Ну вот, я, наконец, пришла сюда, и это значит, что "Королевство" окончательно дописано. Боюсь, правда, что я заканчиваю на грустной ноте, но я постаралась сделать ее не совсем уж трагической.
Огромное спасибо за поддержку всем читателям, которые добрались до конца этой истории, и, в частности,
Мурлыче, отредактировавшей эту последнюю часть
Осторожно: смерть персонажей!
Прòклятое королевство: Хроники. Часть 3. Воды Стикса
I
Из автобиографии Нолана Бейтса, великого ученого и изобретателя.
… могу сказать, что мне повезло: мне довелось близко увидеть короля Андрея и королеву Амиранду в ранней юности, когда я был еще никому не известным безродным и бедным юнцом. И так уж совпало, что произошло это лишь благодаря трагическому не только для меня, но и для всей Гардии событию.
Мне было пятнадцать лет, когда я поступил в Королевский объединенный университет, основанный королями Гардии и Наэрии. Это было первое на Материке учебное заведение, в которое принимали юношей и девушек и обучали их как магии, так и естественным наукам и даже некоторым изящным наукам вроде литературы и стихосложения. Сейчас, когда я пишу эти строки, многие стремящиеся получить хорошее образование молодые люди и девушки жаждут учиться в Университете, но в ту пору, когда я только-только поступил в него, в стране все еще обсуждали, нужен ли он, особенно в той форме, в которой он задумывался. Были сомнения насчет целесообразности совместного обучения дáров и не дáров, о необходимости преподавания дáрам естественных наук, почитаемых тогда за мало кому нужные и почти бесполезные знания (во главе стола тогда сидела* магия, которая была королевой наук). Некоторые даже косо смотрели на обучение там девушек не-дáров.
Я же, едва услышав об Университете и о том, что туда берут всех желающих, лишь бы у них имелись талант и стремление к учебе, немедленно отправился туда, сопровождаемый насмешками всех жителей моего родного городка Синтари и молчаливым скептицизмом родных. О том, как я добирался до столицы, я расскажу потом, это история для другой главы, как и повествование о начале моей учебы. Сейчас же хочу рассказать вам об Алексе Юрéвиче, которого называли так крайне редко, а чаще – господин Алекс, бывшим некогда главным придворным магом и поныне остающимся величайшим магом Гардии.
Господин Алекс был суровым, но справедливым ректором и учителем. Я, правда, не могу судить об этом по личному опыту, поскольку он преподавал лишь у старших курсов, а я был на втором году обучения, когда его не стало. Но я не раз слышал, как старшие студенты жаловались на его строгость, но в то же время восторгались его силой, опытом и умениями. Он умел заинтересовать своих учеников, пусть иногда он и был слишком резок или язвителен. Я, как и большинство студентов, восторгался им и хотел быть на него похожим. (Чуть позже, впрочем, я избрал для себя другой путь, но, полагаю, именно эта восторженность побуждала меня учиться, не покладая рук, даже тому, что меня не очень-то интересовало.) Его заместителем, проректором Университета, был Питер Тенмар, дальний родственник королевы Амиранды. Господин Тенмар не имел ни малейших способностей к магии и преподавал естественные науки и инженерию. Его предметы посещали в основном не-дáры, чье восхищение своим учителем не знало границ. Господину Тенмару и его кафедре, как называли его и его коллег, преподававших не связанные с магией предметы, было отведено Восточное крыло университета, где постоянно что-то взрывалось, грохотало и горело, но ученики, равно как и учителя, неизменно выходили оттуда с горящими глазами и полные энтузиазма. Помимо комнат для лекций в Восточном крыле находились лаборатории, где происходили опыты и эксперименты. В Западном же крыле, помимо лекториев, располагалось несколько защищенных залов, где также проходили опыты, но уже магические. В Северном крыле были спальни студентов, столовая и кухня, а в Южном – библиотека и хозяйственные помещения. Уже к середине своего второго года в Университете я понял, что принадлежу к Восточному крылу, и вскоре присоединился к студентам господина Тенмара, не забывая, впрочем, посещать лекции по магии. Меня сейчас многие называют великим и гениальным изобретателем, но кто по-настоящему достоин такого звания, так это Питер Тенмар. Его теории, изобретения и проекты сделали меня тем, кто я есть. Впрочем, я отвлекся от темы.
Господин Алекс очень много работал ради развития Университета, уверен, только благодаря ему и, конечно, поддержке королевы Амиранды, Университет процветал и набирал известность по всему Материку. Как я уже говорил, перед ним преклонялись, его любили и уважали, и его смерть стала тяжелым ударом как для его родных и друзей, так и для Университета, для всех его учеников и учителей.
Я до сих пор не знаю, что произошло в тот день, и, насколько мне известно, это остается тайной для всех – расследование так и не смогло определить, отчего произошло то, что произошло. А произошло вот что: я и другие младшие студенты только-только сели обедать, как вдруг все почуяли резкий запах гари. Поначалу все подумали, что это на кухне что-то пригорело, но нет, вскоре с улицы раздались крики «Пожар! Пожар!», и все, кто был в столовой, кинулись наружу. Мы собирались выйти на улицу через Северное крыло, так было быстрее. Но, едва добежав до лестницы, ведущей в него, мы поняли, что горит именно оно – запах гари стал совсем уж нестерпимым, и мы почуяли исходящий оттуда жар. Тогда мы ринулись к выходу из нашего крыла, и, оказавшись снаружи, увидели, что Северное крыло охвачено огнем. Как потом утверждали свидетели, пламя распространилось за считанные мгновения, чего не могло случиться, будь это обычное пламя, пусть даже и с катализатором. Это определенно был вызванный магией пожар, что подтверждалось тем фактом, что пламя не перекидывалось на остальную часть здания. Преподаватели хрипло перекрикивались, пытаясь понять, почему огонь не гаснет, и атаковали его заклинаниями, но впустую. Многие ученики, особенно младшие, были в ужасе или просто растеряны, и застыли в шоке, не зная, что делать, а более сообразительные и бойкие уже помогали учителям – кто водой, кто заклятиями, но пламя все никак не отступало. Вскоре их примеру последовали остальные, но борьба с пожаром все равно была безуспешна. Через несколько минут из дверей выбежал мастер зельеделья Кросс, тащащий на себе полубессознательного ученика. Сам мастер Кросс был ранен – у него были обожжены волосы, а на виске зияла рана, – но он, тем не менее, самоотверженно позаботился о том, чтобы вывести хотя бы одного студента. Потом из дверей буквально вывалилось еще несколько учеников и один преподаватель. «Я пытался, пытался, но никого не смог спасти. Я пытался…», – все повторял он. Внезапно кто-то пронзительно крикнул, перекрывая царящий во дворе гомон, и, обернувшись на крик, я увидел, что одна из старших учениц, по лицу которой катились слезы, показывает на башню Северного крыла, Башню Зимы, как ее называли. Она была опоясана несколькими рядами балкончиков, и на одном из них, метрах в пятнадцати от земли, куда еще не добралось пламя, стояли несколько человек. Я точно знал, что еще минуту назад их там не было, поскольку время от времени я осматривал башню, опасаясь, что она может упасть, и тогда нам всем будет худо. По толпе пронесся потрясенный вздох, когда мы разглядели, что это господин Алекс и четверо студентов, среди которых была Белла Гордон, моя сокурсница и очень талантливая в области зельеделья ведьма. Господин Алекс стоял у двери и, прислонившись к ней одной рукой, другой рукой выводил в воздухе пассы. «Защита Хирама», – вполголоса заметил стоявший рядом со мной юноша. Господин Алекс защищал дверь, чтобы через нее не прошло пламя. Это было понятно, по-человечески понятно, но жест этот показался мне бессмысленным: шансы на то, что они продержатся на балконе до того, как потушат пожар, и балкон при этом не обвалится, были минимальными, если не сказать нулевыми. Затем господин Алекс развернулся и сказал что-то ученикам. После недолгого, но, судя по жестикуляции всех его участников, бурного разговора, двое юношей выломали ограждение балкона. Собравшиеся внизу люди, включая меня, оставившие всякую надежду на то, чтобы потушить пожар, дружно ахнули. У всех возникла одна и та же мысль: неужели они собрались прыгать? Это было бы чистой воды самоубийством. Кто-то уже побежал за простынями, но это было бесполезно. Дело в том, что внизу башня расширялась и была частично опоясана парапетом, так что тот, кто решился бы прыгнуть с балкона отвесно, скорее всего попал бы на этот парапет. Если же прыгать, оттолкнувшись, чтобы приземлиться за парапетом, то шанс попасть на растянутую внизу ткань был невелик. Белла встала на самом краю балкона, господин Алекс – за ее спиной, вплотную. Миг – и Белла сделала шаг вперед. Я слишком напряженно наблюдал за этой сценой, чтобы уделять внимание тому, что происходило вокруг меня, но я бьюсь об заклад, что во дворе воцарилась мертвенная тишина, нарушаемая, разве что, треском огня да рушащимся на глазах зданием, от которого то и дело отвались куски.
