Мушкетеры: 30 лет спустя
Дмитрий Мельман
МК 05.07.2008
Д’Артаньян и три мушкетера празднуют юбилей: тридцать лет назад они начали триумфальное шествие по отечественным экранам
С тех пор и идут вместе по жизни: один за всех и все за одного! О дружбе мушкетеров и их подвигах в “мирной” жизни рассказывает исполнитель роли де Жюссака, а также постановщик всех трюков в культовом фильме Владимир БАЛОН.
Один за всех, и все за одного!..
Но это еще не все:
“Один за всех и все за одного
Мы пьем до дна за здравие Балона!
Ведь без тебя мы в сущности г…..
Живи сто лет!!!
Четыре …удозвона”.
Данное четверостишие — плод коллективного творчества Атоса, Портоса, Арамиса и Д’Артаньяна. Повод к написанию — 70-летие их Пахана.
Именно такое прозвище знаменитые актеры-мушкетеры дали своему коллеге и постановщику трюков Владимиру Балону. Сыгравшему в фильме их злейшего врага Де Жюссака. Ставшего по жизни — лучшим другом.
30 лет в этом году исполняется культовой картине “Д’Артаньян и три мушкетера”. Столько же — и дружбе. Которая накрепко связала Балона с Боярским, Смирнитским, Старыгиным и Смеховым.
Февраль 2007-го. За окошком — метель. По телевизору — хоккей, наши с канадцами. Завтра — день рождения: 70 лет. Не грустный праздник, не торжественный. Вообще не праздник — просто один из дней, коих в году 365. Много лет уже свои дни рождения Владимир Балон не справляет. Если раньше, говорит, красивые слова, комплименты, лесть были переносимы, то сейчас…
Хоть до того Боярский всю неделю мурыжил: “Ну ты будешь отмечать? 70 лет все-таки”. “Миш, ты же знаешь, — все отнекивался юбиляр, — я не справляю. Зачем, не надо никаких дней рождений”. “Ну ты точно не будешь?” — не унимался д’Артаньян. “Точно”. — “Ну ладно…”
— В тот вечер, — вспоминает Владимир Яковлевич, — 22 февраля, Миша был в Питере на каком-то мероприятии. Периодически звонил мне, спрашивал, какой счет. Я сообщал. Потом вдруг позвонила его жена Лариса: “Володечка, я приехала домой, а Миша остался на банкет. Но он в подвале, поэтому позвонить тебе уже не сможет”. “Ладно, — говорю, — хорошо”. Хоккей к тому времени уже закончился, наши выиграли, все прекрасно...
Часов в 10 вечера — снова звонок. Жена Старыгина. “Владимир Яковлевич, мы только что приехали с дачи. Игорь сейчас помоется, он только в душ зашел, и вам позвонит. Очень хотел поговорить…”
Еще проходит время. Часы блякают полночь. Жена ко мне подходит: “Слушай, там пацаны какие-то под окном орут: “Пора-пора-порадуемся”. Я открываю занавеску… И натурально обалдеваю: стоят Старыгин, Смирнитский и Боярский. Но самое смешное — мы сидели до пяти утра, пили чай — хоть была и водка. Но ржали так! Лучшего дня рождения я не припомню…
Вот тогда и нарисовалась картина в рамке, которая висит теперь на видном месте в квартире Балона. Фотоколлаж из Атоса, Портоса, Арамиса и Д’Артаньяна. Под которым — упомянутое выше стихотворение. Самый ценный подарок. Как довесок к нему — 70 тысяч рублей, сложенные почему-то в презерватив. Но так уж у друзей заведено. Старыгин и Смирнитский не так давно по 60 получили. Боярский, самый младший, — на очереди, в 2009-м справит юбилей.
