9
- Нет, ну это же надо, а? – Обмакнув руку в чашку с водой, мама побрызгала на наволочку и сокрушённо покачала головой. – Ну, как можно было утюг забыть? А всё папа: быстрей, быстрей…
- Да не беспокойся ты, мам. Мы с Андреем съездим, заберём.
Лицо Елены Александровны мгновенно омрачилось. Она посмотрела на Катю, но ничего не сказала и, снова опустив голову, продолжила гладить. Катя внутренне напряглась. Старые часы на стене в этой кухне работают исправно… Но как же порой невыносимо медленно идёт время.
- Ты не обижайся на папу. Он почти не спит, волнуется, а тут ещё и ты говоришь, что не переедешь, пока мать Андрея будет в Москве…
Катя покачала головой.
- Не перееду… Я оттуда, мам, вообще больше не уеду.
Елена Александровна снова подняла на неё глаза и, не выдержав, заговорила – видимо, о том, что не давало и ей покоя по ночам…
- Катюш, но как же так? Как же ты будешь с ней… с этой женщиной… что же за жизнь у вас будет? Я ведь помню, как ты волновалась из-за них, переживала, даже когда и в глаза их не видела! А теперь – жить с ними в одном доме?! – И она отставила утюг и с болью в глазах устремила взгляд на Катю. – Доченька, да что ж это за свекровь у тебя будет? Даже самая хорошая свекровь – тяжело, а тут…
- Мам, ты кому это сейчас говоришь – мне или себе? – с мягкой улыбкой тихо спросила Катя, тоже не сводя с неё взгляда.
Плечи Елены Александровны поникли, она кивнула обречённо.
- Себе. Тебе-то что уже говорить. Женю не вернёшь…
Боль из глаз матери всё-таки проникла и ей в сердце. А она думала, что уже надёжно защищена… Но мама есть мама, и, когда ей больно, невозможно сделать заморозку себе.
- Мам, ты не веришь, что я люблю Андрея? – Она серьёзно и внимательно смотрела на Елену Александровну. – Думаешь, что дело в Жене? Или в ком-то другом? Они все одинаковы для тебя, да?
- Про что ты говоришь? – Елена Александровна обиженно сдвинула брови.
- Да всё просто, мамочка: при чём здесь Женя и то, могу ли я вернуть его? Я люблю Андрея, только Андрея, и его фамилия Жданов, как и его родителей! И моя фамилия будет Жданова, и… и дети будут Ждановы, понимаешь? Как я могу выбирать? Как можно вообще об этом говорить?
Елена Александровна побледнела и медленно опустилась на стул.
- Дети… Катя… ты?..
…Как-то сразу стало легко. Нужно просто смириться: понять они пока не смогут. Смогут тоже – только смириться, принять. И всего услышанного мама уловила только то, что было ей близко и понятно.
- Нет-нет. Не волнуйся… Ничего такого нет… Я просто сказала о том, что когда-нибудь будет. – Она ободряюще улыбнулась. – Давай я поглажу, хорошо? А ты посиди… просто посиди.
И она гладила – наволочку за наволочкой, простыню за простынёй, а мама сидела рядом за столом, подперев щёку рукой, и задумчиво смотрела на неё. Раньше бы не дала ей даже утюг в руки, а теперь сил всё меньше – и спорить, и гладить…
В коридоре послышались шаги. Отец не выдержал, вышел из спальни. Смотрит на неё – взгляд вызывающий, но в глазах тоже боль…
- Ну, а если мать опять заболеет? – без вступления, как будто продолжая прерванный разговор, заявил он, становясь перед столом. – Куда я с моей ногой? Я ведь даже отвезти её в больницу не смогу…
Елена Александровна обхватила голову руками.
- Валера! Что ты говоришь? Зачем ты её пугаешь?
- Ты помолчи, помолчи, ЕленСанна, послушаем, что она сама скажет…
Катя, бледная, но несгибаемая, стояла перед ним.
- Пап, ну не волнуйся ты так… Ну, хочешь – я заберу вас к себе… будете жить с нами…
Валерий Сергеевич побагровел и, подняв руку, потряс ею в воздухе, как будто грозя невидимому противнику.
- Чтобы Пушкарёв… жил в приживалах… никогда этого не будет! – прогремел он. – Хорошо придумала, молодец! В чужом доме родителей поселить! Да как только подумать могла!..
Катя и Елена Александровна молчали, съёжившись под этой мощью бессилия. Да, он тоже понимал, что бессилен. Но понять почему – пока не мог. Ему нужно привыкнуть…
…А ей самой?.. О, ей тоже предстоит привыкать. И если к Андрею она привыкала, растворяясь на его губах, то к его матери придётся привыкать без такой сладкой поддержки… Это трудно, почти невозможно. Но вот мелькнула у неё мысль, когда Андрей сказал, что Маргарита приезжает… странная, даже дикая в их обстоятельствах мысль, но почему-то же она подумала об этом?.. О том, что и Маргарите надо привыкать. О том, что и она может тревожиться. Ну, не монстр же она в огненных доспехах… Женщина. Мать. И любит его – тоже.