Белла не упала. На мгновение она зависла в воздухе, а затем медленно (и, как уже потом стало очевидно, по дуге) стала спускать вниз. Левитация. Левитация предметов была одной из сложнейших направлений магии, поскольку требовала невероятной концентрации и работы напрямую с потоками магии, для нее не существовало заклинаний. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем Белла опустилась на землю – живая и невредимая, хотя и шокированная. А господин Алекс между тем начал левитировать одного из юношей, который также благополучно достиг земли. Второй юноша был в добрых пяти метрах от земли, когда Башня Зимы обвалилась. Юноша рухнул вниз, но умудрился выжить, а господин Алекс и остававшийся с ним ученик, разумеется, погибли. Помимо них Университет в тот день потерял двух преподавателей и трех студентов.
Когда обвалилась башня, а вместе с ней и все крыло, никто поначалу не мог поверить в то, что господин Алекс погиб, ведь на наших глазах только что произошло чудо – а такая левитация была настоящим чудом. Так как может человек, его совершивший, погибнуть? Но нет, наша надежда на то, что господин Алекс сейчас каким-то непостижимым образом выберется из-под разрушенного здания, была тщетна.
Так умер великий маг Алекс Юрéвич.
На его похороны пришли все учителя и ученики Университета. Это были скорее символические похороны, ведь погребальным костром господину Алексу стал Университет, которому он отдал так много времени и сил; на похоронах же была сожжена церемониальная цепь главного придворного мага, которую он когда-то носил. Этот костер подожгли трое: супруга, точнее, вдова господина Алекса, посол Наэрии в Гардии госпожа Ивон, ее сестра, Ее величество королева Гардии Амиранда и сестра господина Алекса госпожа Кира Коллер. Злые поганые языки шептались, что у королевы и господина Алекса была любовная связь, но все здравомыслящие и порядочные люди понимали, что это не больше чем омерзительные сплетни. Господин Алекс называл Ее величество своим учителем, полагаю, иносказательно, ведь он был старшее ее, и к тому же она родилась и выросла в Наэрии, но ни для кого не являлось секретом, что они были близкими друзьями и всемерно уважали друг друга. Все присутствующие на похоронах видели, как скорбит Ее величество об ушедшем друге. По лицу Его величества было заметно, что и он горюет о своем бывшем придворном маге, друге и соратнике…
Роман, ночь после похорон.
Я уже давно, очень давно не напивался. Желания не было. А сейчас… нет, желания по-прежнему нет, зато есть повод. Может, и не стоит – я уже сам с собой разговариваю, но на трезвую голову… На трезвую голову слишком отвратным в данный момент видится мне этот мир.
Никогда не думал, что Сашка будет первым. Нет, вру, я вообще об этом никогда не думал, о таком не думают, такого только боятся и гонят эти мысли из головы. Но если бы меня спросили, кто, по-моему, первым из нас пятерых умрет, я поставил бы на Андрея. Или на Миру. Или на себя, в конце концов. Только не на Сашку. Потому что Сашка ни разу даже толком не был ранен с того момента, как мы попали в Гардию. Все были, даже Кира, а он – нет. Мы все так привыкли, что он великий маг и едва ли не всемогущ, что он стал казаться нам почти неуязвимым. Но ладно нам, он и сам иногда в это верил. Глупо, конечно. Ни черта он не был неуязвимым, просто ему всегда везло. А тут… Он ведь последние годы при дворе почти не появлялся. Это главный королевский маг каждую секунду готов получить кинжал под сердце или смертельное заклинание в спину, а какая опасность может подстерегать главу Университета? Сашка через всю войну целым и невредимым прошел, ничего серьезнее царапины за годы охраны королевской семьи и замка не получил, а мирное время его сгубило.
Тоскливо, прям хоть на луну иди вой. Представляю себе это зрелище, вот народ развлечется: сидит друг и советник короля, маркиз Роман Найт посреди двора и воет на луну. Как же паршиво-то, как же тошно на душе. Всегда ему надо было выпендриться, всегда отличиться, быть первым. Вот и стал. Черт, черт, черт, не то, все не то. Ни к месту это, но что ж я поделаю, если я так чувствую? Не хватает мне его. Сроду мы друзьями не были. Соратниками, союзниками и товарищами – да, но не друзьями, да и общались мы с ним в последнее время редко, у него Университет этот проклятый, у меня дела, а вот поди ж ты, не хватает мне его. Как подумаю, что никогда мы больше не увидимся, что он никогда больше не съязвит… Короче, паршиво на душе, и все тут. А каково тогда Мире? Они ж с Сашкой друзьями были, едва ли не лучшими. А Ивон? До сих пор не могу понять, за что она его любила. А Кире?
Эх, Сашка, Сашка. Правильно умер, героем. Бредово звучит, знаю, но ведь правда же. После того, как мы в Гардии очутились, я был уверен, что мы все не своей смертью умрем, что не видать нам толпы родственников у наших смертных одров, и ведь как в воду глядел. Хотя я-то думал, что мы в сражениях погибнем, а оказалось, что и в мирное время расслабляться нельзя. С другой стороны, это ж жизнь его была – магия, Университет со студентами, так что как Сашка жил, так он умер. Чую я, нас всех тот же конец ждет. Не в огне, нет, но от чужой руки.
Что-то пить в одиночку совсем тоскливо. Давай, Сашка, еще один стакан, за тебя. Чуть не ляпнул: за твое здоровье. За то, чтобы ты покоился с миром. Эх вы, маги, чудеса творите, а так и не выяснили, что там, после смерти? Или все, смерть – это пустое ничто? Может, и лучше, чтобы там ничего не было, хватит с меня одной безумной жизни.
Ты знаешь, ты гардийский хорошо выучил, что они тут говорят не «прощай» и не «до свидания», а «аденора» – «если позволит судьба – свидимся». Аденора, Сашка, и удачи тебе, где бы ты ни был.
II
Гардия, 1367 г.
Под ногами что-то хрустнуло. Камея. Классическая наэрийская камея, которую покойный король Наэрии Морган подарил своей сестре королеве Амиранде незадолго до своей смерти. Ее величество очень дорожила ей и часто носила в память о брате. В любое другое время я бы страшно расстроилась, что наступила на такую дорогую королеве вещь, но сейчас у меня нет на это сил. Я настолько вымотана, не столько физически, сколько эмоционально, что просто бросаю расколотую камею обратно на пол. Все равно в комнате не осталось ни одной уцелевшей поверхности, куда я могла бы ее положить. Комната разгромлена, повсюду валяются разбитые и сломанные вещи, не менее дорогие Ее величеству, чем эта камея. Сама королева спит в соседней комнате, крепко и без снов – к счастью, после тройной дозы успокаивающего и снотворного зелий она, наконец, заснула.
Сегодня ночью во сне скончался король Андрей. Больное сердце.
Почему-то это несоответствие было первым, что пришло мне в голову, когда я узнала об этом: он столько всего пережил, у него была такая яркая и активная жизнь, а ушел он тихо и мирно. С другой стороны, если кто и заслужил спокойной и естественной смерти, так это он.
Чтобы восстановить покои Ее величества, потребуется много сил и времени. Что я здесь делаю? Сама не знаю. Наверное, мне просто нужно время, чтобы осмыслить произошедшее. Раньше было как-то не до этого. Пусть я не дáр, и у меня никогда не было желания вступать в Орден Виктории Милосердной, мама все равно обучила меня основам оказания первой помощи со словами, что когда-нибудь мне это пригодится. Пригодилось, и не раз, но я никогда и помыслить не могла, что мне придется иметь дело с нервным срывом королевы Амиранды.