— То, что происходит между нами, безо всяких прикрас, это редчайшее, совершенно уникальное явление, — продолжает Владимир Яковлевич. — За ребят не стану говорить — за себя скажу. Вот было мне 20, 30, 40 лет. Безусловно, я стучал себе в грудь перед кем-то, говорил: мы друзья. И выпивал за дружбу. Но только став седым, я понял, что настоящие мои друзья — лишь они. И я счастлив, что у меня есть такие друзья…
Идут мушкетеры. И Арамис
С Игорем Старыгиным Балон познакомился за несколько лет до “Трех мушкетеров”. В картине “Города и годы” молодой актер должен был драться и прыгать с поезда. В наставники получил известного к тому времени фехтовальщика и каскадера.
“Неважным оказался учеником”, — усмехается Владимир Балон. Вспоминает, как во время съемок фильма “Мушкетеры, двадцать лет спустя”, отсмотрев материал и выйдя со студии, “мушкетеры” сели на трамвай и поехали в “Аркадию”. Гостиница находилась между остановками, они решили спрыгнуть. Старыгин прыгал последним.
— Забыв все, чему я учил его когда-то, как надо прыгать, он просто решил выйти на ходу и чудом совершенно не попал под проезжавшую мимо “Победу”, — рассказывает Владимир Яковлевич. — Мы стали орать на него, обзывать бездарным, немощным. А потом, желая отметить, что все-таки жив-здоров, решили пойти в гостиничный бар. Старыгин, обиженный, плелся сзади. Мы вошли, сели, оглянулись — нет его. Минут через десять только Игорь зашел в бар и демонстративно сел за стойку один. И в этом весь Старыгин. Который очень любит, когда мы все вместе собираемся, немного дистанцироваться и плестись сзади. То есть не то, что — мушкетеры идут. Нет! Идут мушкетеры и Арамис.
В дружбе у Владимира Балона своя иерархия. Первое место безоговорочно отдано Михаилу Боярскому, второе — всем остальным мушкетерам. Но слово “люблю” относится только к Старыгину. “Игорек — он же как малое дитя”, — умиляется на друга Владимир Яковлевич.
— Если куда-то молча заходим, он обязательно громко скажет: “Господа, куда вы пришли?” Вот именно, чтобы его заметили. Или в гостинице садимся завтракать — нам приносят яичницу. “Будьте любезны, мне яичницу без желтка!” — вот так, с вызовом. Ну, глупо, да? Ты возьми ложкой, отдели желток. Нет — мне приготовьте, пожалуйста, только из белка. А одна история вообще стала в нашей компании притчей во языцех. Одесса. Едем со Старыгиным на съемку. Выезжаем на Дерибасовскую, и я вижу: идут роскошные совершенно девушки. В коротеньких шортиках. А иные спускаются на пляж в одних только лифчиках и стрингах. Он смотрит в окно, я смотрю в окно. Говорю: “Гоша, скажи мне, пожалуйста, сейчас в Одессе 26 градусов и в Москве 26 градусов. В Одессе по центральной улице девки идут голые почти. И это нормально — никто не шокируется, не показывает пальцем, только мы с тобой, как два дурака, из окна пялимся. А в Москве, представь себе, по Тверской вот так бы шли... В чем дело, как думаешь?” Он: “М-м… Ну, во-первых… А-а-а… Ну а собственно, что ты хочешь сказать, почему?” — “Да потому что море”, — говорю. “Перестань, — он машет рукой, — абсурд, какая чушь собачья”. — “Ну а тогда скажи ты, почему”. — “Ну, почему-почему… Ну, во-первых… Да потому что море!” Когда ребятам рассказал, мы долго ржали. И теперь, если при каком-то разговоре Старыгин вдруг спрашивает: а почему? — мы все поворачиваемся к нему и хором отвечаем: “Да потому что море!”
Еще одна образцово-показательная история из жизни “мушкетеров” и Арамиса в отдельности произошла совсем недавно — на последнем “Кинотавре”. Куда последнюю их совместную картину “Возвращение мушкетеров” поехали представлять Старыгин, Боярский и Балон.