Катя пока ещё не знала, смешна ли, глупа ль эта мысль. Конечно, сейчас она казалась такой – но не глупо ли, не смешно ли было ещё три месяца назад им обоим думать об одеяле – одном на двоих?.. Андрей рассказал ей о своих мечтах… простых, незатейливых, разделённых ею и – несбыточных. А разве сейчас она не едет к нему, разве не ждёт он её – чтоб она налила ему чаю, постелила постель? И сделала ещё десятки, сотни вещей – простых и немыслимо сложных, ещё недавно кружащих голову, а теперь и составляющих его жизнь?..
Ведя машину по дороге через лес, она невольно улыбалась. Вот и верь приметам… Задержавшийся багрянец осенней листвы разбавлен белоснежным – в буквальном смысле. В октябре – снег… А ведь пророчили, что вообще не выпадет, что будет бесснежная суровая зима…
Зима будет тёплой. А листва, сбитая с толку неожиданной мягкой защитой, возможно, где-то так и останется на ветвях. Цветущая зима – почему бы нет?.. Под шумок, как будто все законы природы забыли о ней. И как будто в этом и есть самый главный её закон.
***
Андрей стоял у окна в своём кабинете и улыбался. Такой красоты видеть ещё не приходилось. Снег выпал, а последние осенние цветы ещё не отцвели… Может, так и переживут зиму? До следующего цветения…
Все дела на сегодня были закончены, он отпустил сотрудников пораньше – пятница, всё равно уже не работается… Малиновский уже с обеда был весь в мыслях о своём загадочном уик-энде, всё намекал на какое-то необыкновенное место, куда они с Таней поедут. Ничего, потом расскажет… Главное, у него всё хорошо. Настолько, насколько вообще может быть хорошо. Малина теперь тоже понимает это… И всё-таки не задумываясь откажется от своей «свободной» жизни, в которой всё было так безусловно хорошо…
За спиной скрипнула дверь. Кто-то тихо вошёл, притворил дверь за собой. Он не спешил оборачиваться: знал, кто вошёл в кабинет.
Ирина подошла, встала рядом, тоже устремила взгляд в окно. Поразительно… Её лицо приняло выражение, похожее на его. Сколько у неё лиц… И такое бывает.
- Как красиво, правда? – тихо спросила она.
- Да. Красиво.
- А почему вы не ушли домой? – повернулась она к нему. – Много дел?
- Да нет, - улыбнулся он. – Просто пауза. Уже ухожу.
Ирина долгим взглядом посмотрела на него, так, что он не мог не ответить. Наконец в её лице что-то дрогнуло.
- Может, продлим паузу? – низким, грудным голосом спросила она.
Он открыто посмотрел на неё. Улыбнулся. Протянув руку, заправил ей за ухо выбившуюся прядь волос.
- Ира, я уверен, есть мужчина, который с удовольствием будет заполнять вами все свои паузы. – Он помолчал немного, словно решая, стоит ли говорить ей всё это. Но выбора больше не было. – Но это не я.
Она тоже помолчала. Тоже решала – насколько он уверен в том, что говорит…
- Чем вы хуже или лучше других?
- Я не лучше и не хуже. Но я не подхожу вам. Мне никто и никогда не будет нужен, кроме моей жены.
Уголки её губ презрительно поползли вниз. Конец чудесным превращениям…
- Дефективный, что ли?
- Да, если хотите, можете считать так… Я называю это по-другому, но в данном случае это неважно. Я несвободен, и ничего личного в наших с вами отношениях быть не может.
- А ваша жена о себе так не думает… очень уж вашему заместителю обрадовалась… да и не жена она вам…
- Ира, - терпеливо, но твёрдо перебил он её. – Ваше право делать свои выводы, никто его у вас отнять не может. Но вам придётся выбирать: либо оставить их при себе, либо расстаться с работой на фабрике. Поэтому добавлю ещё, что как работника очень ценю вас. Роман Дмитриевич тоже вами доволен, да вы и сами про себя знаете, что работу свою любите. А нам предстоит очень трудная, очень интересная работа… возможно, самая трудная и самая интересная, которая когда-либо была у вас. Коллекция «Вересковый мёд» должна поступить в продажу уже будущим летом… Выбирайте. – И он спокойно отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен. Он и так слишком затянулся… так долго не думать о Кате – расточительство. И, ещё прежде, чем за Ириной захлопнулась дверь, она исчезла из его мыслей – навсегда.
…Едва отворив калитку, он увидел, что в окнах спальни света нет. И силуэта за тонкими занавесками нет… А столовая была освещена – уютным, тёплым светом. Андрей прислонился спиной к калитке и смотрел на цветы вдоль дорожки, присыпанные снегом, на окна дома… И, прежде чем успел представить, то сейчас делает Катя, увидел родное лицо в окне. Видимо, услышала шум двигателя и выглянула. Он весело улыбнулся ей и пошёл к дому.
Она уже не в спальне, как в безопасном пристанище, но всё ещё смотрит в окно… И вдруг захотелось, чтоб так было всегда. Ну их, эти стиральные машины…
***
Утром она проснулась непривычно рано. Он услышал, как она осторожно, чтобы не разбудить его, выбирается из-под одеяла.
- Куда, Катюнь? – сонно проговорил он.
- Лежи, лежи, - шёпотом ответила она. – Я сейчас…
Но уже не спалось. Он лежал и сквозь полудрёму слушал, как она включает и выключает воду в ванной, как там что-то звякает и шуршит…
Она вошла, завёрнутая в полотенце, и, сразу же направившись к своей тумбочке, с озабоченным видом стала что-то искать в ней. Из-под прикрытых век он наблюдал за ней. Наконец Катя распрямилась, держа в руках пластинку с таблетками и, легко надавив пальцем, извлекла одну из них.
- Катюш, дай посмотреть, - улыбаясь, протянул он руку.
- Ты не спишь, - просияла она и тут же удивлённо улыбнулась: - Что дать? Таблетку?
- Ага. Никогда не видел. Хочется рассмотреть поближе.
Неуверенно улыбаясь, она протянула ему маленькую красную таблетку. Он положил её на ладонь и, сделав вид, что разглядывает, задумчиво произнёс:
- Интересно, что будет, если я её выпью?
Катя рассмеялась.
- Бриться ты перестанешь, вот что будет… Или… ой… или наоборот! В общем, что-то с гормонами у тебя случится, я точно не знаю…
- Да?.. Всё, тогда решено, я у тебя её забираю. Очень хочется провести эксперимент… - И с этим словами он сомкнул пальцы и крепко сжал таблетку в кулаке.
Она обиженно, как ребёнок, нахмурилась и потянулась к нему. Но он отвёл руку, продолжая с безмятежной, но хитрой улыбкой смотреть на неё. Тогда она, встав коленями на кровать, попыталась обеими руками обхватить его кулак.
- Андрюш, ну отдай… ну, пожалуйста… что за шутки в семь утра…- Но он только смеялся и мотал головой.
- Ах, так!.. – Она схватила свою подушку и пару раз огрела его. Он шутливо-протестующе замахал руками – кулака, однако, не разжимая…
- Катюш, ну всё, всё!.. Перемирие!.. Есть дело.
- Ну? – недоверчиво посмотрела она на него.
- Предлагаю обмен. Всё по-честному. Меняю эту таблетку на почти такую же кругленькую штучку… только ещё и в коробочке. Твёрденькой такой коробочке… Соглашайся, это ж выгодно – целая коробочка в придачу…
- Ну? – смирившись, вздохнула она.
Он нагнулся и, свободной рукой открыв свою тумбочку, достал оттуда маленький синий предмет. Из какого-то очень приятного на ощупь материала…
Она медленно взяла у него из рук коробочку, и он наблюдал, как менялось выражение её лица.
Вот так, сидя на коленях в постели возле него, с почти сбившимся на груди полотенцем, она смотрела на кольцо – долго… По крайней мере, ему так показалось. Таблетка уже начала жечь руку. Хотелось её куда-нибудь выбросить.
Наконец Катя подняла на него глаза. Они тоже были похожи на золото, только тёмное. И блестели – так, как никакие кольца в мире не могут блестеть… И вдруг улыбнулась – сверкнула своей такой родной, такой знакомой, открытой и доверчивой улыбкой.
- Я там чай поставила, - сказала она. – Пойду принесу… - И, не выпуская из рук коробочки с кольцом, сошла с кровати и пошла на кухню.
Он огляделся в поисках места, куда можно было бы выбросить таблетку; наконец засунул её под подушку. Потом выбросит…
Катя вошла. Поставила на тумбочку чашку с чаем, рядом положила кольцо. Забралась под одеяло и, положив голову ему на плечо, тесно прижалась к нему. Он обнял её.
…Она лежала и улыбалась. Ей вдруг показалось, что она услышала тихое жужжание – сначала отчётливое, потом всё глуше, глуше… Но, конечно, никаких пчёл в их спальне сейчас не было.
Пчеле больше нечего было здесь делать. Она собрала для них весь мёд и улетела… на другие вересковые поля.
Июль-октябрь 2008г.
------------------------------------------------------------------
КОНЕЦ
|
Гениально, просто нет слов.