Еще вчера король Андрей был жив и шутил за ужином, а сегодня утром его жена проснулась рядом с его холодным окоченевшим трупом. Когда я думаю об этом, у меня по спине бегут мурашки. Не представляю, что должна была испытать Ее величество. Смешно, я знаю ее с детства, она никогда не настаивала на том, чтобы я обращалась к ней исключительно по титулу, она уже не один год моя свекровь, но я никогда не могла заставить себя называть ее по имени. Только Ваше величество. Потому что, какой бы мягкой и доброй она ни была, в ней всегда чувствовалась внутренняя сила, воля и несгибаемость, и невозможно было забыть, что перед тобой королева.
Когда рано утром стражники позвали нас в королевские покои – меня, Павла, Ричарда и дядю Романа, – мы сразу поняли, что что-то случилось. Ее величество выглядела постаревшей на десять, да нет, на миллион лет, и в ее холодные пустые глаза было страшно смотреть. Невозмутимым, почти равнодушным тоном она сообщила нам, что ее муж скончался.
Первую минуту все молчали, пытаясь осознать услышанное. Потом Павел побледнел и ринулся в спальню, Ричард последовал за ним, дядя Роман хотел, было, сделать то же самое, но тяжело опустился на стул, а я, казалось, приросла к полу и, не отрывая глаз от стоявшей посреди комнаты как каменное изваяние королевы, думала о том, что вот она, классическая картина шока. Королева держится так отстраненно не потому, что ей все равно, конечно нет, а потому что у нее шок. Ее разум отказывается поверить в произошедшее, в то, что ее любимый муж мертв. Полагаю, в том, что она отреагировала на это именно так, сыграл немалую роль тот факт, что она всегда старалась не показывать свою слабость на людях.
Дядя Роман, наконец, поднялся и медленно пошел в спальню, а я вдруг сообразила, что он не сделал этого с самого начала не только потому, что был потрясен смертью друга (хотя и это тоже), а потому что хотел дать Павлу и Ричарду время попрощаться с отцом.
Не скажу, сколько времени прошло прежде, чем они трое вышли из королевской спальни. Ее величество по-прежнему стояла без движения, а я не могла оставить ее одну. Все тем же равнодушным тоном она начала говорить об организации похорон, что нужно сделать, кого оповестить, когда и как лучше провести коронацию Павла, и по лицам ее сыновей я видела, что они не понимали. Не понимали, как она может быть такой спокойной, не понимали, как в такой момент она может говорить о таких вещах. Зато Роман понимал, и не успел Павел открыть рот, чтобы что-то возразить, Роман предостерегающе сжал его руку. А я не знала, что делать. Ее величество, почти не обращая внимания на нас, вышла в коридор, двигаясь неловко и резко, как ярмарочная кукла-марионетка на шарнирах, и объявила стражникам печальную новость, приказав им довести ее до сведения всех обитателей замка, распорядилась насчет того, чтобы тело короля Андрея унесли обмыть и приготовить к похоронам, отдала еще несколько приказов, а мы все лишь беспомощно за этим наблюдали. А потом она вдруг запнулась на полуслове и оглянулась с тем выражением лица, какое у нее обычно бывало, когда хотела сказать что-то мужу. За эти годы мы отлично изучили это выражение, и мне стало ясно: вот оно. Сейчас королева Амиранда либо посмотрит в глаза реальности, либо еще больше уйдет в себя. И если она выберет первый вариант… Видимо, дядя Роман тоже это увидел, потому что он подошел к ней, положил руку ей на плечо и сказал мягко: «Его больше нет. Мира, милая, ты это понимаешь? Андрей мертв». Королева отшатнулась от него, сбросив с плеча его руку. На мгновение лицо ее исказилось, и было очевидно, что лишь огромным усилием воли она сдержала слезы. «Я… – она покачнулась, но удержалась на ногах. – Извините, мне… надо побыть одной». С этими словами она развернулась и бросилась в прилегавшую к их с королем Андреем спальне комнату, которую она использовала как гардеробную и комнату для отдыха в особо напряженные дни. Мы не успели ее остановить. Дверь за ней с грохотом захлопнулась, и, как мы ни напрягали слух, не услышали ни одного звука, доносящегося из комнаты. Чары. Как и следовало ожидать, дверь не открылась. «Если она не выйдет оттуда через полчаса, я взломаю дверь», – устало сказал Ричард. «Полчаса? Ломай сейчас», – возразил Павел. «Час, а там видно будет, – глухо произнес дядя Роман. – Вилена, сделай одолжение, пошли за Ивон». Сгорбившись, он, шаркая, ушел, а я отправила к тете Ивон слугу с просьбой немедленно прибыть во дворец. Дядя Роман был прав, если королева кого и впустит, так это сестру. Ну а пока мы ждали ее, я написала родителям и приготовила успокоительные и сонные зелья. Я не сомневалась, что они понадобятся. Так оно и вышло.
Когда королева Амиранда открыла сестре дверь (тетя Ивон забрала у меня зелья, сказав, что мне там делать нечего), я увидела разгромленную комнату и сжавшуюся в комочек в углу королеву, чьи плечи дрожали от рыданий. Тетя Ивон быстро закрыла дверь и позвала нас – меня и Ричарда – минут через сорок. Ее величество уже спала на полу, положив голову на колени сестры. Мы перенесли ее в соседнюю спальню, нет, не ту, где умер король Андрей, другую, где в раннем детстве жили Павел, Ричард и Катрина, пока не наставало время переселить их в детскую.
Я все никак не могу поверить в то, что король Андрей мертв. Он был хорошим человеком, просто замечательным. Решительным и сильным, добрым и умным. Легендой. С момента его воцарения на троне Гардии родилось, выросло и обзавелось собственными детьми целое поколение, не заставшее проклятья короля Генриха, разрушавшего некогда страну. Его величество король Андрей Первый Освободитель снял проклятье, восстановил страну, возродил ее былое богатство и процветание. Он был символом эпохи, он сам
был этой эпохой. Не сомневаюсь, он всегда останется в памяти поколений, но что нам сейчас от этого? Королева Амиранда потеряла обожаемого мужа, мой муж и его брат – отца, дядя Роман – лучшего друга, наши с Павлом дети – любимого дедушку, который всегда находил время, чтобы поиграть с ними или рассказать занимательную историю, и никакие воспоминания нам его не заменят.
Моя дочь Кассандра очень похожа на королеву Амиранду, и внешне, и характером, и когда я вижу это сходство, мне становится страшно, потому что я знаю: там, где гибкие и податливые ивы легко выдерживают непогоду, сильные и несгибаемые дубы ломаются, не выдержав напора ветра. Воля и непреклонность это, конечно, хорошо, но я не хочу такого для своей дочери. Сломается ли Ее величество или все же сумеет оправиться от удара? Не уверена, но надеюсь, что сумеет.
Послезавтра страна простится со своим королем. В погребальном костре сгорит тот, без которого Гардия уже давно перестала бы существовать. Стране будет не хватать своего короля (я убеждена, что Павел не посрамит отца и станет не худшим правителем), но еще больше его семье и близким будет не хватать мужа, отца, дедушки, друга.
Покойтесь с миром, Ваше величество.
III
Кира, 1368 г.
Первый глоток – за нашу встречу. Я тогда решила, что ты шут гороховый, пустомеля и разбойник с большой дороги. В общем-то, я не ошиблась. Но я безумно рада, что в тебе гораздо больше граней, чем казалось поначалу.
Второй глоток – за забвение. Ты помог мне забыть Андрея, разлюбить его, научиться жить без него. Без этого я, наверное, сошла бы с ума. Ты стал моим спасением, и я никогда не переставала благодарить за это судьбу.
Третий глоток – за любовь. Это была любовь не с первого взгляда и даже не со второго, но я полюбила тебя, и это стало одним из самых главных, самых счастливых событий в моей жизни.
Четвертый глоток – за тебя. Все эти годы ты, мой муж, был моим любовником, другом, отцом моих детей, моей жилеткой для слез и плечом, на которое я всегда могла опереться, моей совестью, моим помощником. Моей второй половиной, моим всем. Я не представляю, как я жила бы без тебя и твоей любви.
Пятый глоток – за наших детей. Им будет больно, я знаю, но я не могу иначе. Спасибо тебе за то, что ты меня понимаешь и поддерживаешь. Мое сердце разрывается при мысли о том, как будут переживать Саймон и Вилена, но когда я думаю о том, как больно тебе сейчас и как тяжело будет потом… Прости меня. Это не моя вина, но все равно, прости, если сможешь.