— Втроем пошли на пляж, — рассказывает Владимир Яковлевич. — Мы с Мишкой разделись, Игорь не рискнул. Искупались, выходим из моря — где Старыгин? Поднялись к гостинице, смотрим: скамеечка, дерево. Сидит Старыгин. И с ним — Шнур (солист группы “Ленинград” Сергей Шнуров. — Авт.). Оба — очень уже “хорошие”. Мы перебросились парой фраз: оказалось, Шнур с Мишей летят в Питер одним рейсом. Но потом видим: они нашли друг друга — мы мешать не стали и ушли.
Через какое-то время я посадил Боярского в такси, сам поднимаюсь в номер к Старыгину.
“Смотри”, — говорит. “Что?” — “Ну смотри, смотри!” Смотрю. Лежат два телефона. Один его — допотопный. А второй — какой-то совершенно немыслимый: тяжелый, навороченный. “Откуда?” — спрашиваю. “Да ты понимаешь, — промямлил Игорь. — Мы сидим со Шнуром, я говорю: дай мне твой телефон. Он достает из кармана: “На”. Нет, говорю, дай мне свой номер. “Не-е-ет, — отвечает Шнур, — ты сказал “телефон” — забирай. Будет баба моя звонить — пошли ее…”
А телефон этот у Старыгина в номере дребезжит, разрывается.
“А зачем он тебе нужен?” — спрашиваю. “Ну, он сказал, значит — все…” “Некрасиво, Игорь. А впрочем… — говорю, — как знаешь”.
Вечером того же дня мы со Старыгиным вылетаем в Москву. У меня звонок — Мишка. “Я приземлился. А что там у вас с телефоном? Шнур, пьяный, про телефон какой-то мне говорит, что он Старыгину его дал”. “Ну вот, слышишь, — толкаю Игоря в бок, — Шнур уже вспомнил про телефон”. “Ну и пожалуйста, — обиделся Старыгин, — мне и не нужен этот телефон. На, забери”.
Через пару дней ко мне приехал Миша, я всучил ему этот аппарат, чтобы он передал его Шнуру. Скажи, говорю, если он будет куражиться, что есть один такой чудак, который не хочет, чтобы о Старыгине потом кто-то плохо говорил…
Отдам д’Артаньяна на поруки
Про Боярского Балон говорит: “Мне Господь Бог послал Мишу. И с ним — познание дружбы”.
А распорядился Господь следующим образом. На роль д’Артаньяна в картине “Три мушкетера” был уже практически утвержден Александр Абдулов, когда в квартире Балона раздался звонок. “Я тебя очень прошу, — на другом конце провода был режиссер Хилькевич, — поезжай в Ленинград, познакомься с Боярским”. Владимир приехал, набрал номер актера, который проходил как запасной вариант, и назначил ему встречу в ресторане. Куда привел и двух своих друзей-фехтовальщиков.
— Мы сели за столик, естественно заказали водку, — вспоминает ту встречу Балон. — “Нет-нет, я не пью”, — поспешил сказать Миша. У меня сразу настроение на нуле: д’Артаньян — и не пьет! Ну, не пьешь — и не пей: мы на троих разлили, выпили. Разговариваем… Наливаю по второй. “Вы не пьете?” — снова обращаюсь к Боярскому. “Нет-нет”. Когда стал разливать по третьей, я просто посмотрел на него, молча. “Наливайте!” — Миша махнул рукой. После этого пошла и вторая, и третья бутылка. И все — я понял: наш человек!
С тех пор знаменитый д’Артаньян в доме Балона всегда свой человек. Не скажешь даже “частый гость” — едва ли не член семьи. Супруга Владимира Яковлевича называет Боярского: наш старшой. У актера здесь имеется своя комната, в которой он живет, когда приезжает из Питера. Соседи уверены: на самом деле Боярский — младший брат Балона. И в чем-то они правы…
— Как-то у Миши было лирическое настроение, — говорит Владимир Яковлевич, — он сказал мне: “Слушай, ты только не вздумай подыхать. Потому что я тут же сдохну за тобой. Я останусь совершенно один, мне делать будет нечего…” А если я вам покажу телефонные квитанции, то кроме кода “812” у меня больше ничего нет: в день по пять-шесть раз с Мишей созваниваемся. Вчера вечером, например, он мне в очередной раз позвонил, рассказал, что будет делать. Что пойдет в баньку попариться, потом ляжет спать, потому что в 2.15 за ним придет машина, и в 11 часов он будет в Твери. Вечером сижу, пью кофе — раздается звонок: “Я уже в Твери”. И так каждый день, это норма. А порой вообще до абсурда доходит. Вот звонит он утром: “Сегодня есть что смотреть по телевизору?” Я уж говорю Ларисе, жене его: ты купи Мише программу. “Да есть у него программа, и не одна”.
