал, не намекнул, - и теперь она целует ему руки, прощаясь с ним - навсегда…
И он, чувствуя, как застарелый страх нарастает в нём, смотрит с растерянной улыбкой, как она целует его руки… И нет сил молчать…
- Вы меня сейчас поцеловали, Кать, как будто прощаетесь… - И в голосе - упрямое неверие, и улыбка, пытающаяся прикрыть страх. Она сейчас разубедит его, успокоит его.
Бедный, бедный мой… Любимый… На шесть лет меня старше - и на тысячелетие моложе… Ты угадал, угадал сердцем правду. И столько отчаяния, столько призыва в её любящем взгляде, что он просто не может не понять, как верна его догадка…
И в этот пронзительный миг тишину разрывает телефонный звонок. Снова, снова, как всегда, им мешает телефон, как будто они приговорены к этому…
Она вздрагивает испуганно, а он, вздохнув, кладёт ей руку на шею и прижимается лбом к её лбу. И она приникает к нему, держась руками за воротник его пальто…
А телефон продолжает звонить…
Он, прислоняясь щекой к её лбу, говорит весело-обречённо:
- Мне сейчас очень хочется разбить этот телефон… - И, отстраняясь, громко восклицает: - И вместе с ним все телефоны на свете!
Продолжая держаться рукой за его воротник и слабо улыбаясь ему, она всё же поднимает трубку… А он, убрав руки за спину, стоит, снова оперевшись лбом о её лоб… Он ждёт, он терпеливо ждёт, когда же закончится эта игра и придёт наконец настоящее… то, что было всего пять минут назад… то, что будет - на всю жизнь…
- Я слушаю… Спасибо… Сейчас спускаюсь… - И с извиняющейся улыбкой она говорит ему: - Меня такси ждёт. Мне пора…
- Такси? - Голос снова нежный, вкрадчивый, настойчивый… Забирает у неё трубку, кладёт её на аппарат. - Какое такси, Кать? Куда вам - пора?.. Домой ещё рано. - И снова легонько встряхивает её за руки, а хочется - хочется схватить в охапку, чтобы уже наверняка, чтобы уже не сумела вырваться, и унести с собой на край света… Но с ней - так нельзя, ничего не добьёшься. Она сильнее его, несмотря на всю свою хрупкость. - Поедемте куда-нибудь… ну, туда, где нас никто не побеспокоит. А? Кать… - И снова обеими руками берёт за воротник, как будто это может удержать и убедить её… И улыбка то появляется на его лице, то исчезает, потому что сил играть становится всё меньше, потому что от желания и переполняющего чувства уже начинает ныть сердце… И - снова убеждать её, снова говорить: - Мне просто очень хочется побыть с вами вдвоём. Я сегодня ни о чём другом не мог думать - только об этом!
Я люблю, люблю… Я жалею его… Пусть говорит, что хочет… И всё же… всё же что-то такое есть в голосе его и в глазах, что заставляет поверить ему… А может… подарить себе его - в последний раз...
- А надо бы о другом. Завтра же очень важный день, вам нужно выспаться, Андрей Палыч. - И, поправив ему воротник, она хочет убрать руку, но его рука настигает её на полпути и заставляет продеть пальцы между его пальцами… Теряя последние силы, она удивлённо смотрит на их сплетённые руки и накрывает их другой рукой. - И отчёт успеть изучить… прочитать…
Не смогла сдержать усмешки. Понимает… хорошо понимает, что отчёт ни при чём и чего ему хочется на самом деле. И эта усмешка дала ясно понять ему, что игра подходит к концу, что он будет вознаграждён сполна за своё терпение. И волна радости и благодарности захлёстывает его, и он, уже с воодушевлением, заканчивает игру.
- Да я почитаю, у меня вся ночь впереди! - улыбаясь, говорит он. - Да и потом, я всё равно не смогу заснуть - и совершенно не потому, что - завтра - Совет - директоров!.. Я ничего не запомню! Я буду думать только… - …всё, отныне я буду целовать тебя столько, сколько мне захочется… туда, куда мне захочется… поцеловал в губы… - …о вас. Так что, Катенька… - …чмокнул в лицо… - …отчёт… - …поцеловал в щёку, в шею… - …придётся представлять… - поцеловал в другую щёку, приник губами к мочке уха… она, не выдержав, застонала… знаю, помню, иди ко мне… крепко обнял и поцеловал снова в шею… - …Екатерине Валерьевне Пушкарёвой, потому что шеф… шеф влюбился - и потерял остатки разума!!
По капле, с каждым его новым словом и поцелуем, теряла она себя новую, себя изменившуюся… как шелуха, спадала с неё броня, в которую она себя день за днём одевала… И, когда упали последние оковы, из-под них вдруг выглянула прежняя Катя… его Катя, та самая Катя - которую так не ценил он тогда, по которой так сильно скучал потом… И эта Катя вдруг порывисто, так знакомо, так по-родному, прижалась к нему, и обняла его, и слилась с ним… И он, накрытый с головой волной своего счастья, обхватил её руками, прижал к себе ещё крепче и, улыбаясь безмятежно и победно, купался в своём, так трудно давшемся ему, наслаждении. И осталось только одно - ещё одно, последнее, звено в цепочке его гармонии, которое должно было окончательно сомкнуть её. И он спросил всё так же безмятежно, не придавая этому значения, зная, что всё уже закончилось, всё уже решено: - А где настоящий отчёт, Кать? А?
…Как же это тяжело - после невесомой лёгкости снова почувствовать себя придавленной к земле железными оковами. Возвращайся, возвращайся, Катя, из своего фантастического полёта - сюда, на грешную землю, где нежными словами можно исцарапаться до крови… И разве не исцарапана ты уже? Во что ты поверила, Пушкарёва?.. Он - не бог, он - тот самый человек, который убил тебя.
Она отстранилась от него, но не резко, а постепенно, чтобы сердце не замерло и всё же продолжало биться, - поправила очки, взяла со стола сумку, поставила её между ними.
- Вот, здесь у меня… Хотите посмотреть? - И, сунув руку в сумку, хотела уже достать отчёт, но он остановил её, положив свою руку на её. - Нет-нет, Катюш. Кошмары на ночь - ну их. - Как счастливо, как радостно звучит его смех! - Сегодня я хочу смотреть исключительно на вас. - И рука его ложится снова ей на воротник…
Какой он добрый, какой благородный - и благодарный. Она никогда этого не забудет.
- На меня?…
- Да!
- …перед сном тоже не стОит. - И, не в силах терпеть больше - будь что будет, пусть думает, что хочет, - она резко вырывается и пытается уйти, но он задерживает её за руку и, подойдя к ней сзади, обнимает её за плечи… Ещё не успев понять, что произошло, просто по инерции, как всегда, стремясь удержать её… Она продолжает играть? Зачем? Разве не всё прояснилось между ними? Нет, он не верит, что она может уйти… и всё же… Да сколько же ещё она будет мучить его?
- И вы что, прямо так и уйдёте? - Не-е-ет, слова кончились… Он больше не в силах терпеть эту муку. Он будет целовать её - как целовал когда-то, как целовал только что, как будет целовать всегда… И, словно привороженный, он снова приникает к её шее, к мочке уха… Она вырывается…
- Нет…нет…нет… не здесь…
«Не здесь»! Всё ясно - а он-то и забыл напрочь, что у него невеста есть! Невеста… недоразумение… Разве можно сравнить пруд - и океан? То, что было у него с Кирой, да со всеми женщинами в его жизни, - и этот экстаз?.. Но ведь он уважает её чувства. Объективно она не может не чувствовать себя униженной и обделённой, как бы он ни заверял её в обратном. И он, выпрямившись, говорит покорно:
- Я понимаю… - Но снова его тянет к ней, и он обнимает её за плечи… - Потерпите ещё чуть-чуть, осталось всего каких-то несколько часов. Как только пройдёт Совет директоров, Кира исчезнет из моей жизни - раз и навсегда… Я тебе обещаю. - Он с нежностью смотрит на неё сзади, зная, что она чувствует силу его взгляда и его слов. - Ты мне веришь?