Шестой глоток – за вишневое вино, которое я пью. Самый милосердный яд Материка, который убивает безболезненно, погружая человека в сон, после которого не просыпаешься, пахнет вишней. И его почти не чувствуется в вишневом вине.
Магия многое может, но некоторые болезни не лечатся даже ей. И магия не может избавить от предсмертной агонии. Ни магия, ни зелья. Я не раз видела мучения смертельно больных пациентов, и не хочу испытывать на себе эту агонию, эту боль. Поэтому я пью вишневое вино. У меня дрожат руки – отчасти из-за болезни, отчасти из-за нервов, и мой Бернард держит за меня бокал и подносит его к моим губам. Шесть раз, шесть глотков, этого вполне достаточно, он это знает. Отставив в сторону наполовину пустой бокал, он смотрит на него потемневшими глазами, и я вижу, чего ему стоит не допить его. Но нет, он этого не сделает, я заставила его пообещать мне это. У меня уже слипаются глаза, и Бернард, заметив это, наклоняется и крепко меня целует. Я засыпаю счастливой и с улыбкой. Аденора, любимый. Привет, брат.
IV
Ричард, 1370 г.
– Мама, пожалуйста, прошу, заклинаю тебя – не делай этого!
Я с детства не слышал от Павла такого умоляющего тона. Только в детстве он так просил родителей позволить ему фехтовать настоящим мечом в семь лет и жениться на Вилене. А сейчас он просит маму не участвовать в походе против Ордена Закатной Звезды. Но мама и тогда была непреклонна, и теперь не собиралась ему уступать. Был бы жив отец, он бы мигом ее отговорил. Впрочем, нет, был бы он жив, мама и не подумала бы в этом участвовать. Однако папа уже три года как мертв, и именно поэтому мама идет на это безумство. Потому что в ее почти семьдесят лет, пусть она и находится в отличной форме и добром здравии, идти в военный поход – настоящее безумие. Дело не в ее желании лично поспособствовать уничтожению Ордена Закатной Звезды, с которым она уже очень давно борется, стремясь извести его под корень, потому что Орден этот – само зло. Мама никак не может смириться с тем, что отца больше нет, вот и пытается таким образом забыть об этом, сбежать от реальности. Она, конечно, держится, иногда даже улыбается и старается вести себя как раньше, когда папа еще был жив, но мы все видим, как ей больно. Словно смерть любимого мужа выжгла ее изнутри, и этот ожог никогда не заживет. Мама постоянно, каждую минуту, каждую секунду испытывает страшную душевную боль, хотя она и силится скрыть это от нас, мы ничем не можем ей помочь. Никто не может. Правда, Павел верит, что мама еще оправится, что ей уже становится лучше, что она научится жить без отца, но это не потому что он бесчувственный. Он не такой, просто Павлу хочется, чтобы она стала прежней. Он очень любит маму и не любит перемен. Я тоже этого хочу, но отдаю себе отчет в том, что этого никогда не будет. Вот и дядя Роман так считает, он тоже понимает, почему мама так рвется в этот поход, равно как и то, что ее бессмысленно отговаривать, вот и молчит.
– Все будет хорошо, – заверяет Павла мама, и по ее тону ясно, что все, решение окончательное и пересмотру не подлежит. – Со мной все будет хорошо, я обещаю не рисковать. К тому же со мной будет Ричард, он за этим проследит.
– Я очень на него надеюсь, – обреченно отвечает Павел, и взглядом говорит мне, что снимет с меня голову, если с мамой что-нибудь случится.
Ну конечно, я, как всегда, крайний. Разумеется, я не выпущу маму из виду (а я, между прочим, отвечаю за всю миссию, и у меня и без нее хлопот по горло будет), но если Ее величество вобьет себе что-то в голову, я же ее все равно не остановлю. Павел это отлично знает, но это не помешает ему и впрямь оторвать мне голову, если с мамой что-то произойдет. Мне придется совершить чудо, чтобы этого не допустить. Максимум, на что она может рассчитывать – место в группе силовой поддержки, то есть среди дáров, которые будут подпитывать силу боевых магов. Если мамуля полагает, что я пущу ее на передовую, то она сильно заблуждается. Я сверну горы ради того, чтобы королева-мать оставалась в безопасности. Все будет хорошо, все должно быть хорошо. И может, если я повторю это миллион раз, все действительно будет хорошо, ведь у меня плохое предчувствие, а своим предчувствиям я привык доверять. Возможно, это просто означает, что мы и в этот раз не сможем уничтожить Орден Закатной Звезды. Что ж, если и так, но при этом с мамой все будет в порядке, я согласен.
Дядя Роман хмурится, ему не нравится затея мамы. Уверен, он уже разговаривал с мамой на эту тему. Вряд ли пытался отговорить, он еще когда мы с братом и сестрой были маленькими, говорил нам, что «спорить с вашей мамой решаются только ваш отец и ее старший брат – вот кто самые смелые люди в мире», скорее, просил быть осторожной и не делать глупостей. Дядя Роман любит маму, как друга, разумеется, они знакомы уже больше сорока лет и через что только вместе не прошли, и он, потерявший со смертью отца лучшего друга, понимает маму как никто другой.
Мама улыбается Павлу, мне, кивает Роману, и я вижу, что она сама верит в то, что говорит, что эта кампания закончится для нее благополучно, она не станет понапрасну рисковать, нам не о чем беспокоиться. Искренняя ли это вера или она себя в этом убедила? Не знаю.
Успокаивающе похлопав Павла по руке, мама покидает кабинет, который когда-то был кабинетом отца, а теперь перешел Павлу, в придачу к короне и трону, так сказать. Дядя Роман кивает нам с Павлом и следует за ней. (Павел, кажется, надеется, что Роман начнет убеждать маму отказаться от похода. Наивный.) Я жду, что Павел прочтет мне получасовую лекцию на тему: «Как уберечь маму от опасности», но он лишь наливает себе вина, делает глоток и, морщась, отставляет стакан в сторону.
– Я не хочу ее потерять, – говорит он, причем не мне, а стене.
– Я тоже. Но все люди смертны, брат, не забывай об этом.
Павел переводит взгляд со стены на меня, и я едва не вздрагиваю – до того он в этот момент похож на отца, когда тому приходилось принимать сложные решения. Он открывает было рот, чтобы что-то ответить, но передумывает и одним глотком допивает вино.
Отец любил повторять, что иногда человек не распоряжается своей судьбой, а наоборот, она распоряжается им. Кажется, сейчас как раз такой случай: судьба крепко держит нас всех в своих когтистых лапах и никак не желает отпускать. Поживем – увидим, что будет.
Из воспоминаний Калеба Тресмора, мага Ордена Эльнара Светлого, 1370 г.
Плохой из меня рассказчик, я не умею интересно рассказывать, да и не было в моей жизни ничего особо примечательного. Однако же я был свидетелями нескольких событий, которые, думается, стоит записать и сохранить, чтобы они остались в памяти поколений.
<…>
На этот раз эти сволочи обосновались в горном замке на границе с Занкором. Расползаются по всему Материку как зараза, никому от них спасения нет, и не вычислишь, где эти «звезды» объявятся в следующий раз. Как по мне, так эти ублюдки больные на всю голову. Наш сосед участвовал в первой, после снятия проклятия, кампании против Ордена Закатной Звезды, и часто рассказывал об этом. Я тогда был совсем еще маленьким, но уже знал, что я дáр, и под влиянием этих историй твердо решил бороться с Орденом Закатной Звезды, когда вырасту. Поэтому-то я вступил в Орден Эльнара Светлого, но выяснилось, что не быть мне боевым магом. У меня хватало магической силы, однако боевые заклинания совершенно мне не давались. Над тем – почему бились все мои инструкторы, ведь остальные чары я освоил с легкостью. Это загадка так и осталась нерешенной, и я смирился с тем, что никогда не буду участвовать в сражениях против «звезд». Тем не менее, мой наставник рассудил, что я буду полезен в качестве донора силы. Это понятие ввел покойный господин Алекс, бывший когда-то главным придворным магом Гардии. Он, королева Амиранда и покойный глава нашего Ордена, Амброуз Лафферти придумали более эффективный и безопасный по сравнению с прежними способ, позволяющий дáрам делиться магической энергией со своими товарищами. В основном это было актуально для магических атак: с такой подпиткой боевые маги могли дольше продержаться и нанести бóльший урон противнику. Я был счастлив, что хоть так могу поспособствовать уничтожению «звезд».
Всего в нашей команде доноров было двенадцать человек. Точнее говоря, тринадцать: двенадцать магов моего Ордена и Ее величество королева-мать Амиранда. Когда мы узнали о том, что она к нам присоединится, мы долго не могли в это поверить. Но это оказалось правдой. В свои преклонные годы Ее величество могла дать фору многим молодым магам. У нее была удивительно прямая для ее возраста спина, и часть пути она проделала верхом (остальную часть – в повозке). По вечерам она иногда сидела с нами у костра и рассказывала истории о гражданской войне или о предыдущих походах против Ордена Закатной Звезды. Она всегда держалась с нами любезно и приветливо, без капли надменности или высокомерия, а ее глаза, всегда печальные, были ясными и светились умом. Мы все робели перед ней, воочию убедившись, что королева Амиранда и впрямь великая женщина.
<…>
Наша группа осталась на небольшой высотке в начале ущелья, откуда отлично просматривался замок «звезд», который атаковали наши соратники. Орден Закатной Звезды как обычно накрыл замок мощным защитным куполом, силу которого обеспечивали человеческие жертвы.
Осада длилась почти полдня, когда перед нами вдруг появился противник. Из ниоткуда. Точнее, это нам тогда показалось, что из ниоткуда, позже мы выяснили, что они вышли из тайного прохода, ведущего из замка. Опыта боевых действий ни у кого из нас, кроме Ее величества, не было, и если бы не она, мы все были бы убиты. Но она сумела отразить первую атаку напавших «звезд» – их было пятеро, – и быстро приказала мне, Парену, Эдену и Рину перевести передачу нашей магической энергии с боевых магов, штурмующих в этот момент замок, на нее и Хобба. Хобб был совсем еще молодым парнишкой с задатками боевого мага (впоследствии он им и стал), и в этот поход его взяли в качестве донора, чтобы он посмотрел на военные действия своими глазами и решил, хочет ли он в дальнейшем сражаться. Он, неопытный и еще необученный, избрал верную тактику – он повторял действия королевы Амиранды, и благодаря этому уцелел сам и сохранил жизнь нам. Ее величество была великолепна, но в силу возраста она не могла двигаться так быстро, как этого требовала ситуация, и там, где не успевала она, успевал Хобб. Разумеется, им пришлось нелегко, но вдвоем они, не в последнюю очередь с помощью нашей поддержки, одолели «звезд». Полагаю, тут также сыграл свою роль фактор неожиданности: нападавшие не ожидали, что в группе доноров будет опытный боец, тем более – сама королева. И не буду врать – не знаю, кому как, а мне было тогда страшно, очень страшно.
Мы были уверены, что все кончено, и Эден и Рин взяли паузу, чтобы передохнуть, а мы с Пареном вернулись к подпитке наших основных сил, когда это случилось. Один из «звезд», которого мы считали мертвым, был, оказывается, просто без сознания, и, очнувшись, метнул в Хобба нож (магию он применить не мог, Ее величество вырубила его чарами, созданными на основе керденских кандалов, лишающих на некоторое время любого дáра магии). Не представляю, как успела королева. Просто не представляю. Но она оттолкнула Хобба в сторону и спасла тем самым ему жизнь, обменяв ее на свою. Нож вонзился ей прямо под левую лопатку. Королева покачнулась, и я бросился к ней, чтобы подхватить ее, не дать упасть лицом на землю. Я услышал, как она тихо прошептала: «Андрей», и уже через секунду была мертва.
Так погибла величайшая женщина моего времени и, убежден, последующих веков.
V
Роман, 1373 г.
Сборы не заняли много времени: несколько смен одежды, самой простой, какую можно найти в гардеробе сельского ремесленника, но не маркиза (да, я исключение), немного золота, спрятанного в потайные кармашки, да чуть-чуть припасов (разумеется, все можно купить по дороге, но лучше все же есть то, что точно не отравлено и съедобно). Никакого оружия, кроме короткого кинжала, также спрятанного. Письма писались гораздо дольше. Не знаю, что заставило меня их написать, ведь поначалу я не собирался этого делать. Наверное, пришедшее вдруг осознание того, что я не вернусь. А уходить, не попрощавшись с близкими, неправильно. Когда уходишь добровольно, конечно. Кира попрощалась лишь с Бернардом, и хотя мы все понимали почему, все равно это ранило. Так что я попрощался, тем более, что если бы я это не сделал, мальчики заволновались бы, начали поиски, а кому это надо? Мне – точно нет. Вот ведь, мужикам уже за сорок, а я их все мальчиками зову. Верный признак того, я глубокий старик. Аж противно, не зря я когда-то хотел умереть молодым и красивым. О чем это я? Ах, да, мальчики. Павел и Ричард, сыновья Андрея и Миры. Они мне почти как племянники. Впрочем, нет, не почти – племянники и есть, дети моего названного брата, выросшие у меня на глазах. Они, само собой, будут переживать, тем более что они еще не оправились от потери матери (я тоже, но это уже другая история), но ничего. Настал мой черед уйти, от этого никуда не деться. С чего я это взял? Сам не знаю. Просто проснулся и понял, что мне надо ехать. Понятия не имею, зачем. Что там может быть для меня, в чаще этого чертова леса с оборотнями и лешими, где мы впервые обнаружили себя в Гардии? На Землю мне оттуда точно не попасть, даже если бы я желал вернуться туда. А я не желаю. Мой дом теперь здесь и здесь я хочу умереть. Да и попасть на Землю можно только через ныне недействующие врата (возможно, они перестали открываться на Землю из-за того, что там они, как и опасалась Катрина, погибли при лесном пожаре, а может еще по какой причине, для меня это навсегда останется тайной). И не найду я это место даже под страхом смертной казни, к тому же встречаться с лесными братьями меня больше не тянет, пусть Ян и заверил нас, что они все где-то спят. Так чего меня туда так тянет? Вот когда доберусь туда, тогда и узнаю.
Сантры, деревеньку, откуда Мира и Алекс вытащили новую лесную королеву, я объехал. Нечего мне там делать. Свою повозку – крепкую, но непритязательную, – я оставил вместе с лошадью примерно там, где мы с Андреем увидели когда-то сражавшихся против оборотней Сашку и Миру. А может, это было метрах в пятидесяти отсюда или даже в ста, не помню точно. Хотя у меня такое чувство, что это не имеет значения, что цель моего путешествия – лес вообще, а не какой-то определенный его участок. Но я постарался отыскать это место, чтобы замкнуть круг. Отсюда мы пришли в Гардию и отсюда я из нее уйду. Почему я так в этом уверен? Даже не представляю. Уверен, и все тут.
Я шел по лесу минут десять (ковылял, если быть точнее – в моем возрасте по лесу можно только ковылять), когда вдруг понял, что что-то не так. Стало невероятно тихо, птичий щебет разом смолк, и ни один листочек, ни одна травинка не шевелились. Я остановился, огляделся и увидел ее. Лица той деревенской девчонки, ставшей лесной королевой, я не запомнил, что неудивительно, учитывая обстоятельства, при которых я видел ее первый и последний раз, но сейчас я не сомневался, что это она. Юная, словно не было этих сорока с лишком лет. И очень-очень печальная.
– Мы ждали тебя, – сказала она просто.
– А, так это ты меня сюда притащила.
Да, грубо, но как-то неприятно чувствовать, как тебя тянут куда-то на невидимой, но вполне ощутимой веревке.
– Мы позвали тебя, и ты пришел. Мы всегда ждали тебя.
И что это значит? Я лишь подумал об этом, но не успел спросить вслух, как она ответила:
– Мы всегда ждали тебя, потому что мы всегда знали, что ты придешь. Тебе предначертано было прийти. – В мгновение ока, так быстро, что я даже не успел уловить ее движение, она переместилась и встала напротив меня. – Ты – последний из тех, кто появился в этом лесу много лет назад, последний из тех, кто попал в Гардию из другого мира.
Это не было вопросом, но я все равно ответил:
– Да. И что?
– Я предлагаю тебе сон.
– Что?
Ничего себе предложение. Это то, о чем я думаю?
– Ты – последний из тех, кто определил историю Материка на тысячелетие вперед. Память о ваших деяниях должна остаться в веках, чтобы этот мир не сбился с пути. Но человеческая память недолговечна, а стремление людей лгать, преувеличивать, принижать и приукрашивать историю – неистребима. Нужен сказитель. Тот, кто будет рассказывать людям, как все было на самом деле. Кто видел это своими глазами. Я предлагаю тебе сон, человек Роман. Тот, которым спят сейчас дети леса. Время от времени, когда это будет необходимо, ты будешь просыпаться и рассказывать свою историю тем, кому суждено ее услышать. Ты будешь сказителем прошлого, человек, и благодаря тебе через многие-многие годы твои потомки будут знать правду о делах давно минувших дней.
Что я мог сказать? Что я стар и немощен и даже с помощью этого ее сна так долго не продержусь? Что у меня нет потомков? Что я не хочу как попка-дурак повторять из века в век одно и то же.
– Предлагаешь вечную жизнь? – усмехнулся я.
– Нет, человек, ее нет. Нет такой, какой ты ее представляешь. Я предлагаю тебе великую честь.
Конечно же, я понимал, что соглашусь. Я верил ей в том, что это предначертано. Я хотел было спросить, что будет потом, когда надобность во мне отпадет, ведь случится же такое когда-нибудь, и на что похож этот сон. Но промолчал. Так интереснее. Что самое удивительное, мне не было страшно. То ли так и должно было быть, то ли это я такой идиот.
– Идем? – протянула она мне руку.
Я взял ее и застыл. Моя рука не была больше морщинистой и покрытой старческими пигментными пятнами. Она стала такой, какой была в молодости, да и сам я неожиданно почувствовал себя молодым и полным сил, а не восьмидесятилетней развалиной. Жаль, что у меня не было зеркала. А, может, и хорошо: вдруг это обман воображения.
– Идем, – нетерпеливо дернула меня за руку лесная королева, - и я пошел.
До свидания, Гардия, еще увидимся.
VI
Гардия, 1373 г. Эшвиль
Когда Павел, Ричард и Катрина были маленькими, Эшвиль, замок их дяди Романа маркиза Найта и ближайшего друга их отца, был для них царством вседозволенности. Они нечасто гостили там, но когда это случалось, родители разрешали им вести себя так, как им запрещалось дома, в королевском замке в столице. Разумеется, определенные запреты все же оставались, по большей части те, что были связаны с безопасностью, но в остальном принцы и принцесса могли хоть на голове ходить, и никто за это их не ругал. Как-то раз Ричард подслушал, как дядя Роман убеждал его родителей позволить «детям хоть иногда побыть обычными детьми, а не Их высочествами». Нигде Ричард, Павел и Катрина не чувствовали себя в детстве такими свободными, как в Эшвиле, даже на отдыхе в летней королевской резиденции в Приморье. С Эшвилем у них были связаны самые лучшие воспоминания, и теперь Павел и Ричард были как никогда благодарны за это, иначе им было бы слишком тяжело сейчас, стоя на той самой башне, с которой три года назад они развеяли прах родителей. Так хотела их мама. Отец умер неожиданно, не оставив никаких распоряжений на этот счет, и когда он был сожжен, его вдова сохранила его прах, завещав развеять его вместе с ее собственным прахом над Эшвилем. Братья могли только догадываться, почему их мать выбрала это место. Быть может потому, что там начался их роман длинной в жизнь. Как бы там ни было, их дети выполнили ее волю, и три годя спустя Павел и Ричард вернулись в Эшвиль с похожей целью – попрощаться с дядей Романом. И пусть у них не было его праха, пусть они даже не знали точно, умер Роман или нет, они были уверены в том, что никогда его больше не увидят, – достаточно для прощания. Они еще не успели к этому привыкнуть. Вечно жизнерадостный дядя Роман, который всегда старался быть оптимистом, даже если обстоятельства не слишком к этому располагали, который всегда поддерживал и родителей Павла и Ричарда, и их самих. Рыцарь короля и любимый дядюшка королевских отпрысков, племянников короля и королевы и детей друзей семьи. Ричард и Павел до сих пор не могли смириться со смертью матери, и потому потерять Романа, последнего представителя старшего поколения их семьи (а для них он был семьей) было вдвойне больно. С маркизом Романом Найтом окончательно ушла целая эпоха, эпоха короля Андрея и его верных соратников, эпоха избавления Гардии от проклятья и восстановления страны. Великая эпоха великих людей.
На востоке уже занималась заря. Поминать умерших на рассвете было давней традицией королевской семьи Гардии, которая перешла к ним от династии Лиеж. Утром после той ночи, когда четырнадцатилетняя принцесса Амиранда первый раз убила человека, а ее брат и кузен предотвратили государственный переворот, семья Лиеж поминала короля Эдварда и его сестру Амелию, убитых заговорщиками. С тех пор, если умирал кто-то из членов или друзей королевской династии Наэрии, на следующий день после похорон братья и сестры Лиеж и их близкие все вместе встречали рассвет, отдавая дань памяти погибшим.
Сейчас королевское семейство Гардии и их друзья съехались в Эшвиль, чтобы помянуть дядю Романа и вспомнить всех тех, кого уже не было с ними. Король Андрей привнес в эту традицию обычай своей родины и поэтому в данный момент на башне горело множество свечей. Когда Павел, Ричард и Катрина были маленькими, отец говорил им, что свечи эти зажигают для того, чтобы умершие увидели их свет и узнали, что о них думают и помнят.
Павел вдохнул холодный свежий воздух и выпрямил спину. Свечи в его руке и в руке Ричарда – для их отца и матери, которые были для всего Материка Его величеством королем Андреем и Ее величеством королевой Амирандой. Незажженная свечка, которую держала старшая дочь Павла Лили, – для Катрины, сестры Павла и Ричарда, которая уже несколько лет не появлялась в Гардии, и ее братья понятия не имели, все ли с ней в порядке, надеясь лишь, что она жива и здорова. Свечи в руках Джессики и Жана – для их родителей Алекса и Ивон, бывших когда-то главным магом страны и послом Наэрии в Гардии. Свечи Вилены и Саймона – для их родителей Киры и Бернарда, предстоятельницы Ордена Виктории Милосердной и маркиза Коллера. Свечи в руке Криса – для его родителей Питера и Ризы Тенмар, друзей королевской семьи Гардии. Свечи в руках Кристины и Саманты – для их родителей Грегори и Кристи Либеллер. Свечка, которую держала Эмбер, вышедшая замуж за Криса, – для ее матери Александры, сестры Ивон, а свечка в руках сестры Эмбер Каролины – для их дяди Моргана, покойного короля Наэрии. Свечка в руках сына Ричарда Стефана – для друга семьи Хью Достана, умершего совсем недавно. Свечка в руках Джеймса – для его матери Камиллы Багард, настоятельницы Ордена Виктории Милосердной. Свечка в руке сына Джеймса, юного мага Джона, – для Амброуза Лафферти, главы Ордена Эльнара Светлого и друга королевской семьи. Свечка в руках сына Павла Эндрю – для бессменного на протяжении многих лет капитана дворцовой стражи Джерона Мазеля. Еще больше горящих свечей стояло на парапете башни – для множества друзей и союзников короля Андрея и королевы Амиранды, которые были бы счастливы услышать, что их дети, внуки, друзья и дети друзей, собравшиеся вместе этим утром, продолжают поддерживать тесные отношения друг с другом, хотя порой это было нелегко. Даже у Павла и Ричарда, братьев и лучших друзей, иногда возникали серьезные разногласия, что уж говорить об остальных, имевших разные характеры, темпераменты и взгляды. Но они старались, не в последнюю очередь из уважения к родителям, а еще потому что все они, так или иначе, вместе помогали Павлу добиться еще большего процветания Гардии. Павлу очень хотелось верить, что их родители, где бы они ни были, видят это и гордятся ими.
Солнце уже наполовину показалось из-за горизонта, когда царящая на башне тишина была нарушена громким охом.
– Началось!
Алиса, старшая внучка Александры, сестры королевы Амиранды, была глубоко беременна, и, если она не ошиблась, ее долгожданный первенец появится на свет еще до завтрашней зари. Вокруг Алисы тут же поднялась суматоха, ее увели вниз и за ней последовали большая часть собравшихся на башне женщин, муж и отец Алисы.
– Она выбрала самый подходящий момент, – усмехнулся стоявший рядом с Павлом Ричард.
Павел взглянул искоса на брата и, убедившись, что он не шутит, спросил, выгнув бровь:
– Почему?
– Потому что, как бы банально это ни звучало, нам всем иногда нужно напоминание, что жизнь и смерть идут рука об руку, и что каждый раз, когда кто-то умирает, на свет появляется новая жизнь, чаще всего даже не одна.
Павел немного подумал об этом и широко улыбнулся.
– Если ребенок Алисы будет воплощением дяди Романа, он сведет ее с ума.
– И не говори, – согласился Ричард и затушил свою свечу.
Жизнь продолжалась, несмотря на все их потери, память об умерших навсегда останется в их сердцах, и все будет хорошо.
VII
Земля, Максим Пушкарев**.
Девчонка была странной. Вот, вроде бы, ничего особенного, девчонка как девчонка, а все равно – что-то в ней было не так. Нет, не одежда, Ленка Лебедева и Наташка Семенова из «Б» класса еще чуднее одеваются. Наверное, дело было в ее взгляде, но это я уже потом понял. Она смотрела на все, что ее окружало, так, словно половину предметов она в жизни в глаза не видела. А еще иногда казалось, что она не все понимает, о чем вокруг нее говорят. В остальном же она была обычной девчонкой, разве что глаза у нее были огромные и круглые, как у героинь из дурацких японских аниме. Но у Алины Кардашовой, самой красивой девочки нашего класса (и параллельного тоже), глаза были не меньше и еще красивее – голубые. Звали ее Катя, но она как-то неохотно откликалась на это имя. Зато когда ее дядя звал ее Катрина, она всегда моментально отзывалась. Но не могли же девочку и в самом деле назвать Катрина, так? Уж больно странное имя, нерусское. Хотя… Вон, в школе на доске почета фотографии всех золотых медалистов висят, так у одного из парней имя Мартин Иванов, так что все может быть. Только зачем ее тогда Катей представили, сказали б сразу, что она Катрина, и проблем бы не было. Впрочем, их и так не было.
Катю эту я впервые увидел как-то в субботу, когда жил несколько дней у Саньки. Вернее, мы с Санькой увидели. Санька – мой друг, сын тети Оксаны и дяди Коли Зорькиных. Дядя Коля – лучший друг моей мамы, они еще с детства знакомы, а сейчас вместе работают в холдинге «Зималетто». Когда родители одновременно уезжали по работе из Москвы, – такое случалось нечасто, но случалось, – я всегда оставался у дяди Коли и тети Оксаны, даже когда дедушка с бабушкой были живы. Как мама–папа говорили, Зорькиным с двумя детьми справится проще, чем с одним. С двумя – это со мной и с Санькой, он меня на восемь месяцев старше. Потом, правда, у Саньки брат появился, но, наверное, с тремя еще проще справляться. А когда мы познакомились с Катей, со мной и с Санькой вообще нянчиться уже давно не надо было, что мы, дети, что ли? Я говорил маме–папе, что я могу дома один остаться и буду в порядке, но они не поверили и, как обычно, попросили тетю Оксану с дядей Колей за мной присмотреть. Ну и ладно, у Зорькиных было ничуть не хуже, чем дома, а игр у Саньки – даже больше, чем у меня.
В общем, родители уехали в четверг и должны были вернуться в воскресенье, а в субботу с утра мы с Санькой пошли в кино, потом поиграли немного на игровых автоматах, потом заглянули в магазин компьютерных игр, и домой вернулись уже после обеда. Мы, конечно, радовались тому, что тетя Оксана не позвонила, чтобы позвать нас обедать, но в то же время это было как-то странно. Она всегда звонила. Пришли мы, значит, домой, а там, в гостиной с Вадькой, братом Саньки, сидит девчонка примерно его возраста и таращится на нас огромными глазищами. Это что еще за явление? Мы сначала подумали, что это Вадькина подружка, хотя он не очень-то дружил с одноклассниками и все свободное время торчал дома за книгами. «Это, – говорит Вадька, – Катя, дочка друзей мамы и папы». У меня маму также Катей зовут. Тут мы с Санькой услышали, что на кухне кто-то разговаривает. Прислушались: тетя Оксана, дядя Коля и еще кто-то. И, главное, дверь в кухню закрыта. Сколько я у Зорькиных был, эта дверь всегда была открыта. А девчонка все смотрит на нас и молчит. И платье у нее чудное. И вообще, она вся чудная. Взгляд у нее такой, как будто душу из нас вынуть хочет. Я раньше, когда в книжках это выражение встречал, все никак не мог понять, что это значит «вынуть душу», а увидел девчонку эту – и сразу все стало ясно. Но вместе с тем она не зло смотрела, нет, скорее, настороженно. С минуту мы, наверное, так друг друга разглядывали, а потом Санька сказал Вадьке, чтобы тот гостье свою комнату показал, пусть они там в компьютер поиграют или телевизор посмотрят, в общем, займутся чем-нибудь. Вадька поначалу отказался, мол, родители сказали ему с Катей здесь сидеть и ждать, но потом послушался. Он Саньку почти всегда слушался. Ушли они, значит, а Санька прошептал мне, что он всех друзей родительских знает, и ни у кого из них этой Кати нет, и пошел на цыпочках к двери в кухню – подслушивать. Тут я сообразил, о чем он думает: он мне рассказывал, что в прошлом году у одной его одноклассницы сестра появилась, ее возраста, и в один с ними класс ходить стала. Как оказалось, у отца этой одноклассницы еще одна семья была и еще одна дочка, а потом мама той второй дочки умерла, и она стала жить с отцом. Вот Санька сейчас и испугался, что у него сестра объявилась. Подкрались мы, значит, к двери – она к нашей удаче чуть-чуть приоткрыта была, – и стали слушать.
– … Да я тоже испугался, – услышали мы незнакомый мужской голос. – Думал, примут меня за педофила или похитителя детей, а у меня ни одного документа, да и в принципе я погибшим числюсь. Но никто на нас внимания не обратил, повезло.
– Сейчас никто ни во что вмешиваться не хочет, – ответил на это дядя Коля. – Убивать средь бела дня будут – повезет, если полицию вызовут, а уж спасать едва ли кто станет, не их убивают и слава богу.
Дядя Коля это явно с горечью сказал. Но они все такие, их поколение, только и говорят, что раньше, конечно, тоже было плохо, но не так, как теперь. Не знаю, мне все нормально.
– Вы знаете, что с Кристиной Воропаевой, где она сейчас? – спросил незнакомый мужчина.
– Да. Она… она тяжело это восприняла. Ну, ты понимаешь, что. Я думал, что все, она окончательно умом тронулась, но нет, ее знакомая уговорила лечь в клинику неврозов, откуда Кристина вышла... почти здоровой. То есть такой, какой она была до того… при вас. И занялась благотворительностью, дивиденды позволяют.
– Я должен с ней увидеться, рассказать о Кире и Сашке… но я не уверен, насколько это безопасно. Как она отреагирует?
– Сложно сказать, – ответила тетя Оксана. – Я все еще пытаюсь уложить в голове всю эту историю, но мне кажется, ей надо знать. Кстати, ее благотворительный фонд занимается больными детьми, она может помочь с девочкой.
Надо полагать «с девочкой» – это с этой Катей. В чем поможет? Дослушать мы не успели: Санька громко чихнул, и мы, переглянувшись, отскочили подальше от двери, сделав вид, что мы вернулись вот буквально несколько минут назад. Не знаю, поверила ли нам вышедшая из кухни тетя Оксана, но неважно, главное, мы выяснили, что девчонка, вроде как, не новоявленная сестра Саньки и Вадьки, и что мужчина, разговаривавший с Санькиными родителями, замешан в каких-то темных делишках. А еще он был знаком с Кристиной Воропаевой. Она была одним из акционеров «Зималетто». Ее брат и сестра когда-то не то таинственно исчезли, не то были похищены и убиты – родители, тетя Оксана и дядя Коля не любили об этом говорить.
Короче говоря, увидев нас, тетя Оксана позвала с кухни дядю Колю и мужчину, с которым они разговаривали. Нам его представили как Роман Дмитриевич. Честно говоря, у меня от него мурашки по спине побежали – у него был шрам на пол-лица. Не очень страшный, видимо, давно заживший, но все равно жутковато. Потом позвали Вадьку и Катю, и Санькины родители сказали, что Роман Дмитриевич – их давний друг, а Катя – его племянница, они живут далеко от Москвы, а сюда приехали, потому что у Кати проблемы со здоровьем. И они временно поживут у Зорькиных. Естественно, Санька этому не обрадовался, кому ж понравятся совершенно чужие люди в доме? А потом еще выяснилось, что Катя эта будет жить в комнате Вадьки, а сам Вадька переедет на время в комнату Саньки. А Роман Дмитриевич будет спать в гостиной. Тоже мне, принцесса нашлась, целую комнату ей одной. А ей хоть бы хны, только кивнула, когда это услышала, как будто так и надо. Да и вообще, ей ни мы, ни разговор не особо интересны были, она все в руках телефон Вадькин вертела, на кнопки нажимала и смотрела на него, как на восьмое чудо света. Как будто она никогда раньше мобильных не видела. Хотя, может, и не видела, если она из какой-нибудь Тмутаракани. С другой стороны, мне-то казалось, что сейчас даже в самых глухих деревнях мобилы есть.
Потом мы сели ужинать, и эта малявка вела себя ну прям как английская аристократка из фильмов, которые любит мама: спина прямая, вся такая чинная–благородная, ест медленно, аккуратно, даже красиво, если можно так сказать. После обеда Катя отправилась спать, Роман Дмитриевич ее уложил, мол, ей отдых нужен. Со здоровьем у нее, судя по всему, и впрямь было плохо, она постоянно кашляла и иногда начинала задыхаться. А после обеда Роман Дмитриевич и дядя Коля закрылись в кабинете. Тетя Оксана вскоре к ним присоединилась, но сначала отозвала нас с Санькой в сторону, и попросила (да что там попросила – приказала), чтобы мы не лезли к Кате с расспросами, не обижали ее и представили, что она как будто из другого мира и ничего не знает о нашей жизни. При этом тетю Оксану так как-то нервно передернуло. «Даун она, что ли?», – пробормотал себе под нос Санька. Но нет, на дауна она точно не похоже была. Может, она в детдоме росла? Или, может, она выросла на секретной военной базе, где над ней проводили эксперименты, а Роман Дмитриевич ее оттуда выкрал? Смешно звучит, но было бы круто.
На следующий день после завтрака дядя Коля и Роман Дмитриевич куда-то ушли почти на весь день. Катя почти не выходила из комнаты Вадьки, который составлял ей компанию. Мы с Санькой несколько раз проходили мимо и слышали, как Вадька, этот книжный червь, взахлеб рассказывает ей обо всем на свете: о компьютерах, телевизоре, самолетах, МКС, которую собирались затопить. Короче, обо всем на свете.
А потом я отправился домой, за мной заехали родители. Незадолго до этого дядя Коля и Роман Дмитриевич вернулись уставшими и грустными, и маму, которая поднялась за мной, встретила тетя Оксана. Она что-то шепнула маме, но ничего не рассказала об их загадочных гостях. Тогда не рассказала, но зато явно рассказала на следующий день, потому что вечером они были сами не свои. Во вторник мы скайпились с Санькой, и он сказал, что Катя легла в какую-то больницу, а Роман Дмитриевич продолжает жить у них, но почти никогда не бывает дома, только ночует. Через две недели, по словам Саньки, он привел с собой Катю, собрал вещи, они попрощались, поблагодарили за гостеприимство и помощь и ушли. Девчонка, правда, еще добавила, что ей здесь очень понравилось, и она обязательно вернется, если сможет. «Зуб даю, это она не о нашей квартире говорила», – сказал Санька.
И она вернулась.
Я уже и думать о ней забыл. Лет десять-двенадцать спустя приходим мы с Санькой к нему домой после двухнедельного похода, грязные, голодные, но довольные собой, а она сидит на диване в гостиной, как тогда, и смотрит на нас своими огромными карими глазищами. «Александр, Максим, здравствуйте. Рада вас снова видеть. Александр, надеюсь, вы не против того, что я воспользуюсь на некоторое время гостеприимством вашего дома? Ваша матушка заверила меня, что я не обременю вас, если поживу здесь пару недель». Сашка молчит, раскрыв от удивления рот, а я смотрю ей в глаза – самые красивые, какие я когда-либо видел, – и понимаю, что пропал…
Катрина, примерно 1368 г. по летоисчислению Материка. Земля
С началом пожаров Катрина почти круглосуточно смотрела новости, пока Максим, ее муж, которому надоело видеть, как она мучается, не пригрозил выкинуть телевизор, если жена продолжит трепать себе нервы. Все равно она не сможет ничего изменить, а новости не скажут ей того, о чем она хотела узнать. Последний раз Катрина была на родине, в Гардии, находящейся в другом мире, год назад. Это было рискованно, ведь никто так до сих пор и не выяснил, как именно работают врата, а значит, всегда существовала вероятность, что они в любой момент могли перестать функционировать. Но Катрина надеялась на то, что раз за столько лет с ними ничего не произошло, значит, ничего не произойдет и в дальнейшем. Конечно, каждый раз, отправляляясь в Гардию, она в глубине душе боялась, что не вернется на Землю, к мужу и детям, но не навещать маму, братьев и друзей не могла, и поэтому рисковала. В прошлом году она смогла отправиться в Гардию осенью, поскольку все лето в России полыхали лесные пожары, и Катрина опасалась, что они разрушат врата. Поэтому перед возвращением на Землю она на всякий случай предупредила родных, что может больше никогда их не увидеть. И, кажется, в этом году ее худшие опасения подтвердились.
На то место, где прежде располагались врата, Катрина и Максим попали только поздней осенью, когда пожары были окончательно потушены. Огонь уничтожил все следы врат, оставив после себя гектары выжженной земли и сгоревших деревьев. Катрине было плевать на погубленный лес, ее волновало лишь то, что теперь она была отрезана от родины и семьи. У нее, конечно, оставался любимый муж и дети, и когда-то она искреннее верила, их будет достаточно, если ворота и впрямь откажут. Но сейчас, осознав, что Гардия закрыта от нее навсегда и дороги туда больше нет, Катрина разревелась, уткнувшись лицом в грудь мужа. Теперь у нее не было другого дома, кроме Земли.
Эльмар, Северный Полуостров, ИТЭМ
ИТЭМ – Институт теоретической и экспериментальной магии Альянса Миров гудел как потревоженный улей. Еще бы, не каждый день в небе над кампусом появляется огромный дракон, держащий в когтистых лапах раненую преподавательницу сравнительной чарологии ИТЭма. Рикардо Арваль, глава кафедры Межпространственных перемещений, еще не успел осознать, что это значило для его исследований: его гораздо больше интересовало состояние здоровья Кассандры Уитмор, той самой принесенной драконом преподавательницы и его бывшей любовницы. Но ассистенты Арваля быстро поняли, какое значение имеет появление дракона для их исследований – оно доказывало, что перемещение между мирами возможно не только с помощью врат, связывавших миры Альянса, но и напрямую. Межпространственный прокол, теорию которого Арваль так долго безуспешно пытался воплотить на практике, действительно осуществим. Если бы не Кассандра, Арваль сейчас лихорадочно исследовал бы остаточную магию прокола, стараясь воссоздать его. Впрочем, его ассистенты не сомневались, что завтра он займется этим и непременно добьется успеха, и тогда… Эй, новые миры, ждите нас, мы скоро будем!
___________
*Сидеть во главе стола – гардийская поговорка, синоним земной «стоять во главе угла», т.е. быть главным, основным.
** Муж настоящей Кати Пушкаревой взял ее фамилию. Валерий Сергеевич очень сокрушался, что фамилия Пушкаревых исчезнет, и Григорий, муж Кати, решил поменять фамилию. Правда, не столько из любви и уважения к тестю, сколько из собственных интересов: пусть он и уладил все вопросы с людьми, которые когда-то хотели его убить, но лишний раз «светиться» он не хотел, так что с новой фамилией он чувствовал себя в бОльшей безопасности.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Тигра, счастлива, что тебе понравилось - я всегда радуюсь, когда приходят новые читатели, это лишнее подтверждение того, что я не зря решила рассказать историю этих героев. Я и сама им сопереживаю как родным 
жаль конечно расставаться с любимыми героями, но что поделаешь 
ждем новых историй.
Потому что хочу оставить их в своей памяти молодыми, весёлыми и полными сил.
Ну, и иначе они меня бы не отпустили. А так - все, история закончена, а герои обрели покой. Извините.
РТД, вполне возможно, будет рассказывать не только свою историю и не только в Гардии. Каждая история о великих людях и великих делах нуждается в сказителе, а если сказитель этот Рома, то и ему, и его истории суждена долгая жизнь и долгая память.