“Мы с Мишей ни разу в жизни не поругались” — вроде бы ничего особенного. Тем более если речь идет о двух друзьях. Но кто знает Боярского, оценит изюминку сказанного. Потому как второго такого спорщика, каким является Михаил Сергеевич, на свете не сыскать.
— И мы с ним спорим обо всем, — улыбается Владимир Яковлевич. — Миша, например, обожает приехать ко мне с томиком какого-нибудь классика-философа, где он все уже подчеркнул. Говорит: ты представляешь, что он сказал об этом? И читает. “Ну слушай, — отвечаю, — сейчас я принесу книгу мудрых изречений, приведу тебе двадцать авторов, у которых совершенно противоположные мнения...” Или, помню, принес как-то дневники Толстого. Полночи меня насиловал на кухне — я все слушал, слушал. Потом не выдержал, говорю: “Миш, а знаешь, почему Толстой босиком с посохом и мешочком ушел из дома? Потому что он надоел всем, его выгнали. Если не хочешь, чтобы тебя выгнали, отложи этот томик в сторону — и пойдем спать”. Пока слушается…
Лишь две недели в году друзья не спорят ни о чем. Когда Балон, по давно уже сложившейся святой и незыблемой традиции, приезжает к Боярскому на дачу. В эти дни Михаилу Сергеевичу звонить бесполезно: вырубает все телефоны, отменяет все концерты и съемки. Даже Лариса Луппиан, жена актера, в эти священные дни не претендует на внимание супруга.
— Ларка понимает, что будет раздражать Мишу, когда он выпьет, и с удовольствием отпускает его мне на поруки.
Бывало, звоню ей: “Ларочка, давай сегодня приезжай”. “Нет-нет, — говорит, — ни в коем случае, еще два дня”. То есть знает уже, сколько нужно Мише, чтобы окончательно расслабиться. И действительно — проходит два дня, мы устраиваем фильтрованный день: отпариваемся, приводим себя в порядок. И все хорошо!.. Да нет, Мишка друг. Настоящий. Не хочется говорить высоких слов о дружбе и взаимовыручке в тяжелые минуты. Но сколько раз за эти 30 лет я по тем или иным причинам оказывался в больнице — Миша первый всегда прилетал. Я причем не знал, что он должен приехать. Слышу только — каблуки летят. Это Миша…
Портос, испанская душа
Валентин Смирнитский — человек-вулкан. Большой, шумный и негасимый. Загорается на раз, только спичку поднеси.
Но для друзей такой, с позволения сказать, недостаток Портоса — лишь продолжение многочисленных его достоинств.
А еще — лишний повод посмеяться. Тем более что после очередного извержения хохочет над собой и сам Вулкан.
— Он обожает материться, разбрасывается матерными словечками направо и налево. У Вали все время присутствуют повышенные тона. 30 лет назад, когда снимались в “Мушкетерах”, на одесском пляже только и слышен был его рык: “Я тебе сейчас в рог дам!” И на площадке может устроить обструкцию. Страшную. Но потом мы все смеемся. И он смеется с нами вместе.
Владимир Яковлевич и сейчас не может удержаться от смеха, вспоминая выходку Смирнитского 30-летней давности.