Вот! Вот - главное, то, из-за чего умирает она теперь!
И она обернулась к нему и посмотрела на него открыто.
- Я всегда вам верила… больше, чем кому бы то ни было. - Устало опускает она глаза и опять хочет уйти. И опять он задерживает её.
- Не пущу, Кать.
Она стоит вполоборота к нему, смотрит вниз обречённо…
- Ты меня любишь? - Он снова берёт её за воротник и поворачивает к себе. - А? Ты меня любишь, Кать? - Обнимает её за плечи, всматривается в её лицо… Ему так нужно, так необходимо знать, что она любит его… Он так нуждается в ней, в её тепле, в её искренности… Он не может жить без этого, он не может дышать без этого… И это было важно для него - всегда.
И она не может предать его - и себя, скрыв правду, солгав ему. Нехотя, борясь с собой, не глядя на него, признаётся она ему в своём неистребимом, счастливом и несчастном, вознесшим её на небеса и поверженном им самим, чувстве…
- Люблю…
И желание с удесятерённой силой поднимается в нём, когда он слышит это признание… И снова он целует её… но она, справившись с собой, уже просто терпеливо ждёт, расставив в стороны руки… Она поворачивается к нему спиной, и он, обнимая её сзади, наклоняется к самому её уху и шепчет со страстным придыханием, не в силах больше сдерживать себя:
- И я люблю тебя, Кать. Слышишь? - Он с такой силой отворачивает рукой её воротник, что почти снимает пальто с плеча… - Я тебя люблю!
Его горячее дыхание обжигает её кожу… Но оно больше не проникнет сквозь броню. И она, кивая, всё-таки уходит, и он выпускает воротник из своей руки…
И стоит, замерев, глядя на дверь, за которой она скрылась.
Не уходи… Останься… Я погибаю… Я…
И дверь тайника души открывается… и, повиснув на петлях, намертво застывает на месте.
И тогда он, чувствуя, что на этот раз у него не хватает сил привычно прогнать наваждение мысленно, призывает на помощь физическое действие: закрывает лицо руками, с силой проводит ими по нему, встряхивает головой, морщит лоб, озирается… И опять прислушивается к себе… И видение не исчезает привычно, не уступает место туманному покрывалу лжи и отговорок… И, не в силах молча встретить его, у него вырываются вдруг слова:
- Жданов… Что происходит?..
Ослабевшими ногами он делает несколько шагов и садится на стул… кое-как, просто ему нужна опора, он может упасть…
- Пора признаваться: ты ей больше не врёшь. Ты влюбился. Жданов, ты первый раз в жизни влюбился! - И, в надежде на то, что ощутимая, физическая боль перебьёт удар от осознания, грохнуть кулаком по столу - и тут же убрать руку, поняв, что это, как и ничто другое, уже не поможет. - Отлично!.. По уши… - И - по инерции давно умершего и оставшегося в далёком прошлом восприятия - засмеяться над нелепостью случившегося… - В Катю Пушкарёву… - И - по требованию бьющегося горячим пульсом настоящего, показавшего всю нелепость самого этого восприятия, - замереть без улыбки на губах и отдаться во власть своего признания…
Понять, что любишь, - для тебя поступок.
Слова и мысли в унисон - это счастье.
Но нет ли в тёмных закоулках твоей памяти ещё чего-то? Все ли двери открылись для тебя? Всё ли увидел и осознал ты, Жданов?..
Что будет завтра с твоею любовью?..
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
А я думала - новый читатель, потом разобралась... 