— На “Трех мушкетерах” однажды Валю понесла лошадь, и он вылетел из седла. Упал. И заорал: “Вы что мне не ту лошадь подсунули! Она не той масти!” Хотя это была та самая лошадь… Тут “скорая помощь” приехала, медики стали Валю осматривать, какой-то укол ему сделали. Пауза — все киношники разбежались, обсуждают. “Ну ладно, давайте продолжать снимать… Валя! Валя! Где Валя?” Вали нет. После съемочного дня приезжаю в гостиницу — и чемодана его нет. А оказывается, Валя сказал “скорой помощи”: “В город!” Настолько разозлился, что схватил чемодан и улетел в Москву. Правда, через два дня вернулся…
Вся эта громогласность, импульсивность и шумная бравада, считает Балон, — не более чем маска. Под шершавой оболочкой которой скрывается трогательный, ранимый и мягкий человек. “Пожалуй, самый мягкий из нас”, — подумав, добавляет Владимир Яковлевич про своего друга.
— И это при всей его далеко не идеальной судьбе. Это ведь только говорят: “Смирнитский? Да у него четвертая жена!” Я знаю трех из них — кроме самой первой. Знаю взаимоотношения и знаю, как складывалась жизнь. С человеком же пуд соли надо съесть, прежде чем ты его раскусишь. Нет, Валька — прекрасный совершенно, обаятельный, трогательный, внимательный… Конечно, ему импонирует состояние барина. Тем более сейчас появились возможности. Если кабак — то дорогой. Если костюм — то шикарный. “Да нет, — вальяжно бросает он, — я могу в нем валяться: надел и надел…” Сейчас вот домик себе в Испании купил, тянет всех нас: поехали ко мне в Испанию! Мишка подкалывает его: так ты испанская душа теперь, продался… Но, знаете, если все мы влюблены в Игоря, то Миша просто души не чает в Вальке. В определенном состоянии с Мишиной стороны начинаются излияния: “Валька, я тебя, только тебя люблю!”
* * *
Д’Артаньян, Арамис, Портос… А что же Атос? Почему совсем не фигурирует в рассказах Пахана о мушкетерских подвигах?
Кстати, о прозвищах, которыми они наградили друг друга 30 лет назад. К Балону приклеилась кличка Пахан, поскольку он был старшим. Боярского — самого молодого и здорового — нарекли Лосем. Смирнитского — Вараном, Старыгина — Гюрзой. А у Вениамина Смехова не было прозвища. В том-то и ключ к разгадке. Загруженный в театре актер приезжал на съемки редко. Появится на пару дней, отснимется в своих сценах — и назад, в Москву.
— Но не только в том дело, — рассуждает Владимир Яковлевич. — Веня — он вообще несколько другой. Он не может напиться. Что тоже, черт возьми, для нас важно!.. Он философ. Он не участвует — он как бы оценивает наши отношения чуть со стороны. А потом… Смехов после “Трех мушкетеров” развелся. Ну и — молодая жена, влюбленность. Которая, к слову, присутствует по сей день. Его отношение к жене — несколько иное, чем наши отношения с женами. Если мы совершенно спокойно можем собраться вчетвером, мы хотим, как сейчас говорят, оттянуться и понимаем, что жены нам будут мешать, то для Вени это проблема. Он настолько неразделим с Галей, это ниточка с иголочкой. Мы завидуем, может быть, и уж точно ни в коей мере не осуждаем его. И, конечно, Веня друг — тут и двух мнений быть не может…
Их дружба проверена годами. И четырьмя совместными картинами. Последняя из которых — “Возвращение мушкетеров” — только благодаря дружбе той и состоялась.
Спонсор поставил перед режиссером Юнгвальд-Хилькевичем единственное, но жесткое условие: деньги на картину дам, если эти пятеро соглашаются сниматься. Четверо из “тех пятерых” (Атос—Смехов, как всегда, отсутствовал) собрались за круглым столом одного из столичных ресторанов. Портос—Смирнитский был настроен пессимистически — он и о первом фильме невысокого мнения. Арамис—Старыгин загадочно помалкивал. Д’Артаньян—Боярский заливался соловьем, приводя аргументы как “за”, так и “против”. А Жюссак—Балон просто сказал: “Ребят, ну мы же еще раз встретимся! Так это же здорово!”
И дело было в шляпе. С пером!
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Как написал один из зрителей Ютуба про этот фильм:
